Обратная сторона Луны

Равнодушие — это искусство. Чёртово тяжёлое, неподъёмное искусство, которое я пыталась освоить всю следующую неделю после этого разговора. Дни проходили вяло, тягуче, скучно. На улице становилось всё холоднее, приближались годовые контрольные, я притворилась, что ушла с головой в учёбу, незаметно линяя из замка к озеру под предлогом медитации и на обратном пути обязательно проходя мимо логова Бродяги. Он всё ещё держал оборону. Сегодня в наказание за вредность я принесла ему овсянку. От вида принесённой каши пёс скривился и отвернулся. Я продолжала свою осаду, демонстрируя стоическое спокойствие в вопросах терпения. В его берлоге, ставшей местом наших встреч, не было одежды и одного из пледов — я не сдержала довольной улыбки и встретилась взглядом с собакой. Сидела на корточках посреди леса и улыбалась собаке. Овсянка в тарелке парила, быстро остывая. — Она вкуснее, пока горячая, — как бы невзначай проговорила я, намекая, что неплохо было бы начать есть. Пёс опустил мученический взгляд на тарелку. — Не кривляйся, она с мёдом. Сладкая. Тяжелый вздох был очень человеческим. Я поднялась, упираясь ладонями в колени — чтобы не околеть на берегу, я после медитаций стала снова заниматься. Как раз столбики старой пристани чуть в стороне от ближайшего берега подходили для этого. И мотивации хватало: в минус десять падать на лёд или в воду кажется совсем неприятной идеей. Я бы назвала это основной проблемой Хогвартса. В замке из всего спорта только ходьба по ста сорока двум лестницам и разминка для рук в библиотеке, пока носишь книги от стеллажа к столику и обратно. Очень многие к зиме начинали набирать вес, как барсуки перед спячкой — если ранней осенью и поздней весной можно было вдоволь гулять на территории замка, то с наступлением холодов мир за стенами становился слишком враждебным. И школьники, как мыши в норах, сидели и ели. На меня смотрели как на сумасшедшую, когда я выходила за границы внутреннего дворика, но мне не привыкать. В конце концов, второй причиной моего паломничества к озеру был поиск уединения без риска столкновения с парнями. С обоими. Мокрый нос ткнулся мне в руку, выдергивая из вороха сумбурных мыслей. Бродяга доел и подпихнул к моим ногам скомканный лист бумаги. Я приподняла брови, не веря в удачу, и прямо на месте развернула. Тот самый, что я оставила ему почти две недели назад. Кажется, то же чувствовали древние полководцы, когда под их осадой сдавались крепости. И крепость по имени Сириус Блэк кривым почерком просила меня добыть волшебную палочку из неплодового дерева и с жилой дракона в сердцевине. — Отдельная благодарность за конкретику, — я не сдержалась от комментария, бросив взгляд на слишком серьёзного пса, и начала читать дальше. И следующий пункт заставил меня нервно улыбнуться и удивиться ещё сильнее. Готовность принести клятву неразглашения? Мистер Блэк долго терпел и теперь, похоже, решил играть сразу ва-банк. — Хорошо, я дам. Но только после вас, когда вы поклянётесь в том, что не навредите мне. В конце концов, с палочкой у вас всегда будет возможность сразу стереть мне память. Пёс фыркнул, но как-то одобрительно. Я посмотрела на него. Мы оба кивнули друг другу так, будто мысленно пожали руки, скрепляя договор. Лёд тронулся, Нораину. Вечером школьная сова улетела в почтовое отделение с письмом, у которого было длинное витиеватое назначение для отправки в Чили, буквально на другой конец этой планеты. Оно шло бы до конца школьного года минимум, если бы маги не научились переправлять почту порталами — только недавно я читала об этом в старой книге по истории магического быта, датированной концом девятнадцатого века, которую сняли с факультатива. Жаль, предмет был бы полезным. Особенно для магглокровых волшебников и пришельцев. Впрочем, не мне об этом судить. Наверное.

