lifted

      — Лина! — Ямин взрывается в то же мгновение, когда видит меня на пороге комнаты. — Где ты была?!       — Выходила подышать свежим воздухом, — честно отвечаю я, наивно смотря на нее снизу вверх.       Она закатывает глаза, хмурится и надувает щеки, становясь в такие моменты похожей на хомячка, тащащего свои запасы в норку.       — Не дуйся, Ямин, — капризничаю я, цепляясь за ее руку, виновато хлопая ресницами.       Ямин тает и улыбается своей сдержанной улыбкой.       — Не исчезай так.       — Хорошо, но можно мне еще на чуть-чуть исчезнуть из твоего поля зрения? — смеюсь я, наблюдая, как строго вытягиваются ее губы и сходятся на переносице брови. — Мне нужно в одно место, куда принято ходит по одному.       Ямин фыркает и кивает. Я направляюсь в ванную комнату, неуклюже задевая танцующих и болтающих людей, и непрестанно извиняюсь. Странно, но все, что не касалось Хейла, казалось мне безбожно приземленным, серым, нависающим, как тяжелый потолок и серые, безликие стены.       — Ох, у нас тут зайчонок.       Я резко оборачиваюсь, когда дверь в ванную открывается и думаю, что я ужасно, ужасно, ужасно не внимательная.       — Ручки моешь? Ты оставила дверь открытой специально для меня? — совсем незнакомый мне парень нависает надо мной, заставляя отступить и упереться спиной и ладонями в раковину. — Люблю чистеньких девушек.       От него тянет алкоголем и табаком, от которых у меня сразу кружится голова. Я пытаюсь обойти его, стараюсь не касаться, не провоцировать, не задеть и не упасть в обморок от испуга, когда он сгребает меня в охапку и произносит куда-то в шею:       — Я поймал тебя, зайчонок.       Мне хочется закричать и заплакать, забиться под стол, как в детстве, и ждать, когда кто-нибудь найдет меня там. Мне сводит челюсть от отвращения к этому парню и пробивает дрожь, когда он касается губами моей ключицы. Я пытаюсь закричать, но он грубо хватает меня за шею, и мне не хватает воздуха.       — Тише, тебя никто не услышит, не старайся.       Мне кажется, что его рука замирает на моем бедре на целую вечность, а губы спускаются все ниже и мне отчаянно хочется вырваться и убежать, звать маму и биться в истерике, но от ужаса, паники и недостатка воздуха я замираю и не могу пошевелиться.       — Такая нежная кожа, — его голос кажется мне самым отвратительным звуком на свете, и я вспоминаю, как резкую вспышку фар из-за поворота, серебристый перелив голоса птицы-сирина.       Хелайос.       — Так не пойдет, зайчонок, будь посговорчивей, — шипит парень, больно сжимая мое бедро, и я задушено вскрикиваю, выпадаю из оцепенения и пытаюсь оторвать его руку от своей шеи. — Блять! Не царапайся! — рявкает парень и резко дергает рукой, ударяя меня об кафель.       У меня звенит в голове, словно там резко поселился рой противно пищащих насекомых, и темнеет в глазах, расплываясь в сероватом тумане. Проходит еще несколько мгновений, прежде чем дверь ванной распахивается, и я вижу напряженное лицо Хейла и маячащую за ним Ямин.       — Сука, — шипит парень и отпускает меня.       Я встречаюсь с глазами - грозовыми тучами - и оседаю на пол ванной, прижимая ладони к обожжённой чужими пальцами шее, которая горит, словно меня клеймили. Хейлу достаточно пары секунд, чтобы за шкирку вытащить парня из ванной комнаты, я слышу взволнованные голоса, вскрики и громкий хлопок входной двери.       — Лина! Лина, ты в порядке? Лина, Лина, — повторяет Ямин, чуть не плача. — Боже, Лина…       Я сжимаюсь, обхватив себя руками, и упираюсь лбом в колени. Ямин выпроваживает всех любопытных и прикрывает дверь.       — Лина, он тебе ничего не сделал? Я, как только поняла, что тебя долго нет, сразу пошла сюда, но Хейл уже тоже заметил твое отсутствие, — бормочет Ямин, поглаживая меня по голове.       Дверь снова распахивается, и кто-то приседает рядом со мной. Я могу даже по дыханию определить, что это он.       — Лин А.       Я боюсь поднять на него глаза и разреветься.       — Ямин, я отвезу вас домой.       — Хорошо, я переночую у нее сегодня, — в голосе Ямин столько беспокойства, что я готова броситься ей на шею и осыпать благодарностями.       Я слышу, как Хейл выходит, но не могу даже поднять головы, мне кажется, что я смертельно устала. Спустя минуту меня накрывает чем-то теплым и плотным и по горько-вишневому запаху я узнаю парку Хейла. Он поднимает меня на руки, кутая в своих объятиях, как маленького ребенка, накидывает капюшон и тихо успокаивающе шепчет, что все хорошо.       Мы доезжаем до моего дома слишком быстро, Ямин всю дорогу взволнованно поглядывает на меня с переднего сиденья, а я, уткнувшись носом в воротник хейловой парки, стараюсь заполнить все пустое пространство в голове этим запахом.       — Позвони мне, если что-то вдруг понадобится, — Хейл диктует Ямин свой номер, не выпуская меня из рук.       — Я могу идти, — возражаю я, когда он несет меня к подъезду.       Но он только успокаивающе шипит мне в макушку, сильнее прижимая к себе.       — Позвони, — настойчиво повторяет Хейл, выходя за дверь, и Ямин часто кивает.       Без хейловой парки мир даже в пределах моей квартиры становится жутким и пугающим, но, когда Ямин наливает мне чай и укутывает в плед, я успокаиваюсь. Иногда я настолько слабая, что удивительно, как я смогла выжить в чужой стране, в непривычном городе, выучить чужой язык и остаться в живых.       — Да, вроде в порядке. Пьет чай. Да, сейчас будем спать. Да, спасибо. Спокойной ночи, — говорит Ямин в трубку и прислоняет ее к моему уху.       — Все хорошо, Лин А? Ничего не бойся и спи хорошо, ясно? Сладких снов, Лин А, — голос Хейла разливается по моим венам брусничным чаем, согревая озябшие пальцы.       Я улыбаюсь и не могу ответить, потому что слезам надоело стоять комом в горле, и они требовательно рвались наружу. Хелайос, ты мое проклятие, которое я с трепетом буду носить под сердцем до тех, пор, пока могу дышать.