Переписывая время

На рассвете Дориан чертит мелом, взятым у дочки хозяина таверны, пентаграмму на полу их комнаты. Он зажигает в воздухе магические огоньки и читает заклинание. Когда рядом с Павусом материализуется серебристый полупрозрачный силуэт духа, Резерфорд обнажает меч, в любой момент ожидая, что дух попытается навредить его альтусу. Но тот лишь отвечает на вопросы тихим, шелестящим голосом, а затем исчезает. Храмовник всё ещё считает, что вызов духа был рискованной идеей, но зато теперь они знают, где находится нужный им амулет. Они отправляются в Башню за час до полудня. Каллен сам выбрал это время суток. Оно самое удобное для нападения: ночной караул более бдительный, при свете дня никто не ждёт беды. Тем более что так они могут смешаться с толпой пришедших просить подачек дворян. Они проходят к Башне через неприметную калитку в саду, которая так сильно покрыта магической защитой, что у Резерфорда мурашки бегут по коже. Но Дориан касается её перстнем и калитка открывается. Это так легко, что у Каллена сердце сжимается от дурного предчувствия. Ему не терпится обнажить обмотанный в ткань меч, спрятанный под плащом, но они не просто так переоделись в лорда и прислугу. Поэтому ему остаётся лишь бессильно сжимать кулаки, сохраняя маскировку. Он опускает взгляд в пол, выказывая ложное смирение, когда они попадаются на глаза храмовникам. Пара из них — в лейтенантских доспехах — явно хотят развлечений. Один хватает Максвелла за косу, но второй отрицательно качает головой и восторженно присвистывает, снимая с Дориана маску. — Я четвёртый сын тейна Марлиуса. И приехал сюда вместе со слугами, как почётный гость, — Павус пренебрежительно морщится, не выходя из роли. Маг явно пытается сохранить их инкогнито как можно дольше, ведь они не прошли и треть пути до Хранилища. — Ты чище первого снега, сын тейна… Какая у твоего отца просьба к Совету? Я могу замолвить за тебя словечко, если ты будешь сговорчивым, — храмовник стягивает с руки латную перчатку, чтобы дотронуться до щеки Дориана. — Ты ведь понимаешь, о чём я? — Лари, — второй рыцарь тянет друга в сторону. — Квентин, от него же совсем не пахнет лириумом.… Не смей врать, что тебе это не нравится. — И много ты знаешь людей с такой чистой кровью? — храмовник понижает голос, но Каллен всё равно его слышит. — У него серые глаза как у тех детей, что живут в Башне. Развлечения со слугами или мелкими лордами это одно, но если мы тронем одного из возможных «отцов», то наша смерть будет очень медленной. Помнишь, что случилось с Георгом, когда он попытался распустить руки с женщиной, которую Старший включил в список «матерей»? Храмовник оглядывается на Павуса, и в его рубиново-красных глазах отчётливо видна борьба осторожности с похотью. Однако лейтенантами, даже в этом загнивающем мире, не назначают совсем уж идиотов. Поэтому осторожность побеждает, и храмовники не трогают Дориана. Они даже отпускают Максвелла, хотя одному из них явно понравились его рыжие волосы. — Если в своём времени встречу этих идиотов, то поломаю им руки, — рычит Максвелл, перебрасывая косу через плечо. — А потом выбью зубы и заставлю… — Тише. Нас могут услышать, — Дориан снова скрывает маской лицо и оставшийся путь до огромных двухстворчатых дверей, возле которых стоят магические стражи в виде каменных грифонов, готовых убить любого воришку, они доходят без происшествий. Павус мимоходом хлопает одну из оживших статуй по носу, и те лишь поворачивают каменные головы, пропуская их. — Я думал, что в Хранилище никого не будет, — Каллен невольно хмурится, замечая возле одного из стеллажей женщину в чёрном платье с красными узорами. — Оно не закрыто от посещений. Старший считает, что избранные должны иметь свободный доступ к научным исследованиям. Это нам на руку. В противном случае амулет был бы под такой защитой и охраной, что нам бы и армия не смогла помочь до него добраться. Они проходят несколько залов, заполненных стеллажами с