Creepshow

      Джилл уже хотела войти в двери здания, но благодаря собственной быстрой реакции вовремя отскочила в сторону, так как из дома на улицу кто-то резко ломанулся и едва не сбил девушку с ног. Мимо Хайспен пробежал невысокий черноволосый парнишка, завернутый лишь в одну простыню, и скандирующий при этом нецензурные лозунги на языке Шиллера и Гёте. Джилл вопросительно подняла бровь, провожая взглядом "чудо в простыне". Такое в интернате происходило не часто.       На этом веселье заканчиваться не собиралось, так как следом на улицу выбежали трое - мисс Бланка, Ричард Уайт и подоспевший к ним вовремя Эльзен, громко стучавший протезом по ступеням. Несмотря на его наличие, мужчина бегал весьма резво, и вскоре первым настиг маленького беглеца, продолжавшего поливать матерной бранью окружающих и территорию интерната. - Чего у вас там случилось? - откуда-то с потолка к Джилл подлетел Родерик Грессе и осторожно выглянул на улицу. Доктор с поваром пытались скрутить беглого мальчишку, но у них плохо это получалось. Ребёнок брыкался и кусался. Ричард успел заработать пару сильных пинков в живот, и теперь стоял неподалеку в скрюченном состоянии, пытаясь привести дыхание в норму. Уайт и подумать не мог, что четырнадцатилетний мальчик может быть таким сильным.       Джилл Хайспен закрыла свой любимый жёлтый зонт и устало махнула рукой на происшедшее. Внутри здания было прохладно, и на какое-то мгновение девушка закрыла глаза, наслаждаясь подобным состоянием. В коридорах интерната было тихо. Дети не шумели, не взрывались шутихи, не полыхало внезапное пламя, устроенное...       Со стороны большого окна до Джилл донесся тихий, едва различимый шепот. За тяжелой оконной гардиной бордового цвета притаилась черноволосая девочка-телепат, что училась на класс младше. Она забралась на широкий низко расположенный подоконник с ногами и теперь взирала на то, как скрутили её буйного приятеля. Девочка водила пальцем по стеклу, выводя на нем замысловатые грязные узоры. Бледные губы двигались почти беззвучно, и до Джилл долетали лишь короткие обрывки фраз, которые вместе по смыслу никак не подходили друг другу. - ...ему одиноко...       Тонкие хрупкие пальцы рисуют на стекле снежинки.       Иногда шепот становилось невозможно разобрать, а вместо слов получалась какая-то тарабарщина, на которой телепат быстро-быстро говорила, и ничего было нельзя понять. По мнению самой Джилл, это был жутковатый ребёнок, одаренный самым опасным даром на земле. Всё великолепие способностей, собранных здесь, в одном доме, меркло по сравнению с телепатией. Чтение любых мыслей, передача их на расстоянии, внушение легких безобидных шуток - это лишь малая часть из того, что она умеет. Окажись она где-то в более людном месте, и телепат дала бы волю своим способностям. И не знаешь, хорошо ли они будут воздействовать на окружающих, или нет. С психикой та не особо дружила.       Джилл ушла в сторону главной лестницы. Она уже порядком устала после прогулки, а кожа от долгого пребывания на улице начинала болеть, и не помогали здесь ни закрытая одежда, ни крема против загара. Возможно, она осталась бы здесь стоять куда подольше, но нахождение в одном помещении с телепатом всегда напрягало Хайспен.       Можно было спокойно выдохнуть только от того, если знать, что её способности не распространялись лишь на двоих человек из всего интерната. Директриса Ингрид Эванс и ее заместитель Генри Миллер были совершенно неподвластны и не внушаемы способностям телепатии. Кто бы не старался, кто бы не мог. Ни у кого не получилось бы взломать разумы этих двух великих людей.       А еще Джилл Хайспен была рада тому, как тихо сегодня было во всем доме. Нет, не тихо. Спокойно. Наверняка остальные собрались в игровой комнате или столовой, где дружно поедают кулинарные шедевры от Эльзена. Еда его приготовления могла отвлечь от разрушения даже самых буйных обитателей дома. Юноши быстро забывали о том, что собирались вытворить что-то из ряда вон выходящее.       В темной мрачной комнате Джилл уже ждали обыкновенные дождевые черви, заботливо положенные вечером в банку с грунтом, чтобы днем позже она могла их расчленить. Скальпель лежал в нагрудном кармане платья, и на этот раз никто, даже Генри, не сможет забрать его. ***       Эсмиде не помнила, в какой момент все переместились в игровую комнату. Там было шумно. Обстановка помещения более походила на хаос, и если знать, что каждый здесь обладал какими-нибудь способностями, то на хаос в квадрате. Вы никогда не видели, как пластичная девушка с яркими рыжими волосами свисала головой вниз с люстры, слегка при этом раскачиваясь? Лакайн думала, что уже достаточно повидала в интернате, но ошибалась. Всё самое главное предстояло ей впереди. - Эми-и-и! - Мавис задрала голову высоко вверх, пытаясь уловить неугомонную девушку за руку, но та лишь весело смеялась и раскачивалась все сильнее, заставляя девушку встать уже на носочки.       