Почти как Боги

Сбегаются люди. Гудят машины. Рыдает какая-то женщина. Куросава Хана стоит посреди дороги, не в силах сделать и шага, Кенпачи, глядя на нее безумными глазами, отпускает грузовик, срывается с места, бросается к Хане и хватает ее в охапку, поднимая на руки. Ему плевать, что люди видят, как девушка взлетает в воздух, будто бы самостоятельно, и исчезает из поля зрения. Кенпачи еще слышит возгласы удивления, прыгая на крышу многоэтажки, и только тогда опускает Хану, но все еще обнимает. Без нее он умер бы — такую пустоту во второй раз не пережить даже Сильнейшему. Просто бросился бы на клинок, вспорол себе живот, как делали это самураи в Эдо… Хана прижимается к Зараки и обжигающе молчит, цепляясь за его руки. Такая маленькая и хрупкая. Кенпачи представляет себе, как огромная хрень на колесах налетает на нее, как отлетает в сторону ее изломанное тело… Капитан наклоняется и зарывается носом в ее волосы, вдыхая аромат яблока. — Тише, тише, — невесть зачем говорит он и только тогда слышит тихие рыдания. Хана плачет, прижимаясь лицом к его груди. Она впервые так близко столкнулась с собственной смертью. Еще миг — и душа ее покинула бы тело. Это пугает девушку. Кенпачи крепко держит ее в объятиях. Он никогда не отпустит. Это на секунду успокаивает Хану, но ее все равно трясет. — Зараки, — говорит она, — Зараки… Снова и снова повторяя его имя, Хана жмется к мужчине всем телом. Кенпачи неловко гладит ее по голове. У Ханы очень мягкие и шелковистые волосы. И сама она такая мягкая и податливая, нежная и робкая у него в руках… Наклонившись еще ниже, Кенпачи касается губ Ханы своими, осторожно ее целует, пробуя на вкус. Хана не протестует, ее губы приоткрываются, впуская внутрь язык Зараки, и она робко отвечает на поцелуй, но не обнимает капитана — ее руки все еще цепляются за его косоде. — Я могла умереть, — говорит Хана, разрывая поцелуй. Кенпачи чувствует себя последней сволочью. Это ведь его вина. Если бы он не связал себя с ней… — Нам надо расстаться, Хана, — говорит Зараки, будто прыгает в ледяную воду. Хана отстраняется от него и вопросительно смотрит своими небесными глазами. — Это я виноват, что тебя едва не убила та фигня, — пытается объяснить Кенпачи, — понимаешь… Я же мертвый. А ты живая. Если ты становишься близка со мной, то связываешь себя узами со смертью. Лучше забудь меня. Живи дальше. Я уверен, что ты проживешь долго. Станешь отличным врачом. Спасешь множество жизней… Он отворачивается от Ханы, и не может не вспомнить, как когда-то, тысячу веков назад, от него отвернулись так же. Она снова уходила — но на этот раз не по своей воле. Он снова ее терял. Но Зараки не успевает уйти. Маленькая рука цепко хватает его за запястье. Хана прячет глаза, но говорит твердо: — Не уходи! У меня ведь, кроме тебя, никого нет!

