Only lovers left alive

Он летит. В какой-то миг Гефестиону кажется, что он недостаточно быстр, хочется двигаться быстрее. Он знает, что может, нужно только сконцентрироваться. Подумать о Персеполисе. О руинах дворца. О безумном старце, рассказывающем о планах богов. Подумать обо всём этом и будет достаточно. Но получается не сразу. Ярость кровавой пеленой застилает глаза, так что не видно ни луны, ни звезд, ни земли по которой он бежит. И эта злость помогает подняться над облаками, устремиться за горизонт. Сыну Аминтора не нужны карты. Воин точно знает свой путь, внутреннее чутье ведёт его туда, где как ему кажется всё началось. Остаётся только поражаться воспоминаниям о том, как они словно черепахи плелись в этом же направлении почти десятилетие назад и воображали себя стремительными, как сами Боги. Сейчас те мысли вызывают кривую усмешку на красивых губах, через секунду уже смягчающуюся. Думать об Александре невозможно без нежности, тепло разливается в груди, там, где когда-то билось сердце, всегда чаще, когда филэ смотрит. «Всё-таки зря поддался на его уговоры», — упрямо решает Гефестион, — «вернусь и убью Кассандра», от одной мысли о перегрызенном вероломном горле рот наполняется слюной, густой и вязкой от жажды, но здесь нет никого, кем бы можно было бы подкрепиться и Тион отгоняет от себя искушающие образы деревень с их дремучими жителями, до ближайшей придётся делать такой крюк, что в Персеполисе он будет только с утра. Задерживаться ещё на день, так рисковать жизнью Александра может себе позволить только сам Царь. Поэтому затолкав голод, как можно глубже в подсознание бессмертный торопится и уже к середине ночи оказывается у окраины города. Он останавливается недалеко от чьего-то привала, острый нюх улавливает запах костра и жира, падающего крупными каплями с мяса на горячие угли, а слух — сердцебиение семи человек и лязг оружия, которое чистят. «Воины», — мелькает в голове, он слышит, как люди переговариваются, — «персы», — это большее, что сын Аминтора может определить с такого расстояния и решает больше не медлить. Гефестион без опаски подходит к небольшому отряду, зная, что никакие смертные ему не страшны. — Не знайте усталости, воины, — приветствует македонец, по древнему обычаю, усвоенному за многие годы в Персии, обращаясь к самому старшему, с уже посеребренной бородой мужчине. Бессмертный остаётся на краю освещенного костром круга, стараясь держаться подальше от огня, гадая поймут ли его персы. — И тебе добрый путь, незнакомец, — отвечает самый младший, с только пробивающейся бородой, отвечает на греческом, с акцентом, но понятно и Гефестион улыбается ему, стараясь не показывать клыки, — зачем пожаловал так далеко от столицы? — Ищу старика, безумного. Ходил тут несколько лет назад, когда сгорел дворец. Мне бы с ним переговорить. Знаете, может, такого? — обращаясь к старшему Тион, подождал пока юноша переведёт сказанное. Стоит ли удивляться что этот ещё не отрастивший бороды перс говорит на греческом, будь он на пару лет постарше, точно бы участвовал в походе. Голос главаря этого небольшого отряда грубый, хриплый, без единого следа персидской учтивости к которой уже привык Гефестион, он скорее напоминает Филиппа, когда говорит так, будто он царь: — Отец говорит, что ходит тут один, в лохмотьях. Живет в развалинах храма, питается крысами. Даже на имя своё не откликается. Отец говорит, что может показать дорогу. — Не к чему себя так утруждать, — тянет сын Аминтора, оглядывая воинов внимательным взглядом, задерживая взгляд на их оружии. Добротные персидские мечи, уже очищенные, но, почему-то всё ещё не убранные в ножны, — передай отцу, что мне нечем ему отплатить за такую услугу, но, если он просто нарисует мне карту я смогу найти храм, в котором живёт старик. Тион улыбается мужчине, не отводя своих голубых, почти прозрачных глаз, зная, что это может припугнуть перса, но тот смело смотрит в глаза бессмертного, слушая ответ, и так же, чуть хитро улыбается, но кивает: — Отец просит тебя подойти, он нарисует тебе путь, — Гефестион чуть медлит, но тот берет палочку и начинает рисовать карту прямо на песке у себя под ногами, и македонцу приходиться сделать несколько шагов ближе, чтобы увидеть её. Он знает, что для того чтобы запомнить её ему хватит секунды, но мальчишка переводящий всё это время их разговор не даёт и