***
Когда Шинджоку удалился, пыхтя от возмущения, как закипающий чайник, Буцума наконец-то сумел поймать ускользающую мысль. — Печать! — Что? — старейшины повернулись к нему. — Печать Разума… она цела? Мне кажется, я чувствовал вмешательство в ее работу… — Печать цела, мы проверили это в первую очередь, — успокоила его Аяме. — Но в ее работу явно пытались вмешаться. Вероятно, этим и объясняется истощение — тебя пытались лишить чакры, чтобы что-то сделать в разуме, понаставить закладок, скорее всего. Это ведь проще, когда организм не сопротивляется. — Так… гендзюцу, легко проникающее через щиты, и вмешательство в разум… биджу… — Да, вот где проблема. — Что же делать? — Да то же, что сказал этот старый хрен, — медик раздраженно фыркнула. — Разрабатывать защиту. Не в первый раз. Вероятно, основная функция этого гендзюцу — оставлять закладки. Тебя спасли Печать и сформированный очаг… — А те, у кого нет печати и очаг не сформирован? — Да, это проблема. У Буцумы было три брата и две сестры, но он почти не помнил их. Тогда Учихи тоже… придумали новое гендзюцу. Пока разобрались, клан потерял очень многих, а родителям пришлось своими руками убить старших детей, потому, что снять гендзюцу оказалось невозможно — два лучших менталиста Сенджу погибли в числе первых. Их ученики сумели создать защиту, но много позже… — Иди, Буцума. Отдохни и успокойся. Шинджоку — старая сволочь, но он знает свое дело. Механически кивнув, он поднялся, собрал брошенные у стены броню, оружие и узел с мокрой одеждой, и побрел домой на заплетающихся ногах. Надо поесть и выспаться, чтобы восстановилась работа очага чакры… «Я глава клана, значит, я должен», — так думает он. Его дети лежат в густой траве сада, и кажутся мирно спящими, но они не спят. Они мертвы. Он сам убил их. Гендзюцу невозможно снять. Рот Итамы слегка приоткрыт, в уголке — капелька крови. Тобирама свернулся клубком — он все время мерзнет во сне… по щеке Хаширамы ползет гусеница. «Я глава клана, значит, я должен». Он выполнил долг. И больше не придется отвечать на глупые вопросы старшего сына. Не нужно вести детей в столицу, смотреть фейерверки, ловить крольчонка и покупать чернильницу и кисти. Совсем никому не нужно. Так странно. Он старался не привязываться к ним. Знал: жизнь шиноби коротка и может прерваться в любой момент. И вот теперь они мертвы, а в груди так пусто и почти не больно от этого понимания. Больно совсем от другого. От того, что они так и не сходили в столицу на праздник… Среди травы мерно качаются алые маки. Цветы, которые он ненавидит всей душой… Они всегда были вестниками смерти его родных. Прямо или косвенно. Отец умер от яда на основе этих цветов, до самого последнего момента никто ничего не смог заподозрить — союз кланов Нара-Яманака-Акимичи тогда славно постарались, в создании этого яда… Перед смертью Юми он возвращался домой через поле цветущих маков… И вот теперь… они снова рядом. Алые, как кровь, цветы памяти по погибшим воинам… Буцума проснулся с ощущением хорошего удара в лоб, подскочил на футоне, и какое-то время тупо моргал, пытаясь сообразить, что происходит. Сон… просто сон. Дети живы, а чертовы маки давно отцвели. А Таджима, в своем доме проснувшийся от чужого кошмара, тихо выругался и подумал, что возможность узнавать слабые места врага его совсем не радует.Часть 4
5 марта 2017 г. в 11:02
Старейшин клана Учиха Таджима навещал по очереди: таков был обычай, благодаря которому они избегали скандалов. Каждый обдумает новую мысль в тишине и покое, а на следующий день старики соберутся и обсудят ее в подробностях. Конечно, и тут не обходилось без ругани, но основная острота снималась.
Да еще потому, что старикам, половина которых была не самыми здоровыми людьми, было лень лишний раз куда-то тащиться из своих домов.
