Страсти по Йегеру

      Следующим утром Ривай проснулся от ощущения, что в мире что-то пошло не так. Как будто вот-вот должен был наступить титаноапокалипсис или, как минимум, закончиться чай на складе. Ощущение это ему не давало покоя во время бритья и когда он спускался на завтрак в столовую, и за столом, где ему, как всегда, приветливо улыбнулись очкастая и командор.       Из-за этого Аккерман вёл себя этим утром чуть более грубо, чем по обыкновению, и рядовым на смотре посчастливилось это прочувствовать на собственной шкуре. Но больше всего досталось, конечно же, Йегеру.       Его улыбка слепила глаза, как солнечный отблеск на водной глади, Ривай заметил её как только вышел на плац, но поспешил отвернуться, не удосужившись даже кивнуть рядовому в знак приветствия.       Проходя мимо тренирующихся, он то и дело отпускал едкие комментарии, и Смит даже как-то одёрнул его, давая понять, что лучше уйти, пока они не наткнулись на сегодняшних дежурных по кухне. Не ровен час, отравят ещё. Но Аккерман не мог быть спокоен, пока рядовой Йегер крепко стоял на обеих ногах. И, должно быть, богини внемли его молитвам — пацан пропустил подсечку от худосочного друга Арлерта и грохнулся в перетёртую солдатскими сапогами пыль. Никто не посмел даже хмыкнуть, ни то что заржать, в том числе и Кирштайн, оказавшийся неподалёку. Армин сразу бросился помогать, придерживая за плечо, но Ривай и его не в меру длинный язык были уже тут как тут.       — И не надоело тебе, Йегер, мордой в грязь падать? — остановившись рядом с его головой, негромко, но гадко, насмешливо, проговорил он. — Или считаешь, что это достойное место Надежде всего человечества?       Он, наверное, думал, что Эрен и глаз со стыда не поднимет. Но парень, едва приподнявшись на руках, взглянул исподлобья так, что Аккерману вспомнились сразу и встреча ночная под деревом, и плавящий шёпот, и крепость объятий, и всё, что он делал потом, стараясь забыть проявление слабости, как какую-то досадную оплошность. А иначе-то как? Как можно жить, высыхая по этим раскосым глазам, изумрудным с лазурными искрами, смотреть в них и знать, что вчерашнее больше не повторится, даже если Ривай обо всём признается, потому что обидой и злостью горели эти глаза, и ни капли любви в них не было. Если только одна. Да и та могла померещиться.       Подумав со смутной тоской, что всё, вероятно, могло быть иначе, признайся он сразу, Ривай поспешил удалиться, кинув рядовым напоследок небрежное: «Продолжайте».       Полдня пролетело за ничего не значащей бумажной работой, ибо душою капрал был вовсе не в кабинете с очкастой, а рядом с зазнобой своей, где бы та ни скрывалась.       От ярких воспоминаний недавнего злоключения нервы дрожали со звоном натянутых струн. Теперь ему было и жалко мальчишку, и стыдно за длинный язык, ведь сколько бы Йегер ни падал, в прямом, переносном ли смысле, он всё равно для Ривая был самым лучшим. Без условностей. Без оговорок. И это стоило донести, даже если надежды на что-то взаимное больше не было.       Но и тут Аккерман выбрал путь не из самых простых. И в то время как руки и часть его мозга, отвечающая за логику, занималась работой, другая часть, отвечающая за разврат, занималась тем, что придумывала завязку предполагаемых отношений ГГ с Кирштайном для новой главы.       Окончательно решив очернить бумагомараку в глазах его главного почитателя, Ривай заранее тосковал по гудящим восторгами коридорам, но другого способа «рассорить двух голубков» не видел. И пусть это всё будет зря. Пусть он своим поступком только расстроит мальчишку, зато между ними не будет больше назойливого соперника — его собственной тени.       Аккерман себя уговаривал, а мысли однако ж не шли. Не так-то легко это было — представить, как твоего ненаглядного мнёт по углам кто-то другой. Представить и захотеть описать это всё в пикантных подробностях, а не пойти и набить ничего не подозревающую лошадиную морду.       В подобных потугах прошло не менее трёх часов, прежде чем у капрала хоть что-то наклюнулось. Но стоило только прийти вдохновению, как новый герой романа сам явился к нему в кабинет во плоти. Стукнув три раза в дверь, он отворил, не дождавшись ответа.       — А, это ты, Жан, приветик, — Ханджи с большим интересом смерила взглядом через плечо вновь прибывшего, смущая вниманием. Глаз у неё после удачно прошедшей ночи так и горел. — Зачем пожаловал?       «Призывная магия, не иначе, — подумал Ривай. — И чего только с Йегером так не работало?»       — Добрый день, майор, — Кирштайн отдал честь для порядка. — Я к капралу, если позволите, — выглядел парень немного зажато, хмурился, чтобы не показать волнения, прятал глаза от навязчивого внимания Зоэ.       — О! Интересно! — воскликнула та, покачивая ногой под столом.       Риваю тоже стало весьма интересно, с какой это целью Кирштайн пожаловал по его беспокойную душу.       — Выкладывай, — предложил он без предисловий, усиленно пытаясь не представлять, как бы он рядовому морду набил, тронь только тот своей лапищей задницу Йегера.       — Простите, капрал, — ответил Кирштайн, — я по личному делу. Не могли бы мы выйти куда-нибудь?       Ривай застыл, задержав перо над бумагой.       — Пойду-ка я выпью компо-о-оту! — воскликнула Ханджи, придумавшая явно что-то не то. — А вы тут пока побеседуйте, — она зашевелила бровями, столь активно намекая на всякие глупости, что Аккерман едва удержался и не швырнул в неё пресс-папье. — А может, и пару компотов выпью. Но уж если и каша осталась от завтрака, так вообще красота.       — Смотри не обожрись, обед скоро, — не выдержал Ривай.       — Только ради тебя, — положив руку на сердце пообещала она и, подмигнув коллеге, свалила из кабинета, заливисто хохоча.       А когда дверь за нею закрылась, Жан посмотрел на капрала с таким осуждением, будто застал за работой над новой главой. Хотя в принципе…       — Вываливай, с чем пришёл, у меня мало времени, — отрезал Ривай, не желая затягивать с объяснением. Он не боялся соперников, пуще его не страшили «бумажные», но ситуация в целом его раздражала неимоверно. К тому же весьма неожиданно захотелось компота.       — Позвольте не по уставу? — проговорил тихо Жан с какой-то взволнованной хрипотцой.       — Ну что ж, — Аккерман поднялся из-за стола, обошёл разделявшую их преграду и прислонился задом к ребру поверхности, сложив на груди руки. — Если тебе действительно есть, что сказать…       — У меня к вам вопрос, капрал, — перебил рядовой и сделал короткую паузу, чтобы перевести дух. — Зачем вы так с Йегером?       И Ривай усмехнулся от радости и облегчения. Надо же! Йегер заступниками оброс, разве не мило? Но вывод его был поспешен и к реальности отношения не имел, хотя улыбка, застывшая на лице, оказала услугу неоценимую.       — Что вы там делаете вдвоём — ваше личное дело, да только на двор свои отношения не выносите!       — Куда-то тебя не туда понесло, — пробормотал Ривай, так, в качестве наблюдения, ибо его не услышали, всё ещё продолжая гневную тираду.       — А коли вы с ним поссорились, то подлее мести я не придумал бы в жизни! И, кстати, именно этим вы себя выдали! Но будьте спокойны, кроме меня никто ни о чём не знает. Уж я-то секреты хранить умею, не то что некоторые!       У Аккермана возникло непреодолимое желание воздеть руки к небу и прокричать: «Богини, да что ж за херня творится?!», потому что происходившее со всей своей абсурдностью не лезло ни в одни ворота Марии.       — Кирштайн, с тобой всё в порядке? Часом, не тошнит? Голова не кружится? Может, болит что-нибудь?       — Ты мне зубы не заговаривай… те, — добавил он, спохватившись, и покраснел.       — Так! — Ривай наклонил голову в сторону до хруста в позвонках. — Давай по порядку. С какой такой матери ты вдруг решил заступаться за Йегера, вы же друг друга, насколько я знаю, терпеть не можете?       Покраснев ещё гуще, Кирштайн пробубнил:       — Это не ваше дело, — но тут же вскинулся, чтобы по новой броситься в перепалку. — Но то, что вы про него написали — это неправда! Он не такой! А если такой, то вы не имеете права! Мало того, что творите с ним всякое, на славу его претендуете, так ещё и вот так!       Аккерман проглотил косноязычное обвинение, только сердце в груди телепнулось.       — Ты, Жан, и правда какой-то странненький. Я с Йегером ничего не творил, и ничего про него не писал, и на славу ничью я не претендую, — произносил он медленно, почти ласково, глядя в глаза пацану, не моргая. — Так что ты прискакал не по адресу.       — Скажите, вы с ним не ссорились? Как же сегодня тогда? Что это было при всём народе?       — Ссорятся молодожёны, Кирштайн. А я воспитываю боевой дух в подчинённых. Но если Йегер такая неженка, что успел на меня обидеться, пусть скажет об этом мне лично. В лицо.       — Что-то вы темните, капрал, — Жан подозрительно прищурился. — Кто же тогда по-вашему этот разврат написал?       — О каком разврате ты говоришь? — Ривай устало потёр висок, отворачиваясь.       — Да о том, что дежурный по кухне нашёл час назад в сундуке с картошкой.       Вот и произошло то самое, что Аккерман почувствовал ещё утром.       И лучше бы это был титаноапокалипсис.       — Повтори, что ты сказал? — лицо у капрала не выражало ни единой эмоции, как у медведя перед смертельным замахом. Кирштайн невольно попятился к двери.       — Новая же глава вышла, вы разве не в курсе? — пробормотал чуть слышно.       — Наверное, ты не заметил, Кирштайн, но я не слежу за этой хернёй.       Мальчишка, кажется, икнул со страху, но всё равно не отступился.       — Тогда поклянитесь, что это не вы написали, — потребовал он удивительно твёрдым голосом.       И рассудив, что речь идёт только о последней (!) главе, Ривай произнёс:       — Мамой клянусь. Покойной.       Жан прижался спиной к двери.       — Простите, капрал, — не успев получить ответа, он надавил на ручку и вывалился наружу прямо под ноги Зоэ.       — Ривай! Ты не поверишь! — выкрикнула она.       — Он уже в курсе, — прохрипел ей Кирштайн с пола и спешно отполз, чтобы тут же вскочить и умчаться подальше от гнева капрала.       Новобранцы ходили по штабу с такими лицами, словно пытались скрыть всеми силами, что в рот им засунули собственные трусы. Неловкие улыбки, пунцовые щёки, убегающий взгляд, нервные смехуюшечки. И Аккерман порхал бы, как бабочка, будь он хоть как-то причастен к этому. Но на этот раз судьба с ним играла в опасные игры, испытывала его сердце на прочность завистью, ревностью, злобой, а нос омерзительным запахом, похожим на смрад грязной тряпки. Так могло пахнуть только одно — КОНКУРЕНЦИЯ! Но кем был смельчак, не побоявшийся посягнуть на риваеву популярность — пока оставалось загадкой.       — Мне кажется, надо найти этот текст и прочитать, и тогда будет ясно, кто это, — гениальные идеи как всегда посещали Ханджи на удивление несвоевременно.       Несмотря на свой рост, и то, что ножищи её явно были длиннее, женщина не поспевала за Аккерманом, шагающим по галерее с такой скоростью, будто на завтрак он навернул молока с селёдкой. Немного отстав, она догоняла и вновь наклонялась к нему, чтобы было удобнее разговаривать, но разговаривала, как всегда, лишь с самой собой, на сей раз потому, что у Аккермана от злобы сводило челюсти. Но от последней реплики самообладание капрала треснуло, как цветочный горшок под напором побега.       — Да что ты говоришь! — он остановился, сверкая глазами цвета ненастного неба, казалось, ещё немного, и из них посыплются молнии. — Ты читала предыдущего автора целых четыре месяца, — наступал он в негодовании, оттесняя майора к стене, — и не смогла понять, кто это! А ведь человек, написавший всё это, наверняка живёт в штабе, находится рядом с тобой, возможно, даже ближе, чем ты думаешь! Так с чего ты решила, что сможешь раскрыть его в этот раз?! — закончил Ривай совсем уж загробным голосом, от которого все, кто вокруг находился, быстренько разбежались куда смогли. Только Ханджи, почти прижатая к стенке, смотрела задумчиво сверху вниз сквозь очки.       — Я поняла-а-а, — она улыбнулась так, что стала похожей на этих своих титанов.       Запоздало спохватившись, что мог себя выдать, капрал отошёл немного, но мечущий молнии взгляд не отвёл.       — Что ты ещё поняла? — проворчал недовольно.       — Ты знаешь его!       — Тц. Глупости!       — Нет, не глупости! Ты прячешь его ото всех, чтобы… — она улыбнулась ещё противнее, Риваю казалось — сейчас проглотит.       — Чтобы что? — раздражённо спросил он, не вынося бессмысленной «многозначительной» паузы.       — Чтобы тайно свести его с Эреном! — и женщина радостно хлопнула в ладоши.       — Что? — переспросил одними губами капрал: аж голос пропал, до того растерялся. — Нет, — попытался он отгородиться, но женщина налетела, смяла его в объятьях и, оторвав от пола, закружила в воздухе.       — Ривайка! Я всегда знала, что у тебя золотое сердце! — Упираться руками в грудь было категорические бесполезно, а в случае с Зоэ ещё и не очень прилично. Единственное, чему Аккерман был рад, так это тому, что вокруг никого нет. Появись рядом с ними Смит или Йегер, пришлось бы оправдываться. Хотя какого чёрта он вообще должен оправдываться перед Йегером?! — Ты ведь для них постараешься, правда? Уверена, что постараешься, — она потёрлась щекой о его макушку, и Аккермана всего передёрнуло от возмутительной бесцеремонности. — Только скажи мне, пожалуйста, — Зоэ поставила его на пол и придержала, когда он слегка пошатнулся. — Кто?       — Кто? — Ривай повторил за ней, как заторможенный, и поднял опасливый взгляд.       — Кто тайный автор, что пишет об Эрене эти романчики?       Всего на секунду ему показалось, что рассказать обо всём Зоэ — не так уж смертельно, но адреналин тут же жахнул по голове.       — Так я тебе и сказал! — вырвался он из объятий и надавал по застывшим в воздухе рукам. Лучше всего было ей подыграть, чтобы пустить по ложному следу, а то ещё будет мешать под ногами, с советами лезть.       — Но ты помогаешь ему? — глаза у майора так и сверкали от любопытства и не пойми чего ещё.       — Ну, помогаю, — нехотя согласился Ривай, отряхивая куртку от невидимой пыли. Врать не любил в лицо, лучше уж промолчать или не досказать что-нибудь.       — Но, если он так его любит, чего ж тогда сам не признается?       — Признается… — проворчал Аккерман, увлёкшись. — Думаешь, это так просто? Раз и всё, да? А если любое слово, которое лезет наружу при виде него — это гадость какая-то, с этим что делать?       — А-а-ах! — Ханджи прикрыла рукой рот, глаза стали больше, чем стёкла очков.       — Что ещё? — Ох и не любил Аккерман её озарения.       — Это Кирштайн?       — Блядь. Нет!       — Кто бы мог подумать! — она мечтательно закатила глаза, совершенно не слушая. — Кирштайн и Йегер… Хотя, почему бы и нет. Только вот интересно, как они, — и майор замолчала, водя ладонями в воздухе, словно ощупывала невидимый шар.       — Ханджи! — оборвал Ривай, не желая вдаваться в подробности грязных фантазий безумной женщины.       — Ой! Извини, увлеклась, — она примирительно приобняла его за плечи и стала вдруг на удивление серьёзной. — Если ты вдруг подумал, что я захочу поучаствовать в этом с тобой, — она расплылась в пугающе широкой улыбке, — то угадал! Но, уверена, я тебе буду только мешать, — закончила доброжелательно и сердечно. А потом неожиданно поднесла руки к его лицу и ущипнула за обе щеки (как только ухватилась за то, чего нет?). — Ах, ты, маленький купидон!       И не успел Ривай ей как следует врезать, Ханджи оторвало от него, будто ветром от ветки лист, и понесло вдаль, кружа, по пустому замковому коридору. Изобразив напоследок стрельбу из лука, со звуком «пиу» она скрылась за угол.       — Ебануться можно, — выдохнул Аккерман, всё ещё глядя ей вслед.       Он прикрывает Кирштайна. Как вообще эта хрень могла зародиться в её голове? Хотя чему удивляться, в голове у Ханджи и не такое водилось. Хорошо хоть сама не полезла того… купидонить… с её-то энергией…       А ведь ещё вчера он хотел отдать Эрена на растерзание Кирштайну в новой своей главе. Но после всего Ривай посчитал идею не самой хорошей и даже опасной. Вдруг эти двое после главы и впрямь обратят друг на друга внимание, что он тогда будет делать?       — …я не поверю в это дерьмо, даже если он сам мне признается, — флегматичный девичий голос, ворвавшийся в пространство коридора с лестницы неподалёку, заставил окаменеть всё живое в радиусе пятнадцати метров, в том числе и капрала. Сомнения не было, принадлежал этот голос Микасе. И она была очень не в настроении. Ривай, разумеется, не боялся своей младшей однофамилицы, но взгляд её каждый раз вызывал эффект кола в заднице. А Ривай не испытывал страстной любви к неотёсанным твёрдым предметам промеж ягодиц.       — Но почему? Подожди, — второй, взволнованный, слишком высокий для парня голос был точно Армина. В коридоре ему, наконец, удалось остановить подругу и развернуть к себе.       