этого времени, в мгновенье напрягаясь, он всем телом кидается на Гефестиона, с тонким кинжалом в руке. Реакция бессмертного молниеносна, он хватает юношу за горло, тот успевает оцарапать лезвием прочный нагрудник, но македонец откидывает его, как можно дальше, у него нет времени даже на то чтобы просто переломить хрупкую шею, сын Аминтора уже чувствует легкое колебание воздуха, несущее за собой ещё один удар мечом, точнее попытку. Этого воина Гефестион выводит из строя,вырывая руку с мечом с куском плеча, перс падает без чувств от всей той боли, что чувствует, даже не успев вскрикнуть. — Демон, — цедит сквозь зубы старший и угрожающе встаёт, но Гефестион лишь громко смеётся, над этим миражом угрозы, злобно так смеётся: — Да что ты знаешь! Говори, где старик! — кричит он, обращаясь сразу ко всем оставшимся воинам, но тот только плюется каким-то ругательством и прицельно кидает такой же, как и у мальчишки кинжал, покрытый какими-то надписями, замечает Тион, пока оружие летит к нему. Ему так просто взять и поймать этот кинжал, что он скалится, показывая клыки, но как только рукоятка кинжала ложится в его руку, и сначала кисть, а потом и всё тело пронизывает ужасная боль, словно попавшая в него молния одним ударом укладывает его на землю. Откинув оружие, Гефестион всё ещё не может прийти в себя, когда сначала в одно запястье, а потом и во второе старший вбивает толстые гвозди длиной с мужскую ладонь, блеснувшие в свете костра серебром. Такие же пробивают лодыжки и тогда у персов наконец получается связать бессмертного. Покрытые серебром веревки не дают ранам затянуться, и он теряет кровь, капля за каплей, поглощенные песком пустыни. Гефестион не знает, как, но эти веревки каким-то образом будто высасывают из него силы. Никакая злость, ярость, ничего не помогает. — Кто вы такие? Что вы сделали со мной? — не сдерживая злость кричит македонец и мальчишка, хромая, снова появившийся в свете костра, говорит ему что-то по-персидски, но тут же будто вспоминает, кто перед ним и с пренебрежением плюет: — Охотники, на таких как ты. Ты будешь принесен в жертву огню. Для очищения этого мира и успокоения души нашего учителя. — Учителя? — Старика, которого ты назвал безумцем. — Это он проклял меня, он создал чудовище. — голову ведёт словно по кругу, и Гефестиону очень сложно подбирать слова. — Он только вытащил его наружу, — последнее, что видит Тион перед тем как потерять сознание, это искривленное яростью лицо молодого перса.

***

Можно ли надеяться проснуться, если нет этого осознания, что спишь? Гефестион надеялся проснуться, он понимает это, когда открывает глаза и обводит цепким взглядом помещение, в котором оказался. Голова всё ещё кружится, и ему даже не нужно проверять, он чувствует, что всё ещё связан этими проклятыми веревками. Пробуя разорвать их, македонец только ещё больше чувствует боль, когда серебро словно въедается в бледную кожу бессмертного. Интуитивно он чувствует, что уже снова ночь, что солнце только недавно село. Голод, который тут же даёт о себе знать уже никак не перебороть, но он понимает, что похитители вряд ли будут его кормить, скорее им это совершенно неинтересно. Гефестион прислушивается к тишине, где-то за стеной слышно присутствие людей, скорее всего всё те же уже шестеро персов, но он надеется услышать хоть какой-нибудь шорох грызуна неподалеку, может, хоть в них и немного крови, это поможет ему восстановить силы, не сойти с ума от жажды. Бессмертный настолько увлечен, настолько сконцентрирован, что дергается, когда слышит, как резко со скрежетом открывается засов на дряхлой деревянной двери. Становится даже обидно, что его держат такие развалины. В комнату заходит главарь и его сын с перевязанной рукой. Мужчина кривится и растягивая звуки говорит что-то, кинув в македонца уже остывшей тушкой крысы. — Ты не должен умереть до полнолуния, когда тебе пристало принести в жертву. Этого достаточно для того, чтобы ты не иссох, — переводит мальчишка, стараясь не смотреть, как демон перед ним, кривясь от той боли, что приносят ему заговоренные веревки, с животной яростью набрасывается на добычу. Пусть и холодная кровь не приносит того удовольствия, но она помогает прояснить разум, заставить тело хоть немного работать так, как это нужно бессмертному. — Кто вы такие? Почему охотитесь на таких как я? — голос хрипит, дыхание