артефактами и книгами, пока не находят тот, на который указывал вызванный Дорианом дух. Павус берёт амулет и внимательно рассматривает его. По тому, как напрягаются его плечи, храмовник понимает, что что-то не так. — Дориан? — На нём сигнальные чары. Они ждали, что я приду за ним, — маг сжимает амулет в ладони. — Мне нужно время, чтобы отправить нас обратно. — Значит, будем отбиваться или прятаться, — Каллен хватает Павуса под локоть и практически тащит за собой. — Колдуй. В прорезях маски серые глаза кажутся более насыщенного цвета. Резерфорд вглядывается в зрачки мага, ища признаки паники, но Дориан спокоен. Он начинает творить заклинание, а Каллен и Максвелл достают мечи, потому что слышат приближающие шаги закованных в броню войнов. — Дориан! — впереди красных храмовников выступает пожилой мужчина в тёмной мантии и с магическим посохом с рубином на вершине. Павус раздражённо дёргает плечом, продолжая скороговоркой произносить заклинание. — Тебе не нужно возвращаться назад, сын мой. Старший, в милости своей, не винит тебя в побеге. Он даже согласен помиловать этих храмовников.… Не делай глупостей, сын. Каллен кидает «иссушение» и заклинание мужчины рассеивается, так и не достигнув Дориана. — Капитан Резерфорд, не так ли? Вы же понимаете, что вам незачем возвращаться. Вас не объявят дезертиром. Вам даже дадут повышение за возвращение Родоначальника, — мужчина улыбается, но взгляд у него такой, что можно порезаться. — Я привык не доверять магистрам. — Но моему сыну вы же поверили. — А он не магистр, — Каллен улыбнулся. — Он альтус. — Что ж, я давал вам шанс.… Не вини меня потом в их смерти, Дориан, — мужчина машет рукой, и храмовники обступают их полукругом, тесня к стене. Они не особо спешат нападать, уверенные, что добыча не скроется. — Ты не сможешь завершить заклинание, сын. — Ты всегда меня недооценивал, отец, — Дориан бросает амулет, но тот не падает, а зависает в воздухе. Свечение вокруг него усиливается, превращаясь в зелёный вихрь временного портала. — Что? Как? — пожилой маг подаётся вперёд. — Я лично испортил амулет. Он не должен был сработать! Остановите их! Сейчас же! Каллен скрещивает клинки с ближайшим храмовником, отступая. Лишь увидев, что Дориан шагнул внутрь, капитан полоснул клинком по лицу одного из особо настырных войнов и бросился к порталу. Толчок.… Перед глазами начинает темнеть. Краем ускользающего сознания он уловил боль в спине. Кто-то напоследок сумел его достать. ************** Каллен приходит в себя, лёжа на животе на мягких подушках и шкурах в шатре Дориана. Сам альтус сидит рядом и читает книгу. Он не сразу замечает, что храмовник очнулся и Резерфорд наблюдает за ним из-под ресниц, чувствуя себя как в далёкой юности, когда он подглядывал за ученицей Амелл в Круге, прячась за стеллажами с книгами. — Что с предателем? Павус вздрагивает, а затем аккуратно закрывает книгу и кладёт её возле себя. — Он мёртв. — Старший будет недоволен. Он казнит того, кто лишил его возможности судить предателя. — Не казнит, — Дориан усмехается, и Каллену не нужны больше никакие слова. Всё и так понятно. Он протягивает руку и сжимает ладонь альтуса. — Это лучшее, что ты мог для него сделать. Павус шумно сглатывает. Серые глаза подозрительно блестят, но маг себя сдерживает. — Знаешь, та разбойница снова сбежала, — говорит он, чтобы сменить тему и не обсуждать смерть Алексиуса. Каллен не настаивает. Он водит пальцами по ладони Дориана, и даже боль в спине и начинающая ломка отходят на второй план. Однако есть то, что им нужно обсудить немедленно. До того как Дориан вернётся в Башню. — В будущем твой отец знал об амулете. Может, сам Алексиус ему и рассказал под пытками. Но сейчас же он не знает? — Я не собираюсь ему о нём рассказывать, а остальные маги не смогут. Они так и не поняли, что сделал Алексиус. Ведь для них и минуты не прошло. — Но ты собираешься его использовать? — Разве? — Дориан насмешливо изгибает бровь, но скидывает маску