lifted

      Он мешает чай ложкой, а я изучаю его, как в первый раз. Изучаю его чуть сутулую позу, ровно стриженные ногти, поджатые обветренные губы, опущенные выцветшие на кончиках ресницы, блеклые веснушки, синяки под глазами. Он кажется мне таким земным, что его недосягаемость испаряется по щелчку пальцев.       Я могу протянуть руку и коснуться того, что считала солнцем. Я Икар, который не сгорел. Интересно, как много таких, кто мечтал обжечься о солнце, а в итоге тушил его?..       —  А где твой новый друг? —  я выдавливаю из себя улыбку.       —  Дома, —  сухо и коротко отвечает Хейл и не смотрит на меня.       И мне вдруг он кажется таким горьким, словно морская вода, которая заполняет легкие. Мои мысли перестали быть восторженно-витиеватыми. Все сравнения утонули в реке Стикс. Я как-будто никогда не умела сравнивать Хелайоса со всем прекрасным, что есть в этом мире.       — Я буду сдавать сессию в своем университете. В Греции.       Что-то неприятно колет в районе сердца, внутри все заполняется больным отчаянным плачем. Мне хочется обнять его и никогда не опускать от себя. Зарываться в его волосы носом, хвататься пальцами за плечи, норовить впитать его под свою кожу. Но вместо всего этого я молча киваю.       — И когда ты уезжаешь?       — В конце мая.       В комнате снова воцаряется тишина и мне кажется, что она скоро потребует пожизненную прописку. Когда все так резко изменилось и нам стало нечего сказать друг другу? Еще в выходные мы катались на велосипедах в парке и смеялись, перебивали друг друга, сотни тем для разговоров роились в голове. А сейчас мы будто совершенно чужие.       — Ты расстроен? Улыбнись, все хорошо, — я неловко сжимаю его руку, заглядывая в глаза.       Он усмехается в ответ, нагло, компрометирующее, вызывающе. Я пытаюсь определить его настроение, но у меня не выходит ровным счетом ничего. Мои способности к пониманию Хейла плавно скатываются к нулю.       — Лин, я не всегда улыбаюсь, — Хелайос говорит тихо, на уровне, граничащем с шепотом. — У меня не всегда хорошее настроение. Но рядом с тобой было довольно тепло.       Мой слух задевает прошедшее время в глаголе. Улыбка падает с моего лица, как опавший лепесток.       — Ты выглядела немного напуганной всегда, мне хотелось приободрить тебя. Поэтому я старался быть максимально дружелюбным. И ты становилась смелее, это радовало. Я думал, что помогаю тебе… адаптироваться к обществу?..       Я закусываю щеку изнутри. Все поменялось в какой-то один миг.       — Но как только я переставал улыбаться, ты тут же пугалась. И у меня никак не получалось приучить тебя к тому, что люди не могут быть всегда веселыми. И, если честно, я не знал, как сказать тебе. Что я не добрый, не такой уж заботливый, что я эгоистичен по большей части. Что я воспринимал помощь тебе, как квест, который нужно пройти.       Его голос режет мне вены. И я не знаю, как, как, как сказать ему, что я идеализировала его до бога.       — Мне очень жаль. Я не должен был делать этого. Стоило сказать все прямо и сразу, но ты была такой милой, беззащитной, что… Ох… Прости. Нужно было сразу сказать, что я не милый щенок. Ты же совсем не знаешь, что я из себя представляю.       Я совсем не знаю, Хейл. Я совсем не знала, что ты матерый пес. Я видела только то, что мне хотелось видеть. И это было настолько несправедливо по отношению к нему, что просить прощения должна я, а не он.       — Я слишком многого не знаю. Я даже не спросила, когда у тебя день рождения. Я не знаю, есть ли у тебя брат или сестра, не знаю твой родной город, не знаю, — я кусаю губы и мну пальцы, делая себе немного больно, и чувствую себя виноватой, бесконечно виноватой.       — Знаешь, сколько мне лет? — Хейл вдруг улыбается, щурится, складывает пальцы в замок и аккуратно кладет на них щеку.       А у меня как-будто током ударило, потому что... Потому что не знаю. Господи, как?! Как я смогла так ловко пропустить всю его личностную составляющую, построить только образ в голове и поклоняться этому идолу, игнорируя его прототип?!       — Мы… Мы на втором курсе оба, — я начинаю аккуратно, смотрю на него серьезно и прямо. — Тебе должно быть от девятнадцати до двадцати одного. Но так как у тебя был день рождения, то тебе, скорее всего двадцать или двадцать один. Хейл фыркает как рассерженная лисица и складывает губы трубочкой.       — Лин-а, — ему стоит огромных усилий, чтобы не засмеяться, и я понимаю, что где-то ошиблась в расчетах.       — Нет, стоп! — я закрываю ему рот рукой и начинаю быстро соображать, изучая кафель на полу.       Он выглядит достаточно для третьего и четвертого курса, достаточно взрослым, как по моральным меркам, так и физически, поэтому я с уверенностью опускаю руку и с видом победителя откидываюсь на спинку стула, забывая, что спинки нет. Хелайос в одно мгновение перегибается через стол, чтобы успеть схватить меня за ворот свитера.       — Тебе двадцать два, — выдыхаю я, не совсем понимая, что сейчас могло произойти.       А Хейл смотрит на меня сине-серым морем и выдыхает:       — Почти угадала. Мне девятнадцать.