***

Хана надевает его хаори, заплетает волосы на груди и становится маленькой копией Ячиру. Кенпачи смотрит, как она берет меч — деревянный, но в ее руках кажущийся настоящим, смертоносным оружием. Они пришли в додзё, так как Хану успокаивало фехтование. Тренировочный зал вечером пустовал; они прошли сюда через окно. — Я похожа на нее? — спрашивает Хана. «До боли похожа», — думает Кенпачи, отвечает: — Да. — Ну давай же! — торопит его Куросава, поднимая меч. — Ты не сможешь сражаться со мной, — скалится Сильнейший. Даже смешно подумать, что он может скрестить мечи с девчонкой, пользуясь хотя бы сотой частью своей силы. — Не смогу, — соглашается Хана, и внезапно делает выпад. Кенпачи легко уходит от меча, прыгает назад; Хана снова атакует, он снова уклоняется. Сам атаковать ее не решается — вдруг переборщит с силой? — поэтому только уворачивается от ее ударов. Хана атакует все быстрее, все опаснее. Если сначала она метила в руки или ноги, то теперь целится в шею и глаза. Кенпачи уклоняется. Хана бьет. Маленькая копия Ячиру Уноханы… Кенпачи ловит себя на том, что ему приходится прилагать слабые, но усилия, чтобы уклониться. Ему. Зараки Кенпачи. В спарринге с обычной живой девчонкой… — Давай покажу, как надо, — говорит Кенпачи. Раньше у него не было учеников, потому что тайчо не терпел слабаков, срывался на новичках и ему проще было убить, чем объяснить человеку, как именно нужно делать. С Ханой — иначе. Ему не приходится говорить и разъяснять. Он двигается, и девушка повторяет его движения. Даже странно, что обычный человек способен на такое. Хана откровенно наслаждается происходящим. Ее глаза блестят от восторга, а лоб — от испарины, маленькая рука крепко сжимает гарду меча, и деревянный клинок так и танцует в ее руках. Она видит перед собой подростка со щербатым мечом, снова атакует его тень, чувствует теплую вязкую кровь на своих руках, атакует, уклоняется, снова атакует, ее волосы развевает ветер, она демонически смеется, чувствуя, как лезвие вспарывает ее горло, как ее клинок вонзается в мягкую плоть… Хана приходит в себя. Восхищенно встряхивается, счастливыми глазами смотрит на Кенпачи. — Спасибо! — говорит она, — это был… настоящий бой! Зараки грустно улыбается, молча о том, как звенели клинки в той пляске смерти, как на его руки хлестала кровь из разорванного горла, как клинок рассек ему лицо, стоило зазеваться на миллисекунду… — Да, — отвечает он, — это был настоящий бой. Но видит Зараки сейчас не Хану. Он видит Ячиру. Всегда такую спокойную и уверенную, сдерживающую внутреннего демона. Демона он тоже видит — у нее постоянно плясали чертики в уголках глаз. Так кого он любит: Куросаву Хану или Унохану Ячиру? Кенпачи понимает, что запутался. Он протягивает руку и расплетает волосы Ханы. Смолянистым дождем они рассыпаются по ее плечам, накрытым белоснежным хаори. — Ты такая красивая, — говорит Зараки первой из Сильнейших. — Зараки, — окликает его Хана, — а если я умру, я… попаду в Руконгай? Это было бы лучшим выходом. Но Кенпачи не хочет, чтобы его женщина платила такую цену за возможность быть рядом с ним. Не так. — И думать не смей! — рявкает он тем голосом, от которого дрожали поджилки даже у Иккаку, но Хана и глазом не ведет — стоит перед ним, маленькая и решительная. — Нет, ты сам подумай! Что я теряю? Самый близкий для меня человек — это ты! У меня… больше нет семьи, нет друзей, даже кошки нет! Меня здесь ничего не держит! — Я тебе запрещаю, — беспомощно говорит Кенпачи. — Я же связана с тобой узами смерти… — шепчет девушка. — Хана, — Зараки сглатывает, понимая, что должен это сказать. Иначе не получится. Иначе он будет мерзавцем, погубившим невинную душу, — Хана, я ошибался. Я люблю не тебя. Я любил, люблю и всегда буду любить Унохану Ячиру. Прости. Он поворачивается и убегает, забыв свое хаори на плечах Ханы. Не оборачивается ни разу. Кенпачи впервые сжигает мосты, и ему больно уже в третий раз — больно не физически, к физической боли он привык — у Кенпачи болит душа. Хана стоит на пороге додзё. Снимает с себя хаори — единственное напоминание о капитане дзюичибантая, вдыхает запах дыма и крови, впитавшийся в ткань. Зарывается лицом в хаори и опускается на колени. Она знает, что делать. Но ей надо решиться.