Эсмиде рухнула на диван, где сидела девочка в больших круглых очках и пышном бирюзовом платье, которое больше подходило для официальных выходов в свет, нежели для ежедневного использования. Её рыжие волосы настолько сильно завивались, что вся эта копна просто стояла торчком, удерживаемая лишь силой тонкого пластмассового ободка, на который были наклеены фетровые кошачьи уши. - Я - Фелина, - девочка сразу же протянула опешившей Эсмиде руку. Конечно, она не знала тут ещё многих людей, но такое бодрое знакомство слегка выбило её из привычного порядка. Поведение воспитанников порой трудно поддавалось объяснению и логике. - Эсмиде, - девушка протянула руку навстречу ладошке Фелины, но та не почувствовала совершенно никакого сопротивления, проходя сквозь неё. Девушка резко отдернула руку назад, а Фелина захихикала. Спустя минуту на Эсмиде снизошло озарение.       Это был фазис.       С ним уже приходилось сталкиваться, но Эсмиде не думала, что случится это так скоро. Про свою бывшую соседку по комнате из центра крови она ничего не знала. Уехала ли она далеко, или осталась в Джорджии. Может, её также схватил ЦЕРН? Об этом варианте хотелось думать меньше всего. На память от неё осталась лишь футболка, в которой Эсмиде засыпала.       Фелина встала с дивана, и расправив складки с рюшами на платье, ловко прошла через предмет мебели, стараясь не задеть сидящую на нём девушку. Она ушла в другую часть комнаты, где за большим столом с книгами разместились пять человек примерно одинакового возраста, среди которых она узнала Селену. Сегодня на японке был лёгкий розовый костюм, состоящий из блузы и юбки длиной выше колен. Волосы Селена собрала в высокий хвост на голове.       Через пять минут к Эсмиде присоединилась Мавис, потирая ушибленный локоть. - Сегодня просто сумасшедший дом. Впрочем, он всегда бывает, - она забралась на диван с ногами, усаживаясь на широкую спинку, для равновесия прислонившись к стене. - Постоянно? - М, нет. Скорее в те дни, когда ни у кого нет занятий. Такое иногда посреди недели случается. Нечасто, но зато интенсивно. Тогда все начинают стоять на ушах. Некоторые буквально, - Эсмиде повернула голову и увидела, как рыжеволосая девушка-акробатка гордо вышагивает на руках по полу. На её ногах отсутствует обувь, только короткие капроновые носочки телесного цвета.       Солнце клонилось к закату, и это было видно по тому, как двигался солнечный зайчик на противоположной стене. Еще минут десять и солнечный отблеск исчезает, уступая место тени, а где-то снаружи постепенно зажигаются фонари, собирая вокруг себя стаю комаров и ночных бабочек, упрямо летящих на их свет.       В комнате стало значительно меньше народу и шуму. Включили большой телевизор напротив дивана, и кто-то из детей уселся на полу. Кажется, это была Линда. Или Луиза. Со спины девочки казались абсолютно одинаковыми.       По телевизору шли скучные восьмичасовые новости. Напомаженная репортерша с не одной косметической операцией на лице и груди громко щебетала о каких-то научных достижениях в сфере медицины. - Скука-а, - зароптал кто-то, сидя в кресле напротив.       Эсмиде положила под спину небольшую подушку, удобно устраиваясь на диване. Мавис давно спустилась на пол и теперь просто спокойно сидела, поджав ноги под свою длинную белую юбку.       Новостной телеканал сменился фильмом. По интересной случайности, одну из главных ролей в этом фильме исполняла Ингрид Эванс. Между теми, кто присутствовал сейчас в игровой комнате, завязался оживленный спор на тему, в каком фильме их директриса была особенно хороша, и что в светлом парике она выглядит совершенно другим человеком. - А она рассказывала, что трезубец был хоть и не из золота, но настоящим металлическим и весил более десяти фунтов.       Кто-то присвистнул. - Чепуха. Вспомните то тяжелое платье из кринолина. Там все двадцать. - А я помню, что когда съемки и фотосессия закончилась, то она торжественно сожгла его в день премьеры, - послышался дружный смех.       Ингрид Эванс всё таки была особенной. Никто и представить не мог, как тяжело быть известной актрисой, везде успевать на съемки, интервью, благотворительные акции, и при этом следить за интернатом, полным людьми разного возраста с необычными способностями. Многим из них даже некуда идти, не говоря уже о том, что снаружи в любой момент может грозить опасность от Центра Единого Развивающего Наблюдения.       