Make love, not war

      — Ты слабеешь, — замечает Учиха, возникший из клубов пара. На нем только фундоши, как и положено здесь, поэтому Буцума почти на целую секунду думал — не сон. После заметил, что в обычно людном месте царит неестественная пустота, и раздраженно вздохнул: начинается…       Таджима опустился в воду, расплываясь по бортику, раскидывая тонкие белые руки. Как крылья — подумалось, и Сенджу невольно кинул взгляд на собственное предплечье. Толще в два раза — кажется, сожми чуть сильнее, и сломаешь, но он знает — силы в этих руках не меньше, чем у него.       — Опять полезешь? — угрюмо поинтересовался Сенджу. Учиха покачал головой.       — Нет. Боюсь, что ты тогда окончательно себя уморишь в попытках от меня избавиться.       — А что тогда?       — Просто посидим? — Таджима поманил рукой и на воде откуда-то возник плотик с сакэ и закусками. — Поговорим, возможно. Порадуемся, что дети живы, а кланы благополучны — разве плохо, когда хотя бы с одной стороны не нужно ждать атаки?       — Если б к этому еще не прилагалось общество настырного Учиха, — проворчал Буцума. Стоило сказать, особой злости он не чувствовал — может, смирился, а может, слова старого врага оказались по-настоящему «доброй вестью». И правда ведь — он не помнил, чтобы дела шли так хорошо, как в последние годы. Да, были проблемы — с союзом Нара-Яманака-Акимичи, с Сарутоби, лезущими всюду, куда их не звали, с находниками-гастролерами с Островов и из пустынь… но прибавься к этому еще и война с Учиха, он бы не выдержал. И, вероятнее всего, не сидел бы тут, а лежал на клановом кладбище.       — Да брось. Неужели вместе пить настолько хуже, чем пытаться друг друга убить?       Ответить на это было нечего, а потому Буцума промолчал. Признать вслух чужую правоту не позволяла гордость, но она — похоже, всё, что у него осталось. Он вздохнул и прикрыл глаза.       — Тебя слишком много, — наконец выдохнул он, погружаясь в воду до подбородка.       — То есть, ты вообще против общения? — уточнил Учиха. — Противно, невыносимо? Настолько, что проще добить себя до истощения? На тебя смотреть жалко, на поле выйдешь — и враги, чего доброго, вместо битвы будут предлагать тебе футон.       — Вот только не надо этого, мне уже старейшины череп проклевали.       — Ладно, не буду. Но не могу сказать, что мне все равно, что ты с собой делаешь.       — Почему?       — Ты мне нравишься, — спокойно ответил Таджима. Буцума открыл глаза и посмотрел на него недоверчиво, а Учиха продолжил, как ни в чем не бывало. — Нравишься живым. Ты яркий, сильный, настоящий. И я хочу, чтобы ты таким и оставался. Я вижу тебя, твою душу, и мне это нравится. Восхищает, если хочешь.       Кажется, Сенджу потерял дар речи от такого. Будь на месте Таджимы кто-то другой, он, не задумываясь, назвал бы того психом и послал под хвосты биджу, но... что-то не давало так поступить с Учихой.       — Не веришь? — понимающе посмотрел на него давний враг. — Или веришь, но не можешь этого принять?       — Мы воевали…       — Не надо, а? — попросил Учиха. — Не надо вот этого: «испокон веков предки воевали, и древнюю традицию не нам прерывать». Во-первых, я хоть и уважаю традиции, но не те, что произошли, возможно, от глупости или непонимания, или какой-то малозначимой мелочи. Возможно, кстати, что и чужой провокации — что там случилось, уже правды не выяснишь, а мы до сих пор ведемся, как дураки… а во-вторых, почему бы и не нам? Разве тебе не по нраву счастливые, живые люди в клане? Мне, знаешь ли, понравилось, когда рождений больше, чем похорон.       — А те, кто уже погиб?       — Ты считаешь — мертвые хотят, чтобы к ним присоединилось как можно больше живых?       — Все равно, — Буцума тяжело покачал головой. — Ты понимаешь, что предлагаешь? Мир. Пока мы просто обходим друг друга стороной… ну, официально… но стоит этому прозвучать, как свершившемуся — и заснувшая месть может проснуться. Три года — мало.       — Три года — это очень много, — возразил Таджима. — У нас уже дети спрашивают, почему к соседям, с которыми нет войны, нельзя сходить в гости.       Сенджу снова вздохнул. К нему тоже подходили с таким вопросом — в том числе и его собственный сын. Тобирама интересовался такими странными отношениями — когда вроде бы и враги, но войны и схваток нет. А если присмотреться — можно заметить даже явное сотрудничество, но тем не менее, и мира тоже нет…       — И как ты это себе представляешь? Придем вдвоём в храм и попросим провести церемонию, поставив соклановцев перед свершившимся фактом? — проворчал он, надеясь, что Учихе надоест над ним издеваться.       — Можно и так, — пожал плечами Таджима. — Ну, что ты на меня так смотришь, Буцума? Ты в курсе, что глава моей разведки уже на полном серьёзе размышляет над тем, когда и как будет ловить вашего мальчишку потому, что ему надоело бегать на свидания во сне и передавать подарки через призыв! О том, что твой старший сын решил выловить себе Учиху и «отомстить» в том же духе — не знает, кажется, только глухой! А о том, что какой-то Сенджу и Учиха вдвоём громили бордель, вся столица уже неделю судачит!       Учиха фыркнул, смотря на вытянувшееся лицо Буцумы.       — Ты ждёшь, когда соклановцы поставят нас перед фактом общих детей? Уверяю тебя, сей момент не за горами. Да, идиоты и дураки есть в обоих кланах, но с ними можно разобраться и решить все мирно.       Сенджу отвернулся, внимательно рассматривая обстановку сна-гендзюцу, точно пытаясь в извивах пара и узорах на ширмах отыскать ответ.       — Может быть, ты прав, — нехотя признал он. — Но…       — Тебе нужно время? — понимающе улыбнулся Учиха. — Месяц, два? Полгода? Я буду ждать, можешь засыпать без опаски.       — Раньше разберусь! — досадливо буркнул Сенджу, и протянул руку за чашкой. Сакэ было приятно-прохладным и на вкус неплохим — интересно, может ли он напиться во сне?       — Проверим? — усмехнулся Учиха, и взял вторую чашку.