***

К третьей неделе ежедневных прогулок я стала проще воспринимать холод и устойчивее балансировать на пристани, что не всегда спасало меня от падения в воду. Хорошо, что там было достаточно мелко и мне удавалось быстро выбраться обратно на берег. Но как стимул холодная вода работала просто великолепно. Всё чаще посещали мысли на лето снова напроситься в Махотокоро, но желание побыть подольше с отцом перевешивало стремление учиться. Хотя, если по правде, решение было правда сложным, слишком желанными были оба варианта. Я всё ещё тренировалась исключительно на духах природы — без страховки сенсея при попытке подчинить местного призрака велик риск пришествия рыцаря серебряного века в теле тщедушной школьницы. Но я всё чаще засматривалась на призраков, беспечно бороздящих воздух над столами во время еды. — Ты выглядишь так, будто хочешь на обед не пудинг, а гриффиндорского призрака. Как, впрочем, засмотрелась сейчас. В ответ на замечание Нотта я закатила глаза, отворачиваясь от кавалерии призраков на призрачных лошадях. — Меня интересовала збруя на третьей по счёту лошади. — Ты смотрела конкретно на всадника, Лавгуд. Снова Лавгуд. Я не сдержала усмешки, отмечая вновь образовавшуюся между нами дистанцию. Это было похоже на первые фигуры некоторых бальных танцев — отступ, шаг навстречу, касание, снова отступ. — Тебе то какое дело, Нотт? — намеренно выделяя обращение по фамилии, я устало прикрыла веки и взяла в руку вилку. — За тобой интересно наблюдать. Он пожимает плечами, я не глядя втыкаю вилку ровно в середину стейка так, что железо тихо звякает об тарелку. В школе никто не задумывался, что металл даёт еде не самый приятный привкус, или это чувствую только я? — Куда ты пропадаешь каждый день? — Общаюсь с преступником, купаюсь в озере, говорю с ветром. — Ты умеешь быть серьёзной? Я поднимаю бифштекс на вилке и откусываю прямо с неё, начисто игнорируя весь этикет, стоящий для слизерина в святой троице поведения. Смотрю прямо на Нотта, приподняв одну бровь и демонстративно пережёвывая откушенное мясо. — Я умею быть прямолинейной. Он фыркает и хмурит брови, но взгляд выдаёт то, что заставляет фыркнуть уже меня: Нотту моё представление явно понравилось. Он поправляет манжеты белой рубашки и смотрит на меня с весёлой издёвкой во взгляде, ожидая продолжения. Но спикировавшая на стол сова нарушает все планы на диалог, бестактно роняя мне на колени коробку. Хочется отдельно поблагодарить папу, что не стал присылать палочку в длинной узкой коробке, в которой её тут же бы заподозрили. Как и за то, что не стал задавать вопросов. В увесистой коробке явно есть что-то ещё. Мы пришли в середине обеда — от слова «мы», применённого к Нотту, меня запоздало покоробило — и сейчас зал был полупустым. Старшая половина студентов поела в перерыве между занятиями, младшая же в большинстве своём сейчас беспробудно спит дневным сном, намереваясь прийти к самому окончанию трапезы. Поэтому, всё ещё сидя вполоборота к Нотту, я спокойно распаковала посылку. В коротком письме папа писал, что экспедиция подходит к концу, но не слишком успешна, что в чили много тропических фруктов в этот сезон и что на рождественские каникулы он планирует забрать меня ближе к экватору, чтобы напитать витамином солнца и реабилитировать после школы с драккловыми дементорами. И ни слова про палочку. Улыбаясь, я сложила письмо в карман брюк и принялась ворошить коробку. Спелые манго, несколько авокадо, питайя, гуава, маракуя, мешочек с ягодами асаи и ещё разновидностей пять фруктов, которые я не смогла определить. Кажется, идею насытить меня витаминами папа воспринял со всей своей ответственностью. А под фруктами обнаружилась… шубка