Почти как Боги

Материализовавшись в самом дальнем районе Руконгая, Хана с облегчением выдохнула. Она не чувствовала здесь Пустых, но зато тут обреталось множество душ плюс, и это не могло не радовать, потому что живот Ячиру сводило от голода — может, у них нашлась бы еда. Обернувшись, девушка увидела какой-то трактир, вокруг которого собралась толпа мужчин самого бандитского вида. Хана подошла к ним, чтобы пройти мимо, но один из головорезов схватил ее за плечо: — Эй, детка, куда намылилась? А поздороваться? Хана только сейчас поняла, что одета лишь в нижнее кимоно. Ее щеки залил румянец — они приняли ее за проститутку! — Я не собираюсь с вами здороваться, — ровно ответила Ячиру и резким движением сбросила руку незадачливого кавалера с плеча, заодно обнажая меч. Впрочем, вид оружия мужчин не испугал, и они тоже повыхватывали какие-то ножи, медленно окружая Хану. «Мне придется драться насмерть, — осознала девушка, — нет… я хочу этого!» Она подобралась, как пантера перед прыжком, не спеша нападать первой, давая противникам шанс одуматься и отступить, но они даже не сомневались в том, что зарвавшуюся девку необходимо проучить. Хана улыбнулась. О, злосчастная шайка неизвестных, нарвавшаяся на Ячиру в дурном настроении! Первый, кто решился напасть на нее — тот самый, что хватал за плечо — лишился головы. Клинок Миназуки рассек шейные позвонки, как нож разрезает масло, и голова с выпученными глазами и открытым ртом покатилась по земле с противным хлюпаньем, а тело, брызжа фонтаном крови из разрубленной шеи, медленно завалилось на колени. — Ячиру! Это Ячиру! — завопил один из разбойников, указывая на нее пальцем, — ребята, драпаем! Но у них не было ни единого шанса. Клинок Ханы пел песню смерти — она легко догоняла медлительных руконгайцев и рубила, рубила, рубила, пока вся земля вокруг трактира не окрасилась в багряный цвет. В воздухе повисла тошнотворная вонь: нескольким мужчинам Ячиру вспорола животы, обнажив содержимое кишок. Она стояла посреди трупов, и чувствовала то же самое, что в своих снах — удовольствие. Непередаваемое упоение кровью и смертью. И никакого страха, хотя Хана впервые убивала людей. Она так и не зашла в трактир, сообразив, что Зараки будет ее искать, поэтому отправилась туда, где сделать это ему будет крайне затруднительно — в Токио.

***

Люди не видели Хану. Она скиталась по городу до самого вечера, никем не замеченная, и решила заночевать в парке на лавочке, благо, погода стояла не просто теплая, а жаркая. От крови девушка отмылась в фонтане, новую одежду попросту украла из магазина, как и упаковку булочек с мясом, которые с большим аппетитом съела. «Кем я стала?» — думала Ячиру, сидя на лавочке и обнимая колени, — «трусиха, убийца и воровка!» Впрочем, долго по этому поводу она не терзалась — очень хотелось спать. Кое-как постаравшись найти удобное положение на твердой скамье, Хана смежила веки.