К тому моменту, как фильм подходил к концу, а героиня Ингрид при деньгах и новом женихе отдыхает на Кубе, в комнате остались только Эсмиде и незнакомый парень, оставшийся сидеть в кресле. Большую часть времени он сидел неподвижно, и даже не вступал в оживленные разговоры, которые здесь случились. Эсмиде даже не заметила, в какой момент он оказался на кресле. Может, он пришел в середине фильма, когда главную героиню пыталась убить бывшая лучшая подруга. А может, он уже сидел здесь ранее.       На нём одежда черного цвета, отчего в темноте сливается с обивкой кресла. В свете экрана телевизора было заметно лишь его лицо и руки. Была ли его кожа сама по себе бледной, или это всё такой эффект, но парень был больше похож на призрака, нежели на живого человека. Эсмиде поняла, что пялится на него уже минут пять, а он даже не замечает этого, или делает вид, что не хочет замечать.       Электронные часы, стоявшие на полке, показывали половину одиннадцатого. Самое время идти спать. Интернат уже давно готов ко сну, только сейчас не спали двое. Или их больше. Девушка помнила о дурной привычке Лернея ложиться под самое утро, пока он был занят своими научными делами. Он так тщательно занимался бумагами и формулами, что просто забывал про отдых. Такой вот трудоголизм. А теперь, когда в его распоряжении оказалось несколько десятков подростков - ситуация могла сказаться разная, ведь ему предстояло следить за дисциплиной всей этой разношерстной оравы. Тут, правда, призадумаешься, кому будет хуже - вечно забывающему спать мужчине, или воспитанникам, которые пока что были незнакомы с методами воспитания Альфара. - Если бы я мог почувствовать что-нибудь, то давно умер бы от твоего сверлящего взгляда, - девушка резко вздрогнула, уронив с подлокотника подушку. Эти слова произнёс тот самый парень. Он по-прежнему, не отрываясь, смотрел в телевизионный экран, на котором стали показывать какую-то очередную сопливую мелодраму для тех, кто не спит в такой час. - Извини...те. - Не стоит пустяков, - только сейчас Эсмиде прислушалась и поняла, что говорит парень со странным булькающим акцентом. Как будто человек набрал в рот воды, и периодически сплёвывая её, пытается говорить. Или это такой заморский акцент. Здесь проживали люди с разных стран.       Яркая вспышка от взрыва на экране на короткое мгновение озарила лицо сидящего, но этих секунд было достаточно, чтобы понять, как он выглядит. Вьющиеся черные волосы торчат в разные стороны. Похоже, что они всегда находятся в таком состоянии, и никакая расческа им не указ. Глаза у парня миндалевидной формы, а их цвет варьируется между серым и синим оттенками. Россыпь пятен на щеках указывает на то, что у него имеются веснушки, что в целом является заметной приметой. За всё своё короткое время проживания здесь, Эсмиде не приходилось сталкиваться с ним. Как будто он вовсе и не жил тут. - Думаешь, стоит спать сегодня ночью? - жесткий скрип обивки под пальцами заставляет вздрагивать девушку по новой. - Не знаю, - в пустой комнате голос Эсмиде звучит неестественно громко. К этому примешивается какофония звуков телевизора и тихий, еле различимый скрип пола в соседней столовой. Похоже, кто-то решил устроить себе ночной перекус. - Сегодня обыкновенная ночь. Но даже в такие дни не стоит утруждать себя сном, чтобы не пропустить всё самое интересное, что может происходить в этих стенах.       Лакайн не понимала, о чём говорит этот подросток с булькающим акцентом. Он говорил с экивоками, но не был похож на телепата. Он не читал чужих мыслей, не транслировал свои. Просто выглядел... странным. - Спасибо.       Парень встал с кресла и обойдя его, направился в сторону выхода. - Плед в тумбочке рядом.       Его шаги тихие, незаметные. В черноте помещения непонятно, ушёл ли он, или ещё стоит здесь, молча наблюдая за её действиями. Несмотря на прошедшую неделю, интернат всё равно казался Эсмиде местом необычным, а обитатели вели себя непонятно. Лакайн по-прежнему уверяла себя, что это случается только потому, что они все присматриваются к ней, не доверяют полностью. Она для них новый человек. Даже такие открытые девушки, как Мавис или Селена, всё равно ведут себя подозрительно. С виду это незаметно, но биения их сердец выдают хозяек с поличным.       Тонкий хлопковый плед и правда нашёлся в тумбочке по соседству. Не то, чтобы она собиралась провести здесь всю ночь, но в комнату идти не хотелось. Селена наверняка уже там, спит и видит десятый сон, а может при свете настольной лампы читает книгу.       