Make love, not war

      — Я не понимаю твоих претензий, Аяме! — Шинджоку недовольно мерился взглядами с главным ирьенином клана. — Я вообще не понимаю всех вас, — он обвёл взглядом собравшихся в доме Совета. — Мы что самураи, биджу вас забери, чтобы так переживать из-за порушенной чести? Скажите мне, гордые дети клана Сенджу, чем смерть от куная отличается от «этого»? К тому же, как показал пострадавший, — старейшина прошёлся взглядом по Буцуме, — как раз в этом случае, шансов уцелеть явно больше.       — А вернувшихся, потенциальных шпионов с ментальным закладками от Учиха, ты сам резать будешь? Буцуму защитила стабильность очага чакры и Печать Разума, а что защитит детей? Отвечай, Шинджоку!       Слово взял Акира — оружейник клана.       — Я считаю это достойная цена за преимущество перед Учиха.       — Какое преимущество, старый паук?! Мы что Кагуя, чтобы своими руками губить своё будущее?! — Аяме была вне себя от ярости. — Или Учиха? Напомню тебе, Шинджоку, что у Сенджу от нервных потрясений и гибели близких от наших собственных рук — шаринган не пробуждается!       Стратег презрительно уставился на медика — как ей вообще пришло в голову сравнивать их клан с этими отродьями биджу?       Но было видно, что большинство старейшин согласны с ее словами. Эта женщина всегда хорошо умела заболтать людей, давя на эмоции, и за это он ее не любил. Подумать только, а ведь когда-то они собирались пожениться… и если б не та история с якобы влюбленным Учихой…       Даже по прошествии многих лет неприятно было вспоминать тот безобразный скандал. Он тогда обвинил глупую жалостливую девицу в помощи вражескому шпиону, и нет, конечно, он не собирался доводить дело до ведома Старейшин и всего клана. Просто хотел припугнуть гордячку, чтобы помнила свое место и не лезла со своим мнением к более умным людям. Он даже не мог представить, что дурочка побежит прямиком к Совету, вывалит все подробности, да еще обвинит его в садизме и психической нестабильности! А потом еще прямо на улице селения во весь голос заявит, что лучше выйти замуж за Учиху, чем за него!       Пф… не хочет, и не надо. В чем в чем, а в женщинах он недостатка не имел.       — Хватит! — Буцума обрубил начало нового витка споров. Пора было принимать решение. — Итак, — Глава клана оглядел собравшихся в доме, — голосуем. Кто «за»?       Один за другим Сенджу начали поднимать руки, заставив старого шиноби скрипнуть зубами.       Буцума тяжело вздохнул. Совет отнял у него слишком много сил. А потом еще надо было оповестить народ, да вдолбить им в головы, что это решение не пустая блажь. Дело за делом, слово за словом — когда он освободился, давно наступила ночь.       Он шел к дому знакомой тропой мимо полигонов и мелкого озера, где дети учились плавать. Тоскливые мысли крутились в голове, оставляя неприятное чувство беспомощности, несмотря на то, что он достиг своей цели.       Когда совет был завершен принятием его решения, он ощутил облегчение и радость, но затем его накрыло странной почти апатией. Не безразличием, нет. Просто всё будто застыло, и собственные чувства, казалось, испытывал не он.       Это пройдёт. Пройдёт два-три дня и это странное состояние уйдёт. Это просто окончательно догнавший его шок. Такое уже было.       Когда погибли братья. Когда умирающий у него на руках отец передал ему пост главы. Когда умерла Юми.       Буцуме совсем не хотелось ставить то, что с ним недавно произошло, в один ряд с прошлыми потрясениями, но его разуму, видимо, было виднее.       Позже он однозначно будет желать убить Учиху в сотни раз сильнее, презирать себя за слабость и просто рычать от упоминаний главы ненавистного клана. Но это будет позже. А сейчас…       Нужно просто подождать и использовать свою «не восприимчивость» для дела.       Например, для тренировок.       