Страсти по Йегеру

      Проснулся Ривай от того, что какая-то сволочь долбила в гонг и гул разносился по всем окрестностям, распугивая ни в чём не повинных птиц и зверей.       — Себе постучи по башке, придурок, — недовольно проворчал он и, перевернувшись на другой бок, накрылся одеялом с головой.       Несчастная черепушка раскалывалась на миллионы кусочков, боль прогнала сон, и ничего больше капралу не оставалось, как встать, заправить постель, одеться, умыться и восхититься чуть более яркому, чем обычно, оттенку элегантных синяков под глазами.       — Ужас какой-то. Тобой бы только детей пугать, — хрипло буркнул он отражению в зеркале и принялся за бритьё, а после, промокнув лицо полотенцем, вернулся к столу.       Работы, написанные среди ночи, Ривай предпочитал по утрам не читать: в такие моменты они начинали казаться первостатейным бредом, не достойным отличной бумаги, переведённой на них. Поэтому он сразу вынул из нижнего ящика моток бечёвки и шило и отточенными движениями прошил всю пятую часть, добавив парочку чистых листов в начале для титула и обложки, и один в конце, чтобы не пачкать страницы. Закончив, он подписал титульный лист и убрал в нижний ящик всё лишнее. Вынув из шкафа заранее купленный небольшой нарядный отрез и завернув в него труд бессонных ночей, капрал наконец-то покинул комнату, предусмотрительно заперев дверь на ключ.       Он спешно прошёлся по коридору офицерского этажа, спустился тремя этажами ниже, не без труда пересёк бурлящий эмоциями поток малолеток, спешащих умыться перед завтраком, и незаметно прошмыгнул в дверь, ведущую в кухню. К счастью, дежурные отлучились, чтобы накрыть на столы.       Окинув помещение беглым критичным взглядом, Аккерман остановил его на сундуке с картошкой. Приподняв тяжёлую крышку, он заглянул внутрь. Пятая часть идеально упала в центр картофельной россыпи, будто всегда там была. Он тихонько закрыл сундук, отряхнул ладони и так же невозмутимо вышел из кухни сразу в столовую, где, на его счастье, не было никого, кроме Ханджи.       Плюхнувшись рядом, он пожелал ей «дерьмового утра» и ворчливо посетовал на головную боль. Ханджи ему от души посочувствовала, но не додумалась хоть бы на полминуты прикрыть свой рот и трещала без умолку о предстоящих опытах. А Ривай её слушал вполуха (всё же речь шла о Йегере), сгорая от нетерпения и гадая, насколько шумным будет открытие дежурными по столовой картофельного сундука.       Время от времени в Ханджи летели желчные эпитеты, но женщина лишь понимающе улыбалась и, ничего не отвечая на них, продолжала свою трескотню. Капрал же измучился от нетерпения, его разрывало на тысячи маленьких недовольных капралов и все они что-то бубнили в его голове, и голоса их смешивались с безобразным голосом Ханджи, делая ломоту в висках невыносимой.       — Очкастая, — рыкнул он и со всей силы стукнул чашкой о стол так, что майор подпрыгнула от неожиданности на месте. — Я же сказал: у меня болит голова, — прошипел он уже много тише, не желая, чтобы его нервозность была обнаружена всеми.       — Прости, я не думала, что всё настолько серьёзно, — с сочувствием произнесла она, ожидая, должно быть, встречного извинения. Но Аккерман только цыкнул, допил чай и, встав с места, двинулся прочь из столовой.       Зря он себя возомнил уважаемым всеми писателем, зря думал, что пятую часть с нетерпением ждут. Небось, дежурные нашли, прочитали и ржут себе втихомолку, лишая его заслуженной славы. Или — его осенило — последняя часть настолько паршивая, что не годится даже камины топить.       Но уже в дверях капрала настиг долгожданный вопль, принадлежащий Браус:       — Народ! Пятая вышла! — и он, оглянувшись, увидел взобравшуюся на скамейку девушку, держащую над головой, словно знамя, его драгоценное детище.       