Она планирует немного посидеть здесь, посмотреть телевизор. Фильм не очень увлекательный, каналы в таком случае всегда можно переключить. Но странные слова от паренька заставляют подумать над тем, что может произойти этой ночью. Или, может, это такая шутка? Устроят ей вселенский розыгрыш, а утром будут хохотать над ней. Этакая проверка для новоприбывшей. Кажется, никого из них не смущало, что ей уже восемнадцать. Почти взрослая.       Постепенно девушку сморило в сон. Глаза закрывались сами собой, но здесь было так уютно, что не хотелось покидать это место. До утра можно побыть здесь, а потом незаметно уйти в комнату, чтобы её не хватились.       Где-то на заднем плане бормотал телевизор, а подсознание рисовало картины, где девушки в пышных платьях танцуют канкан и начинают бросать в воздух мягкие игрушки, которые так и остаются висеть в неподвижном состоянии.       Мягкие прикосновения чужих рук ненадолго вырывают Эсмиде из дрёмы по пути в царство Морфея. Девушка чувствовала, как её осторожно накрывают пледом, несмотря на то, что в комнате достаточно тепло, а бубнёж со стороны телевизора создает такой неповторимый уют, какого у неё не было в центре крови. В центре смотрели телевизор по вечерам, но уснуть не получалось, так как все смотрели его на большой громкости. А здесь? Здесь хорошо. ***       Девушка переминалась с ноги на ногу. Стоять босыми ногами на прохладном гранитном полу неприятно, но это даже лучше чем то, что случилось в её прошлом.       Глубокая ночь, на часах уже давно за полночь. То, зачем позвала её директриса Эванс, должно оставаться в секрете только между ней и той неизвестной женщиной, которая приехала в интернат двумя часами ранее. Лицо таинственной незнакомки скрыто длинной черной вуалью, а сама она была одета в тёмные одежды весьма узкого покроя. Не самый лучший наряд для лета, но не ей судить об этом.       Несмотря на высоченные каблуки, женщина передвигалась очень тихо и осторожно, стараясь ничего не задеть и не наделать лишнего шума. А ещё незнакомка молчала. Девушке так и не удалось узнать, кто она такая. Ни голоса, ни имени, ни единого словечка, ничего одним счётом.       Неизвестная с вуалью некоторое время постояла с воспитанницей рядом. Девушка не могла видеть этого, но догадывалась о том, что сейчас её пристально разглядывали. Было в этом что-то странное, и девушке с таинственной личностью рядом стоять не комфортно. Впрочем, совсем скоро женщина в чёрном предпочла уйти в другую часть дома, оставляя за собой лишь едва заметный шлейф дорогих французских духов, да цокот тонких каблуков итальянских туфель.       В коридоре стоит абсолютная тишина. Через несколько открытых во внутренний дворик окон слышно далёкое пение сверчков, да щебет ночных птиц.       Зрелище, которое разворачивалось во дворе интерната, было... захватывающим.       Ингрид Эванс была самой настоящей актрисой. Ей пришлось сменить не одну роль в своей жизни, и кто-то видел женщину на экране, но иногда она могла быть совершенно иной. Она всегда говорила, что ей нравится играть на публику, замечать их восхищенные взгляды, слышать восторженные слова. Но что делать, если эта самая публика спит, и никто, кроме трёх человек не знает, чем на самом деле она занимается. О задуманном ею действе не знал даже её заместитель Генри, но Ингрид это было только на руку. В конце концов, ведь это она потрошила днём все его запасы наркотических веществ, лишь бы отучить Миллера от пагубной привычки. Может, он и потребляет втихаря ото всех, но никогда подобное увлечение не доводило до добра кого-либо в этом мире. А это может сказаться плохим примером для детей. Нет уж. Если она взялась отучить его от пристрастия, то она обязательно добьется своего. Сперва надо изничтожить все вещества. А их мисс Эванс нашла превеликое множество.       Разгорайся пламя выше! Кипи котёл, пусть варится дьявольское зелье!       Волосы Ингрид распущены, сейчас на ней простое чёрное платье безо всяких украшений и аксессуаров. Она кружила вокруг импровизированного варева, один за другим выливая содержимое склянок. Пламя под котлом горело ярко, от него жарко, но женщине плевать. Сейчас ей было весело, она исполняла одну из своих многочисленных, но главных ролей. Она развлекалась так, как не развлекалась уже много лет. И пусть, что её никто не видит. Это время принадлежит ей. Этот интернат и эта земля тоже часть её самой, она будет на ней делать всё, что душе угодно. И плевать, что подумали бы другие. Ингрид Эванс главная на этом празднике жизни.       