Двое в темноте

— Знаешь, Том любил вставать рано, так рано, что порой его не было дома уже до рассвета… — Я булькнула в кружку, припоминая своё желание привязать его к кровати, чтобы он не будил меня с радостным лицом и не вытаскивал из тёплой кровати спозаранку. — Он был художником и любил рисовать рассветы, мог долго сидеть, созерцать рассвет, фотографировать его, снимать на видео, а только потом рисовать. Меня это так утомляло… особенно вставать до рассвета. Мой вздох разнёсся по комнате. Я заглянула в кружку, она снова была пуста, раз в пятый как минимум. — А Марина вообще, мне порой казалось, не спала… мы оба гоняли на мотоциклах. И представляешь, гонки кончаются, отдых с друзьями, время за полночь, мы, уставшие, возвращаемся и падаем на кровать дома, проходит пара-тройка часов, и что? — Мэтт сидел передо мной в позе лотоса и разводил руками, — она встаёт и идёт на балкон делать йогу. Потому что пора вставать и не важно, что мы легли так поздно… как меня это злило. Я всегда любил поспать, а тут… — Ага, и ещё он делал такое лицо типа, ну что ты злишься, это же так нормаааааально вставать в пять утра. — Да-да, будто не понимает, что сон самое ценное, что есть у нас в жизни. — И еда. — И мотоциклы. — И любовь, пожалуй. — Да, наверное… — Знаешь, сто лет не пила кофе… Том всегда так меня смотрел, когда я говорила о кофе, будто я помои обсуждала на приёме у королевы. Он считал, что оно разрушает организм, поэтому он пил только травяной чай его бабушки. Вкусно, конечно, но нифига не бодрит, если ты полночи не спал. — Да уж… Марина предпочитала зелёный чай, признаюсь, он если хороший, неплохо прочищает мозг, но все равно ничто не сравнится со вкусом кофе, этим бархатистыми нотками. — И аромат такой… — я застонала, падая на подушки. — Да, а аромат свежесмолотого кофе? — О да… у моего отца есть деревянная кофемолка, ты знаешь, как она пахнет после стольких лет? — Думаю афигенно. — Не то слово… обожала в детстве её нюхать. — Да, я думаю, что нет ничего плохого в чаях, но они не заменят кофе. — Верно-верно. Ничто не заменит кофе. Мы помолчали, каждый вспоминая что-то ещё. Но сквозь толпы воспоминаний, которые гудели в голове, перебивая друг друга, крича, чтобы я поведала о них Мэтту, пробивалась одна интересная мысль: у нас с ним было куда больше общего, а вот Тому и Марине было бы интересно познакомиться друг с другом. Интересная была бы встреча. Жаль, что этого никогда не случится. Даже странно, что я сначала я посчитала Мэтта при нашей первой встрече таким тупым быдлом, а сейчас я вижу в нем человека с израненной душой, телом, своими чувствами и переживаниями. У меня такое ощущение, словно мы долго знакомы. И этот день, уже подходивший к концу, сблизил нас больше, чем если бы мы были знакомы годами. День был посвящён говорению, мы выговаривались, вытаскивая из себя свои обиды, гнев на любимых, рассказывая смешные истории и придурковатые случаи из жизни, приоткрывая завесу наших душ. И поражаясь… я была поражена, что этот парень, разивший алкоголем, каждый час маявшийся от желания покурить, иногда сдерживающийся, иногда нет, варящий прекрасный кофе, умеющий ездить на мотоцикле, увешанный тату и пирсингами в самых разных местах, обладал тонкой душой, разбирался в искусстве, мог отличить одного художника от другого, собирал книги о живописи и фанател от Леонардо да Винчи. Как я могла такое даже предположить? Мои стереотипы не вмещают настолько объёмную личность. И да, он не похож на «нормальных» парней, но он нормальнее всех, кого я знала. Я лежала на подушках, разглядывая украдкой его задумчивую позу, когда он о чём-то думал или вспоминал, заметила я, Мэтт трогал нижнюю губу, оттягивал её, дёргал, скручивал. Это было так