Спор или Как встретить свою любовь

      Мы зашли в комнату, и я закрыл дверь на ключ. Данни прошла вперёд и села на диванчик у стены. Её вид был таким потерянным и испуганным, что от одного взгляда на девушку самому становилось страшно. Волнение не покидало меня ни на секунду, казалось ещё чуть-чуть, и голова разорвётся от напряжения, которое создавали в ней кипящие, как в котле, мысли и эмоции. — Я никому ничего не скажу, но я хочу знать, что с тобой происходит, — сказал ей, пока садился рядом. — Я… С чего я должна начать? — она говорила через силу и было видно, как Дан взволнованна — её потрясывало, а взгляд не знал на чём остановится, но я уже не мог отпустить. Как бы мне не хотелось сейчас обнять, пожалеть и успокоить Дан, первое, что я обязан был сделать — узнать правду. — Ты чем-то больна? Что это за штука, которой ты проколола себе палец?       Мне было интересно всё. Абсолютно всё, поэтому я не мог сдержаться и задавать вопросы постепенно. Вообще, чем больше она рассказывала о себе, тем сильнее был мой интерес к ней. — Это глюкометр, — она говорила и массировала подушечки пальцев. — Что? Глюк… глюкометр? — название показалось мне смешным, учитывая то, что нужно было что-либо колоть. — Да, — она глубоко вдохнула и медленно выдохнула, успокаиваясь, — это прибор для измерения уровня сахара в крови. — Её голос по прежнему дрожал, но был уже немного увереннее.       Только это не помогало мне понимать то, о чём она говорит. Теперь всё было ещё туманнее и запутаннее, и чем дольше она молчала, тем сильнее я нервничал, придумывая всё, что можно и нельзя. — Вонхо, — она вдохнула ещё раз. — У меня… сахарный диабет.       Я молчал, потому что нечего было ответить. Видел, как она опустила голову, словно на плаху, как стала выжидать моей реакции, но это не дало мне ровно ничего. Слов всё никак не находилось.       Я слышал об этом заболевании однажды, ещё в школе. Нам рассказывал об этом классный руководитель, потому что в параллели учился парень с диабетом. Всё ещё помню, как нас просили не быть ожесточенными к бедному парню, так как, ему могло стать плохо, если он сильно понервничает, что не нужно смотреть на него с сожалением и ругать его за то, что он может неожиданно куда-то уйти по середине урока, особенно, с физкультуры. Нам говорили, что иначе, ему может стать хуже, но никто так и не рассказал нам почему. Сам же парень, которого я видел от силы раз пять, никому особо не рассказывал о болезни, да и сам был довольно щупленьким ботаником в очках с длинной челкой. Я не знал, что именно из всего этого относится к Даниэлле, но мне становилось страшно от всплывающих воспоминаниях о том пареньке. А когда вспомнил, как пытался произвести впечатление, как хотел вывести из себя, обличить её лицо… а теперь меня выжигало изнутри чувство того, что я мог ей навредить. — Я… — у меня по-прежнему не находилось слов, я просто не знал, чего бы она сейчас хотела услышать. — Я…       Данни подняла на меня глаза, не знаю, показалось ли мне или это было в действительности, но её взгляд буквально кричал мне о доверии. Даниэлла искала во мне опору, понимание, но никак не жалость. Видимо, она поняла то, для чего я не мог найти слов. — Прости меня, — я не выдержал и аккуратно притянул Дан к себе, обнимая. Её волосы пахли персиками, и я зарылся в них носом, не сумев сдержать порыв, который словно рвался из моей груди. — Прости, что надавил на тебя. Я не хотел. Я так хочу узнать тебя. Правда. Мой интерес съедает меня изнутри, но я не думал, что тебе может быть хуже от моих действий. Прости. Прости меня!       От осознания собственной глупости щемило в груди, а вместо прощения хотелось разбить голову, но Данни неожиданно для меня расслабилась в моих руках и неловко, едва решаясь, схватила меня за футболку. — Шин, ты не мог навредить мне, — прошептала она мне в плечо, куда утыкалась носом. — Ты ничего не сделал плохого. — Но я же заставлял тебя нервничать, а тебе нельзя!       