Пользуясь тем, что его ещё не заметили, Аккерман прислонился спиной к стене и попытался с ней слиться.       — Помнишь ту фразу, что он произносит каждый раз, когда его что-то порядочно злит? Она там была. Только о ней не знает никто, кроме нас. Получается, он признаётся нам таким образом, Микаса! Он доверяет нам!       — Но зачем писать о себе такое?! К чему это всё?       — Должно быть, это ответ для первого автора.       — Всё-таки думаешь, их было двое?       Если бы рядом было окно — Ривай перешёл бы на фотосинтез, в любом случае, дышать он почти перестал.       — Уверен. И, кажется, я даже знаю, кто заварил эту кашу.       — Кто?       — О-о-о, нет! — от громкого восклицания Арлерта капрал резко вышел из оцепенения и отслоился от стенки. — С ним я тебе разговаривать не посоветовал бы… Чёрт! — парень вздрогнул, когда Аккерман появился из ниоткуда, но, несмотря на растерянность, отдал честь, как полагается. Микаса последовала его примеру.       Проплывая мимо замершей парочки, Ривай скользнул холодным взглядом по лицам и, не остановившись, кинул через плечо:       — Арлерт, зайдите ко мне в кабинет после ужина. Есть разговор.       — Да, сэр!       Малый был не дурак, и намёк понять должен был. По крайней мере, Ривай очень сильно на это рассчитывал. А ещё он рассчитывал раздобыть экземпляр этой чёртовой новой главы, о которой столько успел услышать за полчаса, и как можно быстрее. Но возвращаться за этим к друзьям Йегера ему совершенно не улыбалось. Что-то подсказывало Риваю, что этого делать не стоит. А также не стоит спрашивать всех подряд — сплетни раздуют ещё. Поэтому он решил обратиться к знакомым ребятам в надежде, что те отнесутся к нему с пониманием.       Имир ржала. Вот не прямо так в голос, на лице её даже улыбки не было, но выражение хитро прищуренных глаз было такое, что Аккерман слышал ведьминский гогот в своей голове. Очаровашка Криста, смутившись, ответила, что отдала экземпляр Бертольду. Но ни Бертольда, ни Райнера отыскать так и не удалось. Как будто нарочно попрятались. Ривай во все щели засунул нос, но нигде не нашел ни следа обоих.       Смирившись с пропажей, он возвратился к Ханджи в надежде, что ей повезло раздобыть экземпляр. Но она, как назло, не успев прочитать, отдала главу Смиту, а тот укатил по каким-то делам. Разъярённый Ривай помчался искать Кирштайна, и тот неохотно и после длительных пререканий отправил его к Саше, а та — к своему дружку Конни.       И вот, взмыленный и измотанный после несколькочасовой беготни по территории штаба, капрал драил конюшню в качестве платы за «тишину». Спрингера больше устроил бы мяса ломоть, но Аккерман наотрез отказался расплачиваться казённым имуществом. К тому же, он был уверен: одним ломтём дело не ограничится. Этих проглотов только начни подкармливать, по миру пустят.       Вот уж не думал Ривай, что такое невинное хобби, как почеркушки, толкнёт его на подкуп подчинённых. А ведь всего-то хотел — главу почитать да выяснить, кто смел на славу его польститься.       Руки делали дело — чистили, мыли, скребли, сгребали старое сено, стелили новое — а голова работала не прекращая, слова Арлерта засели в ней накрепко и перемалывались с каждым новым движением. Пусть умный малый имени не назвал, Ривай был и сам отнюдь не дурак, только в вывод ему не больно-то верилось.       Пройдя через многое, он понимал: чудес не бывает на свете. Но сердцу настырному не прикажешь не думать о сладком запретном плоде. Сжималось оно, бестолковое, томилось в мучительном ожидании, веря во всё подряд. И не выдержал Аккерман этой пытки, отставил вилы к ограде, а сам устроился в уголке, чтобы не было видно его от ворот и замер над тоненькой стопкой страниц, лежащих теперь на коленях.       Касаться их было страшно. Ладони вспотели в волнении. Наверное, стоило бросить всё это и сжечь экземпляр вместе с собой и конюшней. Да Аккерману и так казалось, что он весь горит, хотя не притронулся пальцем к обложке. И всё-таки сдаться в последний момент не мог, слишком долгим и унизительным был его путь к полученному трофею. Любопытно стало, за что так сражался.       Потерев ладони о брюки, он легко подцепил обложку и развернул главу.       И оказался на том же месте, откуда с позором сбежал прошлой ночью.       Та же луна, то же дерево и диалог в темноте, начавшийся точно так же. Ривай распахнул, было, рот, но тут же закрыл его крепко ладонью, чтобы ни звука не проронить. Жаль, грудь прикрыть было нечем, с сердцем внутри, грохотавшим, как утренний гонг. Казалось, ещё немного и вырвется, и взлетит к небесам, красным хвостом рассекая небо. Но диалог закончился на вине, и Аккерман облегчённо вздохнул. Напрасно.       Дальше поплыли воспоминания Эрена о пережитых лишениях, жизни его бесправной и насмехательствах сослуживцев, в первую очередь над его чувствами. Ривай был готов изувечить за это любого, но каково же было его удивление, когда в главном насмешнике он опознал самого себя.       — Что? — спросил ошарашенно у страниц, но никто не ответил, и Аккерман продолжил читать, а душа его наливаться всё большим негодованием и ядом, как брюшко голодного комара свежей кровью.       Он раньше и слов-то таких не использовал, что применял к нему автор паскудных строчек, не поскупившись на красочные эпитеты.       — Ну, знаешь!.. — Аккерман от обиды едва не плакал. Этот паршивец залез к нему внутрь, вытащил все его мысли, все чувства и с удовольствием извращенца размазал по плотной бумаге сливочного оттенка. Такого капрал был прощать не намерен. Пусть его после этого трижды выставят «удивительнейшей стервозности особой», он всё равно накажет обидчика, кем бы тот ни оказался.       