***

      — То Хённи.       — Это похоже на корейский, — удивляюсь я. — Это имя что-то значит?       — На греческом так называется снег. Но один из одногруппников предложил дать ему дополнительное имя, японское, в память о том, откуда он родом и о его породе. Белый родственник Хатико, — Хейл шагает по мокрому песку, наблюдая, как кроссовки оставляют след, который тут же слизывает море.       — И какое его полное имя? — я смотрела, как пушистый белый комочек гоняется за чайками и пыталась представить, как бы я назвала его. – Юки? Хелайос засмеялся и отрицательно покачал головой.       — Юки ведь тоже значит снег. Называть собаку Снег Снег не слишком оригинально, — лениво протянул Хейл. — Попробуй еще.       Я посмотрела на чуть хмурое море, на Хённи, который с удивлением пытался догнать волну, а потом снова убегал от нее.       — Широ?       — Белый? Хэй! Ты думаешь, моя фантазия настолько скудна?! — Хелайос возмутился, как актер несостоявшегося театра.       Я закатила глаза, прищурилась и надула губы. Парень непонимающе посмотрел на меня, оглянулся на всякий случай и нервно сглотнул, когда я начала приближаться.       — Что ты делаешь? — его голос прозвучал так осторожно, словно он обрезал провод тикающей бомбе.       — Пытаюсь прочитать мысли.       Теперь настала очередь Хейла закатывать глаза.       — Фува-фува?!       Глаза Хелайоса расширились, на лице отразилась мыслительная деятельность. Я смотрела с надеждой, что выпалила правильное слово, но, судя по недоумению, снова ошиблась.       — Что?..       — Пушистый, — вздыхаю я. — Пушистый снег. Фува-фува То Хённи.       — Звучит не очень, — фыркает Хейл, и я соглашаюсь. — Мы назвали его Хару То Хённи.       — Весенний снег? Знаешь, не слишком оригинально, однако, — смеюсь я и не замечаю, как волны накрывают носки моих кроссовок, вскрикиваю от неожиданного холода в пальцах и отпрыгиваю назад.       Хелайос подхватывает меня и оттаскивает от воды. Хённи весело прыгает на его светлые джинсы, оставляя на них песчаные отпечатки маленьких лап. Мне кажется не случайным, что их имена начинаются на одну букву. И почему-то кажется не случайным выбор имени, созвучным с моей родной стороной.       Что же нам делать, Хейл?..