из шерсти альпаки, мягкая, как плюшевая игрушка — я тут же надела её, примеряя прямо в зале поверх джемпера, сунула руки в карманы, тут же утонув в них, и… нащупала палочку. Зачарованные карманы, раз она целиком туда влезла, да и сразу села по плечам, хотя папа меня почти полгода не видел, а я точно подросла. Обязательно напишу ему сегодня письмо. Посылка просто чудо. — Тебе идёт. На комментарий Нотта я даже не стала фыркать, не теряя с лица улыбки. — Я знаю, — с педантичностью запаковав коробку обратно, теперь я с уверенностью её уменьшила чарами и положила в другой карман шубки. Теперь можно сразу пойти к озеру, не заглядывая в подземелья. Идея возникла спонтанно и я не успела её как следует обдумать и отмести, когда уже произнесла вслух: — Если хочешь, можешь пойти со мной. — К преступнику? — насмешливо тянет Нотт. — Нет, к озеру, у преступника я сегодня уже была после завтрака. Нотт смотрит на меня, и я по взгляду вижу, что именно в этот момент он не знает, кого из нас двоих считать идиотом: меня, говорящую бред с полной серьёзностью, или его, сомневающегося в том, что это точно бред. Но поднимается, накидывает мантию и идёт следом. Я снова улыбаюсь. Мне нравится ставить его в неловкое положение. Но когда мы через пять минут, привычно о чём-то переругиваясь, вместе выходим из школы во двор, где я успеваю шагнуть в сторону от идущего навстречу, но врезаюсь в не успевшего это заметить Нотта, который ловит меня и как будто обнимает, а перед нами вкопанным на мгновение замирает Седрик, в неловком положении оказываюсь уже я. Ему хватает выдержки вернуть лицо уже в следующую секунду, кивнуть с приветственной, чуть усталой улыбкой. — Там сегодня ветренно, — Седрик как будто намеренно жестом старшего брата поправляет мне распахнутый воротник и коротко вскидывает ладонь, тут же прощаясь и продолжая путь к школе. Где-то над моим ухом слышится недоброжелательный хмык Нотта, и я, опомнившись, тут же отлепляюсь от него, с детской ворчливостью снова расправляя ставший слишком узким воротник. — Я закалённая, — бормочу вслед, сворачивая на протоптанную мной же тропинку к пристани. — И вообще я умею договариваться с этим ветром. — Полагаю, его это не волнует, — не сдерживает комментария Нотт, следуя за мной на критически близком расстоянии. — Я заметила, что парней вообще редко что волнует касательно моего мнения. Я недобросовестно трачу магию бестолку, чтобы порывом ветра сбить шапку с макушки почти скрывшегося за поворотом Седрика, но то ли рука подводит, то ли нервы не к месту в использовании кидо, но мои усилия только дёргают помпон на шапке. — Промахнулась. Следующий порыв ветра от широкого жеста руки удачно впечатывает прямо в самодовольное аристократичное лицо Нотта горсть свежего снега. — Теперь — нет. Он снова хмыкает, оставляя реплику без ответа. Проводит ладонью по лицу, стирая подтаявшие от тепла кожи снежинки, и усмехается так, что мне снова хочется ему вмазать. Поднявшийся ветер поднимает вокруг нас облако снежных крошек — духи смеются над моей локальной истерикой. До пристани — хвала небу — доходим молча. Только снег скрипит под ногами. Идя первой, я успеваю успокоиться, воображая, что иду одна, а Нотт давно вмёрз в ближайший сугроб и остался там до весны. Я успеваю снять шубу и сапоги, когда он всё же подаёт голос. — Ты серьёзно будешь купаться? Шок в его интонации мне определённо нравится. — Если не повезёт, — я безучастно пожимаю плечами и прохожу по пристани, оставляя на снегу следы поверх своей вчерашней дорожки. Короткий прыжок, длинный шаг, разворот, прыжок — и замираю на деревянном столбике посреди едва покрывшейся тончайшей коркой льда воды. Там же, рядом со