О том, что, возможно, главу написал его Эрен, Ривай не хотел теперь даже думать. Не мог он такого, и точка. Не мог. Не посмел бы.       В груди клокотало от злости, когда он, перевернул страницу и вновь очутился в тени старой ивы. Но то, что случилось после, заставило тело его задрожать, правда, совсем не от страха. Он услышал как наяву каждое слово, сказанное прежде ему на ухо, и каждый стук сердца, почувствовал каждое прикосновение. И поцелуй…       Богини! Там, на страницах, Эрен его целовал, да так, что у капрала читающего губы заныли в бессмысленном ожидании. В который раз за истекший день он пожалел о том, что их встреча закончилась так нелепо и безрадостно. А ещё он стыдился слов, что слетели с его языка и хлестнули мальчишку у всех на глазах. Не стоило этого делать. Теперь уж не только о поцелуях ему, о простом разговоре можно было и не мечтать. Доверительном, как позапрошлой ночью в палате.       Он вспомнил тот настороженный взгляд распахнутых в удивлении глаз, сбившееся дыхание и подтянутые колени. Таким ему нравился Эрен. Таким он хотел его больше всего. Учить его тайным знаниям любви, наслаждаясь робостью и неспешностью. Но не таким был мальчишка, которого автор изображал на страницах главы, он был похож на вчерашнего Эрена, и такого его Ривай даже побаивался. Этот Эрен мог сделать с ним всё что угодно, всю его жизнь решить одним махом, сердце его разбить, влюбить в себя дослепу. Но в нём утонуть хотелось, как в бурном потоке, скрывшись от глаз посторонних, не думая ни о чём. И автор, титан его разорви, словно об этом знал — искусно играл на нервах капрала.       Продолжения вчерашнего вечера хотелось отчаянно, чуть не до боли. Хоть здесь, хоть вот так, на бумаге. Пусть это всё будет ненастоящим, пусть он обманет себя, пережив это лишь у себя в голове, зато у него останутся эти воспоминания и согреют его, если тоска подберётся и ляжет тяжёлым камнем под сердцем.       И автор внял его просьбе безмолвной, и дело продвинулось дальше, а Аккерману пришлось отдышаться, прежде чем заглянуть на другую страницу.       И там рядовой с молчаливого позволения одну за одной расстёгивал пуговицы рубашки и льнул губами, шепчущими непристойности, к шее с подрагивающим на ней адамовым яблоком. Облизывал часто пульсирующую жилку, спускался к ключицам, вбирая тепло из ярёмной впадины, щедро источаемое податливым телом. Губами двигался ниже, на грудь, что тяжело вздымалась, больше не стянутая ремнём поперёк, и целовал, целовал, целовал, пока не наткнулся на маленький твёрдый сосок.       «О, да!» — простонал Аккерман со страниц главы.       — О, нет, — просипел он же, сидя в углу конюшни, осознав, наконец, к чему всё идёт, и то, что это читали все.       Поджечь себя вместе с конюшней ему не казалось больше такой уж плохой идеей. По крайней мере, хоть так он смог бы избавить себя от позора. И хотя автор бросил читателю пыль в глаза, изменив описания внешности Аккермана, имя его и некоторые привычки, сходство нового персонажа с капралом было настолько явным, что у последнего шёл озноб по спине, будто его раздели у всех на виду.       — Шина-Мария-Роза, это пиздец, — выговорил ослабевшим голосом и опустил пылающее лицо на ледяную от волнения ладонь.       — Вам не понравилось? — голос, раздавшийся рядом, заставил очнуться и оторваться взглядом от текста. — Я так старался, — тихий, немного осипший, он был столь интимен, что непременно хотелось слышать его над ухом, тесно прижавшись к крепкой груди. Но ровно до той поры, пока Аккерман не въехал в убийственный смысл слов.       — Ты?! — только и смог повторить он, не веря ни слуху, ни взору.       Эрен стоял перед ним с таким видом, будто пришел на расстрел, но сам рвал на части печальным взглядом невозможно зелёных глаз.       — Я, — подтвердил он кивком головы.       И Аккерману вдруг показалось, что он теряет опору и падает в бесконечно глубокую пропасть.       — Поверьте, капрал, я никогда бы не сделал этого. Я хотел показать только вам, но вы так сильно меня разозлили утром, что…       — Как ты… успел? — Ривай хотел у него спросить вовсе не это, но профессиональная ревность, если так можно выразиться, высунула из-под тёмного покрывала свою клювастую головёнку.       — Простите? — опешил Йегер.       — Как ты успел написать её? — капрал небрежно приподнял в руке страницы, по весу поняв, что их приблизительно двадцать с лишним. В то время как его главы, на которые тратилось в общей сложности от двух недель до двух месяцев неусыпной работы, составляли едва ли больше сорока. — Ты что же, не спал нынче ночью?       Эрен смутился, взволнованно улыбнулся и, покраснев, растрепал нервным движением волосы на макушке.       — У меня были черновики, — признался он тихо из-под руки. — Я начал писать ответ, когда прочитал вторую главу. Единственная сцена, которую я написал вчера, это та… ну вы поняли, да? Ночная встреча под деревом.       — Да, я понял, — покивал Аккерман, желая в этот момент лишь одного — вцепиться обеими руками в шею паршивца и давить на горло, пока тот не начнёт хрипеть. Насмерть душить капрал вовсе не собирался (надо ещё ему руки марать!), а вот припугнуть — это пожалуйста.       — Поняли? — переспросил воодушевлённый мальчишка. — Значит, вам всё же понравилось?       — Этого я не сказал, — ровным холодным тоном заметил Ривай.       — Но как же…       — Скажи, тот, другой персонаж, который не Эрен, кто это? — он слегка склонил голову набок, пытливо всматриваясь в густо краснеющее лицо. От вида смущённого пацана вело нещадно, но Аккерман продолжал сидеть, поэтому выдать его не могло ничего, в том числе и набухший бугорок под широким коричневым поясом.       — Ну это… это собирательный образ, — выдавил из себя Йегер, и уши предательски вспыхнули, когда он наткнулся на непроницаемый взгляд капрала. — Хотя, если честно… большую часть я собрал от вас, сэр.       — Потрясающе, — процедил Аккерман сквозь зубы. Другие слова почему-то стали как каменные и застряли глубоко внутри, не давая нормально двигаться, думать, дышать.       — Вы правда так думаете? — Эрен так искренне радовался, надеясь на положительный ответ, что его было жалко разуверять.       — Находишь это забавным — писать о своём начальнике всякий бред? — в голосе Аккермана звякнул металл, заставивший рядового невольно вытянуться по струнке. — Опозорил меня перед всем разведкорпусом и рассчитываешь на то, что я буду в восторге от этого?       — Постойте, сэр, вы всё неправильно поняли, — Йегер хотел было сделать шажок вперёд, но окрик капрала буквально пришил ноги к полу, запорошённому старой седой соломой.       — Смирно! И не смей перебивать, когда я с тобой разговариваю! Как ты посмел изображать меня в таком виде? Я тебе что, предмет для насмешки? Кукла, которой можно играть?       — Вы не…       — Молчать, я сказал, — Аккерман скинул главу на пол и тяжело поднялся с насиженного места. — То, как ты меня изобразил, не имеет никакого отношения к реальности.       — А мне кажется, имеет, — всё-таки вставил Эрен, начав улыбаться так, что у Ривая колени размякли.       — У тебя персонаж не в характере, — продолжал гнуть своё Аккерман, гордо вздёрнув подбородок.       — Что-о-о? — усмехнулся Эрен. — Как это?       — Так это! Ты не потрудился узнать о своём персонаже волнующие детали. Он у тебя получился плоским и однозначным, и совершенно неинтересным. К тому же добавил несуществующих в реальности, раздражающих черт, из-за которых я выгляжу на твоём фоне каким-то антагонистом! А эта дурацкая сцена под деревом? — Аккерман от волнения чуть не осип.       — В ней-то чего не так? — Эрен смотрел на него терпеливо и с нежностью, но почему-то именно это бесило капрала больше всего.       — ДА ТЫ ИЗ МЕНЯ ЧЛЕНОБАБУ СДЕЛАЛ! — заорал он на всю конюшню так, что лошади встрепенулись и начали нервно переступать ногами, фыркать и ржать. — Я никогда бы не стал реагировать на подобные действия описанным тобой образом!       — Но реагировал же, — почти прошептал ему Эрен, и у капрала на несколько долгих секунд потемнело в глазах. Он так ослаб, что, когда снова смог разглядеть тёплый взгляд, буркнул лишь:       — Не забывайся.       — Простите, капрал, — и Йегер слегка отвернулся в попытке спрятать улыбку. — Быть может, вы правы по поводу вашего персонажа. В конце концов, вам виднее, наверно, каков он на самом деле. Но по крайней мере мой Эрен вышел намного правдивее вашего выбеленного и рафинированного «надежды всего человечества».       Аккермана затрясло, как в лихорадке, ходуном заходила нижняя челюсть.       — Не смей выговаривать мне про Эрена! Мой Эрен — порядочный юноша с высокими идеалами! Даже когда он романы крутил, не забывал о том, что для него действительно важно и дорого! Он каждый момент своей жизни помнил о матери, о друзьях, о человеке, которого любит всем сердцем! И твой наглый выскочка не годится ему в подметки! — он выдохся и застыл, терзаемый смутным предчувствием. Больно уж странной была улыбка, с которой смотрел на него рядовой.       — Так я и знал, что это всё вы написали, — он усмехнулся, прикрыв глаза, опустил лицо и взглянул исподлобья.       Если бы Аккерман мог вытащить компрометирующие его слова из ушей мальчишки и проглотить обратно, он бы, наверное, так и сделал. Наверное, потому, что совсем не уверен был в собственных силах, бездумно потраченных на доказательство собственной правоты. Но стоило только Йегеру попытаться приблизиться — тут же попятился от него.       — Не подходи ко мне, — предупредил Аккерман, но голос звучал совершенно неубедительно. И сколько бы ни отступал, неизбежно тянул рядового следом, точно на привязи.       — Прошу вас, не надо бежать от меня, — шаг за шагом, неотвратимо, сжигая последний воздух вокруг извечно горячим телом, Йегер двигался плавно, как хищный зверь, уже заманивший жертву в предсмертный угол и жаждущий лишь одного — немного развлечься перед своей окончательной победой.       Именно так это видел Ривай, и сердце его заходилось в бешеном танце. Он пожалел в тот момент обо всём. О каждом небрежном слове, о каждом написанном слове, о том, что залез с ногами туда, куда залезать не следовало — в чужую душу, в чужую жизнь. И не верил Ривай в тот момент ни капли, что все его чувства, трепещущие внутри, взаимны.       Когда под затылок, лопатки и поясницу легли поперечные балки, он понял — бежать больше некуда.       — Не подходи, — повторил почти шёпотом, резко бледнея, но Эрен сделал последний шаг, вставая вплотную, и положил ладони ему на плечи, крепко сжимая.       Весь мир вокруг сжался до двух пульсирующих в частом ритме сердец.       — Когда вы поймёте, что я ничего плохого вам не желаю? И разве могу я? — парень слегка наклонился вперёд и потёрся щекой о волосы на макушке. Ривай затаил дыхание, не веря собственным ощущениям.       Эрен был нежен с ним? Но неужели придира-капрал заслужил подобное отношение?       — Разве могу?.. — повторился мальчишка, а после зарылся носом в чёрные пряди и глубоко вздохнул, так что у замершего Ривая вся спина покрылась мурашками. — Как же чудесно вы пахнете! И как я рад, что наконец-то могу вам об этом сказать, — он коснулся ладонью щеки и виска, принимая упругим движением пальцев тяжёлую голову, и прикоснулся губами к скуле.       