У меня не получалось остановиться. Хотелось держать её вот так и говорить, убеждать, вымаливать о прощении. Было стыдно и больно одновременно, в голове всё смешалось и остановилось на ней. Я не мог помочь, но мог бы сделать хуже, а теперь она казалась совсем маленькой и хрупкой, поэтому я не отпускал её из объятий. — Где ты это услышал? Всё не настолько плохо, — Данни начала посмеиваться, и я невольно выдохнул. — Иногда такое может случиться, но для этого мне придётся слишком сильно нервничать. Да и долго к тому же…       Было необходимо увидеть эмоции Даниэллы, и я отстранился, взглянув на неё. Лицо девушки снова светилось. Будто и не было, только что, всей этой печали и нервной дрожи по телу. У меня камень с души упал, но сердце всё так же мучила тревога. — Но это же опасно. — Если я не буду смотреть за собой то, да. Тут всё немного сложнее, — она села поудобнее, уткнулась взглядом на свои руки и продолжила. — Диабет — это нарушение небольшого участка поджелудочной железы, которая вырабатывает гормон — инсулин. У меня первый тип диабета, поэтому моя поджелудочная не вырабатывает этот гормон. Из-за этого я постоянно завишу от инсулиновой помпы. Она поддерживает нужный уровень сахара весь день. Но, так же, когда я ем углеводы, мне необходимо самой вводить дозу инсулина, — Дан посмотрела на меня и хихикнула. — Шин! Не смотри на меня так! Сама знаю, что похожа сейчас на наркомана с сильной зависимостью, но эта зависимость обеспечивает мне жизнь.       Наверное, я сейчас сидел с широко раскрытыми глазами. Весь её рассказ я не понимал, как примерно выглядело моё лицо, потому что пытался вникнуть в каждое произнесенное ей слово. Но моя реакция была полностью оправдана! — У тебя, как и у многих других людей, — она дотронулась до моего живота, возможно, чтобы показать, где именно всё происходит, но тут же убрала руку и покраснела. Этот её жест был настолько доверительным, что я сам почувствовал жар на щеках, — инсулин вырабатывается автоматически при употреблении углеводов, например, сладостей, мучных изделий, фруктов, некоторых овощей, ну и других продуктов. Мне же приходится вводить инсулин искусственно, чтоб он помог сахару из продуктов попасть в клетки крови и усвоиться.       Данни то посмеивалась, то просто улыбалась, смотря на меня, но только сейчас я заметил, что улыбка у неё была с налетом грусти, какой бы она ни была и к чему бы не относилась, всегда, уголки её губ опущены вниз. — Это целая наука, не пытайся всё сейчас понять, — успокаивала она меня, и это действовало, так, словно она говорила: «Я не оставлю тебя, не сбегу», — у меня ушло много времени на это. — А при чём тут нервы и физическая нагрузка? Разве это влияет на содержание сахара в крови? — очнулся наконец-то я. — Тут всё не так просто, здесь может быть пятьдесят на пятьдесят: либо пронесёт, либо нет, — пожала плечами Данни. — Что значит, пронесёт — не пронесёт? — шок сейчас, это, действительно, легко сказано. — Ты же можешь умереть от этого! Как ты можешь быть такой спокойной? — я был напуган и зол. Спокойствие Даниэллы выводило меня из себя, будто жизнь такой, как она, ничего не стоит. На кону её жизнь, а Дан так просто об этом говорит! — Для меня существует два опасных состояния: гипогликемия и гипергликемия.       Не понимаю, как она говорит так спокойно! Меня передергивало почти от каждого слова. Неужели она совсем смирилась с этой проблемой?! — При первом случае: уровень сахара в крови падает и у меня появляется слабость. Знаешь, ощущаешь такое чувство, будто неделю не ел ничего: ноги дрожат, по всему телу слабость и не можешь нормально двигаться. Ты, конечно, можешь соображать, но очень плохо, так как в мозг не поступает достаточное количество питательных веществ. — Это её объяснение такое простое, но страшное до невозможного, хотя пугало куда сильнее то, что говорила Данни об этом так легко, словно пережила это не один раз. Она вновь сделала паузу и перевела на меня взгляд, — если ничего не предпринять или, если сахар упал слишком быстро, можно впасть в кому…       «И ты говоришь мне, что тут нет ничего опасного?! Кома? Какая к чёрту кома?!» — мысли взрывались у меня в голове, но на лице старался не выражать своего состояния, ей и так сейчас нелегко, но я готов поспорить, что мои пальцы начали дрожать. — В детстве был один момент, — начала она немного тише, а после резко остановилась, всматриваясь куда-то в дверь позади меня. — Но это совсем другая история. Может, я расскажу когда-нибудь потом…       Снова замолчала. Эта тишина разрывала меня на куски, потому что всё, что я ещё не знал, казалось куда страшнее того, что услышал. — Так вот. Гипергликемия — совсем наоборот: сахар в крови повышается. Если повышение совсем маленькое, это даже полезно для мозга, но с ней тоже стоит быть аккуратным. У каждого диабетика есть свой порог чувствительности к гипо- и гипергликемии, это такой предел, после которого человек ощущает симптомы того или иного.       «Смирилась? Как можно смириться с чем-то таким? Почему человек, окрыленный своими желаниями и такой талантливый, должен страдать? Почему именно она?» — продолжал думать я. — Если сахар повышен — ты хочешь пить. Много. Очень много. Жажда не оставит тебя, пока ты не понизишь сахар в крови. За один раз можно выпить литр, два… начинают слезиться и болеть глаза, и ты будешь постоянно быстро моргать, словно те пересохли. Если такое состояние длится довольно долго, моя мама всегда определяла это по черным кругам под глазами, — Данни улыбнулась, даже если это не должно вызывать счастья, так она, видимо, чувствовала материнскую заботу. — Ну, это всё… про опасные ситуации. — И… и долго ты болеешь? — этот вопрос меня мучил с тех пор, как я узнал. Она казалась сейчас доктором, который посвятил всю свою жизнь на изучение этой болезни. — С четырех лет, — ответила Дан, и на её лице расплылась улыбка. Только та была такой… уставшей. Она душила меня. Так ещё ничья проблема не могла затронуть настолько глубоко. Это как пройтись чем-то острым, но с зазубринами на концах, сквозь плоть и не вынуть обратно, оставляя чувствовать нечто лишнее, не принадлежащее тебе. Но в тоже время меня поражала её стойкость. Та, что ясно читалась в её взгляде, особенно теперь, когда я понимал причину. — Целых двадцать лет?! — Фактически, ещё только девятнадцать, но почти двадцать. — Я… — и снова слов нет. — Послушай, не пытайся сейчас меня подбадривать, Шин. Я смирилась с этим за двадцать лет, мне остаётся только жить и делать всё, что я могу, — она протянула свою руку и положила на мою. — Ты и представить себе не можешь, как помог мне сегодня. — Что? — я смотрел на неё, наверное, как безумный, — как это помог? Разве я тебя не заставил это сделать?! — Если бы не заставил, мне было бы только хуже, — Данни смущенно улыбнулась, смотря куда-то себе в руки. — Я всё это рассказывала лишь дважды: моему младшему брату и Сон. Больше никто не знал, кроме родственников. Ты второй, после Минхвы, — она покраснела. Это было личным, очень близким к её сердцу.       «Открылась мне, — думал я и от каждой мысли в груди что-то приятно тянуло и покалывало, — несмотря на то, что её заболевание портит ей жизнь». — Данни, — я слабо позвал её, так что сам едва услышал себя, но она подняла на меня взгляд. — Почему ты не такая как все? — Я… я, э… Ну, это же дефект. Я не могу так бездумно поглощать пищу, слишком ответственная из-за болезни, постоянно куда-то ухожу, чтобы не привлекать лишнего внимания, замкнутая… — теперь она и вовсе не смотрела на меня. — Это не привлекает людей. Особенно в наше время. Сейчас нужно быть крутым и дерзким, но дерзить я умею лишь на холсте. Я, конечно, не пай девочка, но об этом знают единицы. — Теперь это знаю я. Ещё в первую встречу, можно было понять, что ты не так проста, как кажешься. Нам рассказали, что тебя взяли с руками и ногами в университет, и что у тебя совсем нет друзей, кроме Минхвы. Складывалось впечатление, что ты серая мышка в больших очках, помешанная на искусстве, вот только все друзья Мин слишком выбивались из всего окружения. Для меня ты вся состоишь из противоречий, но мне это нравится, — я немного задержался, наконец, смотря ей в глаза. Было неловко, но я знал, что должен сказать, — поэтому я и сказал, что ты особенная для меня… Не такая, как все.       Мои слова поглотила тишина, которая вот-вот завладела бы ещё и всей моей уверенностью. Её зрачки быстро бегали из стороны в сторону лихорадочно что-то выискивая. «Быть может думает, что я лгу ей?» — думал я, постепенно разрушая себя. — Шин, — как-то резко позвала Дан, от чего я вздрогнул. — Что? — Спасибо, — её лицо залилось румянцем, а я почувствовал себя глупым школьником, который только что коряво признался в любви, под внимательным взглядом Даниэллы.       Если на нас посмотреть со стороны нам бы вряд ли дали по двадцать четыре года. Мы были похожи на застенчивых десятиклассников, но это невинность разжигала во мне чувства, которых я раньше не испытывал. Странно, всё это чувствовать так скоро. Почему-то всё, что так или иначе связывалось с этой загадочной художницей, становилось особенным, ни на что непохожим. Я порой думал, что она может изменить всё вокруг себя легким касанием руки, чистым взглядом или же невинной улыбкой. И вот сейчас, она так же легко снова выбивает землю у меня из-под ног.       Данни осторожно наклонилась ко мне, а пока я продумывал её следующие слова, она поцеловала меня в щёку. Совсем невинно, мимолетным касанием, но для меня это было слишком трепетно. И я застыл. С округлёнными глазами и приоткрытым в изумлении ртом. Точно выглядел как дурак, но девушка быстро отстранилась и тут же вскочила с дивана. — Нужно идти. Ребята, наверное, волнуются. — Д… да, — только и смог ответить я.       Но в голове, словно на пестрой в огнях карусели, крутилось совсем другое, почти не различимое среди мыслей о шалости Дан: «Я хочу испортить её и увидеть, какова овечка в волчьей шкуре».