***

Исане прятала улыбку, глядя на то, как изысканно Юмичика пьет чай. Держит чашку так элегантно, отставив мизинец, медленно подносит к губам, вдыхая аромат напитка, и так же медленно делает глоток, наслаждаясь процессом. На его фоне тайчо чувствовала себя последней деревенщиной, и поэтому просто взяла одну конфету, но не стала ее жевать, боясь, что будет чавкать, и спрятала лакомство за щеку. «Какой же он все-таки красивый», — думала Исане, любуясь своим гостем. Конфета медленно таяла во рту, оставляя на языке яркий привкус пралине. Наверное, у губ Юмичики такой же вкус… …стоп! О чем она думает? Какие губы? Он просто нанес ей визит вежливости — и только, а она тут уже напридумывала. Стыдно-то как! — Исане-сан, почему вы не пьете чай? — спросил Аясегава, и капитан поперхнулась конфетой, закашлялась, сгибаясь пополам. Юмичика испуганно бросился к девушке и похлопал ее по спине. Котецу откашлялась, и резким движением обняла юношу. Она сидела, а он стоял, так что разница в их росте не была заметна, и вскоре Исане поливала косоде Юмичики слезами, а он растерянно гладил ее по голове. — Исане-сан, что с вами? Перестаньте, перестаньте, пожалуйста, — просил Аясегава, перебирая светлые волосы девушки, — пожалуйста, Исане-сан… — Я… Я… Это из-за меня! Ячиру-сан пропала из-за меня! — поделилась капитан своим страхом, пряча зареванное лицо на груди офицера. — Что вы, Исане-сан! Да Хана-сан осталась жива благодаря вам! Если бы не вы, — Юмичика покачивал ее в своих объятиях, как ребенка, — как я и говорил, вы — превосходный врач, Котецу-тайчо. — А еще… еще… — прорыдала Исане, — я влюбилась! И замерла, перестав даже дышать, слыша только удары своего сердца. Ну вот… сказала. Идиотка! Юмичика, впрочем, отреагировал спокойно: — И в кого же? «В тебя!» — хотелось закричать Исане, но она, скрепя сердце, ответила первое, что пришло ей в голову: — В Мадараме-фукутайчо. — В Иккаку? — искренне удивился Аясегава, — ну… я думаю, он не так и плох, только… не знаю, как он отреагирует. Он ведь на самом деле очень стеснительный, девушками не особо интересуется… то есть, вы не подумайте, что с ним что-то не так! С ним все так! Просто его больше битвы интересуют. И алкоголь. А так он хороший. Очень надежный и добрый. — Только не говорите ему, пожалуйста, — попросила Котецу, отрываясь от груди Юмичики и не смея смотреть ему в лицо, чувствуя, как ее щеки и уши заливает румянец. — Не бойтесь, не скажу, — заверил ее офицер, — а знаете, он ведь заметил, что вы ходите грустная! Еще сказал мне, мол, зайди к Котецу-тайчо, поговори с ней… Аясегава осекся, увидев лицо Исане. — Юмичика-сан, так вот почему вы зашли… — прошептала тайчо с совершенно несвойственной ей злостью, — потому что Мадараме-сан сказал? А своей головы у вас нет? Вы делаете только то, что говорит вам Мадараме-сан?! Не понимая, почему Исане так разгневалась, Юмичика отскочил в сторону, и случайно задел ее чашку с нетронутым чаем. Посудина покачнулась, хлюпнула жидкостью на разбросанные бумаги, прокатилась по столу и с укоризненным звоном разлетелась на кусочки. — Отчеты! — ахнула Исане, на миг забыв о том, что сердита. — Ох, простите, Котецу-тайчо! — засуетился офицер, — я сейчас все уберу… — Нет! — рявкнула капитан, вспоминая свою обиду, — лучше уйдите! Просто уйдите! Я не просила вас жалеть меня… и конфеты свои заберите — я не ем сладкого! Юмичика разбирался в интонациях. Он послушно схватил початую коробку конфет и поспешил ретироваться. Исане присела на корточки, чтобы собрать осколки своей любимой чашки, подаренной еще Уноханой-тайчо, но вместо этого закрыла лицо руками и снова расплакалась. Какая же она глупая! А Унохана-тайчо никогда бы так не ошиблась… Унохана-тайчо не подавилась бы этой самой дурацкой на свете конфетой… не расплакалась бы на людях… не соврала бы так нелепо… и не влюбилась бы в офицера Дзюичибантая. Но Уноханы-тайчо нет. Есть она, Котецу-тайчо, и именно ей придется отвечать за свою глупость.