lifted

      Я нежусь в руках Хейла до тех пор, пока он не начинает ворчать:       — Прекрати крутиться, будто кошка, которая тыкается лбом в лицо. Все бока мне помнешь, — я слышу, как он улыбается, сжимает меня до треска в ребрах, а я молчу и готова молчать, даже если будет невыносимо больно, только бы это были его руки.       Это все похоже на болезненный мазохизм. Никогда не думала, что можно вот так. С первого взгляда и до потери памяти. Это же все красивые сказки, истории для принцесс, которым, кстати, особо выбора не давали.       — Лин А, мне так повезло, что сегодня выходной.       — Почему? — я прикладываю ухо к его груди, чтобы послушать ровное, такое размеренное и неожиданно громкое сердцебиение.       — Потому что можно валяться в кровати до полудня и никуда не спешить. Спокойно приготовить завтрак, налить кофе. Сходить в душ, смотреть в окно и не переживать ни о чем. Так же спокойно делать домашнее задание, а вечером, если будет настроение, сходить с друзьями куда-нибудь. А если не будет, то сидеть с книгой или смотреть любимые фильмы по сотому кругу.       Я слушаю так внимательно, будто это жизненно-необходимая информация.       — Ты всегда все это делаешь один?       — Мне нравится быть одному, — признается Хейл, зарываясь носом в мои волосы.       — А что еще тебе нравится?       Он поворачивается на спину, смотрит в потолок. Я приподнимаюсь и смотрю на то, как его челка плавно заваливается набок, открывая лоб.       — Море.       — А еще?       Хейл смеется и щурится, смотря на меня. Его улыбка-солнце острой стрелой пронзает мне что-то в районе сердца, и я судорожно сжимаю простынь.       — Нравится запах весны, цвет меда, бумажные журавлики. Люблю людей. Звуки фортепиано, ливни, горячий душ. Нравится прикасаться к разным поверхностям пальцами и чувствовать их текстуру. Лежать на траве, рассматривать чешую змей и ящериц. Люблю несколько минут сидеть не двигаясь. Нравится смущать людей. Кофе, хорошую одежду, слушать то, что происходит за окном, греться под одеялом после холодной улицы. Люблю красивые голоса и темно-карие глаза, свет сквозь листву, пустынные улицы и персиковый цвет. Звук взлетающего самолета и то, как лимон осветляет черный чай. И, может быть, совсем немного нравишься ты.       Я чувствую себя засохшим цветком в давно пустой квартире. И сейчас в эту квартиру приехал кто-то, кто полил меня, в надежде, что я выживу.

***

      Готовить завтрак в квартире Хейла получается довольно просто, я не нервничаю, мне наконец-то не так волнительно при нем. Если не считать, что он уже пятнадцать минут в ванной и вылезать явно не собирается. Поэтому у меня есть время спокойно приготовить поесть.       — Пахнет подозрительно съедобно, — Хейл снова улыбается, как лисица, и я подавляю желание закатить глаза.       — Ты недооцениваешь мои кулинарные способности.       Хелайос выгибает одну бровь и в итоге сидит перед тарелкой с видом прожженного кулинарного критика, готового опустить меня на самое дно. Он тыкает в еду вилкой, словно кошка в дохлую мышь, проверяя, будет ли она еще шевелиться. Еда, к величайшему удивлению парня, не шелохнулась, и Хелайос обиженно посмотрел на меня. Да Вас черт поймешь, молодой человек.       — Если не нравится, можешь не есть.       Хейл поднимает на меня глаза, в которых искрится гром, и резко переваливается через стойку, хватая меня за ворот футболки, притягивая к себе со скоростью света и целует до потери воздуха в легких, повторяя этот поцелуй снова и снова, пока я не начинаю задыхаться.       —Не зли меня, — его шепот щекочет мои губы, оставляя на них привкус апельсиновой зубной пасты.       Я дышу как загнанный лисой кролик, смотрю на его губы из-под прикрытых ресниц и все никак не могу восстановить дыхание и унять пылающую жару внутри. Мои щеки грозятся сгореть ко всем чертям и ко всем ангелам тоже, если такое возможно. Даже если невозможно.       — Еще.       Хелайос удивленно ослабляет хватку на футболке, а я хватаюсь пальцами поверх его ладоней и сжимаю сильнее, что бы не дать ему отпустить себя. Не могу взглянуть на него, у меня кружится голова и, кажется, давление слишком высокое. Мне не хватает только крови из носа, чтобы описать все мои чувства к этому рыжему лису.       — Глупая, — я только слышу, как он скалится, обнажая зубы, как хитро щурит глаза и смеется невидимыми веснушками.       Я со вздохом поднимаю на него глаза и скулю. Хейл заливается смехом, запрокидывает голову назад, солнце хватается за него, как за спасительный кругу и ерошит волосы, целует кожу, щекочет ресницы, меряет шагами расстояние от ворота футболки до ключиц. И сейчас я хочу быть этим солнцем больше всего на свете.

***

      Никогда бы не подумала, что это парень так усердно выполняет домашнюю работу. Я уже полтора часа смотрю, как Хейл хмурится над конспектами и мне хочется подойти и разгладить все эти складочки на лбу. Я стараюсь вести себя довольно тихо и не мешать ему, но периодически он поднимает на меня глаза, роняя что-то типа:       — Я чувствую, что ты смотришь, Лин.       А я чувствую, как у меня внутри бабочки вперемешку с китами и кошками дерутся за территорию и за тебя, Хейл. Эта дурацкая привычка обращаться к нему в мыслях стала визитной карточкой моего свихнувшегося подсознания.       — Ах, ну хватит, — Хелайос срывается с места, словно на него только что вылился чайник кипятка. — Иди сюда, Лин А.       Но он подходит сам, стаскивает меня с подоконника, сжимает в рукам и падает вместе со мной на диван. Я не шевелюсь и стараюсь полностью уместиться на его теле, представляя, что он - мой матрац. Я бы от такой постельки не отказалась.       — У тебя глаза-лазеры, — бормочет Хейл, резко переворачиваясь на бок.       Я падаю на диван и сосредоточенно смотрю на ухмыляющегося Хелайоса. Его наглости нет предела, но сегодня нет предела моему бесстрашию.       — Поцелуй меня.       — Нет.       — Поцелуй.       — Не хочу.       — Я обижусь.       — Обижайся.       — Обиделась.       — Поцелуй меня.       Я удивленно смотрю на смешинки в его глазах и в ехидные уголки губ. Он издевается или играет со мной? Что ты за черт такой?       — Но ты же... Только что... — мое замешательство нервно курит в сторонке.       — Не важно.       Он тянется ко мне, а я все еще не могу понять его, словно мужская логика становится в разы бессмысленней женской.       — Ты сам отказал мне.       — Не важно, — он улыбается как кот, налакавшись сметаны и целует жарко и пряно, словно коричный глинтвейн. — Ты же просила, мне следует просто...       Но я перебиваю его:       — Не важно.       Твой смех разливается по моим венам миндалевым амаретто, пьянит, манит. А в голове бьет набатом: "Не надо, Лин А. Беги, Лин А. Пока не поздно, Лин А". Но твои глаза-костры смотрят на расстоянии пары сантиметров и шепчут мне твоим пряно-терпким голосом: "Уже поздно Лин А. Уже поздно".