След поцелуя вспыхнул под кожей ярким маковым пятном, как ожог, а после ещё один, и ещё, и ещё.       — Вы тот единственный, ради которого я совершу любой подвиг, не попросив после никаких наград, — шептал ему Йегер, целуя лицо и шею, — кроме единственного одобрительного словечка. Вы самый безумный и самый ушибленный на голову человек во всей разведке, — он усмехнулся коротко. — И я вас боготворю, вы слышите? Бо-го-тво-рю, — повторил горячим шёпотом по слогам прямо на ухо, и каждый слог отозвался эхом в пустой голове.       Сердце Ривая трещало по швам вместе с форменными штанами, но ни слова сказать, ни обнять в ответ он так и не смог — растаял от неожиданных, незаслуженных но, всё же таких долгожданных признаний.       — Вы для меня самый лучший, всегда, на все времена, — Эрен немного отстранился, удерживая лицо капрала в ладонях; глаза его, как тогда, в лазарете, горели немного безумным зелёным огнём. — Я вас люблю! — восторженно прошептал он, медленно наклоняясь к губам, и Ривай смежил веки, смирившись со сладким своим поражением.       Но Йегер не был бы сам собой, если бы замолчал в столь ответственный и серьёзный момент и просто поцеловал его.       — Богини, капрал, как же хочется… — почти простонал он в жаждущие поцелуя губы, — чтобы вы перегнули меня через эту ограду и отпердолили прямо здесь.       В непритворном ужасе Аккерман распахнул глаза.       «Что значит, блядь, „отпердолил“?! Я что ему, буйвол-производитель?» — мысленно возопил он, но изо рта ни словечка не вылетело — так его развезло от нежданной ласки.       Было бы очень некстати узнать, что они с пацаном — игроки за одну команду. Перед глазами капрала уже развернулась картина: лежат они оба под одеялом, глядя в высокий каменный потолок, и думают, кто же их будет… пердолить.       Но Эрен весело и беззаботно рассмеялся нелепым домыслам и прислонился лбом к его лбу.       — Вы такой легковерный, — прошептал, опьяняя дыханием, а в глазах-изумрудах забрезжило озорство.       И тогда до Ривая дошло, наконец, что его облапошили. Рука раззуделась отвесить леща, но только мальчишка, нарочно ли, нет, опередил его, крепко обняв и став серьёзным до обморока:       — Клянусь вам, что больше не обману. А если не верите, буду стараться изо всех сил, чтобы заслужить ваше доверие. Потому что оно для меня важнее, чем все сокровища мира, чем все ледяные пустыни и горы песка, чем все на свете моря и…       — Тц, Йегер! — не выдержав долгой тирады, заныл Ривай, закатывая глаза. — Заткнись уже и поцелуй меня! — и моментально осёкся, подумав, что снова мог всё испортить.       Но, вопреки его опасениям, парень совсем не обиделся, а усмехнулся и прошептал: «Как скажете, сэр», и наконец-то коснулся губами саднящих от нетерпения губ.       С неба послышался ангельский хор, распевающий «аллилуйю», когда Аккерман приоткрыл рот, вбирая в себя самый сладкий, дерзкий и неугомонный язык. Он так глубоко погрузился в свои ощущения, что не заметил, как начал постанывать, и чуть не выкрикнул имя вслух, когда Йегер вжал его в столб ограды, выказывая всем телом желание столь же невыносимое. Сердце стучало так сильно, что стало тесно в ремнях и одежде, и Аккерман не препятствовал наглым пальцам, словно бы невзначай цепляющим пряжки ремней на бёдрах и часто вздымающейся груди. Голос, дыхание, гнавшие дрожь по телу, прикосновения жадные, собственнические неотвратимо толкали капрала к хотя бы частичному разоблачению. Он сам решил не тянуть ни секунды и разрешить их томление скорой лаской хотя бы на полчаса, чтобы потом можно было спокойно добраться до комнаты. Хотя, конечно, насчёт «спокойно» Ривай немного загнул.       — Постойте, капрал… Мы что, прямо здесь? — искренне удивился Эрен, когда на его брюках начали резко расстёгивать пояс.       — А чего тянуть? Я же вижу, как ты хочешь, — усмехнулся капрал, коротко взглянув в глаза, и снова обратил свой взор туда, где пальцы выдёргивали пуговицы из петель слишком тугого гульфика. Он нервно сглотнул, припомнив, каких размеров по ощущениям у Йегера его мини-титан.       — И вас не смущают условия? — прошептал мальчишка, сминая в ладони упругую половинку риваевой задницы и заставляя его приподняться на цыпочках.       — Если ты не прекратишь, я кончу не сняв порток, — признался капрал сиплым шёпотом и, наконец-то, богини, расправился с самой последней пуговицей.       — Хотел бы я видеть ваше лицо в этот момент, — опять становясь похожим на помидор, прошептал ему Йегер и облизнулся, глядя на то как чужая рука нарочито медленно тянет шнурок из исподнего.       — Так за чем же дело стало? — Ривай усмехнулся и отпустил шнурок. Тот змеёй скрутился в кольцо на полу у его ног.       Эрен накинулся на капрала, жадно целуя и прижимая как можно крепче, а в следующее мгновение бухнулся на колени и слишком уж ловко для неумёхи и девственника расправился с поясом, брюками и шнурками. Но когда он освободил гудящую кровью и давним томлением плоть Аккермана, тот позабыл о ревности — так его бережно и аккуратно, словно родного, приняли в руку.       А дальше Йегер лизнул его член от основания до головки, пощекотал уздечку и влажную, в смазке, щелку на самой макушке, пошло причмокнул и принял в рот целиком.       — А-а-ах! — Аккерман еле-еле успел ухватиться за перекладину, чудом не рухнув рядом с мальчишкой. Он оперся на локоть и закусил костяшки на левой руке, чтобы не застонать ещё раз и не разбудить лошадей окончательно.       Эрен и сам негромко постанывал, плавно насаживаясь влажным горячим ртом, слизывал с губ потёки слюны и смазки и выгибался всем телом, виляя задом так, будто его в это время брал сзади кто-то невидимый глазу Ривая. От этой противоречивой фантазии у Аккермана встал ещё крепче, захотелось вбиваться в болтливый, манящий рот до хрипоты, до спазмов, до слёз.       