Halloween: All Hallows Evening

Головная боль дала о себе знать с самого утра. Едва открыв глаза, Каллен поморщился, почувствовав, как сдавило затылок и макушку. Плотный завтрак, решил он, – вот что поможет. Но завтрак не помог. Как не помог и обед, но затем пришлось окунуться в приятные хлопоты, которые Каллен предвкушал задолго до этого дня. Головная боль нехотя притихла, забилась в правый висок, то и дело напоминая о себе гнусным покалыванием. Наконец наступил долгожданный вечер. Эвелин уже ждала в постели. В комнате царил приятный прохладный полумрак, как раз то что нужно. – Иди ко мне… Так Каллен и поступил. Но сначала, сев на край кровати, он взял ее левую руку в свою, поцеловал и – тут его сердце почти выскочило из груди – надел на безымянный палец кольцо. Кольцо это много лет принадлежало его семье. Мужчины из рода Резерфордов дарили его своим будущим женам, и прежде Каллен даже думать не смел, что однажды оно окажется в его руках. Массивное, старинное, с крупным камнем, кольцо было маловато Эвелин, и пришлось приложить немного усилий, чтобы оно село на последнюю фалангу. Каллен выругался про себя. Но что поделать, не было у него такого опыта. Эвелин восхищенно ахнула, поднеся руку к глазам. Секундная неловкость прошла. Каллен потянулся к ее губам, и даже ноющий висок вынужден был утихнуть. * Наутро боль решила взять свое и отыграться за бурную ночь в объятиях Эвелин. Словно ревнивая жена. Каллен мечтательно улыбнулся – кстати, о женах – Эвелин уже встала, но пустующая половина постели все еще хранила запах и тепло ее тела. Он перекатился на живот и зарылся лицом в ее подушку. Как чудесно… Если бы еще не голова. За ночь боль подросла и окрепла, превратившись в острозубого злобного зверька – маленькое зубастое чудовище свило гнездо в затылке, и, вставая, Каллен даже застонал от боли. Но тут же умолк, чтобы не напугать Эвелин. После поездки на озеро, когда ему удалось изжить проклятую лириумную зависимость, это был первый случай такого странного недомогания. Каллен немного постоял, держась за стену. В голове постепенно прояснилось, но перед глазами по-прежнему висела алая пелена, отчего все окружающие предметы казались слегка размытыми и будто выцветшими. Эвелин нашлась на балконе, откуда открывался прелестный вид на окрестности. Но она не любовалась прекрасными снежными облаками, не интересовала ее и бескрайняя синева небес. Пыхтя и краснея от напряжения, Эвелин стягивала с пальца кольцо. Его, Каллена, кольцо. Кольцо сидело плотно, вероятно рука Эвелин немного отекла за ночь. Бормоча что-то вроде «вот же гадство», Эвелин сунула распухший палец в рот и попыталась стащить врезающийся в плоть символ любви и верности зубами. Молоточки бодро застучали у Каллена в затылке, размывая реальность багровым маревом. – Ч-что т-ты д-делаешь? – Каждое слово будто дырявило барабанные перепонки. – Пытаюсь снять, – Эвелин вздохнула. – Надо отдать Харритту, пусть немного расставит. У меня палец онемел. Зверек-боль в затылке запустил коготки поглубже и мерзко захихикал. – Я помогу, – медленно сказал Каллен. «Сраный кузнец не дотронется до реликвии моей семьи». Он взял протянутую ему руку. Кольцо зацепилось за вторую фалангу, налитый кровью палец выглядел пугающе. – Не так! – вскрикнула Эвелин, когда Каллен вцепился в платиновый ободок и дернул что есть сил. – Проклятье! Каллен, мне же больно! И мне больно, подумал Каллен, продолжая упрямо тянуть. Палец хрустнул. Эвелин истошно закричала, пытаясь отнять руку. Ее визг вошел в мозг Каллена, словно лезвие кинжала; зверек в голове остервенело заметался. Левая рука Эвелин вспыхнула ослепительной зеленью. Каллен отшатнулся, не выпуская ее ладони. Жар метки плавил сомкнутые пальцы, и если боль в голове была мучительна, то боль тающей плоти – невыносима. – Прекрати это, сейчас же, – прохрипел Каллен. Магия. Магия это зло. Разум Каллена зашатался, как тогда, много лет назад в Кинлохе. Правый глаз полуослеп и наполнился обжигающей влагой. Преодолев оцепенение, Каллен рванул кинжал из-за плеча Эвелин. Тяжелое изогнутое лезвие перерубило тонкое запястье, как прутик. Эвелин завыла, как зверь, протяжно, на одной ноте. Огонь метки погас, россыпь кровавых брызг изукрасила ее лицо причудливым узором. Сейчас она была похожа на одну из этих эльфийских дикарок в Священных равнинах. Каллен сдавленно хихикнул, и тут же пожалел об этом. Каждое движение отдавалось в висках сводящей с ума болью. Каждый звук рвал на части. А Эвелин все визжала и визжала, как одержимая. Да, точно, как одержимая. Человек не способен издавать такие кошмарные вопли. – Замолчи, демон, – прошептал Каллен, холодея от ужаса. – Замолчи. Он был слишком слаб, чтобы сражаться. Каллен застонал, нанеся первый удар по беззащитной шее Эвелин, с уродливыми, вздувшимися от крика синими венами. Он знал, что причиняет ей боль, но остановиться уже не мог. Отделенная от туловища голова прокатилась мимо него, перевалилась через порожек и исчезла в комнате. И стало тихо. По-настоящему блаженно тихо. Каллен осел на пол и умиротворенно прислонился затылком к каменной стене. Прохладный ветерок нежно обдувал обожженную ладонь. Снизу раздался топот ног, затем нетерпеливый стук. «Словно весь блядский Скайхолд столпился у дверей», – с тоской подумал Каллен, скрючившись от нового приступа пульсирующей боли. Ощущения были такие, словно неистовый головной зверек доел мозги и принялся точить череп. – Кудряш! Эй, Кудряш! – надрывался Варрик. – Что там у вас случилось? Я поднимаюсь. – Цветик? – присоединился к нему глубокий голос Вивьен. – Не хочу показаться невежливой, но… А вот это было уже интересно. «Я вам не Кудряш, – холодно подумал Каллен, поднимаясь и пошатываясь. – Я вам не мать-вашу-Цветик». Он закашлялся, сплюнув тягучий розовый сгусток. Пол и так весь залит кровью, поэтому – плевать. Да, точно. Каллен ухмыльнулся. Как это раньше до него не дошло: плевать на них всех – назойливых визгливых ублюдков. Он прошел через комнату, не заботясь о том, чтобы прикрыть наготу. Взял меч, – такой успокаивающе-увесистый, с гладким бритвенно-острым лезвием. Оружие легло в ладонь так, словно было ее частью. Подобрал голову Эвелин. Хорошо, что она темноволосая, – кровь смотрится не так неопрятно – пожалуй, даже не сильно и портит. Спустился по лестнице, прислушался к возбужденному гомону снаружи. – Не орите! – Собственный голос показался Каллену чужим и скрипучим. – У нас все в порядке, открываю!