Перед Генри у Ингрид было некое преимущество, благодаря которому она легко находила все его спрятанные тайники. Конечно, Мавис и Джилл рассказывали о том, что он делал. И он знал, что они рассказывали директрисе, но не знал Миллер о том, что задумала женщина. Все её действия и мысли были недоступны молодому мужчине, и взору его способности.       Пар, исходящий от котла, спиралью завивался в воздухе. Где-то под ногой хрустнула колба, а в "адское" зелье летят последние остатки наркотиков. Жидкость внутри приобрела зловещий зеленоватый цвет, хотя это был самый обыкновенный киношный спецэффект, достигаемый при помощи определенных штук и освещения, заботливо выставленного по её плану сегодня вечером.       От костра идет нестерпимый жар, а в глазах пляшут черти. Ингрид не хочет останавливаться, не собирается прекращать свое веселье. Солнце встанет лишь через несколько часов, а пока этого не свершилось, она будет делать, что угодно.       В котел летят дорогие замшевые туфли. Их стоимость больше тысячи долларов, и зная о такой цене, Ингрид почему-то не сомневается о том, как именно надо с ними поступить. Она в любой момент может купить себе новые, куда лучше и дороже предыдущих. ***       На глазах у маленькой девочки убивают родную сестру.       Эсмиде понимает, что видит сон, но сон тревожный, а проснуться она не может, будто что-то удерживает девушку в таком состоянии.       На глазах у маленькой девочки убивают родную сестру. Конвоиры в темно-синей форме и автоматами наперевес утаскивают тело погибшей. Не церемонятся. Волочат мертвую прямо за ноги, не заботясь о психическом состоянии младшего ребёнка.       На полу алые пятна. Кровь сгустками вытекает из ран убитой девочки, и никому нет дела до того, что когда мужчины тащат её за собой, она оставляет следы на идеально белом кафельном полу.       На глазах у маленькой девочки убили родную сестру. Они вдвоем пошли на серьезный поступок, искалечив при этом неосторожно защищенные разумы девятерых человек. Их попытка сбежать была спланирована грубо, без всяких дополнительных планов "Б" и отступлений на крайний случай.       Младшая девочка кричит и пытается вырваться из цепких рук державших её двух женщин в халатах цвета мокрого асфальта. Она не может достучаться до их разума, и тётки злобно ухмыляются, надавливая своими уродливыми пальцами на хрупкие плечи черноволосого ребенка. Девочка низко сгибается под их твердым напором; слезы крупными бусинами катятся по бледной коже, после чего падают с подбородка вниз, теряясь в складках мешковатой робы грязного серого цвета.       Эсмиде нервно вздрагивает во сне и переворачивается на бок, сминая плед в руках так сильно, что костяшки пальцев белеют.       Она будто смотрит видеофайлы с тех дисков, которые были у Лернея. Достались они им тогда немалым трудом, и едва не попались в лапы агентам Центра Единого Развивающего Наблюдения. Лишняя минута, лишнее движение, а Лакайн постигла бы такая же плохая участь.       Огромный саркофаг из септиния по своей форме напоминает гроб. Здесь нет мягкой обивки, нет подушек, и стоит он вертикально. Внутри него проведены многочисленные провода, которые будут обеспечивать дальнейшую жизнедеятельность объекта, который сюда скоро доставят.       Учёные в тёмно-серых халатах суетятся, проверяя на прочность замки внешнего бункера и крепость тех приспособлений, в которых будет закреплен очередной несчастный. Им нельзя допустить ошибки в своей работе, учитывая, что именно им теперь предстоит отвечать за сохранность данного индивида.       Грохот грузового лифта в конце коридора слышно так громко, будто он находится совсем рядом. Им пользуются крайне редко, предпочитая передвигаться по лестницам и коротким путям, расположенными между этажами данного здания ЦЕРНа. Но сегодня случай особый, так как к ним в Центр доставлен крайне любопытный объект, не отличающийся добротой и кротостью собственного нрава.       По слухам, которые непрерывно ходили между охранников и мелких рабочих, его нашли где-то далеко, не в США. Физическое состояние этого объекта было ненормальным, а слухи все более и более походили на игру в "сломанный телефончик". Новые подробности искажались с каждым новым человеком, и вскоре первоначальная нить повествования об объекте была утеряна, а знали её только те, кто занимались непосредственно этим созданием.       Перевозной саркофаг мало чем отличался от своего "постоянно недвижимого" оригинала, разве что размером и положением. Септиниевый предмет располагался горизонтально и если прислушаться, то было слышно, как изнутри раздавалась ругань на двух языках. Женщину, стоявшую поблизости с кипой отчетов, передёрнуло. - Заносите быстрее, - из-за угла показался высокий небритый человек в таком же тёмно-сером рабочем халате, который устало тёр виски пальцами. Похоже, от предстоящей работы ему не очень хорошо.       