Проскользнув по растрёпанному затылку ладонью, он надавил немного и начал резко толкаться вперёд, забываясь, сгорая в своём огне. Эрен старательно не выпускал изо рта, а слюны было столько, что, несмотря на сомкнутые плотным кольцом губы, она всё равно вырывалась наружу с волнующим непристойным чавканьем. Риваю казалось, ещё полминуты, и он может кончить, но Йегер, как будто нарочно отпрянул и посмотрел снизу вверх с таким обожанием, что у капрала аж ёкнуло где-то в серёдке и член покачнулся в ответ.       Утерев губы тыльной стороной ладони, рядовой ухватился за брюки с обеих сторон узких капральских бёдер и медленно стянул вместе с исподним почти до колена. Огладил лунной белизны нежную кожу, с благоговением провёл по натёртым ремнями полоскам на ней и припал губами. Сгорающий прежде в огне Ривай потонул в безграничной нежности.       Эрен спустился лёгкими поцелуями до складок одежды и так же неспешно поднялся обратно, слегка развернув Аккермана боком. За ляжку он всё-таки укусил и получил за это затрещину. Но когда он поставил Ривая к себе спиной, а вернее, задом, раздвинул упругие половинки и жарко и влажно провёл языком между ними, капрал простил ему всё на свете.       Будто бабочки с тонкими крыльями роем стремились проникнуть внутрь, будто ласкал его сам бог любви (если такой вообще-то существовал), будто Риваю богини решили воздать наконец-то за все злоключения в сердечных делах (особенно в них) — так хорошо ему не было прежде ни разу в жизни. Может, и Эрен делал что-то не так по неопытности, может быть, и у Ривая слишком давно не было секса, но то, что его вылизывал человек, которого он всем сердцем любил, было самым главным, решающим аргументом.       Кончиком языка рядовой теребил его дырочку, а в животе у капрала разливалось желание сдаться, отдаться, принять в себя всё, всё что Эрен захочет ему отдать — хоть пальцы, хоть этот дразнящий язык, хоть себя самого, ну или ещё что-нибудь. В этом слепом желании Ривай немного отставил зад и раздвинул ноги, начал подмахивать и стонать всё громче и громче, кусая губы, закатывая глаза, пропуская вдохи и выдохи. Но когда в его нежную дырку грубо ввинтился облизанный Эреном палец — Ривай разогнулся и замер, будто аршин проглотил.       — Больно? — спросил, испугавшись, мальчишка.       — Немного, — ответил Ривай, хотя его жопа пылала точно в огне и совсем не от страсти.       Но сладкие губы на сжатых до каменного ягодицах и нежные их поцелуи сделали своё дело: капрал постепенно расслабился. Плавно нагнувшись, пошевелился, выпустил палец почти до конца и снова насел на него. А когда, спустя ещё пару подобных движений, Эрен слегка надавил на изнывающий от желания холмик внутри, капрал разразился такими сладкими стонами, что рядовой чуть не кончил себе в штаны, вовремя сжал пах ладонью и задышал глубоко и шумно.       — Что-то не так? — Ривай обернулся.       Он чувствовал себя пьяным, развязным. Хотелось сорвать с пацана штаны, сесть на его истекающий смазкой член и затрахать до полусмерти прямо на этом полу, посреди конюшни. И о том, что он всё это произнёс вслух, Аккерман догадался только по выражению дикой, дурацкой радости на раскрасневшемся милом лице.       — Капра-а-ал, — протянул в восхищении Эрен. — Богини, капрал! — он вновь развернул Ривая к себе… лицом и уткнулся носом в короткие волосы на лобке. — Вы бесподобны!       Легко проскользнув языком по стволу не опавшего члена, он подцепил языком налитую головку и, снова приняв в себя, начал сосать исступлённо, с оттягом, не забывая при этом поглаживать плавящий своей острой чувствительностью бугорок у капрала внутри. Ривая немедленно выгнуло, сжало, скрутило, и с воплем он кончил в горячий, безумный рот.       Сознание возвращалось с чудовищной быстротой, и чтобы остаться ещё немного в этой божественной эйфории, он просто закрыл глаза.       Эрен покинул его аккуратно, чтобы не задевать лишний раз растревоженные местечки. Облизав ещё раз хорошенечко, выпустил изо рта, натянул на задницу брюки и опустил себе на колени. Ривай его тут же обнял, не желая ни на секунду от себя отпускать.       Фыркали лошади в стойлах, где-то снаружи скрипели букашки. Солнце недавно село — о том говорил бледно-серый свет, струящийся с неба невесомой завесой. Скоро и он уйдёт, и тогда им бы лучше вернуться в замок — низко летавшие ласточки обещали ненастье.       — Ёбаные шлюхи Шина, Мария и Роза, я ног не чувствую, — высказался Ривай, не зная, что на него производит большее впечатление: способности Йегера или хилость собственного организма.       Эрен, благоухающий бутон его сердца, даже не возмутился грубости выражения, лишь рассмеялся капралу на ухо.       — Тогда я возьму вас на руки и унесу отсюда. — Он повернул его к себе лицом.       — Будешь нести меня до самой комнаты? — шепнул Ривай ему в губы.       — Да-а, — улыбнулся мальчишка самодовольно, от этой ухмылки разряд пробежал по всему позвоночнику. — Очень хочу вас на этом огромном рабочем столе, — промурлыкал он нежно.       — Где пожелаешь, — ответил ему Аккерман и закрепил обещание поцелуем.       Когда они вышли и побрели, держась за руки, в сторону замка, луна стояла в зените, обёрнутая в тончайшие облака. В штабе давно уже спали, и только для этих двоих (хотя, может быть, и не только) ночь безумной любви раскрывала свои объятия.       И засыпать на рассвете, под шум дождя, свернувшись под боком у Йегера, было на удивление уютно. Он пах летним зноем, кожей и потом. Только теперь, вдобавок, ещё и Риваем.