Старейшины Бьенджиро и Акане, как обычно, были вдвоем, и от души посмеялись над уловленным в гендзюцу главой клана Сенджу. Старейшина Горо был занят своими птицами, и в ответ на доклад только пожал плечами: ну, еще одну технику придумали — молодцы. Старейшина Тадао пришел в восторг от нового оружия против проклятых Сенджу. Остался последний, живущий на самой окраине селения.
— Почему не добил? — сурово вопросил старейшина Юдзиро, уставясь на Таджиму в упор единственным глазом.
— Я решил, что для продолжения изучения действия техники Сенджу Буцума пригодится мне живым, — безмятежно ответил Учиха. К любым попыткам давления он давно имел иммунитет.
— Решил он! — Юдзиро сухо рассмеялся. — Не ври старику, Глава. Влюбился?
— Не стану скрывать, мне понравилось произошедшее, — Таджима пожал плечами. — Новый опыт, яркие ощущения. Но влюбленностью я бы это не назвал. Скорее любопытство, интерес…
— Да, да, чисто познавательный интерес, — старик выпрямился, прошел из угла в угол, скрипя протезом. Таджима ощутил холод — как всякий раз, когда видел, как движется этот обрубок человека. Без правой руки, без левой ноги, без глаза — хорошо, что второй цел и видит ясно. Нет нескольких ребер, части внутренних органов. Живет на одной лишь чакре…
Мужественно перенести пытки и не выдать тайн — одно дело. А вот продолжать жить после этого, быть не только примером жестокости врагов, учить детей, пробиться в старейшины клана… вот истинный подвиг.
— Я когда-то тоже… заинтересовался. До того заинтересовался, что пялился на свой интерес, как какой-нибудь самурай — на цветущую сакуру, и стишки сочинял. А результат, как говорится, на лице, — старейшина провел пальцами по повязке на пустой глазнице. — С той поры все мои интересы заключаются в лечебном чае и удобном футоне для переломанных костей.
— Вот как. Я думал, вас взяли в бою…
— В борделе меня взяли. В борделе, где мы встречались тогда… эх, зря я поскрытничал, постыдился. Зря. Может, умнее были бы хоть на волос.
— Юдзиро-доно, я вполне осознаю опасность и помню, что наши фамилии — Учиха и Сенджу. Не надо мне объяснять…
— Да знаю я, что ты осознаешь и помнишь, — старик махнул целой рукой. — Толку-то… я еще и нашу дурную натуру знаю. Пылкую и влюбчивую.
Таджима уже покинул дом старейшины, а Юдзиро ещё долго смотрел ему в след. Мысли его одолевали не простые. Он знал, что не убедил Главу, не достигли разума его слова — уж с его-то опытом учителя грешно в таком не разбираться. Отчасти, так произошло и потому, что Таджи ещё сам не осознал свои чувства.
Сила Учиха в эмоциях, но в этом же кроется слабость. Помимо того, что так просто перейти черту разума, потеряв кого-то близкого, им ещё и очень легко проглядеть зарождение чего-то нового. Когда в привычных вихрях внутреннего пламени рождается новый, прекрасный цветок, его легко принять за очередной порыв огня.
Старый Учиха вздохнул. Тяжело это, видеть, как молодые идут твоим же путём, повторяя твои ошибки, а ты ничего не можешь с этим поделать.
Хотя, кто знает…
Он видел в иллюзиях, что приносили ему ученики, главу вражеского клана. Не было в нем какой-то особенной красоты — обычное лицо обычного Сенджу с тяжелыми правильными чертами, словно из камня высеченными. В лесном клане таких десять на дюжину, разве, что шрамов нет…
Но было кое-что еще, сильно отличавшее этого Сенджу от того, которого он полюбил когда-то, и это не только редкостная красота одного и довольно заурядная внешность другого. Сейчас, с высоты опыта прожитых лет Юдзиро ясно видел это.
Нынешнего главу лесного клана прозвали Скалой, и не только за редкостное упрямство. Он был… надежным. Как каменная опора под ногами.
А тот, другой, был больше похож на трясину в болоте.
Что ж… может, Таджи-куну повезет больше, чем ему, тут ведь и люди другие, и ситуация совсем другая. Главное, чтоб Глава голову не потерял, да Сенджу не уперся…