Kill me, my dear

Охранники у двери бросают автоматы, стоит завидеть их, идущих по коридору, и он останавливает Диану жестом руки, проходит мимо них, распахивает дверь. А миновав сдавшихся, опускает руку. — За Ларри, — тихо усмехается он, и Диана спускает курок. — И за его парней. Ему не жаль — в конце концов, эти люди знали, на кого шли работать, и знали, что всем в конечном итоге будет предложено убить «лучшего из лучших». Раньше такое звание носили трое из Воронов: он, Тальесен и Рина. Рина мертва, а Тальесен оказался в немилости из-за того, что не перекрыл ему вовремя кислород. Так что, эти охранники заслужили. Кем бы они ни были. Проход к кабинету Принца выглядит так, будто это не загородный особняк на западе Австралии, а офис посреди Нью-Йорка: сначала дверь, охраняемая двумя вооруженными людьми, затем коридорчик, который, видимо, должен занимать секретарь, а в конце его дверь, красующаяся изящной надписью: «К. Валисти». Он выдыхает сквозь сцепленные зубы и вытаскивает пистолет из кобуры. Их предыдущим грандмастером был Эоман Араннай, тот, кто принял его в семью и воспитал, но чья жадность сгубила его — кажется, у него была какая-то сделка с Принцем, из-за невыполнения которой Эоман сначала лишился титула, а потом и головы. Он тогда не особо вдавался в подробности, ведь в те далекие пятнадцать-шестнадцать лет ему было плевать, кто дает контракты и перечисляет за них деньги. Ему нравилось рисковать и демонстрировать себя — за это он и платит до сих пор, и отнюдь не окропленными кровью долларами. Он снимает пистолет с предохранителя и распахивает дверь. Пуля со свистом пролетает мимо, вгрызаясь в стену около другой двери, той, что ведет в начало маленького коридорчика. А потом еще несколько. Три, пять. На шестой слышатся звуки, характерные для револьвера с кончившимся боезапасом — и он делает шаг вперед, поднимая руку и спуская курок. Принц вскрикивает. Револьвер выпадает из раненой руки, и он подпирает косяк, рассматривая скривившееся в боли лицо Принца. — Доброго вечера, мистер Принц, — мурлычет он и слышит, как следом за ним к двери ступают Диана и Милена — достаточное основание, чтобы вернуть пистолет в кобуру. — Или мне называть вас господином Клаудио? Принц морщится и тянется к ящику стола. — Не советую этого делать, — он проходит внутрь, и Диана поднимает автомат, глядя точно в прицел, — у мисс Уоллес дурная привычка отстреливать конечности тем, кто мешает мне доносить до людей мою точку зрения. — Что тебе надо? — Принц зажимает рану на левой руке, и Зевран думает, что, вероятно, пуля прошла навылет. Это хорошо. — Пришел мстить? Не этому тебя учил Эоман. — Мстить? — он садится в кресло напротив Принца и закидывает ногу на ногу, позволяя Милене самой выбрать удобную позицию. — Нет, он учил меня убивать. Этим я и занимаюсь. Но сначала мы с вами мило побеседуем. Диана тихо хмыкает на его заявление, впрочем, не отвлекаясь от своей первоначальной задачи: мониторинга поведения Принца и немедленной реакции на любые подозрительные или резкие движения. — Я желаю знать правду, — он кладет руки на стол и склоняется в сторону Принца, цокая языком. — И чем больше правды я услышу, тем быстрее и приятнее окажется ваша смерть. Принц скалит пожелтевшие от сигарет зубы, и Зевран серьезнеет. — Милена, будь добра. Лукич выхватывает пистолет и стреляет — точно под ноги Принцу, всего в паре десятков сантиметров от дорогой итальянской обуви. — Следующая будет в ногу, — спокойно говорит он, — а потом и в таз, и в бок, и в живот, и в грудь, и в плечо. Куда Милене только захочется, но так, чтобы твоя паршивая душонка ушла не сразу, а помучилась, — он поднимается и смотрит на Принца сверху вниз, чувствуя потребность в том, чтобы разбить ему его безмерно красивое смуглое лицо. — Впрочем, ты должен быть благодарен, что я не вскрою тебе живот и не украшу твоими кишками твой кабинет, пока ты будешь висеть, подвешенный на крюках, словно пародия на оскверненного Иисуса. Принц смеется тихо — так, что ему приходится сжать руки в замок за спиной, лишь бы не избить ублюдка до смерти. — Так вот зачем ты пришел, — продолжает посмеиваться он. — Ты до сих пор зол из-за той глупой девчонки. Как же ее звали? Дина? Мина? Он делает вдох через нос и выдыхает через рот. А потом находит свой кулак впечатавшимся в ровный