Обратная сторона Луны

Ветер в этой части атлантики часто северный и холодный, порывистый. Удивительно, как при таком климате на острове растительность, впрочем, не исключено, что в этом замешан тот же источник или магия. Ковен полностью себя обеспечивает себя продуктами. Всего островов в этом архипелаге четыре: один жилой, один отдан под плантации полей и часть леса, чуть меньший для скота и разведения животных, а на четвёртом, самом дальнем, расположены спортивные поля, арена и трибуны. Со слов местных, раньше там укрощали драконов, конечно, до тех пор, пока охоту на них не запретили, как и самих драконов. Ковен был самодостаточен настолько, насколько это вообще могло быть возможным. Порой у меня создавалось чёткое впечатление, что однажды, давным-давно кто-то из древних просто решил отказаться от прочего мира и скрыться, создав отдельный уголок для себя и своего будущего. И хоть история говорит, что раскол границы островов был случайным, но я в это верила мало. Либо ошибка была намеренной, но хорошо скрытой случайными обстоятельствами, либо человек удачно воспользовался подвернувшейся возможностью уйти в тень мира. Во всяком случае, этот мир успешно существовал сотни лет, и мне нравилась эта уединённость. Мне нравилась комната в гостевом доме, высеченном в чёрной гранитной скале, мне нравился маленький узкий балкон, на который вела двустворчатая дверь, которую я никогда не закрывала. Мне нравились порывы ветра, путающего занавески и шепчущего мне на своём языке. Мне нравилось, что духи здесь были ближе и громче, чем в прошлом мире. Мне нравилось сидеть на балконе в легкой одежде, дышать и копить силу духов, мне нравилось, как ветер словно проходит сквозь, выметая всё лишнее. Обскуру внутри меня было страшно. Я чувствовала, как он ёжится, сбивается где-то внутри, как коты забиваются в угол, как он ощеривается, когда я начинаю чувствовать духов рядом и пытаюсь открыться им. Сложно было одновременно удерживать его, мечущегося внутри в попытке вырваться, и пытаться впустить в себя духов. Со временем у меня появился страх, что пока я держу в себе это чудовище, я не смогу контролировать других духов. Но потом я каждый раз вспоминала, как всё случилось, и каждый раз мне хотелось разбить голову об стену. Только такой идиот, как я, мог додуматься войти в единение со сгустком энергии, не имеющем отдельной души, а только слепки того, что он успел запомнить от носителя. Я медитировала. Много. Настолько много, что под конец каникул стала выходить из комнаты только на ужин, совершенно отдалившись от ребят и заставляя их считать, что я обижена на Нотта. Возможно, оно бы и было так, не живи мы в таком мире, где проблемы принято решать не компромиссом, а уничтожением источника. Маги — жестокая раса. Маги истребляют опасных существ, маги убивают детей, в которых зарождаются обскуры, маги презирают тех, кто слабее них, маги растят своих детей расчётливыми и жестокими. Маги взрослеют раньше — совершеннолетие у них наступает в семнадцать, но морально они взрослеют быстрее. Они отправляют детей в закрытые школы, запирая их в отдельной экосистеме, где дети борются за собственное положение и с малых лет строят свою иерархию. Место, похожее на реальный мир со своей властью и обязанностями, с законами и уклонениями от них, с наказаниями и поощрениями. Там нельзя прийти со школы домой и выплакаться в подушку, нельзя пожаловаться матери на то, что тебя обижают, нельзя запереться в комнате, притвориться больным и пересидеть дома экстремум своих проблем. Каждая твоя эмоция на виду. Ты спишь со всеми, ешь со всеми, учишься со всеми. Тебя найдут на Астрономической башне, в общую спальню зайдут, тебя заметят в коридоре или во внутреннем дворе, тебя убьют по ошибке, даже если ты запрёшься в туалете, чтобы выплакаться. Там даже в пустых коридорах на тебя смотрят портреты, а весь внутренний двор на виду из окон. Ты можешь рискнуть и выбраться в лес, но тебя либо покалечат там, либо выловят потом и выпишут наказание. В школе невозможно остаться в