Перси Джексон и Путь к Туману.

      Я понимал, что деваться мне некуда. Я был связан, Аннабет и Кларисса все ещё "висели" без сознания, вокруг сплошной лес без вида на хотя бы какую-то часть города, а предо мной, скрестив руки на груди, стояли злобные и непобедимые воины. Пока паника в голове моей нарастала, парень, слегка смягчившись в лице, расправил руке вдоль тела и присел на корточки, заглянув на меня своими темно-зелёными глазами, явно внушающие доверие. Однако я хорошо знал, что нельзя доверять всякому красивому существу, ведь в итоге, они могут оказаться ядовитыми монстрами. А парень напротив явно был более сильным, чем как сам пытался показать себя.       Он взглянул мне в глаза, присев на уровне моего лица, даже подойдя чуть ближе, чем нужно было и мягким тоном спросил: — Мы знаем, что вы полукровки, потому как мы такие же, - девушка, все также стоявшая за его спиной, была явно недовольна тем, что сказал его спутник. Она хотела была что-то ответить, но передумала, нахмурившись ещё больше.       Парень явно ожидал моего ответа, сверля меня своими тёмными, зелёными глазами, но никакая другая мысль, кроме той, что я выдал, не крутилась в моей голове. — Я знаю, кто вы, - сильно охрипшим голосом сказал я. Я хотел, чтобы это прозвучало уверено, твёрдо, будто бы я не был связан, а мои подруги не были без сознания, но не вышло. Однако, к моему удивлению, воины обеспокоено переглянулись между собой, будто телепатически переговариваясь. Чтобы не терять времени, я разглядел парня, сидевшего напротив меня. Он был худым, но в форме, и в его лице отчётливо виднелись черты того самого мальчика - Джеймса. — Вы, - все таким же охрипшим голосом продолжил я, - Вечные Воины, а ты, - взглянув на парня, сказал я, - а ты... Джеймс. Только другой Джеймс.       Парень отшатнулся, как будто ему дали пощёчину. Девушка, чья ярость и гнев уже прошли, сейчас побледнела ещё больше, а её глаза округлились. Парень быстро поднялся с корточек и удивленно уставился на меня. Воины ошарашенно глядели во все глаза, как будто я только что сморозил какой-то неотъемлемый факт, в который они отказались верить. — Он видел мои посланные видения, - еле слышно промолвил другой Джеймс, став ещё белее, совсем как полотно.       Ошарашенный Джеймс ещё что-то говорил, но я уже не слышал. Вместо этого, все мои мысли были направлены на нестерпимую боль, пульсирующую в висках. Я попытался разогнуться, но веревки не дали мне это сделать, а наоборот: лишнее движение плохо отозвалось на месте в спине, куда меня недавно сильно толкнули, отчего я почти не поник головой на землю. Моё сознание в тот момент занимала лишь одна боль, которая отзывалась по всему телу, словно меня шарахали током каждую секунду.       Мгновение - и я отключился.

***

      Я стоял на высоком выступе горной породы. Одет я был необычно: чёрные обтягивающие брюки, чёрная футболка с короткими рукавами, тёмные кожаные ботинки, сливающиеся с камнями под моими ногами; поверх моей футболки была непромокаемая чёрная куртка, достающая до бёдер, а на пальцах замотаны какие-то странные, мягкие, чёрные шнуры, очень далеко напоминающие своего рода перчатки. Очень странно, что я одет во все тёмное. Зачем?       Я стоял на горе, достаточно высокой, чтобы смочь увидеть простиравшиеся передо мной зелёные, я бы даже сказал, салатовые, степи в несколько сотен миль. Кое-где трава была заметно темнее, а кое-где я даже видел такие же одинокие, как и я в данный момент, кустарники. В какой-то миг, когда лёгкие порывы ветра совсем стихли, я уловил едва различимый звук - какой-то зверёк ищет себе корм. Ну и пусть.       Стою, понимая, что узнаю это место. Красивое, зелёное, такое огроменное в расстоянии. Не остаётся никаких сомнений. «Йеллоустоун», - шепчу я, и не могу ошибаться.       Йеллоустоун - самый первый национальный парк в США, построенный где-то весной в конце девятнадцатого века. Он занимает огромнейшую территорию - девятьсот тысяч гектаров. Поэтому то, что я вижу перед собой - ещё не все. На этой территории ещё куча озёр, рек, каньонов, пещер и есть до сих пор извергающейся вулкан - Кальдера. В основном большую часть территории занимают леса, но я попал в степную часть, где не имеют места ни один из девяти справочных, ставших уже как памятники, центров.       