забавно. Сейчас не могла его оценивать, просто я собирала факты о нем в такую большую папку с грифом «Досье на Мэтта». Просто голые безоценочные факты. Их было много, они были неожиданными, горькими, иногда не очень приятными, но я искреннее старалась держать свой вектор восприятия в норме, не ударятся в отвращение к нему и не восхищаться им. Просто принять его таким как есть, со всех сторон. Как если ты обходишь скульптуру, смотришь на неё снизу, сверху, справа и слева, подмечаешь детали, читаешь об авторе, ты относишься к скульптуре никак, ты просто её созерцаешь, вот и я старалась также. Смотреть на него как человека, ни хорошего и ни плохого, потому что все люди, и я в том числе, совершают разные поступки под влиянием разных обстоятельств и эмоций. И все люди поровну состоят из недостатков и достоинств, главное принять обе стороны человека. — Ещё меня всегда бесило, что когда я готовил, она никогда не доедала… — Вдруг произнёс Мэтт, в его голосе звучала неприкрытая боль. — Почему меня раздражал человек, которого я любил? Да я за неё бы жизнь отдал… Он судорожно выдохнул, закрывая лицо руками. Я поднялась с подушек, и подползла на коленях к нему и порывисто обняла, Мэтт часто дышал, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. — Почему?.. мне так жаль… — Я думаю, что все любимые нас в чём-то раздражают, потому что мы разные… мы не одинаковые, а злость или раздражение — это лишь показатель, что мы такие непохожие. Реакция на это… — В тот день я не успел ей сказать… — тихий сдавленный шёпот, пробуждающий мурашки по всему телу, — я не успел ей сказать, как она мне дорога… — Она это знала, — слезы скатились из моих глаз, тот день встал и перед моими глазами, я взяла его голову в свои руки и заглянула ему в покрасневшие глаза. — Они оба знали. Знали, что мы их любили, и чтобы мы не говорили им до этого… они знают… что мы любили их… так сильно любили. Мэтт молчал, глядя мне глаза. — Да… ты права… мне каждый раз так стыдно, мне все говорят, что, наверное, Марине ужасно видеть меня страдающим, опускающимся все ниже без неё. Что она хотела бы, чтобы я был счастлив… Он сжал губы, немного покачиваясь. Как горе может сломить такого человека, как он? Как сильно он любил её? Что теперь его так корёжит? Впрочем, чем я лучше? — Как будто мне от этого станет легче… что он ещё и там страдает… — фыркнула я. Рука сама потянулась к его волосам. Такие шелковистые, мягкие… Провела вниз, остановилась на шее, я наклонилась к нему, касаясь его лба своим и заглядывая в тёмные бездонные глаза. — Я думаю… нет, я знаю, что мы сможем. И ты, и я. Мы справимся…, но ты прав, наши слезы надо вылить, выговорится, как мы сегодня, разделить это на двоих. Эта история должна быть окончена… Мэтт поражённо замер, уставившись на меня. — Не забыть. Закончить. — Поправилась я. — Я бы хотела с любовью вспоминать о Томе постоянно, как если бы он просто уехал жить в другую страну. Я скучаю по нему, зная, что мы не встретимся, но помню лучшее и продолжаю идти дальше. Ты показал мне, что я могу так сделать… Он молчал, все также глядя мне в глаза. — А это не будет предательством? — Вряд ли… мы же помним их, любим, холим и лелеем наши воспоминания, верно? Но мы не можем перманентно жить в горе, это неправильно… Я думаю, они и правда будут расстроены, что мы всю свою жизнь посвятим тому, что будем оплакивать их. Представь, ты умираешь в 84 года… — Почему именно в 84? — Не знаю, не придирайся к словам, — я кинула на Мэтта грозный взгляд, — так вот… ты умираешь, прилетаешь в белом одеянии на небеса и встречаешь там Марину, что она тебе скажет, наблюдая за тобой все эти 84 года… — Не 84, а всего 62. — Чегой-то? — Ну мне уже есть 22… — Ой, не перебивай, а! — Огрызнулась