Make love, not war

      Буцума прикрыл за собой седзи, устало опустился на расстеленный футон, не раздеваясь, и прикрывая глаза. Сил не было совершенно. Хорошо хоть, доспехов не надел, если он так уснёт, то не рискует завтра проснуться и вспомнить, как это — когда выдирают позвоночник.       Светлые Ками, неужели он действительно это сделал? Подставил под удар члена своего клана только потому, что он ему мешал, а других способов разрешения проблемы не нашлось? И чем он лучше Учиха, которых зовут кланом ненависти? Это ли завещали предки?       Скрипнув зубами, Сенджу завернулся в одеяло. На душе было муторно и противно от самого себя. И даже то, что Шинджоку был очевидно вреден в первую очередь для родичей, не унимало злости.       «А если, в следующий раз, таким «вредным» окажется кто-то из твоих сыновей? Или ты сам? Впрочем, себя ты, конечно, не пожалеешь, но как же твои малыши? Чем оправдаешься?»       Шиноби должен быть выше эмоций. Шиноби — это терпение и дисциплина. Так почему же чувства берут над ним верх так непозволительно часто в последнее время?       «Поддавшись эмоциям, ты поступил не рационально,» — в этих словах Буцума слышал голос мертвого тактика. — «Поддавшись эмоциям во сне, ты изнасиловал своего врага, чем сам себя ослабил. Поддавшись эмоциям в реальности, ты ослабил свой клан.»       Шиноби не должен поддаваться сиюминутным порывам.       «Контролируй свои чувства!»       В ночи было душно и каждое слово, гремящее в голове, казалось, опутывало прочными, неразрывными верёвками. Он чувствовал, что начинает задыхаться в этих путах, перестаёт видеть...       — Сенджу, и почему ты такой совестливый не по делу?       Горячее дыхание неожиданно опалило ухо. Таджима прижимал его, связанного, спиной к своей груди. Горячее сердце мерно отстукивало ритм — Сенджу чувствовал его всем телом. Учиха обнял, положив подбородок ему на плечо.       — Ну, что у тебя опять случилось?       Буцума «Скала» — главу клана Сенджу так звали не только за мастерское владение земляными техниками, но за стойкость и выдержку. Ничто не могло поколебать его чувства, ни в бою, ни в политике. Так считалось — человек, чьё сердце заменил камень. Таджима уже знал, что это не более чем искусная иллюзия, внешняя ширма, за которой часто скрывается буря, не каждому Учихе данная.       Но вот как-то не ждал он, что давний враг будет так переживать из-за, по сути, предателя. Впрочем, предателем Сенджу старого паука не считал. «Во благо клана…» — такая удобная отговорка! Уничтожить Учих, потом — других сильных, остаться единственным влиятельным кланом в стране… дождаться, пока подрастет поколение, уверенное в своем безоговорочном превосходстве, зажиревшее и обнаглевшее… пока шиноби не превратятся в подобие аристократов, пока две трети клана позабудут мечи и техники, занятые даже не бытом, а просто созданием иллюзии толпы, считая, что носить фамилию Сенджу уже довольно для того, чтоб враги скукожились и расточились…       А потом приходят другие — мелкие, голодные, злые и наглые, Курама, Хьюга, Акимичи, Такатори, Абураме, Савада, Нара… собираются тучей гнуса, и раздергивают на части одряхлевший клан, разбухший, как крупа в воде…       И хорошо еще, если сохранится жесткое боеспособное ядро тех, кто сможет защититься и сохранить хоть часть влияния и силы, или хотя бы убежать. Так было однажды с Учихами — от былого могущества остались поучительная история да старые развалины в разных концах страны…       Не глупо ли повторять чужие ошибки? Или старость подкралась незаметно, отняв здравый смысл?       