Что тут началось! Юные разведчики кинули завтрак, повскакивали с мест и облепили счастливую Сашу со всех сторон, Спрингер едва успевал их распихивать. Девушке даже пришлось перебраться на стол, но преследователи и туда умудрились залезть, нарушая порядок. Каждый стремился вырвать желанную книжку из рук, не беспокоясь о том, что при этом может кого-нибудь покалечить.       Со стороны происходящее сильно напоминало кормёжку в питомнике диких животных. Ривай ликовал внутри, но ему показалось ужасно несправедливым, что он не может позволить себе даже улыбнуться, глядя на всё это буйство. А ещё он завидовал Саше. Девчонка смотрела на всех с таким превосходством, как будто она не нашла пятую часть в сундуке с картошкой, а написала сама.       И всё же визжащие, жаждущие прочитать обновление дети его вдохновляли и без сомнения тешили самолюбие. Ривай развернулся и зашагал вдоль по узкому коридору, оставляя позади столовую, то и дело взрывающуюся новыми криками и грохотом стульев. В такие моменты он себя чувствовал очень плохим и испорченным человеком. Но это было невероятно приятное ощущение.       Прохаживаясь мимо скоплений своих почитателей, видя их красные физиономии и замечая нездорово блестящие взгляды, он точно знал, что творилось у них в головах. Мог даже побиться об заклад, о каких абзацах идёт речь, и это его окрыляло. Так было с каждым, буквально с каждым в стенах разведкорпуса. Но больше всего на свете он жаждал услышать мнение лишь одного человека.       И человек этот не заставил себя долго ждать.       Эксперименты над Йегером были окончены около трёх часов, а уже в половину четвёртого подопытный выбил с ноги дверь в кабинет Аккермана и Зоэ (благо, Ханджи ещё обедала), чем отвлёк Ривая от чтения подробного отчёта о проделанной майором работе. От сильного хлопка двери по стене со стеллажа слетели старые карты, задели подставку с пробирками, и всё это с грохотом и звяканьем рухнуло на пол.       У Аккермана взыграло очко, когда герой его влажных фантазий попёр на него со стремительностью племенного быка, завидевшего ещё непокрытую тёлку. Хорошо хоть лицо у капрала по-прежнему оставалось непроницаемым.       — Надеюсь, в твоём арсенале есть уважительная причина, иначе гауптвахта тебе обеспечена.       Эрен вдруг остановился как вкопанный.       — Это ведь вы написали, — он даже не спрашивал — утверждал.       — Что именно?       — «Страсти по Йегеру». Это всё ваша работа.       — Ты издеваешься надо мной? — демонстративным жестом капрал опустил в подставку перо.       — Ни капли, — Эрен качнул головой.       — А по-моему издеваешься, — Ривай медленно встал из-за стола, как учёная кобра, но к рядовому решил не приближаться, мало ли что у того на уме. — Сначала расспрашиваешь меня о возможных причинах, теперь обвиняешь. Не слишком ли много ты на себя берёшь, детектив? Или тебе вдруг форма единорожья приснилась? Так это я быстро устрою. Одно письмо куда надо, и тебя моментально с конвоем сопроводят по всем правилам безопасности.       «Не увлекайся с угрозами», — шепнул он себе и сложил на груди руки для пущего убеждения в собственном недовольстве. Но Эрен, кажется, понял, что Аккерман блефует, и лишь улыбнулся его словам.       — Но, если это не вы, капрал, тогда, может быть, вы объясните мне, как то, что я вам сказал прошлой ночью, могло оказаться в новой главе?       — Ты уверен, что мы с тобой были вдвоём?       Эрен не понял и удивлённо моргнул.       — То есть как это не вдвоём? А кто там ещё мог быть?       — Откуда я знаю, кто мог лежать под соседней кроватью. Может, ты сам там кого-нибудь прятал. Микасу, к примеру. Или Армина. А! — он в притворном удивлении прикрыл рот рукой. — Наверняка это был Кирштайн.       — Пожалуйста, перестаньте, для меня это очень важно.       — Нет, Йегер, это ты, пожалуйста, перестань. Перестань приставать ко мне со своими «Страстями» и думать, что это был я, потому что это совсем не я. У меня полно дел, и мне недосуг писать эту пошлую хрень. И так уж и быть, я прощу тебе эту дурацкую выходку, если ты мне пообещаешь выбить дерьмо из своей головы.       Должно быть, капрал был чертовски убедителен. Но потухшие глаза, подёрнутые влагой, которые Эрен теперь старался скрыть от него всеми правдами и неправдами, заставили пожалеть о наигранной жёсткости. Всё же он мог быть с мальчишкой чуточку мягче, особенно если хотел сохранить доверительные отношения, которые только-только наклюнулись.       Йегер отдал честь.       — Этого больше не повторится, сэр. Позвольте идти.       — Свободен. — Ривай понимал, что ему надо что-то ещё сказать или сделать, но сам не знал — что. Только сердце заныло, когда сапоги рядового прошлись по разбитым пробиркам.       — Эй, Йегер.       Пацан обернулся со слабой надеждой во взгляде.       — А кто за тобой убираться будет?       — Простите, капрал, забылся.       — Веник и совок за стеллажом, — равнодушно произнёс он и опустился обратно за стол. — И подмети во всём кабинете, пожалуйста. Можешь считать, что это твоя гауптвахта, — добавил он, делая вид, что просматривает документы.       — Спасибо, капрал.       Пока Йегер гнул спину с коротким веником, Аккерман на него глаза боялся поднять, прилипнут ещё чего доброго к аппетитной подтянутой заднице, а вдруг кто зайдёт, ведь дверь они так и не заперли.       Но Ханджи вернулась как раз в тот момент, когда рядовой закончил с уборкой.       — Эрен? Что ты здесь делаешь?       — Уже ничего, майор, — он тепло улыбнулся женщине, и Ривай испытал нечто вроде укола ревности. — Просто зашёл повидаться, — это сошло за правду, хоть и немного странную — Эрен уже без веника стоял у стола Аккермана, а когда Ханджи скрылась за стеллажом, наклонился к нему и тихо сказал:       — Всё-таки вы кое в чём неправы, капрал. Этот роман вовсе не пошлость, и уж, тем более, не хрень, — после чего он выпрямился, молча отдал честь и вышел из кабинета.

***

      Каждое возвращение командора из столицы непременно сопровождалось дружескими посиделками, для отвода глаз именовавшимися «совещаниями». Ривай был обязан на них присутствовать, но не особо любил это делать, глубоко убеждённый в том, что потратить своё свободное время мог бы с куда большей пользой для общества и для себя в частности.       К примеру, в данный момент ему больше всего на свете хотелось сделать две вещи: отлить и как следует передёрнуть. Все его заторможенные горячительным мысли крутились вокруг этих двух процессов, и Аккерман никак не мог выбрать, чего ему хочется в первую очередь.       Майк давно похрапывал, сидя в кресле, а Ханджи со Смитом мило трепались вполголоса, чуть не кокетничая. Ривай не осмеливался нарушать их идиллию, покуда совсем не прижало на клапан.       — Вы уж меня извините, родимые, но я вынужден отвалиться, ибо, — и он воздел указательный палец для пущей наглядности.       — Надеюсь твоё «ибо» потерпит до отдельного кабинета? — усмехнулся Смит.       — Обижаете, командор. Я ещё не настолько стар и дряхл, — проговорил капрал, с кряхтением снимая затёкшие ноги с пуфика.       Ханджи хихикнула и начала тут же сплетничать Смиту:       — Он совсем не дряхл. Сегодня, к примеру, к нам в кабинет, в моё отсутствие, Йегер заглядывал.       — Как интересно, — Смит с любопытством уставился на подчинённого.       — Ну пришёл ко мне пацан, что здесь такого? — вяло возмутился Аккерман.       — Ничего, — пожала плечами Ханджи, — кроме того, что на ваш взаимный интерес можно было повесить топор.       — Я бы на твоём месте, очкастая, на него хуй положил.       — Чего нет, того нет, — развела руками майор.       — А ты, вон, у командора одолжи, — и Ривай усмехнулся, довольный собственной шуткой.       Зоэ возмущённо ахнула.       — Аккерман, что вы себе позволяете? — заступился за даму Смит, впрочем, не шибко настойчиво.       — Изобличаю правду, — и утомлённый спором капрал направил свои стопы ближе к выходу.       — Может, тогда и Майка с собой прихватишь? — Смит явно хотел избавиться от лишних свидетелей чужими силами.       — Нет уж, — продолжая свой путь, отозвался Ривай. — Недвижимость делите на двоих, я в этом не участвую.       Коридоры штаба давно опустели, отбой дали пару часов назад. Поэтому Аккерману никто не мешал спокойно справить нужду и отправиться в парк, чтобы проветрить мозги перед сном. К тому же дрочить расхотелось.       А ещё его продолжали травить слова Йегера о «романе». Ривай им, пожалуй, радовался, но как-то слегка настороженно и отстранёно. Получалось, что парню понравились «Страсти», раз он за них так заступался. Но тогда почему он той ночью в саду пытался Ривая поймать? Эти несостыковки ему совершенно не нравились. И, должно быть, поэтому он не спешил доверять словам, которых ждал столь мучительно долго.       Но все мысли были слегка отодвинуты на второй план, когда Аккерман ступил в залитую бледным светом открытую галерею, выходящую арками в парк внутреннего двора.       Ночь выдалась ясная и безоблачная. Высоко в чернильно-синем небе сияла луна. Окружив себя радужным гало, она плыла среди звёзд, как царица, пленяя подданных и случайных свидетелей своей первозданной красотой.       Ривай обожал смотреть на луну, но такая возможность выпадала ему не часто, да и воспоминания с нею связанные были не самыми радостными, зато столь же чистыми и прекрасными, как струящийся с неба свет.       Радуясь одиночеству, наивно уверенный в нём, Аккерман прошёлся вдоль вереницы окон, лёгкой походкой спустился по двум ступеням и направился к той самой лавочке, с которой их связывал общий большой секрет. Она находилась в некотором отдалении от остальных и стыдливо скрывалась за высоким кустарником и раскидистой кроной плакучей ивы, чьи тонкие висячие ветви образовывали своеобразный купол и создавали уютное ощущение оторванности от привычной наскучившей суеты.       А ещё здесь было довольно темно. Достаточно для того, чтобы не различить после лунного света кого-то ещё, стоящего рядом с широким стволом. И когда Ривай почти уже был у цели, голос, знакомый до стояка, стал для него немалым сюрпризом.       — Доброй ночи, капрал, — услышал он из темноты и замер на месте.       Им овладело смятение столь невероятной силы, что непременно захотелось ответить какой-нибудь грубостью, и только воспоминание об их предыдущей встрече не позволило этого сделать.       — Йегер? Что ты здесь делаешь после отбоя? — в груди немного подрагивало, но капрал свято верил в то, что на голосе это нисколько не отражается.       — А если скажу, что вас поджидаю? — Йегер слегка отделился от тени ствола, за которой скрывался всё это время, и посмотрел на него. Ривай отчетливо видел очерченный лунным светом висок, контур щеки до подбородка и почти что сливающийся с темнотой силуэт рядового.       — Зачем?       — Поговорить кое о чём.       Ривай догадался сразу, о чём с ним желают поговорить, но развивать эту тему и добираться до сути ему совсем не хотелось. Уйти бы, сославшись на неотложное дело, но среди ночи не было и не могло быть каких-либо неотложных дел. Тем более голова не особенно соображала, хоть страх её и отрезвил слегка.       Но Эрен его удивил. Ждать неизвестно сколько, не зная, придёт капрал или нет — на это требовалась немалая самоуверенность, сила воли и вера в чудо, или просто…       — Не пьян ли ты часом?       — Как и вы, сэр, — ответил мальчишка с улыбкой в голосе, и Аккерману навязчиво захотелось провести большим пальцем по его аппетитным губам, но подозрительная натура и здесь не давала покоя.       — Кто пустил тебя на склад?       — Нас угостил командор. Не верите — спросите у него сами, — Ривай различил еле слышимый плеск.       — Всё бы ему малолеток спаивать. — Он подошёл и требовательно протянул руку, бутылка в неё легла почти сразу.       — Малолеток, — хмыкнул мальчишка. — Когда вы, капрал, перестанете видеть в нас малолеток?       В скудном освещении тяжело было разобрать какие-то надписи, а чем угощал рядовых командор всё же интересовало. Ривай поднёс к носу горлышко и шумно втянул воздух, но пробовать не решился. От одной только мысли о том, это из этой бутылки пил Йегер, становилось слегка душновато.       — Когда повзрослеете, — немного ворчливо ответил он и протянул бутылку обратно.       — Не знал, что вы такой оптимист, капрал. Я бы при наших условиях существования так далеко не загадывал, — Йегер сделал глоток и прочистил горло коротким кашлем. Складывалось впечатление, что пьёт он впервые в жизни, и это не могло не умилять.       — Тот автор, наверное, тоже считает меня малолеткой, — мальчишка допил вино и, нагнувшись, с лёгким стуком поставил бутылку на землю, — иначе не рисковал бы своей тощей задницей.       Такой поворот разговора заставил капрала вздохнуть с облегчением. Прямо как туча его обошла стороной. Если Йегер решил согласиться с тем, что писал не он, можно было и дальше валять дурака, чем Аккерман буквально тут же и занялся.       — Так это правда, что ты решил его покалечить? — ему стало премного забавно выведать, как сопляк будет действовать, встреться он с автором снова. — И как ты собрался его ловить? Может, заманишь в ловушку? Подговоришь товарищей? — он усмехнулся, представив себе эту охоту, и сложил на груди руки, прячась от странного нарастающего чувства неловкости. Лишь несколькими секундами позже пришла в его голову мысль о том, что он мог задеть мальчишку своими насмешками.       Но рядовой, как оказалось, нисколечко не обиделся.       — Зачем же? — хмыкнул он тихо. — Я справлюсь своими силами.       Сладкая дрожь волной прокатилась по телу. Ривай почти не различал во мраке лица, но знал, что Эрен смотрит в его сторону, понял по дыханию, и уверен был, что дрожит именно от его взгляда.       — В прошлый раз он оставил тебя ни с чем, — голос, уже не такой уверенный, выдал его волнение с головой.       — В следующий раз всё будет иначе, — Йегер отлип от ствола и сделал один лишь шаг в его направлении, а у капрала уже голова пошла кругом от едва уловимого среди обилия запахов летней ночи тёплого, принадлежащего пацану. Он пах солнечным знойным полднем, нагретой кожей ремней, немного сеном, немного потом. Но последнее не раздражало. Наоборот. Ривай упал бы лицом ему прямо на грудь, чтобы набрать этого запаха полные ноздри и умереть счастливым.       — Что ж ты такого с ним делать собрался? — спросил он, почти не запнувшись, и даже внутренний голос ему ничего не сказал. Наверное, как и хозяин, был под большим впечатлением.       — Вам это действительно интересно?       — Сгораю от нетерпения.       Это, наверное, было логично и ожидаемо, но не для Аккермана с не до конца проветренной и опьянённой заново головой, ничегошеньки не успевшей сообразить. И когда Эрен схватил его и, развернув, прижал спиной к дереву, строптивый писака не проронил ни звука, не говоря уже о подсечках и хуках с правой. А когда голова перестала кружиться от удара о жёсткий ствол, он почувствовал под курткой чужие дрожащие руки.       — Эййегер, пусти, — прошептал на одном дыхании Ривай, но тут же притих, позволяя обнять себя, и голова поплыла уже совсем по другой причине.       Эрен, склонившись, уткнулся носом между плечом и шеей; от того, как взволнованно он дышал, вся кожа на теле пошла мурашками.       — Я бы обнял его, капрал, вот так, — он схватился пальцами за крестовидный крепёж на спине и слегка потянул. От впившихся в грудь ремней у Ривая перехватило дыхание. — Прижал бы к любой поверхности, — шептал Йегер, будь он неладен, — чтобы он даже не думал сбежать от меня. А потом, — он опустил одну руку ниже, впился до синяков Риваю в бедро (распахнув рот в беззвучном стоне, капрал упёрся затылком в дерево; взгляд выхватил тонкие ветви, тянущиеся к нему из кромешной тьмы), но тут же загладил болезненное прикосновение тёплой ладонью. — Я ласкал бы и гладил его так, как он бы того захотел. А он захотел бы, капрал, уж поверьте! Наверняка не раз представлял себя на месте всех этих слащавых дурёх.       Осмелевшая ладонь вновь поднялась чуть выше и ухватилась за ягодицу. Ривай прикусил губы, затыкая себе рот. Это казалось смешным и безумным, но он не мог даже пошевелиться, не то что толкнуть от себя наглеца и уйти. Тело его, давно жаждущее именно этих прикосновений, наконец-то их дождалось и теперь восстало против Ривая. Бёдра, живот, ягодицы — горели огнём, и этот пожар был в силах унять только один человек — тот, что шептал ему на ухо доводившим до исступления голосом.       — Я бы ни в чём ему не отказал, капрал, — паршивец так лихо мял его зад, что несчастный разгорячённый капрал чуть ли не сам запрыгнул на нагло протиснувшееся меж его ног колено. А когда в бедро его вжалось твёрдое, словно палка, достоинство пацана, без труда ощутимое через одежду, Ривай чуть в голос не застонал.       — Я бы занежил его до обморока, — он мазнул раскрытыми влажными губами по пылающей щеке, прижимаясь всем телом и заставляя подняться на цыпочки, — измождил бы его поцелуями…       Он в первый раз прикоснулся губами к шее, и Ривай, не выдержав пытки, чуть слышно вздохнул.       — А знаете, почему?       — Почему? — спросил он едва шевелящимся, онемевшим от возбуждения ртом.       Эрен поднял голову, упёрся своим лбом в его и зашептал.       — Ни один человек никогда не видел во мне такого, что смог разглядеть этот несносный автор. — От него лишь немного пахло вином, но губы и рот казались самым пьянящим и желанным, что есть на свете. — Я перед ним будто голый, он понимает меня, он знает меня… Он как будто и вправду, — Йегер судорожно вздохнул, — любит меня, капрал.       «Шина-Мария-Роза, должно быть, я сплю», — подумал рассеянно Аккерман.       — Я убеждаюсь в этом сильнее с каждой новой главой, — шептал ему Эрен, и щёки саднило от нежно щекочущего дыхания.       Сердце в груди заходилось, гнало бурлящую кровь, Риваю было тесно, и жарко, и душно, но так невыносимо хорошо, что прекращать не хотелось, только желать ещё большего. Подчиняясь слепому желанию, он приподнял лицо, губы ныли от жажды прикосновений, но к ним так никто и не прикоснулся. Вместо этого Йегер снова прижался щекой к щеке и прошептал на ухо, касаясь губами мочки:       — И знаете, мне ведь тоже есть, что ему сказать.       — И что же? — выдохнул еле живой Аккерман.       Голова была как не его, член давно колом стоял, наверняка перепачкал смазкой бельё, одежду хотелось рвать на себе и расшвыривать по кустам — он совсем обезумел от страсти.       Но тут:       — Простите меня, капрал, но я не могу вам сказать. Вы ведь не автор. — И рядовой его медленно отпустил. Тёплые руки исчезли, а внутри у Ривая всё замерло, точно в мгновение окаменело. Он даже слова не мог сказать, только смотрел в притихшую черноту перед собой и старался не шевелиться, потому что единственным побуждением было как следует съездить по морде. Но этим Ривай (как он думал) точно бы выдал себя.       