гарантированном одиночестве, поэтому здесь я наслаждалась этой возможностью настолько, насколько в принципе было позволительно. И даже первого сентября я тянула время, просидев с полуночи на балконе, слушая ветер и шум океана. Сон не шёл, бессонница гложила меня всю последнюю неделю, как и пропавший аппетит, но в этом приходилось притворствовать и есть по инерции вместе со всеми. Но в этом были и свои плюсы. Кажется, за эти недели я стала немного сильнее. *** Зелье для меня подготовили заранее, и втолкнули открытую колбу в руки сразу, стоило мне пройти аппарацию. Горькая и пряная, как будто в зелье смешали землю, корни сельдерея и картофельные очистки. Но несмотря на отвратный вкус, тошноту сняло, словно рукой, и головокружение отступило. Слабость, впрочем, никуда не ушла, оставаясь со мной тяжестью в ногах и заторможенными движениями. Люди на платформе были какими-то непривычно нервными, спешно сажая детей на поезда и после беглых прощаний с оглядкой по сторонам аппарируя. В прошлом году проводы детей затягивались, на них было приятно и тоскливо смотреть, чувствовалось нежелание расставаться, но в этот раз… Что-то было не так. Оглянувшись, я заметила в отдалении от вагонов, у самых стен, людей в одинаковой одежде. Мне никогда не приходилось сталкиваться со стражами правопорядка по эту сторону мира, но в этот момент я была уверена: это они. Две дюжины мрачных суровых людей в форменной тёмной одежде, некоторые, кто был более статным и с острыми взглядами, были в багровых мантиях. — Впервые видишь авроров, Лавгуд? Нотт снова проявляет себя так, что хочется от неожиданности его ударить или хотя бы послать к чёрту. Я не заметила, как он подошёл, разглядывая людей, и была слишком шокирована в тот момент, чтобы отреагировать как-то иначе кроме взгляда. — Чего я не знаю? — хмыкнула я, прищурившись. В уединённом мире тех островов я и забыла о газетах и новостях большого мира, только пара писем от отца пришли из двух разных концов планеты. Отписавшись мне из Кентукки, он отправился на Кейптаун ловить какой-то особенный вид пингвинов и планировал пробыть там до декабря, чтобы сразу оттуда встретить меня на рождественские каникулы и провести их где-нибудь в тёплых странах. Папа был замечательным, любящим, но увлечённым трудоголиком. Возможно, так повлияла на него жизнь, может, этим он спасался от грусти в душе, да и как его судить, когда дочь девять месяцев из десяти находится вдалеке и способна разве что писать письма? Я бы не выдержала находиться в пустом доме, где потеряла близкого человека, и поэтому понимаю его до конца. Он прав. Я поступила бы так же. — Из Азкабана сбежал преступник, — откликнулся Малфой, вмешавшийся в наш разговор. Его сведённые к переносице брови выдали недовольство и некоторую настороженность. — Отец поэтому запретил мне возвращаться домой до Рождества. Это… мой родственник. Догадка или, скорее, воспоминание, царапало сознание, но мне не удавалось уловить эту мысль. — Да, моя мама решила так же, — поддержал Блейз, — у Теодора было безопаснее всего, туда не попадёт чужой. Я нахмурилась, переводя взгляд с одного на другого и не понимая, почему один сбежавший преступник заставил напрячься две влиятельные семьи Британии. И почему этот побег так всколыхнул всю остальную страну, заставив авроров сторожить перрон Хогвартс-экспресса. Что заставило так контролировать именно школьников? — Он что, педофил? — предположила я, высказав сомнения и не понимая, отчего такой резонанс. — Ну… тот кто детьми увлечён. Парни сначала скривились в непонимании, а после коротко рассмеялись. — Педо… кто? Знаешь, Лавгуд, иногда у меня такое чувство, что ты из другого мира, — покачал головой Малфой, как-то странно усмехнувшись. — Впервые видишь авроров, не знаешь о Сириусе Блэке, говоришь какие-то незнакомые слова. Я прикусила губу, но следующая фраза уже Теодора заставила меня облегчённо расслабиться. — Просто Лу́на с луны свалилась. Нахмурившись, я слабо толкнула его плечом, проходя в вагон и демонстративно не оглядываясь, пока