я, замечая улыбку на тонких губах, — так вот… что она скажет, когда видела все эти годы, как ты сидел и рыдал, и рыдал о её смерти? — Ну… — Мэтт все же отодвинулся от меня и задумался, его рука потянулась к губе, и он коснулся её. Я улыбнулась, мне нравился этот жест, хотя и сама не смогла бы объяснить почему… — Наверное, если там нет кухонь, то увечья от сковороды мне не грозят, а так бы она кричала, что я придурок и убить меня мало за такое. Я фыркнула, а потом расхохоталась, представляя, как Мэтт в белом одеянии, подхватывая юбки, убегает от девушки. Когда я закончила смеяться, заметила тёплый взгляд Мэтта на себе и смутилась. — Как она выглядела? — Марина? — Да… — У меня есть фото на телефоне, показать? — Да, давай, — пока Мэтт ходил за телефоном, оставшимся в куртке на вешалке, я смотрела как полоска света окончательно угасла на ковре, погружая в полумрак комнату. Шторы мы так и не раскрыли за весь день, довольствуясь вот этими крохами света, пробирающимися в комнату. Все-таки осень поразительное время года, вот только-только комната была наполнена светом и теплом, прошло полчаса и уже вечер. Мэтт вернулся и плюхнулся рядом, убирая длинные волосы с глаз, свет телефона резко очертил его лицо, пока он лазил в галерее. — Вот, держи. Это мы на рок-концерте с ней. Я взяла в руки телефон и удивлённо замерла. По его рассказам я рисовала в голове образ утончённой девушки с изящными чертами лица, но не такой… определённо нет. Я едва сдержала нервный смешок, он был бы сейчас неуместен. Однако мои стереотипы… им пора собирать вещи, я уже устала удивляться. Но я бы ни за что не поверила, что Марина выглядит именно так. Или не поверила бы, что тот человек, которого мне описывали — она. На фото девушка стояла, обернувшись в три четверти к зрителю, она была в гигантском светлом свитере, в момент кадра она подняла руку, касаясь нижней губы и оттягивая её вниз, так что видны белые зубки и милые выпирающие клыки. Тонкие пальцы украшены крупным серебряным кольцом с зелёным камнем. Её лицо и правда было утончённым и красивым, как я и предполагала, голубые глаза словно светились счастьем и азартом, на правой ноздре была серёжка-колечко, между аккуратных бровей была приклеена стразинка в виде капли. Но не это меня поразило, а то что у неё были дреды… Лицо обрамляли несколько африканских косичек, а основная масса волос была заплетена в дреды и связана в хвост куском какой-то зеленоватой ткани, наверное, шарфом. Вообще она была красивой и такой… как бы сказал мой преподаватель по искусству, аутентичной. Самой собой. — Молчишь… удивлена, да? — В темноте комнаты погас экран, и я была рада, что шторы сдвинуты, и моё лицо не видно. Раздался тихий смех Мэтта. — Удивлена, — призналась я. — Я… я не привыкла к такой красоте… Прозвучало как-то ужасно двояко, я поспешила исправиться: — Я имею в виду… то есть я хотела сказать не то, что она не красивая, и это не сарказм, просто я… — Я понял, можешь не объяснять, — Я прислушалась к его голосу, злости нет и обиды тоже. Неужели понял? — Когда я увидела тебя, у меня были свои представления о том, как выглядят нормальные или красивые люди… — Да, я помню, — в его голос закралась улыбка. — А сейчас? — Я удивлена, что мои стереотипы так ограничивали меня… вы оба такие интересные и многогранные люди, с разными увлечениями и хобби, но… я бы не стала даже разговаривать с вами на улице из-за пирсинга, тату или дред. Я просто сейчас осознала, сколько я возможно потеряла возможностей встретится с потрясающими людьми… просто из-за того, что мне не нравился цвет их волос или ещё что-то такое же. Мы помолчали. Я была рада, что темно, и это признание вышло лёгким, потому что, глядя в его глаза, я не смогла бы это