Тележку с передвижным саркофагом разворачивали впятером. Вес септиниевого "гроба" превышал пятьсот фунтов, а его стоячий в бункере оригинал и всю добрую тысячу. Все саркофаги делались стандартного размера. Исключения здесь случались редко.       Женщина отдала половину стопки бумаг мужчине, отчего тот театрально закатил глаза к потолку, жалуясь про себя, что излишняя бюрократия и недосып не доведут его физическое с психическим здоровьем до добра. Только до койки психотерапевта.       Во избежание инцидента во время переноса объекта с одного саркофага в другой, тяжелым дверям бункера было положено закрываться наглухо, оставляя группу учёных наедине с испытуемым. Тяжёлые титановые двери были толщиной в пятнадцать сантиметров, а управлялись при помощи специальной автоматики. Ручное управление использовалось лишь в крайних для этого случаях, но за последние десять лет к нему уже не прибегали. Нужды не было.       На дверях красовались большие красные цифры, обозначающие номер доставленного. Теперь ему предстояло здесь провести некоторое время. Н-32       Эсмиде казалось, что это не сон. Что она сама одна из тех ненавистных ученых Центра, занимающихся объектами. Это в её руках сейчас лежат папки с отчетами об испытаниях и краткая биография, в которой описано всё предельно точно - кем человек являлся, когда и где родился, гендерная принадлежность, рост и вес, а так же способности, которыми он владел. Неважно, умеет ли он их контролировать. ЦЕРН на то и ЦЕРН, что здесь таких несколько сотен, и каждого обучают контролю, развитию. За каждым наблюдают.       На втором ярусе располагаются камеры тех, чей класс был D. Dangerous. Опасный.       Не понаслышке она знает, что буквы не берутся с бухты-барахты и люди, отмеченные ими, зачастую оправдывают свое значение.       Это место мало походит на жилую комнату. Белоснежные стены, кафельный пол, потрескавшийся местами. Из стен торчат металлические крюки, на которые вешаются цепи. Эти цепи сдерживают сейчас человека, закованного в септиниевые наручники и ножные оковы, не дающие ему двигаться более, чем на три метра. Стоит подойти ближе к двери, и одна из цепей с громким лязгом натягивается, заставляя человека отойти назад к стене во избежание попытки бегства.       Кожа парня бледная, он практически сливается со стеной. Футболка и штаны ему явно велики, и давно потеряли свой презентабельный светло-коричневый цвет.       Он тихо шепчет слова, а в углу за каждым движением внимательно следит камера. Наблюдатели фиксируют каждый его шаг, изучают поведение, привычки, которые могли появиться здесь в следствие долгого заключения.       Он похож на небезызвестную собаку русского учёного Ивана Петровича Павлова. Каждую неделю ему прививают новый условный рефлекс, пытаясь понять, почему объект всё ещё так долго держится и не сходит с ума, не ломается, как другие обитатели второго яруса сектора физических способностей.       Эсмиде вздрагивает во сне и подушка летит на пол. Она не замечает подобной оплошности, потому что спит. Только тогда, когда ей становится по-настоящему неуютно, подкладывает под голову свернутый плед, который не понадобился по прямому назначению этой теплой июньской ночью.       На смену одному сну приходит другой, затем он сменяется третьим, потом четвёртым, и всё это смешивается в мешанину действ и слов, которые упрямо приходят в голову, хотя она их совсем не слышит.       Это был танец на столе. В меру притягательный, в меру сексуальный. Девушка лет пятнадцати одета лишь в тонкие кружевные трусики бежевого цвета, а её верхняя половина лица скрыта полупрозрачной вуалью цвета прокисшей малины. Она плавно двигает руками над своей головой, будто перебирая потоки воздуха своими тонкими изящными пальцами.       Это был танец на столе. Приятный, чувственный.       На кожаном кресле, закинув ногу на ногу, сидит мужчина. Когда-то на нём был изысканный костюм, но теперь остались только брюки и глупо повязанный на голове бант из галстука. Рубашка и пиджак давно валяются на полу за своей ненадобностью. Всё, что сейчас нужно, чтобы его маленькая леди сейчас танцевала перед ним, и не переставала этого делать. Она похожа на тонкую фарфоровую куколку из заводной шкатулки. Заводишь подобную вещицу ключиком и миниатюрная девочка начинает танцевать, радовать глаз своими движениями под незатейливую музыку колокольчиков.       