Я никогда не был в Йеллоустоуне, в парке, богатом флорой и фауной и такими неописуемыми природными ландшафтами! Уверен, каждому художнику хотя бы раз приходилось мечтать о том, чтобы сесть на одну из скал и рисовать, рисовать и рисовать, пока каждая деталь не отобразится на картине. Столь прекрасно это место! С осознанием этого приходит осознание свободы. Я закидываю голову назад; странно, что я не заметил, что ветер стал на два метра в секунду быстрее, но остался все таким же тёплым и игриво ласкающим кожу. Мои волосы развиваются, и я закрываю глаза, крепко зажмурившись, и глубоко вдыхаю чистый степной воздух. Вот это то самое чувство, когда хочется отгородиться от всего мира и просто побыть в одном из мест в парке. Я простоял так секунду, хотя мне показалось, что вечность, прежде чем спокойный мальчишеский голос позади не позвал меня: — Перси, - я резко открыл глаза и повернулся. На меня смотрел Джеймс, чей чехол от ножа я, по его мнению, украл.       Ещё секунда, - и я уже в стойке борца, готовый защищаться. В моей памяти вспыли неприятные моменты с наших последних встреч, где он постоянно валил меня с ног. Я не мог позволить этому повториться.       К моему преогромному удивлению, Джеймс стоял, сцепив на спине руки и даже не шелохнулся. Я напрягся. Что-то не так. Потом до меня начало доходить явное изменение в мальчишке, но я не мог понять что. Только спустя какие-то молчаливые мгновения я понял, - у него пропала татуировка.       Совсем сбитый с толку, я вздохнул и, встав ровно, расправил плечи. Постарался, чтобы мой голос звучал уверенно, и произнес: — Мне нужны ответы. Прямо сейчас, - и голос меня не подвёл. Такой строгий, приказывающий. Мальчик, что стоял напротив меня, был младше меня, и любой бы на его месте сразу повиновался такому тону, но я даже не надеялся, что запугаю Джеймса. Он же боец. Он же воин. Или не он? Я запутался. И именно поэтому мне нужны были ответы, и я хотел, чтобы он мне их дал. Немедленно.       Джеймс, по виду которого можно было определить, что ему спешить некуда, никуда и не спешил. Наоборот, после моих слов всё, что он сделал, так это расцепил руки. Теперь мы стояли в трёх метрах друг от друга в одинаковых позах, ждущие чего-то. Только я знал, что жду. А что выжидает он? Словно прочитав мои мысли, Джеймс опять сцепляет на спине руки и, подражая какому-то взрослому рыцарю из кино, шагает мимо меня, смотря в бесконечную светло-зелёную даль и становясь на край тёмно-коричневой горы. Я тоже развернулся к нему и стал чуть поодаль, ждущий дальнейших его действий. После каких-то коротких секунд, длившихся мучительно долго, он заговорил. Его голос был ровный, твёрдый и спокойный, словно он читает какую-то неинтересную ему сказку, но при этом с нетерпением ждёт её эпичной развязки. — Примерно в этом возрасте меня водил сюда отец тренироваться, - и только после этих слов я заметил ещё одно существенное изменение в мальчишке: он выглядел намного моложе. Без тех огромных тёмных кругов под глазами, без, пусть и редкими, но все же имеющимися морщинами на лбу и без более ожесточённого взгляда, каким я запомнил его пару дней назад. Тем временем он продолжает, - правда уроки и практику всё равно проводил не отец, а наши слуги, но зато я всегда знал, по крайней мере тогда думал, что ему есть до нас дело, но, однако, ошибся, - словно каким-то образом уловив мой недоумевающий взгляд своей спиной, Джеймс внёс подробности в свой рассказ, - нас, то есть меня с сестрой. Разумеется, я везде её с собой таскал. Несмотря на то, что она была младше, я не мог обделить её тренировками. Я подумывал стать неплохим полководцем, если отец даст мне выйти в свет, к людям, а её одну, беспомощную, я оставить просто так не мог и надеялся, что ей пойдут на пользу занятия. Хоть тут и не ошибся, - полководцем... Это слово застревает у меня в голове. О каком веке он толкует? - скоро ей даже понравились занятия, тренировки. Но потом, чуть позднее, нас стали готовить жестче, намного