сказать. — Странно, что ты общаешься с Катрин, её волосы розовые. — Мэтт явно дразнил меня, пытаясь делать голос серьёзным, но в нем были смешинки, выдававшие весь настрой. — Не спрашивай, почему я с ней общаюсь, сама не знаю. Как-то само получилось… — Кстати, у неё тоже есть тату, ты в курсе? — Да… она мне его показывала. Я прикрыла глаза, ужасное тату на пятой точке. Для кого? Непонятно… зачем? «Просто потому что красиво». Мы снова замолчали. Уже поздно… комната без света, я с незнакомым парнем посреди этой комнаты, он до сих пор топлес, а я в пижаме, и время уже позднее. За окном темно… Ему, наверное, стоит уйти. Но я не хочу… Внутри всё сжалось, а я, собиравшаяся встать с пола, оцепенело прокрутила эту мысль в голове ещё раз. Что? Я не хочу, чтобы он уходил? Я не хочу оставаться одной. Я медленно выдохнула. Фуууу… просто боязнь одиночества, ничего такого. А то я уже напугалась, что в голове какие-то несанкционированные симпатии… — А что бы сказал Том? — Голос Мэтта вывел меня из-за задумчивости. — Что? — А что сказал бы Том, когда бы ты после скольких лет на земле, которые провела в слезах о нем, явилась бы на небеса? Я представила себе эту картину, отмечая, что мысли о Томе не приносили боли. Я могла думать о нем, вспоминать, мне было немного грустно, но не больно… — Он бы наклонил голову, посмотрел бы на меня своими большими печальными глазами и вздохнул. А потом бы покачал головой… Ещё бы, наверное, обнял и причитал, что мне так не стоило делать, потому что ему было так больно видеть мои слезы… Да… ему всегда больно было видеть мои слезы, он не оценил бы мой пыл потратить всю мою драгоценную жизнь, которую он так любил, на слезы по всего лишь одному человеку… — Странно все это, — наконец произнесла я, Мэтт молчал, ожидая продолжения. Плюсик в карму, обязательно. Не люблю, когда люди лезут со своим «что ты имела в виду», когда я собираюсь с мыслями для выдачи умной тирады, — я никогда не видела особой ценности в своей жизни, жила как попало, да и сейчас, наверное, живу также. Ну есть, ну нет, меня мало заботит, проживу ли я её хорошо или плохо, оставлю что-то после себя или нет, душа ли я или тело. А вот Том… он ценил свою жизнь, считал себя очень важным и бесценным. Мол раз меня сюда послали, значит, не просто так, я должен что-то сделать, что-то совершить… — И я должна заботиться о своей душе и о своём теле, потому что все это временно и, как и дом, нужно держать в порядке. — Спокойно закончил за меня Мэтт. — Да… и так странно, что их забрали туда, а не тех, кому как-то пофиг, жив он или не особо. — Потому и забрали. Может это отговорка, конечно, что смерть забирает лучших, но… они и правда там нужнее, пусть творят свою миссию и помогают уже оттуда. — Ты веришь в Бога? Вопрос повис в тишине. Мы молчали, я не хотела нарушать тишину, он видимо тоже. — Уже поздно… — неопределённо произнесла я. — Мне уйти? — спокойно осведомился Мэтт, зашуршав. Внутри полыхнуло паникой и прежде, чем я успела что-то обдумать, выпалила: — Нет. — Что? — Кажется, он был удивлён не меньше моего. Я отняла руки ото рта, мысленно ставя себе прогноз с диагнозом. — Ну там уже темно… опасно… А сама зажмурилась. Твои оправдания жалки… вот честно. Могла бы что-то и получше придумать. — Да ладно. Поверь, после последней ночки мне мало что страшно… Ужасно… просто ужасно. Именно тот факт, что я стою и жмусь тут как школьница на первом свидании. Он не твой парень, он вообще ничейный. Свой собственный. Просто скажи ему как есть и все. Нет — значит нет, не усложняй вам обоим жизнь. Ты не жалела его чувства ни разу за всё ваше знакомство, ты была честна и откровенна, так и продолжай эту добрую традицию. Я вздохнула. — Мне страшно оставаться одной… Не уходи… — Ладно…