Сейчас новолуние — время Учиха, когда в мире нет иного света, кроме россыпи бледных звезд, да глаз демонов. Самое удобное время для них, видящих в самой непроглядной тьме, в то время, как многие другие слепы, да еще взгляд, хочешь-не хочешь, а зацепится за алые угли шарингана, предоставляя демону возможность наложить гендзюцу. Сейчас многие тренируются — ориентироваться в темноте, на движения и звуки. Селение живет своей жизнью, а аналитический штаб, наверное, сегодня вообще не ляжет, меняя систему патрулей, паролей и пряча осведомителей. Неизвестно, что Учиха успели узнать с помощью новой техники. Вряд ли Буцума стал первым, на ком испытали её действие. Пусть за сведенья, закрытые Печатью, и не стоит волноваться, но осталось ещё много такого, что враги могли вызнать.       Он идёт узкой тропой к домашнему полигону, размышляя о том, что стоит сделать в первую очередь. Пока эмоции не мешают, можно многое успеть.       Уже выходя на полигон, он обращает внимание, что на тренировочной площадке ощущается присутствие Итамы. Это странно, потому что дети в это время, обычно, уже спят. Настолько увлекся тренировкой? Сенджу идет по направлению к присутствию сына, и увиденное, даже в его замороженном состоянии заставляет поднять бровь.       Итама не тренируется — спит. В обнимку с мечом.       Буцума осторожно подходит к младшему сыну и про себя морщится. Не проснулся. Плохо. Простительно ребёнку, но не простительно шиноби. Смертельно.       Внутренне тяжело вздохнув, он садится рядом с ребёнком и проводит над ним шосеном, диагностируя истощение. Будет старшим нахлобучка. Куда смотрели, обалдуи? Итама сонно бормочет: «папа…», но не просыпается.       Буцума поднимает сына на руки и разворачивается обратно. Тренировка откладывается.       Да, он любит своих детей и хотел бы защитить их от войны, но он остается главой клана, для которого не должно быть своих и чужих детей — только члены клана Сенджу. Он мог дать им самое важное — возможность выжить, но в их время это возможно было, лишь став очень сильным. А значит никаких поблажек, и тренировки, тренировки и только тренировки.       Устроить сына. И завтра надо сделать ему внушение, чтобы впредь не надрывался — шею свернет при таком-то усердии, а истощение — это перерыв в занятиях.       А старшие уже спят…       Лично он спать не мог. В голове теснились и разбегались сотни мыслей, ни одну из которых он не мог выловить и придать хоть какое-то подобие формы. Вряд ли у него получится заснуть с таким бардаком в голове.       Буцума подошёл к одному из сундуков, стоящих в углу комнаты. Открыл. Запахло хвоей и земляникой.       В бархатной темноте слабо сиял серебряный узор на белом шёлке. Сенджу бережно провёл кончиками пальцев по рисунку, не рискуя брать кимоно в руки.       Жена бы, наверное, посмеялась, если бы увидела его сейчас.       «Цума, тебе так нравится моя одежда?»       Юми умела его подбадривать даже в самые тяжёлые дни. Как тяжело было без нее, и до сих пор еще приходит печаль воспоминаний, словно призрак, незримо стоящий рядом…       Хвоя и земляника — запах её чакры и любимых ягод…       Как же он устал за последние дни… надо постараться заснуть.       В воздухе пахнет кровью. Сердце в груди колотится о рёбра и это почти больно, он тяжело дышит, смотря, как оседает его противник. Мальчишка, всего на пару лет старше его. Учиха. Враг.       Это не первый бой, в котором он сталкивается с красноглазыми демонами, но ему страшно, как в первый раз. К этому можно привыкнуть?       Он отрывается от красно-белого веера и оглядывается. Всё кончено. Они победили. Повезло. Отряд Учиха был маленьким.       — Буцума, ты закончил?       — Да, отец. Я победил.       Он поворачивается к отцу, говоря очевидную истину и убирая меч в ножны. Это глупо, детское желание похвастаться.       А потому не видит, как «убитый» им Учиха взвивается отпущенной пружиной.       Время замедляется…       Отцовский крик:       — Идиот!!!       Чудовищный удар в спину…       Больно!       Тень кого-то из соклановцев, отбрасывающая демона…       Руки отца…       — Медиков!       И застывшее торжеством лицо Учихи на отрубленной голове.