столбиком, торчит из неё и моя палка — нашла отличную ветку и умело её преобразила, чтобы хоть немного походила на бо, которого мне не хватало с Японии. — Ты шутишь… — оторопело отзывается Нотт, выбегая на оставшуюся дощатую дорожку на пристани. Я складываю пальцами свободной руки простую печать. — Смотри внимательно, Нотт, ты больше никогда такого не увидишь. Духи природы шепчутся, шевелят воду вокруг, нет, я не подчиняю, я договариваюсь. Маленькие камушки поднимаются со дна — мокрые, гладкие, размером с половину ладони, и… И нападают. Я с готовностью встречаю первые камни размашистым движением палки, отбивая в сторону. Второй, третий. Шаг назад, опора на столбик, удар, разворот, прыжок. Спонтанное желание покрасоваться заставляет меня нарушить правило аскетичности, и я прогибаюсь в мостике назад, опираясь свободной рукой на столбик, чтобы оттолкнуться от него и прыгнуть на второй. Нотт присвистывает, духи тоже оценили: на этот раз в меня летят овации сразу три камня, и, восстанавливая равновесие, я уклоняюсь от одного, отбивая два других одним движением. Но последний по кривой траектории успешно попадает Нотту прямиком по скуле. Хочется провалиться со стыда под землю или хотя бы под воду, но Теодор делает это за меня. Он, пошатнувшись от удара или скорее запоздало реагируя на него, заваливается назад, падая с досок, и лёд под его спиной мгновенно трескается. Скаля нервную улыбку, я в несколько прыжков перехожу на те доски и, опустившись на колени, тяну руку — да, там не глубоко, но с непривычки выбираться по каменистому берегу в ледяной воде сложно. — Хватайся, я тебя вытяну. Стоит отдать ему должное — Нотт не только не утонул, но и поднялся на ноги. Из рассечённой скулы, где тонкая кожа лопнула от удара, тонкой струйкой бежит кровь. И всё-таки он усмехается. — Просто признайся, что это и было твоей целью, — растянутые в улыбке губы уже почти лиловые. — Должен признать, это было красиво. — Я не буду оправдываться. Ты всё равно мне не веришь, — ворчу я, продолжая тянуть руку. — Ну же, ты заболеешь. Холодная ладонь касается моей руки, он перехватывает руку чуть выше запястья и я уже готова его тянуть вверх, когда… — Да наплевать. … когда он рывком дёргает меня на себя, и я падаю к нему в воду, успевая удержать равновесие и не шлёпнуться полностью, только ноги до середины бедра мочу. Желание утопить Нотта растёт в обратной пропорциональности со стремлением извиниться за неловкую ситуацию. А ему хоть бы что — стоит в воде, вся одежда мокрая насквозь, и смеётся. — Теодор Нотт, ты придурок. Где-то за моей спиной духи покидают камушки и те с плеском падают в воду, словно поддавшись общему настроению. Интересно, если попросить Нораину, он сможет покусать этого идиота? Стуча зубами, я набросила на тонкую корку льда холодящее кидо, и оперлась руками на ставший толстым лёд, подпрыгивая и выбираясь на него, чтобы спокойно дойти до берега и своей шубы. Мстительным жестом сняла кидо, возвращая клочку берега его прежний вид, и Нотту следом пришлось пробираться, поскальзываясь по дну. Согревающие чары, шуба. Мокрая ткань, даже согретой, не потеряла влаги и быстро остывает на морозе. Я укуталась и поспешила к замку, только один раз обернувшись на Нотта — тот только добрался до берега и всё ещё с весёлой улыбкой смотрел на меня. Кровь со скулы уже коснулась шеи. Закралось стойкое подозрение, что этим камнем я случайно повредила что-то в его голове.

***

А тем же вечером, лёжа на койке в больничном крыле и дожидаясь порции бодроперцового от мадам Помфри, я оказалась вынуждена провести целую ночь в одном лазарете с попавшим туда же Ноттом. Кажется, пар из ушей у меня шёл не только от лечебного зелья.