Оба они молчали.       Секунды текли бесконечно долго.       — П-простите, капрал… Кажется, я… — сбивчиво и неуверенно начал мальчишка, но Аккерману совсем не пристало после произошедшего ещё и отношения выяснять. Идея о выходе из сложившейся ситуации, как всегда гениальная, прилетела к нему мгновенно.       — Отличная работа, Йегер. Теперь можешь быть уверен: от тебя никому не уйти. Если уж я повёлся, у автора твоего ни единого шанса не будет, — ответил ему Аккерман на удивление не дрогнувшим голосом.       — Капрал? Подождите… Вы это серьёзно сейчас?       — Я серьёзен, как чёрный сигнал. — Он бы для вида хлопнул мальчишку по плечу, но прикоснуться к нему после всего, что произошло, не мог. — Отличная капральная репетиция.       Стальное спокойствие в критические моменты было, пожалуй, любимой способностью Аккермана у самого себя.       — А теперь нам самое время отправиться спать. То есть, каждый к себе, ты же понял, да? Завтра на тренировке будет присутствовать командор, надеюсь, мне не придётся краснеть за тебя. Так что желаю тебе проспаться и показать всем, что ты достоин разведки. — Он оторвался от дерева, чтобы уйти… но куда? Да куда угодно, святые богини! Он был готов за стену бежать, лишь бы не продолжать больше этого разговора. Но спасение его было намного ближе — в дальней комнате офицерского этажа ждал тихий, замкнутый и уютный мирок, в котором он мог укрыться от всех напастей и несправедливости.       — Постойте, — пацан хватанул рукой наугад и больно вцепился в плечо Аккермана.       — Довольно, Йегер, — сдерживаться становилось всё тяжелее. Он показушно-брезгливо стряхнул с себя руку и продолжил медлительный и печальный побег.       — Но мы не договорили.       — Можем и завтра договорить. Если будет ещё о чём.       — Но, сэр…       — Доброй ночи, Йегер. Надеюсь, завтра ты не облажаешься.       Это звучало двусмысленно. Слишком двусмысленно. Настолько, что даже Риваю стало не по себе. Но растрёпанная душа слегка улеглась, когда он услышал в ответ:       — Доброй ночи, сэр, — и смелее устремился вперёд, сотрясая шагами полночную тишину.       Тут главное было — не перейти на бег. Но, миновав галерею, капрал боле не мог себя сдерживать и помчался по направлению комнаты так быстро, как только мог. И только внутри, запершись на задвижку, он наконец-то смог дать выход собственным чувствам.       Ривай опустился на пол прямо под дверью, ноги были как ватные, его колотило.       Как же он злился теперь на мальчишку, посмевшего бесцеремонно играть с ним! Как он был зол на свои идиотские принципы, из-за которых он до сих пор молчал! На дурацкое тело, тлеющее в бессмысленном ожидании продолжения. Впрочем, не таким уж бессмысленным было его ожидание. Если с первыми двумя пунктами Аккерман пока что не мог ничего поделать (для этого было необходимо продумать своё поведение и слова в малейших деталях), с последним он уже знал, как справляться.       Рука потянулась к гульфику, не без труда расстегнула натянутую застёжку, преодолела преграду белья и вытащила наружу влажный и скользкий, всё ещё твёрдый, член. Ривай неслышно вздохнул с облегчением и закатил глаза. Хотелось так сильно, что удобство уже не особенно беспокоило, хотя от двери он всё же отполз, оставшись стоять на коленях.       Рука, как всегда, была на высоте, она знала все его тайны, все его самые нежные и чувствительные местечки, и Аккерману стоило немалых усилий не спустить уже через полминуты. Труднее стало, когда его посетило видение о горячем и сладком рте рядового Йегера. Ривай чуть не сдох. Особенно когда сплюнул не поднимая руки прямо на член (метко плевал он почти так же мастерски, как шинковал титанов) и принялся медленно и обстоятельно размазывать слюну по всей длине налитой плоти. Но даже волшебная всезнающая рука Аккермана не могла заменить болтливый горячий рот проклятого отродья.       