Больше всего мужчина боится, что его фарфоровую куколку отнимут. Сломают, как сломали десятки подобных прелестниц в этом ужасном заведении. Уже целый год его одолевали мысли, что он поступает неправильно. Неправильно по отношению ко всем - к месту работы, к сослуживцам, к подчинённым. К его маленькой леди. Он не знает, какое решение должен принять в итоге. Ведь именно только по его слову маленькая леди ещё жива, избежала выброса в утиль, как бесполезная, никчемная вещь, провалившая самое ответственное задание, какое ей только могли здесь дать.       Музыка в магнитофоне сменяется, и девушка плавно сползает со стола на пол. Её походка тихая, неслышная. Она похожа на кошку, готовая к прыжку.       Пара простейших движений и кружевные трусики летят в сторону ширмы, которая непонятно зачем здесь установлена. В строгой обстановке рабочего кабинета эта вещь смотрится здесь диковинно, не к месту. Впрочем, она легко может сказать это про себя, ведь она точно такая же вещь, как эта китайская ширма с цветами гибискуса.       Она стоит почти полностью нагая. Почти, потому что исключение здесь составляет вуаль, которую она не снимает, оставляет, как некий таинственный символ. Тонкие браслеты на хрупких ногах тихо звенят, когда она приближается к мужчине уже вплотную, останавливаясь аккурат между его ног. Он берет её за руку и резким движением притягивает к себе, заставляя маленькую леди упасть на него сверху. Девушка прижимается обнаженной грудью к нему. Она осторожно балансирует на одной ноге, согнув в колене другую. Металлический браслет слабо блестит в свете настольной лампы. ***       Эсмиде проснулась, когда едва начало светать. От неудобного положения на жестком диване ныли ребра, а перед глазами стояла туманная поволока с быстрыми, мимолетными воспоминаниями прошедших снов, которые ей снились сегодня. Сны напоминали кошмары, нет, они и были ими, за исключением того, что главную роль в них играла не она, а кто-то другой. Эсмиде всего лишь сторонний наблюдатель чужих воспоминаний, которые ей почему-то решили показать. Это могло быть слишком личным, но там не было ничего такого, что нельзя было видеть просто так. Конечно, сон с танцующей девушкой на столе был пикантного содержания, но чем больше Эсмиде просыпалась, тем быстрее стирались из памяти эти "чужие" воспоминания, оставляя лишь жалкие крупицы ярких картин на подсознании. Не зря учёные постоянно твердят, что человек после пробуждения помнит только десять процентов от того, что ему довелось увидеть. - Чёрт, - Эсмиде устало тёрла затекшую от неудобного положения руку.       Время на электронных часах показывало половину седьмого утра. Всюду стоит тишина, не слышно даже птиц и насекомых.       Девушка встала с дивана и, убрав плед обратно в тумбочку, вышла из игровой комнаты в коридор. В столовой тихо, но это не значит, что там пусто. Эльзен наверняка уже хозяйничал на кухне, подготавливая завтрак на всю проживающую здесь ораву. При упоминании о его кулинарных шедеврах в желудке заурчало. ***       Ближе к девяти утра интернат стал просыпаться, и здание наполнилось гомоном подростковых голосов, наперебой кричащих, спорящих друг с другом. Новый день начался.       Мавис сидела на подоконнике, ела мороженое и болтала босыми ногами. Сегодня на девушке легкое голубое платье из шелка с желтыми цветами.       Мавис Кэмбелл очень любит воскресные дни. Воскресенье это день, когда нет никаких забот. Ты ничего не делаешь, можешь заниматься своими делами, а главное - не слушать дурацкие нравоучения монашек и не терпеть заунывную проповедь местного священника, который приходил к ним в приют каждую неделю.       Воскресенье это самый лучший день недели. Во всяком случае, для Кэмбелл точно.       За девочками из младшего класса уже приехали родители, и теперь они все были сейчас в кабинете директрисы Эванс. Зная особенности детей, к родителям были требования не меньше, даже куда серьезней. Нельзя допустить, чтобы они попали в загребущие руки Центра. Благо, что мисс Эванс всегда могла прочитать, что на уме у людей, и знала, что с её юными воспитанницами всё будет в полном порядке.       Слабо постукивая тростью при ходьбе, к Мавис приближался Эльзен Корадо. На мужчине надет поварской фартук, а рукава светло-зеленой рубашки закатаны по локоть. За ухом торчит карандаш красного цвета. - Наконец-то я тебя нашёл.       Мавис кивнула головой в знак приветствия, зачерпывая ложечкой клубничное мороженое. Корадо неодобрительно посмотрел на стаканчик десерта в её руках. Она могла испортить перед завтраком аппетит. Но уж кому-кому, а ей бесполезно твердить об этом. Мужчина слишком хорошо знал девушку и необычные вкусовые принадлежности. Она и колбасу с молоком ест вприкуску. И сладкие творожные булочки с солеными помидорами. Перечислять можно долго. - А Генри где? В учебном корпусе? - Не-а, - Мавис отрицательно машет головой, отчего заплетённые в два хвостика волосы двигаются в такт движения, - с самого вечера заперся в комнате, и не выходит оттуда. - Вот блин, - Эльзен задумчиво почесал подбородок. Стоило ему поднять руку чуть выше, как пальцы зацепляются за карандаш за его ухом, - ладно, потом сам загляну.       