The Burning Letters

Здравствуй. Еще одно письмо. Не тебе, а скорее мне. О тебе. Я не хочу, чтобы ты тоже стал для меня бывшим — окончательно. Между нами пять часов разницы, тысячи километров и разрушенные надежды, но я все равно очень к тебе привязан. Я ушел не из-за того, что ты не поддержал меня. Просто было такое время. Я устал так сильно, что готов был бежать куда угодно. Ноги не стояли на месте — пускались в бег, подальше бы от прежних мест. Я не мог больше выносить твое молчание, и свои страхи, и эти крайности, переходы от одного к другому. Самое сложное в отношениях — это чертовы переходы от надежды к отчаянию, от уверенности к сомнениям. У меня что-то поломалось внутри — приемник любви. А я боялся признаться в этом, носился по замкнутому кругу, отгонял свои сомнения, упиваясь редкими вспышками твоей искренности, искал самого малого — доброго слова, поддержки. Толчка для того, чтобы снова вернуться к сладостному самообману. Но к каким бы уловкам я ни прибегал, маскируя свои страхи, они никуда не исчезали — только росли. Вопреки всем моим усилиям. Все было зря. Часто вижу тебя по ночам. Ты садишься на край кровати, и я смотрю в твои глаза. Временами зажмуриваюсь — а вдруг ты исчезнешь? Но открываю — ты не рядом. Я понимаю, что сам виноват. Я сам тебя зову. От одиночества, по привычке или потому, что не могу преодолеть связь между нами?.. Зачем я пишу все это? Психотерапия. Мне становится легче, когда перекладываю на бумагу то, что осталось невысказанным. Говорить об этом не хочется — да и не с кем. В своих тихих мечтах я горячо желаю, чтобы ты был здесь, рядом. Я тогда смог бы мирно засыпать под тихое дыхание человека, которого люблю больше себя, каждую ночь из еще отведенных мне. Это не было бы самообманом. Я, не претендуя на большее, просто жил бы тем, что осталось. Не уделяя больше никакого внимания гордости, принципам. Мог бы умереть счастливым. Вечером, измотанный «работой» и расстояниями, заходишь, с трудом стаскиваешь промокшие ботинки… и вдруг видишь его. Своего самого близкого человека. С мыслью об объятиях которого выносишь все эти дневные тяготы. И мгновенно отпускает — день выдался не такой уж плохой, раз у него столь приятное завершение. Любовь — вообще единственное, что согревает. Помнишь, мы стояли под открытым небом с закрытыми глазами, представляя себе одну мечту на двоих? Что мы где-то далеко, совсем не в мегаполисе, и там внизу не шумная улица, а теплое море ласкает скалы. И слышен вовсе не гул проезжающих машин, а шум прибоя. Были и тяжелые времена, когда ты хлопал дверью, исчезал на неделю. Ты, словно упрямый подросток, никогда не признавал свою вину. Много говорил, оставлял меня виноватым и уходил. Мне жаль, что мы так и не научились решать конфликты честно и ответственно. И — да, я был во многом виноват косвенно. Потому что не мог с тобой расстаться даже на время, даже когда это было необходимо. Для меня город и люди — два разных полюса. Они случайно связаны между собой, но как ценность существуют отдельно друг от друга. Город — это место, куда ты всегда можешь вернуться. А люди — нет. С ними либо остаешься еще на какое-то время, либо расстаешься уже сейчас — чаще всего без возможности возвращения. И еще: впечатление от города может быть не связано с пережитым в нем, а люди и отношение к ним неразрывно связаны всегда. Сейчас, когда позади осталось и печальное, и радостное, когда я понял тебя — и себя! — лучше, я все равно впустил бы тебя в свою жизнь. Я не в обиде, и ты прости, я тоже причинял тебе боль — только оттого, что было больно мне. В итоге мы искололи друг друга своими иголками, как пытающиеся согреться дикобразы. Но стали добрее и терпимее, правда? Береги себя.

Навеки твой, Сэм