сбито, хотя ему даже не нужно дышать, об этом Гефестиону приходиться напомнить себе. Он снова смотрит на отца и сына, но те уходят, ничего не ответив и даже не взглянув на «чудовище» лишний раз. Так продолжается изо дня в день. Уже семь ночей, прикованный бессмертный медленно сохнет. Крови, что дают ему захватчики недостаточно, мысль о том, что они держат его здесь до полнолуния, не даёт покоя. Он не знает, когда бледный диск луны появится на небе. Сегодня? Завтра? Ещё через неделю? Незнание сводит с ума. Незнание своей судьбы, незнание как там Александр без него. Может отсутствие филе заставило его откинуть свою безумную идею о смерти, и он приказал арестовать и казнить Кассандра? Конечно, ни такие действия Царя, ни уж тем более, знания о них не освободят Гефестиона и уж точно не сделают его смерть безболезненной, но умереть будет проще, зная, что Александр в безопасности. Только он не знает этого. Какие-то отголоски эмоций колышутся на границе сознания и сна, там же, где держится и сам бессмертный, стараясь сберечь хоть какую-то толику сил. Сам пока не зная для чего. Но изо дня в день кто-то из охотников приносит ему тушку крысы, а он пьёт её, только чтобы остаться в живых. Надеясь, что решение придёт. Но сегодня его ещё не кормили и думать всё сложнее, мысли путаются в проклятый Гордиев узел и Александра рядом нет, чтобы разрубить его. Скрежет засова, как всегда в одно и то же время, становится благословением. Он уже ждёт его с нетерпением, а когда видит, что на пороге стоит самый младший из персов, один, без сопровождения отца мелькает мысль, что «Вот оно!», но Тион пока не знает, как использовать подвернувшийся шанс, знает только, что может попробовать. — Я ждал тебя, — слова дерут горло из-за долгого молчания, но Гефестион знает, что нужно продолжать говорить, нужно зачаровать юношу, бросить на это все силы, но добиться от него всего, что нужно, — когда вы уже убьёте меня? — не дожидаясь ответа, — ведь то, что вы делаете сейчас это пытка… — Я принёс тебе это, — он, как и прежде швыряет бессмертному крысу и уже собирается уходить. Искушение впиться клыками в маленькую тушку и в пару глотков осушить её, очень велико, но тогда он упустит мальчишку. — Ты так и не ответил, — напряжённо улыбнувшись, македонец кидает все свои силы на то чтобы его обаяние, его когда-то неотразимая улыбка, получила магическое влияние и Гефестиону кажется, что это получается. Взгляд перса становится пустым, загипнотизированным: — Давай же подойди, поговори со мной, — сомнение мальчишки пробивается через влияние бессмертного, — Я обессилен, тебе ничего не грозит. Разве ты боишься меня? — он старается сыграть на юношеском бесстрашии и это получается, тот делает несколько шагов в комнату, — расскажи мне, как ты в таком юном возрасте уже оказался в рядах охотников? Гефестион сам себе сейчас напоминает гомеровскую сирену, завлекающую корабли на смертоносные скалы, только вот парнишка явно не Одиссей, ему не хватает смекалки бороться с силой гипнотического голоса, а когда он ловит взгляд небесно-голубых глаз, весь остальной мир будто пропадает, остаётся только этот голос, только эти глаза. И мальчишка не замечает, как оказывается рядом с бессмертным, тому остается лишь мягко, стараясь не потревожить всё ещё сочащиеся кровью раны, приблизиться к персу и стремительно напасть, прокусить клыками ещё нежную бархатистую кожу. Когда ароматная, горячая, молодая кровь с ума сводящим потоком льётся на язык, Гефестиону приходится собрать всё свое самообладание, только чтобы не уронить ни каплю. Кровь проникает во все клеточки его тела, насыщая, возвращая силы. В какой-то момент македонцу даже жаль юношу, потому что тому придётся умереть, чтобы он смог вернуться к своему филе. Кровь рассказывает ему всё, о чём знает перс, всё, о чем ему рассказывал Учитель. Тот старик, которого после сожжения дворца в Персеполисе встретил военачальник. Его сложно узнать в этом статном мужчине, что видится ему в воспоминаниях мальчишки, Гефестион просто догадывается, что это именно он. Сын Аминтора будто сам находится на одном из их уроков, таком похожем на их уроки с Аристотелем в Миезе. — Ты знаешь, кто такие вампиры, Асан? — глубокий, внушающий спокойствие голос звучит в голове бессмертного. — Демоны, питающиеся кровью, угрожающие всем людям. Зло во плоти. Ты учишь всех, как