Повар хотел было уйти, но остановился. - Кстати, ты не могла бы зайти в игровую комнату, посмотреть, нет ли там кого? - Эльзен прячет карандаш в заднем кармане брюк.       Кэмбелл облизала ложку и поставила пустой стаканчик на подоконник, стыдливо прикрыв тот тонкой занавеской. - Хорошо.       Эльзен двинулся в сторону в медицинского кабинета мисс Бланка.       Стоило повару скрыться за углом, как Мавис ловко спрыгнула с окна и быстрым шагом пошла к лестнице. Она быстро спустилась вниз, съехав по перилам.       Девушка только собралась завернуть в сторону общей игровой комнаты, как две сильные мужские руки резко её схватили. Кэмбелл не стала резко сопротивляться или брыкаться, позволяя нести себя вперед до комнаты, где позже и отпустили. Таким подобным образом могли обращаться только два человека во всём интернате. Собственно говоря, эти люди сейчас и стояли позади Мавис, нахально улыбаясь.       Это были два высоких парня-близнеца. Их схожесть была настолько поразительной, что поставь их друг напротив друга, невольно подумаешь, что один из них зеркало. Черные растрепанные волосы, беспечный вид и зелёные глаза с карими крапинками у каждого. Они даже одеваться старались одинаково, и если ты не живешь в интернате больше трёх лет, то вряд ли у тебя получится различить их с первого раза. Их настоящие имена не знал никто, но все звали их Фобос и Деймос. Страх и Ужас по-гречески. Внешне симпатичные парни, но с тягой к нелегальным приколам и жестоким шуточкам. Очень часто под их розыгрыши попадал Эльзен. Давно здесь ходили слухи, что вся их вражда началась с того дня, как Эльзен впервые появился в интернате много лет назад. Подростки сразу же начали задевать инвалида, а он в свою очередь отвечал им тем же. Хотя на самом деле настоящую их историю почти никто не знал, но вражду так просто не устранить даже спустя столько лет. - О, вы уже вернулись, - Мавис была на целых полторы головы ниже этих двоих, поэтому смотрела снизу вверх на ухмыляющихся Фобоса и Деймоса. На самом деле, обоим парням было по двадцать пять лет, но функцию они выполняли для интерната не менее важную. Они служили шпионами вне его стен, и тщательно просматривали территорию Денвера и окрестных городов на предмет обнаружения агентов Центра Единого Развивающего Наблюдения. Их общая способность позволяла это легко делать.       Фобос (или это был Деймос?) протянул руку и потрепал Мавис по светлым волосам. - Куд-да вы от нас-с все д-денетес-сь, - всё таки это был Фобос. Его отличало от брата то, что он немного заикался. Деймос же просто много и нецензурно выражался. Тот стоял, сложив руки под грудью. Из кармана фиолетовой толстовки торчала бутылка с острым чилийским соусом.       Кэмбелл хихикнула. Будучи немного младше, она часто проводила время с другими парнями в интернате. Вместе они бесились, носились по интернату и проделывали лёгкие шуточки друг над другом. Над Генри же такого нельзя было сотворить, ибо мужчина быстро пресекал все попытки подобных действий в свою сторону, и вообще был редкостным занудой. Хотя с ним было по-своему интересно. - Вы давно здесь? - Ночью приехали, - фыркнул Деймос, - чё, как у вас тут?       Мавис вкратце поведала им о том, что теперь у них в интернате пополнение в виде двух людей - нового мужчины-преподавателя и девушки лет восемнадцати. Фобос слушал заинтересованно, изредка отвлекаясь на едкие комментарии Деймоса. Если присмотреться более внимательней, то можно было понять, что главным заводилой в их паре был именно он. Фобос обладал более мягким характером, и в отличие от брата, не собирался устраивать хаос вселенского масштаба вокруг. - П-понятн-но.       По глазам Деймоса понятно, что он уже продумывал грандиозную шуточку над новыми людьми, и если никто не помешает ему, то все сложится идеально. Был, конечно, еще Генри, но зачастую он просто не вмешивался в дела близнецов, пресекая их розыгрыши только тогда, когда они были направлены на самого Миллера. Заместителя директрисы невозможно было на чем-либо подловить. - Ладно, у нас еще полно грёбанных дел, - Деймос засунул бутылку с соусом поглубже в карман и поманил брата за собой. Фобос улыбнулся и последовал за ним следом. Кажется, сегодня Эльзену нужно быть предельно осторожным при готовке.