поднималась по короткому трапу. Вещи домовики доставили сразу в купе, нам оставалось доставить самих себя и отправиться в свою школьную экосистему. Я нашла взглядом свободное купе — в этот раз хотелось уединения, а не общего вагона, — и заняла место у окна, оставив дверь приоткрытой, потому что знала, что Блейз и Драко уже идут следом, пока Нотт прощается с провожающим нас боевиком своего ковена. Мистера Нотта я не видела с того самого разговора, да и по правде, видеть его не хотелось. Знала только, что он всецело занят реабилитацией дочери, отправившись с ней в Швейцарию к какому-то известному колдомедику, отказавшемуся покидать свою больницу. Взобравшись с ногами на сидение, я выложила на столик книжку по чарам, сохранённую специально для этой поездки, и приготовила в кармане мелочь на сладости. Тележка должна будет проехать минут через двадцать после отправления. Я специально выбрала самый первый с головы поезда вагон, чтобы попасть на полный выбор одной из первых. И не прогадала. — Не боишься растолстеть? — с сомнением протянул Блейз, когда я закупилась и выложила все сладости на столик перед собой. — Нет, мне не грозит, — отмахнулась я в ответ. Первым делом я взялась за шоколадные котелки, очень похожие на фондан, который мы с папой пробовали в штатах. Такой же шоколадный кекс с тягучей, почти жидкой начинкой. Бутылка колы, которую Седрик — храни господь его душу — отправил мне ещё в августе совой, с шипением открылась, и я с наслаждением запила сладость ещё большей сладостью. — Что это за чёрная шипящая вода? — нахмурился Драко. — Впервые вижу. Это зелье? — добавил Нотт. — Это кола. Маггловская газировка. Можете попробовать, она вкусная, — протянув им бутылку, я призывно чуть махнула рукой. Малфой пренебрёг после слова «маггловская», Нотт же вытащил из сумки термос и, скрутив крышку, протянул её как стакан. А после смешно зажмурился, когда пузырьки ударили в нос. — Колется. Но похоже на шампанское. — Это безалкогольное. — Жаль. — Нотт, тебе тринадцать. — Четырнадцать. — Но ты на третьем курсе. — Я пропустил один год. — Мне кстати тоже почти четырнадцать, — вмешался в разборки Забини, с равнодушным видом отрывая лапки шоколадной лягушке. — В ноябре будет. Кажется, по взглядам обернувшихся меня и Нотта он прочёл что-то одинаковое. И если так, что это было нечто вроде «тебя никто не спрашивал». Но Блейз в ответ только рассмеялся, слизывая с губ растаявший шоколад. — Это не отменяет того, что алкоголь для тебя — плохая идея, — покончив с шоколадным котлом, я протянула руку к сахарному перу и откусила его кончик. — Тебе вообще двенадцать, — он закатил глаза, нагло отламывая почти половину пера и скручивая его между пальцев, чтобы закинуть в рот почти сахарным шариком. — Откуда ты вообще знаешь, что такое шампанское? Я на мгновение замерла, задумавшись. Действительно, откуда… как будто всю жизнь помнила. Но в ответ только отмахнулась, зло щёлкнув его остатком пера по вновь протянутой руке. — Отбираешь сладости у детей, Нотт? — Забочусь о твоей фигуре. — Как ты уже сказал, мне двенадцать. Моей фигуре ещё года три можно не беспокоиться. — Ты видела Миллисенту? Она бы с тобой поспорила, — и, воспользовавшись замешательством, он выхватил остаток пера у меня из пальцев. Я поджала губы, достав круглый леденец на палочке. На языке крутилось какое-то другое слово, но я не могла его вспомнить. Облизнув его, я его за щёку так, что торчала только тонкая деревянная палочка. Стало прохладно, но я не обратила на это внимания. — Интересно, какое тебе вообще дело до моей фигуры, Нотт? — Ты меня провоцируешь, Лавгуд. — На что? Он не ответил — наклонился ко мне, перегнувшись через стол, потянулся рукой и, ухватившись за палочку, потянул на себя. Я попыталась только сжать конфету и дёрнуть головой, неосознанно вступая в эту смешную игру, но круглый леденец легко выскочил, заставив меня раздражённо щёлкнуть зубами. А потом в купе резко погас свет и заскрипели тормоза. Но это сейчас заботило меня в последнюю очередь, как минимум потому, что...