беспощаднее обращаться с клинками, мечами, ружьями, начали показывать бóльшее количество рукопашного боя, который мне дался запросто, а вот сестре с нятяжкой. Нам всё больше и больше говорили гадости о людях и мире, о том мире, где мы проводили занятия, что это мир злобы и алчности, и что мы не должны вступать в дружбу с ним или с любым из его представителей. Сестра легко зарубила это себе на нос, зато у меня, - он сделал глубокий вдох и прикрыл глаза, будто бы мужчина в возрасте, проживший не один век, и продолжил, - зато у меня была мечта о стратегиях, войнах и армии, и мне не легко было отделаться от этих мыслей. Но вскоре подготовки стали более беспощаднее, нас научили не только обороняться, но и начали обучать приёмами для убийства. За этими тренировкам частенько наблюдал отец, и тогда мы начали задать интригующие нас, но лишние для него вопросы. Мы не могли понять зачем нас учат каким-либо приёмам и способами самостоятельного выживания в дикой природе, если мы никогда не проводим время в мире людей, даже смотреть на них сверху нам запрещали. Нам просто ответили, что эта учебная программа, и что она положена, чтобы её изучали все, такие как мы, и список вопросов у нас только увеличивался с каждым днём, - после довольно-таки долгой паузы я уже успел подумать, что это конец, но не тут то было, - мне было всего восемь лет, а Эбигейл шесть (всего лишь шесть лет!) как мы уже умели профессионально убивать не только людей, но и всяких божественных тварей, превосходивших нас в размере и силе. Тогда то мы и получили свои первые татуировки. Я - вдоль шеи, Эб - по всему правому плечу. Потом, как говорили мне слуги, вторящие моему отцу, начиналась сложнейшая часть из курса учёбы. Нам добавили к уроку языку, выживания и тренировкам еще один - человеческую психологию. Нас заставляли читать бесчисленное количество книг по тому, как различать ложь, когда надо прикидываться дурачками, когда нельзя открывать свой рот и, наконец, как не стать психически легко управляемым человеком, как стать профессиональным лжецом и как уметь скрывать свои чувства под разными масками. Мне было десять лет, Эб было восемь, вопросов стало так много, что на некоторых мы находили ответы. От отчаяния подслушивали слуг, подсматривали за людьми, хоть нам строго это запрещалось, и мы даже иной раз копались в личных вещах отца, хотя знали, что если нас поймают и не убьют, то мы до конца жизни пожалеем о том, что родились. Однако любопытство брало вверх, и очень сильно брало, - примерно на этой стадии я догадался, что Джеймс говорит о том, что он и его сестра Эбигейл - полукровки, а следовательно их отец - Бог. Но я не мог понять что за Бог. Разве Богам не запрещено бывать со своими детьми от смертных? Разве они не должны, наоборот, следить, чтобы те не лезли наверх и оставались всегда внизу, всегда среди людей? Эти вопросы начинали мучить меня, как и Джеймс, который не мог выложить полностью все ответы без подробностей, хотя, признаться, мне очень хотелось выслушать эту историю целиком и во всех деталях. Его историю. Тут я понял, что Джеймс замолчал надолго, и решился спросить: — И на какие вопросы вы нашли ответы? - на этот раз мой охрипший голос звучал намного хуже, но я даже не пытался это скрыть. Он ответил не сразу. — Например, мы узнали то, кто наша мать, - снова пауза, - и узнали многое другое. Но самым главным для нас было узнать, что затевает отец, ведь и ежу было ясно, что он что-то хочет проделать с помощью нас.       Тут я задумался. Им было по десять и восемь лет, а они уже умели вовсю сражаться. Быть профессионалами в своём деле. А какому Богу нужно, чтобы его дети смогли выстоять против суровых условий и умели драться? Конечно, Богу, который хотел чего-то. И не просто чего-то, а чего-то могущественного. Олимп. Мысль осенила меня, и я стал гадать дальше, пока мальчик выжидает. Если кому-то нужно было могущество, значит, этот кто-то очень слаб или ему просто не достаточно внимания. Следовательно, это точно не один из Главных Богов. Значит, кто-то, кто остался в их тени. Но кто? Таких Богов куча, и неудивительно, что я не могу догадаться. Ведь первые, что приходят на ум - это те, чьи дети живут в домиках у нас в лагере полукровок.       