***
Сразу после рассвета тело Гефестиона словно каменеет. Он не может пошевелиться, не моргнуть, не вздохнуть, и хоть это похоже на сон или смерть, воин слышит каждое слово, каждый звук, происходящий в стенах дворца. Македонца захватывает животная ярость, нарастающая после каждого слова, что слетают с презренных губ сына Антипатра, но он не может сорвать с себя оковы проклятья, вырваться из саркофага и свернуть шею этому ничтожеству недостойному называться мужчиной. Всей его любви к Александру недостаточно для того, чтобы пошевелить хоть мизинцем. Злость кипит в нём, не имея выхода, губы все так же сомкнуты в безмолвии, грудь не двигается, и крик, порождённый ненавистью и безысходностью, душит его. Он молится богам, надеясь, что те не отвернулись от него, чтобы до захода солнца с филэ ничего не случилось. А после он сам позаботиться о безопасности любимого.9
6 марта 2017 г. в 17:17
— Брат?
— Никанор, я хотел видеть тебя. — стены во дворце толстые, двери плотно сколочены, если хорошенько их закрыть никто не сможет подслушать разговор братьев. Даром, что в кладовой прохладно, и обнаженные руки мужчины покрываются гусиной кожей практически сразу. Отчего ждать ещё неприятнее.
— Почему так долго?
— Я служу не тебе, пришёл, когда смог.
— И кому же ты служишь?
— Своему Царю, конечно. Как и ты. — после долгого пристального взгляда Кассандр кивает.
— Иногда я думаю, что важнее долг перед Властителем или Царством?
— А это не одно и то же?
— Возможно. Хотя, может ты согласишься со мной, что долг перед семьей важнее?
— К чему ты ведёшь, Кассандр? Я тороплюсь.
— Отца подозревают в предательстве. В превышении полномочий наместника. Идёт расследование.
— Я слышал.
— И?
— Что?
— Что ты намерен делать?
— А что я могу сделать, Кас? Я же простой виночерпий. К моему мнению не то, чтобы не прислушиваются. Его вовсе не спрашивают.
— Ты же знаешь, что будет с нами, если все эти персидские прихлебатели, надумают подставить отца и имитировать заговор? То же самое, что и с Филотой.
— Говорят, Филота был виновен.
— Говорят, Парменион не знал об этом.
— Это закон, Кассандр.
— Такой старый. И как вовремя Александр о нём вспоминает. Когда ему это удобно.
— Каждый поступок Царя совершается на благо всей державы.
— А обвинения? Это все Олимпиада, она порочит имя нашей семьи. Свой яд она вливает сыну в уши, и он уже не знает, где правда, а где нет. Не думаешь же ты, что Царь обвинит свою мать во лжи и отпустит нас? Это, скорее, ей всё сойдет с рук.
Никанор задумчиво хмурится. Слова брата не лишены смысла, но он всё ещё не понимает, что тот хочет от него.
— Понимаешь? Нам надо защитить не только отца, но и свои жизни.
— Ты и так выступаешь защитником. А я даже свидетельствовать не могу.
— Да, но меня не любят при дворе. — мужчина морщится, он не любит произносить в слух очевидные вещи. — Вряд ли я смогу сделать для отца многое.
— Ты сам в этом виноват.
— Я не об этом! Скорее о том, что если что-то случится? Что-то такое из-за чего суда не будет, и мы сможем уехать, не привлекая к себе внимание?
— Даже не знаю, что это может быть. Александр крепко взялся за это. Голова не одного наместника уже кормит воронов из-за их тщеславия, корысти, нерасторопности. Невиновные же сидят вознагражденные на своих местах.
— Об этом говорят по всей Ойкумене, наслышан. Но если Александр не сможет завершить суд. Если он скончается до того, как этими стервятниками будет вынесен приговор. Хорошо ещё, что сын Аминтора сдох до нашего приезда. Уж он-то поторопил бы суд, только чтобы прикарманить всё, чем владеет наша семья.
— Что ты несёшь! Замолчи, пока боги не услышали тебя! Даже мысли о смерти Царя — это предательство. А ты смеешь говорить о таком вслух.
— Да будь прокляты эти боги и этот царь! Никанор, если мы не свергнем тирана — он вырежет нашу семью и забудет об этом на следующий день.
— Замолчи, безумный! Тебе жить надоело? Тебя за каждое слово могут казнить!
— Если ты проговоришься. Ты сделаешь это, Ник? Предашь брата? Того, кто с детства был с тобой?
— Нет. Нет, я не смогу. — голос молодого человека дрожит от сдерживаемых слез.
— Если бы я мог, я бы сделал это сам. Но ты из нас ближе всех к тирану. С меня глаз не сведут, если я буду с ним в одном зале. Мы не можем привлекать к себе внимание его убийством, иначе нас постигнет судьба глупого Павсания, который так легко повелся на разговоры этой змеи - Олимпиады. Мы отравим его. Я узнал всё. Где и какой яд можно достать. Я всё необходимое привез сюда из Греции. Здесь я не связан ни с одним торговцем, они не найдут доказательств вины. Тебе нужно будет просто подливать порошок в царский кубок. И он заболеет. Будет чахнуть у всех на глазах, как и Гефестион, от лихорадки. А мы будем изо дня в день поить его ядом. Ни один лекарь не подкопается.
— Ты долго думал над этим планом, не так ли?
— Да даже если и так! Мы не можем медлить, глупый щенок! Нам нужно начать сегодня же! Эти пара дней потом спасут нам жизнь. Вот увидишь.
— Я не уверен, Кассандр. Может отцу просто переговорить с царем с глазу на глаз. Александр ценит его. Он прислушается.
— Если ты скажешь кому-то об этом разговоре, убьют не только меня. Тиран решит, что ты тоже участвуешь в заговоре, просто струсил в последний момент. Так что лучше бы тебе молчать. И смотри, чтобы твоя рука не дрогнула в нужный момент. — мужчина резко обрывает разговор выйдя из кладовой, для него всё уже решено. Оглядываясь и никого не замечая, он идёт к себе в опочивальню. Ему ещё столько всего надо продумать.