сражаться с ними, — маленький мальчик чеканит каждое слово без запинки, будто ждал этого вопроса. — Но знаешь ли ты почему мы боремся с ними? Как они появились? — Нет, Учитель, — виновато тянет ребёнок и Учитель кивает, начиная рассказ: — Основатель нашего братства завещал нам бороться с этими демонами. Когда-то очень давно, когда ещё твои прапрадеды не родились и их отцов нянчили женщины, была война ещё страшнее, чем та, которой угрожает нам этот глупый Искандер, идущий с Запада. И наш народ проигрывал эту войну, был на грани вымирания, твой отец мог бы никогда не родиться. Ты тем более. И тогда жрецы собрались на совет. Они решили воспользоваться самым страшным оружием, что было в их пользовании. Они достали из самого тёмного, тихого и тайного угла самую древнюю табличку из тех, что у них были. На табличке той были записаны слова, способные сделать наших воинов настолько быстрыми, что они смогли бы обогнать ветер, настолько сильными, что они смогли бы разрывать врагов на части голыми руками. Эти слова превратили бы наших воинов в самое непобедимое войско. Конечно, такая мощь не давалась им просто так. Воин согласившийся на такое отдавал свою душу и тело в пользование демона, которого нужно было кормить кровью своих врагов. Не было другого выхода для спасения народа и старейшины, к которым пришли жрецы, согласились с условием, что этому обряду будут подвергнуты только те воины, что добровольно согласятся на такую страшную жертву. Все оставшиеся в живых воины нашего народа без тени сомнения пошли на участие в этом обряде. Их было не больше сотни, а враги собирали многотысячное вооружение, чтобы окончательно уничтожить непокорных. В ночь полнолуния жрецы провели обряд. Воины умерли и возродились снова только с одной мыслью: нести смерть нашим врагам. Им нужна была кровь, и жрецы показали им где её добыть. И многотысячное вражеское войско было разгромлено за одну ночь, так же, как и царь-захватчик. У наших воинов была бездна сил и они дошли до столицы, захватили целый город и подарили его старейшинам. Все жители города пошли на корм этим ненасытным существам, что породила боязнь вымирания. Жрецы начали беспокоится, когда поняли, что очень скоро все враги погибнут и тогда воины вполне могут взяться за остатки своего народа. И тогда из рядов жрецов вышел тот, кого теперь мы называем Основателем. Он сказал, что знает, как победить демонов. Он потребовал для себя и для таких же, как и он молодых братьев изготовить оружие. Клинки, покрытые серебром, которое сияет так же, как та Луна, что дала силы этим демонам. Серебро, призванное забрать их демонические силы, обезвредить. Когда клинки были сделаны, молодые жрецы вооружились ими и на закате, пока Солнце ещё не зашло за горизонт, началась расправа над теми, кто когда-то был спасением. Клинки могли принести вред этим уже умершим воинам, но жрецы били неумело, убивали не сразу. Солнце успело скрыться ещё до того момента, когда братья расправились над последними вампирами и те несколько чудовищ успели сбежать. Тогда жрец предложивший решение и стал Основателем братства Охотников. Он собрал вокруг себя смелых мужчин и взял с них клятву, что те будут охотиться и убьют последних сбежавших чудовищ или погибнут пытаясь. Поэтому мы здесь. Поэтому я учу тебя всему, что знаю. Потому, что бессмертные чудовища ещё на свободе, прячутся где-то за нашими спинами, в тени ночи, в дали от солнечного света, несущего им погибель. Потому, что век человека так короток. Голос Учителя становится всё тише, воспоминания становятся нечеткими, начинают подрагивать словно в тумане и Тион освобождается от пут, оттолкнув опустошенное, уже остывшее хрупкое тело того, кого Учитель звал Асаном. Вопросов, после всего того, что увидел Гефестион становится только больше, но их некому задать, да и время бежит, утекает как песок сквозь пальцы. Ему нужно торопится, убежать как можно дальше отсюда, чтобы те, кто решатся преследовать уже не догнали его. Раны на руках и на ногах затягиваются сразу, как только он убирает веревки, покрытые серебром, и он может бежать, лететь, испариться. Ему нужно вернуться к Александру. Найти тех вампиров, что остались в живых, у него ещё будет время. Целая вечность. Теперь он знает, кто он. Он — Вампир. И он спасёт своего возлюбленного. Эту решительность в нём не сможет уничтожить ничего на свете.