Я хотел больше ответов. — Кто твой отец? - спросил я и, к моему удивлению, Джеймс сам удивился вопросу. Но так и не ответил на него. — Не важно, кто мой отец, важно, чего он жаждал. Жажда заключалось во всевсластии, могуществе не только над своей стихией, но и над всеми остальными. Как только мы обо всём догадались, а было уже поздно, чтобы бежать, нас поймали, - он вздохнул, - отец думал что сделает из нас буквально идеальных воинов, идеальных посредников, идеальных во всем; он надеялся, что мы сделаем из него Бога богов с помощью хитрых планов и непобедимых приёмов, которых нас учили. Но он ошибся. Мне было семнадцать на тот момент, а Эбигейл пятнадцать, когда мы всё поняли. Сначала отец спросил, будем ли мы помогать сейчас, ведь он ждал, пока мы оба станем совершеннолетними, чтобы раскрыть все свои планы. Но как он не пытался, даже грозив убить, мы не согласились. И тогда его же учения повернулись против него. Он наложил на нас своего рода проклятия, сослав на землю, прекрасно зная, что, хоть мы и обучены, зато легко не найдём общий язык ни с кем. Особенно Эбигейл. И мы стали изгоями.       Я долго раздумывал над его словами. Жестоко, что он прожил такую жизнь, но я всё ещё не мог понять главного. Но, сдержавшись, я спросил совершенно другое: — Проклятие заключалось в отправке вас на землю? Джеймс качнул головой. — Проклятие заключалось в том, что... что мы стали бессмертными. И каждый раз, когда мы приближались к каким-либо полукровкам, чтобы рассказать им о планах отца, нас застегает сильнейший ветер, ураган, молнии и грозы, нередко случаются и ливни, и мы быстро теряем след. Но мы привыкли со временем и больше никого не искали таким образом. Но, спустя какое-то время я открыл для себя кое-что интересное, - тут он остановился, давая мне подумать. Я и правда понял, что открыл для себя Джеймс. — Экстрасенсорные способности? - выпалил я. — Да, - кивнул он, усмехаясь, - кроме того, я не мог этим управлять, и поэтому нередко являлся во сны или в реальность к Эбигейл, отчего она очень сильно пугалась. Но её страх - мой страх. Поэтому я заставил себя учиться управлять этими новыми способностями, зная, что однажды они точно помогут нам. Но пока это не случилось, мы нашли отличное занятие. Как раз то, что нам и нужно было - мы выслеживали всяких тварей и убивали их. Прятались в лесу, в горах, нередко пытались выйти в город под прикрытием. Этим мы и жили очень долгое время.       А потом Джеймс сделал очень неожиданную для меня вещь - он улыбнулся и повернулся ко мне. Таким я его ещё не видел. — Потом я узнал о вашем лагере и, управляя своими способностями, попытался поговорить хотя бы с одним из вас. Так и вышло. Я установил связь с тобой. — Тогда почему ты нападал на меня дважды, если мы не приходимся врагами? - в недоумении спрашиваю я.       Он заметно погрустнел и, понурив голову, произнес: — Это и есть то, чем я не могу управлять. Моё второе «я» отказывается от моих собственных планов и строит так называемую свою жизнь, забыв первоначальные цели. Поэтому другой я нацелился на то, что ты украл чехол от ножа. А он, кстати, был очень дорог для меня. Но я потерял его лет двадцать назад, что, несомненно, другой я позабыл.       Я стоял в недоумении. — Но не волнуйся, - с детской радостью сказал он, - во снах я могу контролировать всё. Но зато в реальности все худо, бедно, - тихо добавил он.       «Значит, я сплю», - пронеслось у меня в голове.       Я хотел задать ему ещё кучу вопросов, ведь знал, что, когда проснусь, нам будет не до этого. Я хотел спросить почему в его посланных видениях он - маленький мальчик из прошлого, а не тот, кем он является в данный момент. И почему в его сне я одет совсем как он во время их тренировок с сестрой? (хоть он этого и не уточнял, но я точно знал). И, наконец, главный вопрос, мучивший меня ещё с самого начала. Кто наш главный враг?       Но прежде чем я успел открыть рот, что-то треснуло в небе. Мгновение - Джеймс пропал. Я вновь стоял один. Потом в глазах у меня поплыло, и я понял, что просыпаюсь.       Я проснулся.