игривости под взглядом Каллена. — Я смог убедить Старшего, что должен поймать Алексиуса, потому что он — мой бывший учитель, и на мне лежит вина за его предательство. Старший понял, что я недоговариваю. Но он решил, что я просто хочу организовать учителю быструю смерть вместо месячной агонии. Иногда у Старшего бывают приступы великодушия. Так что он разрешил мне отправиться с твоим отрядом на эту миссию, выделив магов для моей охраны, чтобы следили за каждым моим шагом. На мне столько следящих заклинаний, что я не смог бы сбежать даже если бы перевернул мир с ног на голову! — Но против путешествий во времени эти заклинания бессильны? Хочешь сбежать в прошлое, Дориан? — Возможно. — Или ты хочешь его изменить? — Какие крамольные речи, капитан. — Я видел будущее, Дориан. Каждый день на протяжении трёх лет я твердил себе, что всё изменится. Что станет лучше. Но лучше не становится. Этот мир, как разлагающийся труп, — Каллен с трудом сел, превозмогая боль в спине. — У меня целых две причины ввязаться в эту авантюру с предательством и временными порталами. — Перечислишь? — Первая: я стал храмовником, чтобы помогать людям. И изменив прошлое, я им помогу, — Резерфорд тянет Павуса к себе и обнимает, вдыхая запах его волос. — Вторая причина: ты. — Я не смогу отправить нас в прошлое просто так. В этот раз мы шли по временному туннелю, образованному заклинанием Алексиуса. Теперь же мне придётся «строить» всё с нуля, а также найти тот момент времени, который поможет нам изменить ход событий. Это будет очень долгий процесс, и для него мне понадобятся ресурсы Башни. — И когда я должен буду устроить тебе побег из-под носа Старшего? — Я дам знать. Каллен проводит ладонью по плечу Дориана, наслаждаясь прикосновением к его коже. — Целитель подлатал твою рану, но полностью излечить не смог, — Павус послушно ложится на спину, наблюдая, как храмовник, морщась, пытается расстегнуть ремешки на его мантии. — Тебе же больно. Вряд ли ты сейчас сможешь … — Молчи. Кто знает, когда мы ещё сможем это сделать, а боль… я уже не помню, когда жил без неё. Разве, что в твоём сне, — движения Резерфорда немного скованные из-за раны и из-за тугой повязки, перетягивающей его торс, но он целенаправленно избавляет Дориана от одежды, обнажая всё больше и больше желанного тела. Тело альтуса в реальном мире немного отличается от того, что он видел во сне: более бледная кожа и несколько затянувшихся шрамов на боках и бёдрах. — Расскажешь о тех, кто их оставил? — Они уже мертвы. — Хорошо, — Каллен выцеловывает дорожку от пупка Павуса к его паху. Берёт в рот такой красивый, ровный, с тёмной головкой член, получая наслаждение от своих действий, как будто не он, а ему делают минет. — Хватит, — Дориан запускает пальцы в кудри Резерфорда и тянет, заставляя отстраниться. — Он не встанет. Только время потратишь. — Что? — Забыл, что у меня триста девять детей, и при этом мне никогда не нравились женщины в этом смысле? Меня опаивали возбуждающими зельями последние три года. Это имело последствия. Теперь без них я не могу возбудиться. Мужское бессилие, как у древнего старца. — Но во сне… — Мой сон — мои правила, — Дориан засмеялся. — Ещё один повод изменить прошлое, не так ли? Каллен натягивает на Павуса шкуру, и ложится рядом, устраивая голову у него на плече. — Передумал? — Нет. Просто собираюсь продолжить в твоём сне. — Каллен, всё в порядке. — Нет. Секс — это то в чём должны участвовать двое. И удовольствие тоже должно делиться на двоих. — В моих снах сейчас демоны. — Я знавал одного война, который искренне считал, что хорошая драка равноценна жаркому сексу, — Каллен гладит Дориана ладонью по мускулистому прессу. Его тело расслаблено настолько, насколько это возможно в окутавшей его смеси боли и возбуждения. Перед тем, как погрузиться в сон Дориана Каллен понимает, что придётся переступить через себя и сделать то, что он поклялся никогда не делать. Резерфорд решает, что нужно написать письмо Лелиане.