***
— Во-первых, женщины любят цветы, — поучительно произнес Аясегава, поднимая в воздух указательный палец. — Обычно это алые или белые розы, лилии или ромашки. Кенпачи записал в блокнотик слово «цветы» и вопросительно уставился на пятого офицера. — Во-вторых, они любят комплименты, — продолжил Юмичика. — Это что такое? — мрачно спросил капитан. Аясегава вздохнул: — Похвалы. Скажите ей, что она красивая. Даже если это не так, вы должны всегда говорить ей, что она красивая, изящная, умная, добрая и самая лучшая. Женщины любят ушами, они легко ведутся на приятные слова. «Похвалы», — накарябал Зараки в блокноте. — А что любит ваша женщина? — как бы невзначай поинтересовался Юмичика. — Все они разные. Хотя обычно женщины любят все сладкое и милое. — Моя женщина… любит фехтование, — припомнил Кенпачи. — И кофе! — воодушевленно добавил он. — Что такое «кофе»? — запутался Юмичика. — Это еда? — Напиток, — пояснил Зараки. — Она его литрами пьет. — А она любит мягкие игрушки? — Вроде тех страшных кроликов из дома Кучики? — уточнил капитан. — Ну да. — Не знаю, — Зараки схватился за голову. — Черт, я ничего о ней не знаю! Я знаю только то, что она фехтует, что любит кофе и что у нее умерла бабка! — Это плохо, — нахмурился Юмичика. — Вы должны знать больше о той, кого любите. Но знаете… алые розы почти всегда срабатывают. И конфеты. Я дам вам адрес магазина, где они продаются… то есть, я сейчас сам пойду и вам все куплю, — быстро договорил пятый офицер, зная, что даже с точной инструкцией, куда пройти, тайчо будет блуждать по Генсею минимум часа три.***
Кенпачи чувствовал себя идиотом, держа в руках все то, что вручил ему чертов павлин. Букет алых роз, коробка конфет в форме сердечка и плюшевый медвежонок. Юмичика сказал, что это беспроигрышный вариант, и внутри Зараки что-то загорелось — он ненавидел проигрывать. Он никогда не проигрывал! И здесь не проиграет! Дверь домика Ханы открылась, и его сонная владелица смерила Кенпачи устало-заспанным взглядом, опираясь плечом на косяк. — Зара-а-аки, — простонала она. — Пять утра! — Ага, — капитан посмотрел на восходящее солнце. — А что? В смысле, ты… красивая! Хана закатила глаза. — Зараки, я спать хочу. Я всю ночь конспекты изучала. Приходи часиков в десять, а лучше — в одиннадцать, ладно? Не дождавшись ответа капитана, девчонка закрыла дверь, оставив его торчать снаружи и в который раз ощущать себя глупо. Действительно, люди так рано не просыпаются. Они с Юмичикой всю ночь тренировались в комплиментах, после чего Зараки слегка тошнило, так как все эти красивые слова он должен был говорить Аясегаве, а тот, несмотря на все сплетни, все-таки был мужчиной. И — облажался. Проиграл. Рыкнув, Зараки ударил кулаком о косяк двери, но боли не ощутил. От своего идиотизма было больнее. До пробуждения Ханы Кенпачи решил провести время в ее доме. Она не стала бы его гнать — раньше не гнала, так что дзюичибантай-тайчо залез в окно, не забыв свои подарки, и постарался красиво их расставить. На столе стояла ваза, из которой пришлось выбросить засохший букет полевых цветов и поставить туда розы, рядом Зараки положил конфеты, а на диван посадил медвежонка, и принялся разбираться с кофеваркой, пытаясь в точности повторять действия Ханы. Как сильнейший и опытнейший мечник, Кенпачи умел запоминать каждое движение противника — и не только противника, благодаря векам практики, так что, в конце концов, у него получилось. Щедро добавив в напиток сахара, Зараки одним глотком осушил чашку. Покосился на коробку конфет — Ячиру-младшая давно бы съела все, даже хорошо, что она оказалась его банкаем — иначе мешалась бы. По своей