Таджима не знал, что сделает Сенджу, чтобы приструнить своего стратега, но глубинная уверенность, что тот теперь не допустит отравления источника и каких-то других телодвижений старого гада, позволила вздохнуть спокойно. Он, конечно, всё равно приказал регулярно проверять пищу и воду, на всякий случай, но это уже не было первостепенной проблемой. Настроение медленно возвращалось к приподнятой планке.       И тем неожиданней стала волна усталости и вины, пришедшая со стороны Буцумы.       — Ну, что у тебя опять случилось, Сенджу?       А случились у него старый стратег и древняя сказка, после которой означенного стратега пришлось добивать ударом милосердия. Большего связь узнать не позволила, да оно было и не нужно, если честно. Важнее другое — Сенджу чувствовал себя настолько виноватым, что желание повеситься затапливало с головой.       Вот и что с ним делать? Был, конечно, уже знакомый вариант, который с гарантией заставит Сенджу позабыть обо всем, но… как Таджима подозревал, только на время. И отдавшись наслаждению во сне, наяву тот станет грызть себя с удвоенной силой.       Какая всё-таки бесполезная в жизни шиноби вещь — совесть…       И вокруг — во сне, в гендзюцу — вырастает видение ночного леса, мирного леса, никаких врагов. Только покой и шелест листьев…       — Старый хрен сам пришел к камню, ты его туда не тащил, — напоминает Таджима. — Это его решение — его и вина. Глупо брать на себя ответственность за поступки человека, считающегося мудрым.       Сенджу тихо вздыхает, прикрывая глаза. Вот, правильно — отдохни, наконец.       Наконец-то ты веришь моим словам, упрямый придурок.       Таджима мягко надавливает на плечо замученного Сенджу, укладывая его голову себе на колени, позволяя расслабиться. Даже скалам нужен отдых. Особенно тем, внутри которых спят вулканы.       — Не мучай себя, — тихо шепчет Учиха, зарываясь пальцами в мягкие пряди. Мысли Сенджу похожи на темные воды, собственные чувства выматывают его более самых тяжких сражений. От того, наверное, он так и старается их сдерживать...       Ласковые пальцы в волосах снимают тревогу, успокаивая, и Буцуму только самым краешком задевает осознание, что это давний враг дарит ему нехитрую ласку. Понимание, что слишком часто он стал видеть во снах Учиху — не трогает, хотя воспоминания об их прошлой «встрече» заставляют вздрогнуть.       — Не думай, — говорит ему Учиха. — Мы оба знаем, что это я тебя разозлил, направив ярость в другое русло.       — Зачем? — бормочет тот. — Тебе что, нравятся такие игры?       — Мне нравится твоя искренность. Твоя страсть.       — А искренняя ненависть тебе не пришлась по вкусу?       — Ненависть — сестра любви, как у нас говорят… но где она? Разве сейчас ты меня ненавидишь?       — Для этого я слишком устал. Но, право, не отказался бы, чтоб ты оставил меня в покое… Ты ж уже добился, чего хотел. Главная угроза твоему клану устранена, мои люди, того гляди, начнут не только во сне к твоим на свидания бегать… чего еще надо?       — Тебя, — Учиха с непонятной лаской касается его лица.       Он понимает, что сейчас наступил именно тот момент, когда Сенджу надо дать время. Отступить в сторону, позволив отдохнуть, обдумать случившееся, принять и понять, что от его близости с Учихой не случилось ничего страшного.       Таджима чуть усиливает влияние гендзюцу, и Сенджу засыпает во сне. Сон его будет крепким и спокойным, и никакие призраки старых пауков не потревожат главу лесного клана.       — Спи, Буцума, у тебя был тяжёлый день.       Тяжесть чужого тела на коленях и его втягивает в сон. Завтра будет новый день — и ему тоже нужен отдых, ведь у главы клана всегда дел хватает. С одним разделались — другое на подходе, старого мерзавца прищучили — пора другими соседями заняться.       А Сенджу… никуда не денется. Пусть отдохнет.