Make love, not war

      Три года осторожного сближения не прошли даром: Казуо Сенджу многое узнал, как о своих врагах, так и об одном конкретном Учихе. Правда, узнавал он больше о том, что имело весьма сомнительную ценность с точки зрения разведки: мелкие привычки, предпочтения в еде, забавные случаи, трудности заботы о котятах и ловчих птицах. Его Учиха был не дурак, попытки вызнать нечто секретное натыкались на ответную игру «кто кого перехитрит». Но вот простые разговоры — например, обсуждение недавней попойки, красивой картины или представления бродячего театра — они вели с обоюдным удовольствием.       А в последнее время еще увлеклись сравнением клановых легенд. И засыпая после трудной миссии Казуо предвкушал интересную историю, невзирая на то, кто ее рассказывает.       — Тебя опять потрепало, — с сожалением отметил Учиха, проявляясь во сне, на что он только фыркнул. Потрепало... да разве это потрепало? Так, царапины по сравнению с обычным положением вещей. Стоило отдать должное Хьюга, засада была хороша... но повезло, вывернулся. Отделался сломанными рёбрами, раздробленным запястьем да лёгким истощением.       — Меня твоё «лёгкое» истощение доконало бы ещё в самом начале.       — Да ладно тебе, Учиха, — настроение у Сенджу было хорошим, в последний момент перед выходом на миссию он сумел отвертеться от сопровождающего. Мелкий племянник ждал-не дождался отправиться со старшим родичем. Тот случай, когда очаг стабилизируется раньше срока.       Узнав эту «чудесную» новость, Казуо чуть не поседел по второму разу.       — Лучше расскажи новую историю, ты помнится, обещал, — он поудобнее умостился головой на чужих коленях. Саниро хмыкнул и запустил пальцы Сенджу в волосы.       — Ну, слушай. Только на этот раз сказка не про наши кланы, а про Узумаки. Было это в очень давних годах — сам я историю узнал от деда, он от своего деда, а тот от своего прадеда — значит, лет сто с той поры наверняка миновало, однако же случай памятный, и встречал я подобный рассказ не только в нашем клане, но и среди Хагоромо и Шимура, что значит — история имеет шансы быть правдивой. Тогда шла война не между кланами, а между странами, ну, а сами кланы, как я слышал, были гораздо могущественней, чем сейчас…       И вот, Страна Огня обратилась к Стране Водоворота с просьбой помочь удержать побережье. С посольством отправили некоего шиноби — сильного и славного тем, что он всегда выполнял миссии успешно, и возвращался вместе со всеми, кто был в его отряде, живыми. Парень он был веселый, красивый, компанейский, потому новые союзники приняли его дружелюбно, и договор был заключен.       И поначалу всё шло хорошо. Шиноби Водоворота исполняли свои обязательства, да и тот, другой, поддерживал и помогал в соответствии с требованиями договора. Однако, однажды случилось так, что мастеров фуин загнали в ловушку. Были они после боя и уставшие влетели в силки врага. Узумаки ждали помощи от союзников, но помощь не пришла — война подходила к концу, Страна Огня одерживала победы, и принято было решение временно оставить побережье, дожимая врагов на других направлениях. А отряд Узумаки — ну что ж, жаль, помощь не придет, но вы держитесь.       И они держались. Долго — целую неделю. Неизвестно, почему враги так стремились уничтожить именно их, был ли это банальный заказ или месть… но известно одно: тот шиноби, что был вместе с ними, в конце концов решил попробовать прорваться.       В одиночку. Он был не Узумаки, да еще обладал редким талантом скрываться — мог проскочить… но не сумел. Его схватили, когда он почти вырвался из окружения — когда свобода была так близко… но он был не Узумаки. И ему предложили: зачем тебе гибнуть за чужой клан? Дай нам фуин-ключи от их защиты, и мы тебя отпустим.       И он отдал.       