***
Багою только и нужно, что успеть спрятать амулеты, сделанные бабушкой Парфией до прихода Искандера. Кухарка строго наказала повесить или разложить их точно по сторонам света и у раба уходит время на то, чтобы припомнить все её инструкции. Поэтому, когда Царь Царей заходит в свою опочивальню, в узкой ладони евнуха остается ещё два небольших мешочка, буквально с монету размером. — Я искал тебя, — нежно улыбнувшись, Александр отпускает остальных слуг резким жестом. — Я готовил твою постель ко сну, Владыка, — кротко отвечает раб, кланяясь, но от внимательного и насмешливого взгляда Царя не уходит то, что кровать все также застелена, как и утром: — Может быть ванну? — словно подсказывая, и у слуги уходит все его самообладание, чтобы не покраснеть от стыда, от того, что пойман на лжи, от того, что не придумал ничего умнее, и всё-таки стыдливый румянец появляется на смуглых скулах. На то, чтобы сказать Искандеру, пришедшее в голову, уходит вся немалая смелость евнуха: — Я готовил тебе подарок. Прости, Искандер, это так дерзко предполагать, что я могу дать что-то, тому у кого есть всё богатство мира. И это глупо предполагать, что ты согласишься сделать мне приятно и носить его при себе… — Ты заинтриговал меня, Багой, — полководец кивает и разводит руками, — так что же это? — евнух, сделав пару шагов к Царю, останавливается на расстоянии вытянутой руки и протягивает на узкой, почти женской ладони, небольшой сверток из небесно-голубой ткани, явно недорогой, но приятной на ощупь. Александр вертит его в пальцах, изучая со всех сторон: — Расскажешь для чего оно? — его выточенные словно из мрамора губы растягиваются в улыбке, а глаза блестят интересом. Он так давно не получал в подарок чего-либо не призванного получить царской расположение к дарителю, что от этого кусочка ткани уже становится теплее. — Амулет, он должен защитить тебя от тёмных сил, Искандер, чтобы ты освещал своим светом наши жизненные пути ещё долгие и долгие годы, — к концу фразы в тёмных глазах уже наворачиваются слезы, переполненные страхом за жизнь повелителя. Александр не верит в эти персидские выдумки, но сама забота, он неожиданно осознает это, она приятна. И хотя перс боялся оскорбить владыку, огромный груз падает с его сердца, когда он видит признательность на божественном лице. — Благодарю, мальчик мой, — протянув руку он притягивает евнуха к себе и целует, нежно, трепетно, стараясь показать свою признательность. Чувствует как мелкая дрожь бьёт хрупкое тело: — Я буду носить его, потому что тебе будет это приятно, — кивает Александр, но ему и в голову не приходит повесить амулет на шею, рядом с медальоном подаренным Тионом.13
14 мая 2017 г. в 16:40
Сизый дым доносит запах благовоний, «принесенных в бессмысленную жертву бессмертному демону с небьющимся сердцем», — мелькает в мыслях Багоя. Пламя завораживает его. Огонь, словно голодный, пожирает кедр, ковры, золото. Он поглощает всё, чтобы тянуться вверх, будто желая лизнуть предзакатное небо. Как Александр, никогда не желающий останавливаться, сметающий всё на своем пути, меняющий земли и границы царств, так и этот огонь, потом будет остановлен обычными людьми с их обычными страхами. Но сейчас он горит, языки его, то алые, то белые, сами как закат. От этого жара плавится золото, а на лицах людей выступает пот. Их не спасают не веера, не опахала. Сын Бога не может сдержать усмешку наблюдая за этой людской беспомощностью перед стихией, которая не приносит ему вреда. Солнце всегда любило его, не обжигало, так же, как и огонь. Глаза слезятся от дыма, он чувствует, как капли скользят по щекам, «так даже лучше, пусть думают, что это слёзы по Гефестиону», — кивает самому себе Царь, иначе он всё равно не смог бы изобразить скорбь.
Разношерстная толпа вокруг: греки, персы, македонцы — его народ, старательно плачут, печально качают головой, сожалеют о смерти того, кто так мешал им при жизни. Того, кто не был выдающимся полководцем. Того, кто добился своего высокого положения только своей красотой. Так они говорили. Эти шепотки гуляли по дворцам, где бы не останавливался Царь и его свита. Так они думают и сейчас. Но траур запечатывает уста, когда речь идёт об умерших. И вот, каждый подошедший, считает своим долгом упомянуть, каким великим воином был сын Аминтора, какого достойного мужа не повезло утратить людям. Александр еле сдерживается, чтобы не выкрикнуть каждое слово презрения в эти наиграно печальные рожи.
А они ещё считают, что Царь не терпелив. Сын Бога дожидается пока все церемонии закончатся, пока все льстецы закроют свои рты и разбредутся по своим норам. Даже Птолемея, хотя не считает его таковым:
— Не говори ничего сейчас, — устало качает головой Александр, когда старый друг подходит к нему. Костёр уже догорел, и храмовые служки начали собирать пепел, оставшийся после всего того богатства, что не пожалел Царь Царей для своего друга.
— Встретимся завтра, пообедаем, обсудим план похода.
— Но, Александр, — голос сына Лага звучит растерянно, а Александр не ждёт, пока хиллиарх придумает, как удержать его внимание. Царь уходит, коротко оглянувшись, пытаясь найти поблизости Багоаса, но евнуха нигде не видно.