дочери Кенпачи скучал, но иногда Кусаджиши была такой занозой в заднице… «Я не открою коробку», — подумал Зараки. «У меня есть сила воли!» — подумал он спустя минуту. «Ну разве что одну штучку…» — пришло в голову спустя две минуты. Спустя пять минут Кенпачи открыл коробку и съел одну конфету. Она оказалась настолько вкусной, что сильнейший попробовал другую. А потом третью… — Че-е-ерт, — простонал Зараки, глядя на пустую коробку. Пришлось срочно бежать на улицу, чтобы выкинуть улику куда-нибудь в соседний двор. Цветы и медвежонок. Достаточно. Вдруг Хана не любит сладкое?***
Он стоял напротив нее, обливаясь кровью — совсем мальчишка, лет тринадцати, не больше. Она чувствовала, как ее собственная теплая кровь стекает по груди, с тяжелым звуком капая на землю. Чувствовала, как чудовищная рана в районе горла затягивается медленнее, чем обычно, но не боялась и не злилась — она была счастлива, и причиной тому был окровавленный подросток с мечом. Их клинки снова схлестнулись, и она ощутила такое счастье, которое не передать ни словами, ни криком, ни слезами. Это было великолепное чувство. Это был настоящий бой… Хана резко распахнула глаза, схватившись за горло, но на нем не было никакой раны. И мальчишки не было. И того наслаждения схваткой — тоже. Были усталость после бессонной ночи и чувство вины перед Зараки, которого она так бесцеремонно прогнала. Хана села на кровати, сладко потягиваясь. Быстро накинула халат, хотя на ней была пижама, сунула ноги в тапочки и побрела на кухню. Сегодня у нее был выходной, можно позволить себе просто почитать или посидеть в интернете, отвлечься от всех кошмаров и скорби по дорогой покойнице… На кухне с виноватым видом сидел Зараки. Хана поймала себя на том, что рада его видеть, и удивилась этому чувству — какого черта она рада этому огромному бесцеремонному чучелу? Чучело посмотрело на нее с такой собачьей преданностью, что Куросава не смогла не улыбнуться. — Хана, ты… красивая, — повторил Кенпачи. Девушка вспомнила про воронье гнездо на своей голове и синяки под глазами, и тихонько рассмеялась. — Спасибо. Ой, розы? — с восхищением выговорила она. Зараки встал из-за стола, взял вазу и протянул ее Хане. — Прошу принять это в знак… в знак… черт, как там павлин говорил? Просто бери! — буркнул капитан, и Хана взяла вазу, вдыхая аромат цветов. — Спасибо, — снова сказала она, и тут заметила медвежонка на диване. Опустив вазу на стол, девушка присела рядом с игрушкой и спрятала лицо в плюшевом мехе — она плакала. На этот раз не из-за видений прошлой жизни или скорби по бабушке — на этот раз Хана была тронута до глубины души. В последний раз она получала подарки два года назад, когда бабушка была еще здорова, не знала о страшном диагнозе и жизнь была счастливой. С тех пор даже в Белый день Хана не получала ни конфет, ни внимания. Парни считали ее пугающей, и на ее курсе молодых людей было очень мало… И тут — такая нежная забота. Он же пять часов торчал на ее кухне, чтобы дождаться и вручить подарки! Кенпачи застыл соляной статуей. О такой реакции Юмичика ничего не говорил. — Хана, — он кинулся к ней, неловко гладя растрепанные черные волосы. — Я сделал что-то не так? Тебе больно? Ты расстроилась? Ты не любишь медведей? Так и знал, что надо было брать зайца! — В-все хорошо, — Хана утерла слезы тыльной стороной ладони и подняла лицо на Зараки, улыбаясь ему такой счастливой улыбкой, что тот снова остолбенел. Женщины… — Тогда почему ты плачешь? — проворчал капитан. — Я просто… тронута. И счастлива. И благодарна. И… Зараки, я тебя люблю! — выпалила Хана, тут же с ужасом закрывая себе рот ладошкой — все-таки сказала.