***
Хана с криком проснулась, и попыталась нашарить меч, только потом осознавая, что проку от ее деревяшки никакого, да и зачем ей меч — она не понимала. Этот сон… этот странный сон повторялся, как только она засыпала, и каждый раз Хана просыпалась с криком и ужасом. Она не понимала, что пугает ее больше — кровавая сцена или то, что она откровенно наслаждалась этим? Со смерти бабушки прошла неделя. Хана провела Хонцуя, выдержала Касоу и все — одна. Родственников, помимо бабушки, у нее не было. Правда, все это время рядом был Зараки, но так как Зараки видела только Хана, она старалась не замечать его, и даже не вздрогнула, когда шинигами положил ей, плачущей у могилы, ладонь на плечо. Только когда обряд закончился и все знакомые бабушки и самой Ханы ушли, девушка осталась стоять у могилы, а Кенпачи топтался рядом, она обратила на него внимание. — Чтобы ты знала, все прошло хорошо, — сказал он тогда. — Твоя бабушка сейчас в Обществе Душ, в хорошем районе, не бандитском — я проверял. Он поднял весь Дзюичибантай на уши, чтобы они нашли бабку. Оказалось, она переродилась не просто в хорошем районе, а в одном из аристократических, чувствовала себя прекрасно, пусть внучку не помнила, но так положено. Иккаку и Юмичика удивлялись, зачем капитану понадобилось разыскивать эту душу, но они не были бы истинными воинами Одиннадцатого, если бы оспаривали приказ тайчо. Хана все больше и больше узнавала про Общество Душ. Рассказчик из Зараки был так себе, но она почему-то понимала все то, что он пытался ей объяснить, а при словах «Йонбантай» чувствовала дрожь по всему телу, но больше истерик не было.***
Встав с постели, Хана спустила ночную сорочку с плеч, выбирая, что сегодня надеть. Учиться она еще не могла, но должна была работать, чтобы оплачивать учебу. Стать медиком хотелось до дрожи в коленках, Хана не знала, почему ее это так привлекает. — Йо! Хана подпрыгнула на месте — она так и не привыкла к внезапным появлениям Кенпачи. Сегодня он впервые заявился в ее спальню, которую Куросава не далее как вчера перенесла вниз — спать там, где она с замиранием сердца ждала зова больной бабушки, было неуютно и больно. Но ладно, если бы Зараки просто появился — Хана же стояла полностью обнаженная! Разозлившись, она повернулась к нему лицом, не прикрываясь руками — стыдно не было. Была только ярость и желание разрезать Кенпачи напополам, как Хана разрезала людей в том сне. Зараки не ожидал такой реакции, но довольно осклабился, окидывая плотоядным взглядом тело девушки. Хана рассердилась еще сильнее, в бешенстве заскрипела зубами и сжала кулаки, но не ударила — она пыталась бить капитана уже раз сто, но причиняла боль только самой себе, а тот продолжал скалиться. Зараза. — Убирайся, — сказала Хана тоном Ячиру, поворачиваясь к нему спиной. — Совсем или на кухню? — хохотнул Зараки, раскачиваясь с пятки на носок. — Ты совсем оборзел? — ласково поинтересовалась Хана тем же тоном, но уже более смахивающим на Рецу. — А ты меня прогони, — предложил ей Зараки, встав перед дверью. — Я на слабо не поведусь, — буркнула Хана, набрасывая на плечи халат и принимаясь заплетать косу. — Постой, — прервал ее Кенпачи. Прошел по комнате, встал перед Ханой и коснулся ее волос. По телу девушки пробежала стайка мурашек, но Зараки стал заплетать ей косу не на затылке, как всегда делала Хана, а на груди, так, что волосы закрыли ключицы, и коса упала в ложбинку между грудей. Стоит отдать Зараки должное: он даже не касался ее кожи. Девушка сжалась в комочек, но, поняв, что вреда ей не причинят, расслабилась и перестала чувствовать стыд. — Вот так, — сказал Кенпачи, любуясь творением своих рук. Куросава оттолкнула бога смерти и уставилась на себя в зеркало. В сердце что-то больно кольнуло, как будто она смотрела на фотографию давно умершего дорогого человека. Эта прическа шла ей так, как не шла никакая другая. — Ух ты, — сказала Хана. — Ладно, иди на кухню. Я сделаю нам кофе. В последнее время Кенпачи стал страстным поклонником этого напитка, которого в Готее-13 отродясь не было.***