Не потому что был трусом или подлецом по натуре. Будь там его соклановцы, он бы не задумываясь умер за них. Но то были Узумаки, не его клан — и он согласился.       Враги прошли по его ключам, вошли в тыл и уничтожили печатников, преданных союзником. А того шиноби отпустили, им, и правда, нужны были только мастера Фуин. Ну, а те… конечно, они догадались, кто их предал, но что они могли? Не оставалось времени и силы даже послать весть своим… но кое-что они все же успели. Один из Узумаки, умирая, успел воззвать к покровителю рода, которому служат все аловолосые демоны — Шинигами.       На пороге владений древнего бога он обменял свою душу на последнее, посмертное проклятие.       «Ты захотел выжить, предав союзников, так выживай же теперь всегда. Пусть отныне предают тебя, а ты выживай. Уплатой за твою жизнь станут жизни твоих родичей, друзей, любимых... »       И стало так — отныне тот шиноби, прежде удачливый, обратился ходячим проклятием. Нет, сам-то он жил, а вот всякий, кто имел с ним дело, рисковал своей жизнью. Проклятие перемололо всех, кто был ему близок, пока он не встретил странствующего монаха, рассказавшего ему о том, почему его родичи и друзья умирают… далее же сведения расходятся — по версии клана Шимура он убил себя, у Хагоромо говорили, что он ушел в странствия и стал монахом…»       Учиха замолчал, оканчивая историю, а Казуо ощутил в груди холодный комок и острую боль, словно бы сердце схватила ледяная рука мертвеца, вонзая в него кривые когти. И сам не зная, зачем, он ответил, не успев поймать себя за язык.       — Умер он. Пошёл на одиночную миссию, что всем другим грозила верной смертью. Сделал так, чтобы некому было на него обменяться, выполнил миссию и умер, надорвавшись. Это была какая-то тварь, похожая на биджу — демон или просто чакрозверь… — и поймав удивлённый взгляд Саниро, криво улыбнулся. — Это о Сенджу.       — Вот как… я заметил сходство. Надеялся, что случайность…       — Не случайность, — Сенджу вздохнул. — Это мой предок, на самом деле. В клановых хрониках говорится, что жил он более ста пятидесяти лет назад, и его историю сохранили, как поучение. Это было условием Узумаки — они как-то узнали и пригрозили разорвать союз, если мы попробуем скрыть…       — Ясно...       — Я подивился тогда, что не... — Сенджу вздохнул. — Узумаки оказались... благороднее нас. Один из их старейшин даже расщедрился на объяснение. Сказал, что... «и на здоровой яблоне вырастают гнилушки». — Он нахмурился, припоминая точную формулировку. — Странное решение по тем временам. Впрочем... они всегда были немного не от мира сего.       — Что верно, то верно, — согласился Учиха. — Я слышал, они к любой проблеме подходят как к уроку или испытанию. Из их логики исходя, то проклятие тоже своего рода урок. Они, случаем, ничего не говорили о том, что надо сделать, чтобы его снять? Условие какое-нибудь выполнить?       — Только то, что когда-нибудь все будет зависеть не от того, кто проклят — и, если он примет новую жизнь с радостью, проклятие рассеется. И понимай, как хочешь.       — Так может, оно уже снялось?       — Не думаю. Жизнь-то у меня та же самая — из клана не выгоняли, в другую страну я не уехал, крестьянином не стал. Чему тут меняться?       — А разве союз наш — не новая жизнь для тебя? И ты радовался, я помню.       Казуо долго молчал. Учиха чувствовал — в душе его партнера горечь борется с зарождающейся надеждой.       — А еще я до сих пор жив, — добавил он, укрепляя ее росток. — Я же знаю, что стал тебе дорог. Хоть мы и видимся лишь во сне… но ради испытания, может быть, стоит встретиться наяву?       — Не нужно, — Сенджу улыбнулся, приняв решение. — Рассеялось там, или не рассеялось… пусть все идет, как раньше шло.       «Ты слишком мне дорог», — не прозвучало, но Саниро услышал эти слова.