Почему всё так быстро и глупо закончилось? Почему мальчишка не стал продолжать, он же видел — Ривай отвечал ему. Неужто капрал, не пишущий ерунды, хуже капрала пишущего? Это было несправедливо и ужасно, ужасно обидно.       — Сука, — простонал он в темноту, — ненавижу тебя.       Но вовсе не ненависть двигала его руку. Тело его на себе хранило каждое прикосновение и продолжало плавиться даже от этих тающих воспоминаний. А фантазия, не прекращая работать ни на секунду, рисовала пред внутренним взором его возбуждающие картины.       Правда, всё это были лишь игры воображения. Ривай до конца не верил, что Йегер может питать к нему серьёзные чувства или желать его так же страстно, хоть парень и дал понять, что способен на многое… А, кстати, где он всему этому научился? Уж не на этом ли дохляке Арлерте упражнялся? Или на задаваке Кирштайне, который не может мимо него пройти, чтобы не зацепить противным словечком?       Мысли об этом сбивали весь чёртов настрой! И не способствовали эрекции. Но стоило только вспомнить волнующий, хрипловатый голос и крепкий стояк пацана, как кровь забурлила по новой. Уж он облизал бы его с большим удовольствием. Забил бы в свой гадкий рот до самой глотки, чтобы вкус ещё долго держался на корне поганого языка.       От этих бесстыдных мыслей бедный капрал размякал всё сильнее и больше не сдерживал вздохов и стонов. Это и стало последней каплей, переполнившей чашу его наслаждения. Семя выплеснулось наружу, окропив деревянный пол. Плечи его ещё несколько раз содрогнулись, и всё успокоилось.       Ночь за окном постепенно сменялась ранними предрассветными сумерками. Где-то вдали пела первая птица. Предметы в комнате проступали из темноты, будто не день приближался — Ривай прозревал.       Кое-как поднявшись на затёкших ногах, он прошёлся до умывальника и по мере сил привёл себя в порядок. После наощупь стёр пятна с пола и начал готовиться ко сну.       На сердце было тоскливо, но думать об этом ему не хотелось. Как и о том, что сказать завтра Йегеру, если опять пристанет к нему с разговором, или что делать, если уже не пристанет совсем. Если он больше не будет выпрыгивать из штанов, выполняя мелкие поручения, если не будет ему задавать дурацких вопросов, травить его сердце пронзительным взглядом и, опуская глаза, краснеть до самых ушей. Вообразив себе это, капрал опечалился пуще прежнего.       Но пойти, признаться мальчишке во всём он не мог. И дело было не столько в стыде, сжимающем горло. Его раздражал тот факт, что у мальчишки стоял не на Ривая, а на какого-то неуловимого графомана. Да, он ревновал к самому себе! И не считал это чем-то нелепым! В конце-то концов, он всегда был у Эрена за спиной, помогая ему и в бою, и в жизни, а этот неистовый фантазёр появлялся лишь раз в три недели, а то и на несколько месяцев мог затянуть с появлением, но для мальчишки не сделал ровным счётом ничего такого, за что его следовало осыпать благодарностями, и уж тем более нежностями.       Вспомнив о них по новой, Ривай почувствовал призрачное желание повторить акт самолюбви, но фыркнул на это устало и повернулся на бок. Его растревоженная душа и разбитое сердце требовали отмщения. Хоть небольшого. Хоть глупого. Но ничего ему в голову не приходило. И только после второго оргазма идея забрезжила, как рассвет.       «Ну, погоди у меня! Вот трахну Кирштайном, посмотрим, как ты тогда запоёшь!» — вытирая руку о простынь, с коварной улыбкой подумал Ривай и наконец-то спокойно заснул.