Хана пришла на кухню полностью одетой, но Зараки помнил, как она выглядела обнаженной, и не мог не пялиться на девушку, представляя себе ее упругое юное тело. Если об Унохане Ячиру руконгайский мальчишка не мог даже мечтать, понимая, что она никогда не воспримет его в сексуальном плане, то Куросава Хана была обычным человеком с человеческими потребностями. Кенпачи давно решил, что они обязаны переспать, но пока не нашел предлога. Совершать над девчонкой насилие было бы подлостью, особенно после смерти ее бабушки, так что надо было, чтобы она сама захотела. Тут Зараки иллюзий не питал — он не смазливый красавчик вроде Кучики и не обаятельный кавалер, как нынешний сотайчо. Общаться с девушками капитан Дзюичибантая не умел. Ухаживать за ними — тем более. Придется учиться. — Зараки, — Хана поставила перед ним самую большую, что у нее была, чашку с кофе и села напротив, взяв свою чашку. — Нам надо поговорить. — М-м-м, — отозвался Кенпачи, прихлебывая напиток. — Мне… снится сон. Во сне я убиваю. Держу меч и отрубаю людям руки, ноги, головы… и везде кровь. И во сне я… хочу этого. Во сне я от этого… счастлива. Ты говорил мне тогда о цикле перерождений. Расскажи мне правду, Зараки. Я… переродилась? Кенпачи закашлялся, подавившись кофе, но пришел в себя прежде, чем Хана бросилась хлопать его по спине. Он знал, что этот разговор должен был состояться, пытался его оттянуть, потому что понял, что если Хана узнает, кем была, то захочет знать и то, кто ее убил. — Когда-то очень давно я был влюблен в женщину, — начал Зараки, сжимая в руках чашку. — Женщину, которая была капитаном того отряда, который сейчас возглавляю я. Она была капитаном Йонбантая. А до этого — кровожадной преступницей, опустошающей районы Руконгая. Я встретил ее, когда был совсем мальчишкой. Мы сражались. Это она оставила мне шрам, — он ткнул пальцем себе в лицо. — А потом она отреклась от битв, стала лучшим медиком во всем Готее и спасла множество жизней, я думаю, еще больше, чем отняла. Но когда на Готей напали квинси… Помнишь, кто это — квинси? В общем, тогда она… погибла. — Как ее звали? — выдавила Хана. — Сначала — Унохана Ячиру, а потом — Унохана Рецу. — Ее убил квинси? — Нет, — глухо ответил Кенпачи. — Кто убил ее? — подняла свои небесно-синие глаза Хана. — Я, — выдохнул Зараки и так сильно сжал чашку, что она разлетелась у него в руках, раня пальцы, обжигая ладони горячим содержимым, пачкая белоснежную скатерть кофе и кровью… — Ты убил ее? — в голосе — не осуждение, изумление. — Я оказался сильнее. Я умолял ее не умирать. Она могла вылечить себя… но она не стала этого делать. Она умерла у меня на руках. А теперь… она делает мне кофе, — прошептал Зараки, чувствуя, как хочет завыть волком, как тогда, когда в его объятиях рассыпалась на осколки самая любимая на свете женщина. Уронив голову на стол, Зараки застонал. Теперь Хана вряд ли захочет его видеть — и будет права. Кому интересно заводить отношения со своим убийцей? На его плечо легла тонкая ладошка. — Ты до сих пор страдаешь? — спросила Хана. — Я до сих пор ее люблю, — сказал Кенпачи, поднимая на нее взгляд. Девушка вскинулась и наконец-то покраснела, как помидор. Кинулась к шкафчикам, достала йод. — Надо обработать твои руки, — непререкаемым тоном заявила Хана, занимаясь порезами на ладонях Зараки, но перестала тут же, как он вырвал у нее руки и притянул к себе за плечи, касаясь губами ее губ. Хана сначала пыталась вырваться, но поняла, что у нее не получится, а потом ей даже понравилось целоваться — грубо и страстно, проникая языком в рот бога смерти, чувствуя, как его язык исследует ее рот, беззастенчиво переплетаясь с ее языком, углубляя поцелуй… Зараки прекратил целовать ее и довольно улыбнулся — не застонала от боли или отвращения, а отвечала ему. Отвечала! Покрасневшая Хана поправила косу на груди. — Ты в курсе, что это мой первый поцелуй? — спокойно спросила она. У Зараки отвисла челюсть. Такая красавица, и что, у нее парня не было? — Я не хотела заводить отношения. Меня это не интересовало, — пояснила Хана, прочитав вопрос на лице Кенпачи. — Тогда почему целовала меня? — буркнул он, отводя глаза. — Могла бы замычать, я бы перестал. — Ну, ты же любишь ее. То есть, меня, — пожала плечами Куросава. — Черт, я на тренировку опаздываю! Зараки, приберешься тут? И скатерть замени, скатерти лежат в моей спальне в комоде на второй полке снизу. Все, я ушла! Пока Хана говорила это и выходила из дома, Зараки сидел, как пригвожденный к месту — она его что, пожалела? Она целовала его потому, что он ее любит? Не оттолкнула, потому что боялась обидеть? Стукнув кулаком по столу, капитан задышал через нос и попытался успокоиться — ему не хотелось ломать мебель Ханы. Пришлось заняться уборкой.