Halloween: All Hallows Evening

Идея отправиться в руины Остагара больше не казалась Олаву такой уж удачной. Он покосился на Многорукого прикидывая, сильно ли обозлится старшой, если дать задний ход. Старшой, получивший свое прозвище за умение орудовать кинжалом с невероятной скоростью, отчего со стороны казалось, что у него рук явно поболе чем две, не менее мрачно покосился в ответ. Вероятно, ему в голову пришла та же мысль, но мешала угроза выставить себя слабаком в глазах Олава. Так они и шли, злобно зыркая друг на друга, уже жалея, что связались с этой затеей. Одно дело храбриться в таверне, доливая в запал хмельного эля, а совсем другое – брести сквозь туман по промерзлой земле. Олав махнул мечом, согнав с куста особо обнаглевшую ворону. Этих крылатых тварей было видимо-невидимо, как и сгустков вороньего дерьма под ногами. «Слушай, Многорукий, – репетировал про себя Олав. – Ну его к демонам, этот клад…». Если он вообще существует, этот клад. Тот бухой парень в таверне мог и соврать, ой мог. Чего только не расскажешь за пинту крепленого. Олав шмыгнул носом. Холод в низине стоял такой, что сводило язык. Отмахнувшись от вороны, он снова мысленно вернулся в теплую душную таверну с ее уютными запахами эля, грога, браги и мясной поджарки. Они с Многоруким как раз взяли по кувшину эля и миске поджарки, когда Многорукий углядел того парня за столиком в углу. Вроде как узнал его – Олав так толком и не понял, но Многорукий был уже почти старик – сухой, темнолицый и тощий как доска, жизнь много где его покидала, и кого только не повидал он на своем веку. «Этот парень – из серых стражей, – шепнул тогда Многорукий. – Я помню его. Я был там». Где они все были и кто такие серые стражи, Олав не особо понял, да и не стремился. Впервые за долгое время желудок получил горячую еду, а глотка – холодное питье. То, что надо. Да и какой из того пьянчуги страж, смех один. Между тем Многорукий и незнакомец быстро столковались, и Многорукий совершил нечто такое, отчего у Олава просто челюсть с недожеванным мясным обрезком отвисла: позвал подавальщицу и велел наливать пьянчуге столько, сколько он попросит. За его, Многорукого, счет. Ну надо же. Тут пьянчуга и рассказал про клад. Дескать, было при этом Остагаре ужасное сражение, много лет назад, с порождениями тьмы. И правда было, даже Олав помнил, хотя и был тогда сопливым пацаном. Сражение это было подчистую проиграно, а король Кайлан, прозванный в народе Красавчиком, был убит, как и большинство его воинов. Вот такой бесславный конец. Но про это все знают. А вот про то, что разоренная ставка командования в глубине руин так и осталась нетронутой – нет. И что в надежном месте у северной стены закопан сундук с королевским сокровищем – тоже. Сейчас-то, понятно, стена вряд ли есть, но обломки, остатки кладки – наверняка можно отыскать. Пьянчуга долго чертил что-то на многоруковой карте дрожащими пальцами. Знак, видимо, какой-то. Или ориентир. И вот теперь Многорукий время от времени доставал эту карту и сверялся с нею. Поначалу идея разжиться кладом Олаву понравилась. Кому ж не понравится возможность заполучить сундук, набитый золотом или даже, кто его знает, драгоценными каменьями. Пьянчуга упомянул, что по слухам Кайлан вез с собой свадебное подношение для будущей королевы, но, конечно, мог и соврать. Вспоминая помятое, заросшее несвежей щетиной лицо пьянчуги, его кривую усмешку, Олав был уверен, что да, соврал. В этом жутковатом месте, где туман струился по ногам, как призрачная вода, а дневной свет казался предрассветными сумерками – все происходившее в таверне обрело новый, зловещий смысл. Проклятая ворона вылетела прямо из-под ног. Олав, погруженный в мысли, оступился, упал на одно колено, хрипло выругался. В ледяном воздухе его голос зазвенел, обретя жалобную бабью нотку. Ну уж нет, решил Олав, потирая ушибленное место, с него довольно. Он открыл было рот, чтобы окликнуть Многорукого, и тут же закрыл. Многорукий исчез. Олав растерянно огляделся. Только что же шел впереди, уткнувшись в свою поганую карту, и вот… Только давешняя ворона безмолвно пялилась с куста. В любой другой раз Олав бы смекнул, что кореш попросту решил не делиться добычей, но не сейчас. Ворона издевательски закаркала. Словно накликивала. Олав вновь оглянулся. С тракта они давно сошли и двигались по разбитой каменистой тропе, когда-то бывшей ответвлением от основной дороги. Теперь, когда Многорукий исчез вместе с картой, можно было, конечно, повернуть обратно, но они шли так долго, и Олав надеялся, что сможет выйти из проклятой низины в земли банна Лорена. На самом деле, Олав сглотнул внезапно ставшей вязкой слюну; на самом деле ему до смерти не хотелось оказаться лицом к лицу с ползущим по пятам туманом. Уж лучше вперед. Олав поддернул перчатки, сжал покрепче рукоять меча и зашагал вперед, не обращая внимания на злорадный вороний гвалт за спиной. Зашагал так быстро, как только смог. Подальше от липких нитей тумана. Олав прибавил ходу. Подальше от хлопанья черных крыльев. Скорее, еще скорее, – так, чтобы сердце металось в груди, как раненый заяц. Подальше от звуков шагов за спиной. Олав побежал, поверив мгновенно и безоговорочно. Еще ребенком он слыхал байки о попутчике на старом тракте. Сначала ты слышишь шаги за спиной, а затем он идет за тобой сквозь туман, пока не загонит до смерти. Меч тянул руку, мешая бежать, и Олав отшвырнул его, не думая о том, что останется безоружным. Сталь ему не защита. Туман холодил затылок, но Олав пылал от жара, задыхался, хватая ртом морозный воздух. Ветви деревьев мстительно цепляли за руки, обвивали корнями щиколотки, пытались задержать. Во рту появился железистый привкус крови. Легкие молили о пощаде, но Олав бежал, что есть сил, потому что попутчик больше не догонял его. Он шел рядом, и ледяной ветер швырял в Олава вонь трупной гнили. Сгустившийся смрад вполз в рот, в ноздри. Заполнил кровоточащую глотку. Олав пытался вдохнуть, судорожно, до рези в груди, понимая, что если остановится – он обречен. Между деревьями забрезжил просвет, и Олав рванул вперед, в нечеловеческом усилии обогнав своего спутника, и рухнул на землю, споткнувшись об каменный выступ подъемного моста. Здесь и нашел его Многорукий, – окостеневшим, бессмысленно скалящимся в пустоту потрескавшимся ртом. На губах Олава запеклась кровавая пена, мутные мертвые глаза слепо глядели перед собой. Многорукий поморщился, уловив сильный запах испражнений. Бедняга действительно помешался от страха, но кто б осудил его за это. Пройти тракт с мертвым попутчиком, готовым сопроводить каждого на пути к своим сокровищам. Многорукий вспомнил, что узрел в белесом тумане, когда спрятался от ставшего ненужным Олава – и содрогнулся. Он пробормотал молитву и прикрыл невидящие глаза покойника золотыми монетами.