принцев нос. — Риннала, — шипит он почти в лицо, мигом окрашиваемое кровью. — Ее звали Риннала. Принц слизывает кровь с губ и запрокидывает голову, делая вид, что сломанный нос его ничуть не беспокоит. — Она была лишней, — спокойно говорит он, — выблядок, но она могла претендовать на крупное наследство при должной поддержке, и мы знали, что она хочет выбрать тебя в свои компаньоны. Вы оба должны были стать «жертвами культа Тевинтера», но в итоге ты оказался внезапно хорош как козел отпущения, — Принц усмехается, игнорируя нацеленные на него автомат и пистолет. — Оказалось так легко сказать, что это лично дела вашего трио, влезшего туда, куда не просили. Он ударяет ладонями по столу. Бумаги, чуть забрызганные кровью Принца, вздрагивают синхронно со столом. — Рина собиралась отказаться от наследства, — с трудом удерживая себя от крика, он смотрит прямо в лживые карие глаза Принца — и понимает, что ненависть почти льется через край. — Я всегда считал, что у Воронов есть негласный кодекс. Но вы умудрились его запятнать. Принц смеется, гулко, нервно, захлебываясь кровью. — А что же ты сейчас делаешь, Зевран? Поливаешь цветочки в моем особняке? Он отворачивается и молча кивает Милене. Смех прерывается сразу с выстрелом. — Урод! — Принц склоняется, вероятно, цепляется пальцами за намокающую штанину и шипит, извиваясь в кресле, словно уж. — Ей просто не следовало лезть в наши дела! Ни ней, ни Изабеле! — Милена! Он сжимает пальцами край стола и стискивает зубы, желая выпить чего-нибудь, чтобы успокоить всплывающие в голове ужасные видения растерзанного тела. Но ему еще нужна ясность ума. Хотя бы для того, чтобы этот сукин сын понял по ясному горящему взгляду, насколько его ненавидят. — Не смей. Говорить. Что-либо. Про. Изабелу. Принц хрипит, больше похожий на наполовину ожившего зомби, чем на действующего главу Третьего Когтя «Антиванских Воронов». Впрочем, недолго он еще будет действовать. — Я свернул шею Луису, сверну и тебе. И я постараюсь, чтобы Орланда увидела это. Принц фыркает, и с разбитым носом у него это получается очень скудно. — Чем тебе так дороги эти шлюхи? — спрашивает он. — Эта Рина и эта Изабела? Это ведь всего лишь две суки: одна скакала на твоем друге, другая манипулирует тобой. Он делает вдох через нос. — Уверен, эта хитрая мразь кинет тебя так же, как кинула Луиса, и потом еще оставит у тебя на лбу надпись «лузер». И выдыхает через рот. — Знаешь, почему я одобряю насилие над женщинами? Потому что многие из них действительно этого заслуживают. Как эта твоя Рина — или Изабела. Диана не успевает перехватить его руку до того, как вся обойма уходит прямо в принцев лоб. — Сука, — шипит Милена. — «Знаешь, почему я одобряю насилие над женщинами?» Потому что ты уебок, вот почему. Он усмехается уголком губ и садится в кресло, потому что ноги отчаянно его не держат. Диана связывается с Куртом по рации. У него есть еще немного необходимой информации, которую следовало бы вытянуть из Принца — но ему плевать. Этот мешок с костями и мышцами не Принц больше. Это труп Клаудио Валисти, незаконно захватившего власть над семьей Араннай и вырвавшегося в Третьи Когти только благодаря объединению семей. Это труп человека, отдавшего приказ убить Рину — так же безразлично, как только что называл Изабелу шлюхой. Он закрывает лицо руками и сидит так пару минут, силясь успокоиться. — Эй, — Милена осторожно касается его плеча, — Курт нас ждет, но, если тебе нужно время, мы подождем. — Нет, все в порядке. Я знаю все, что мне нужно. Уже в машине он набирает Изабелу. — Он мертв, — говорит он, стоит только длинным гудкам прекратиться. — Перед смертью он назвал тебя сукой. Изабела тяжело вздыхает. — Кто-то со временем совсем не меняется, — говорит она. — Как ты? — Не знаю, Белла. Не знаю. Он утыкается лбом в холодное стекло, отворачиваясь от Курта, ведущего машину по темной дороге, и прикрывает глаза. Изабела говорит ему что-то, но все, что он сейчас понимает — то, что ему жизненно необходимо заплакать. Но он не в силах выдавить из себя ни слезинки. Внутри пусто, словно в вакууме, и даже наслаждения от мести нет. Совсем. — Белла, я правильно поступил? Его вопрос повисает в воздухе на долгую минуту, кажущуюся вечностью. И чем дольше Изабела тянет с ответом — тем сильнее он убеждается в том, что это еще не конец.