Быстрый забег

— Жизнь каждого человека, — сказал Иво, — интересная история, созданная им самим в удивительной хронологической последовательности. Я посмотрел на палец, который Дариус любезно положил в баночку с жидкостью. Он не опускался на дно, болтался где-то посередине. Иво держал его в руках, приподняв к свету. Он наблюдал за кусочком своего тела, пытаясь сказать мне что-то очень важное. Я давно выключил фотоаппарат, убрал в рюкзак диктофон и лишь наблюдал за его выражением лица. Оно не менялось несколько минут. — Когда человек понимает, что он находится на грани своего существования, то он начинает смотреть на маленькие вещи, постоянно окружающие его. Он в первую очередь думает о людях, которые были с ним рядом и которых он, непременно, не ценил. Такие люди есть у каждого из нас. — Он повернул голову ко мне, пытаясь слабо улыбнуться. В его левой руке все еще была баночка с пальцем. — Люди, которые вызывают сожаление о прожитой жизни. — Вы в порядке, Иво? — мое сердце сжалось. В его светлых глазах я увидел явную боль, которую старик пытался от меня спрятать. — Господин Дариус, — неожиданно вежливо сказал Иво, — заберите это себе, мне подобная штука больше не нужна. Дариус пожал плечами: — Я тоже такое не коллекционирую. Вот моему брату бы понравилось. Иво так широко улыбнулся, что меня передернуло. Он медленно подошел к Богу, который протирал один из подлокотников от крови, наклонился, подпирая рукой бок, протянул ему банку, прошептав: — Передайте это молодому господину, раз его сердце любит такие варварские трофеи. Дариус ничего не ответил, лишь хмыкнув на эти слова. — Пойдем, — Иво подошел ко мне, кладя руку на плечо и подталкивая к выходу. — С вами точно все хорошо? — я вновь заволновался, но он лишь проигнорировал этот вопрос. — А когда они вспомнили всех, кто вложился в их жизнь больше всего, они смотрели на себя, свои части тела. Никто не предполагает, что с ним будет завтра. Вчера он думал, что его руки будут такими до конца его дней, а вот сегодня у него нет пальца. Так и с окружающими людьми. Тебе кажется, что эти люди, как твои руки, будут с тобой всегда и их черед придет не скоро. А потом... Иво замер, когда мы поднялись на третий этаж. Здесь было намного светлее и уютнее, чем внизу. — А потом эти люди внезапно уходят. И не всегда своими ногами, — подытожил я. Рука Иво медленно сползла с моего плеча. Он как-то настороженно осмотрел этаж. Люди здесь вели себя более естественно и оживленно. — Добро пожаловать, Константин, — Каллиста повисла на мне, сжимая в объятиях. — Тебе нравится? — Что тут происходит? — поинтересовался я, пытаясь вырваться. Но она лишь прижалась своими ослепительными формами ко мне еще ближе. Чуть приподнявшись на цыпочках, она коснулась губами моего уха, будто хотела жадно поцеловать. Я чувствовал, как дрожит каждая клеточка моего тела. — Это этаж для отдыха, разве не понятно? — Пожалей его, он и так еле держится, — Иво вовремя потянул ее к себе. Она недовольно отлипла от меня, надув губки. Спорить с Иво она не желала, поэтому послушно выполнила его просьбу. — Вы пережили слишком много всего за эти пару часов. Поэтому здесь мы поставили еду и диванчики, чтобы вы могли отдохнуть. В конце есть ванная и туалет, а еще небольшая комната для курения. Но, правда, те двое парней ее уже заняли, — она свела брови. — Кажется, Немо и Амадеус. Последний был крайне зол. Мы с Иво переглянулись. Без моих подсказок ему было понятно, что с этими двумя дело нечисто. Особенно с последним. Каллиста увидела отца, заходящего на этаж. Она ринулась к нему, быстро тараторя о чем-то важном. — Милая девушка, — заметил Иво, провожая красавицу взглядом. — Она... Она, — пробормотал я, сведя указательные пальцы. — Что она? — У тебя разве нет в ее присутствие какого-то странного чувства? Иво рассмеялся, растрепав мои волосы: — Это называется «использовать чары для обольщения». Она же ребенок Бога, неизвестно, какими способностями это существо может обладать. — Иво свел белые брови, наклонился ко мне, заглядывая в глаза. — Скорее всего, ты ей просто понравился, вот и все. Она неразумный подросток, так что подобное в ее возрасте более чем нормально. — Подросток? Может, она уже старуха. Как вы поняли, что она молода? Боги же… — Глаза, — перебил Иво. — Смотри в них и все поймешь. Я быстро заморгал. Он уже осматривал этаж, но внутри меня что-то колотилось, помимо сердца. Я не мог понять, что такого старик высматривал во мне. Стены пестрили наспех поклеенными обоями в мелкий коричневый узор на бежевом фоне. Потолок был чище, хотя небольшие темные пятна на нем все же имелись. Свет иногда помигивал, пара ламп в центре вовсе не горели. У стен и в углу стояли кожаные коричневые диванчики, небольшие белые кресла и стулья. В центре расположился длинный стол, уставленный едой. Несколько людей вертелось вокруг него, боясь попробовать приготовленное. Я подошел к Иво, который рассматривал сладости. — Хочешь есть? — поинтересовался он. Но в меня после увиденного ничего не лезло. Мой желудок неприятно заворчал, а рвотный рефлекс сработал почти моментально. Я быстро зажал рот рукой, чтобы сдержаться. Иво хмыкнул: — Не бойся, они не отравят тебя. — С чего такая уверенность? — Я попытался привести дыхание в норму. Сладкий запах ударил в нос, поэтому я живо подставил к лицу рукав куртки, нюхая ткань. — Ты явно под их покровительством. — Он пожал плечами, беря обеими руками пирожное. Все уставились на него. Они ожидали героя, который попробует это первым. — Эта девушка испытывает к тебе симпатию, а тот молодой Бог вообще запретил тебе играть. Иво откусил большой кусок. Он прикрыл глаза, замычал от удовольствия, медленно прожевывая сладость. Его морщины на мгновение разгладились, но потом появились снова, когда он напряг мышцы лица, чтобы выразить наслаждение. — Слишком много «людей» пытаются завоевать твое сердце. — Он хмыкнул, протягивая пирожное мне. Но я шарахнулся от этого. Другие же, наоборот, желая вкусить угощение, ринулись к столу, протягивая руки к различным сладостям. Я поднял глаза, пытаясь найти Каллисту и Дариуса. Но их не было, зато в углу, на одном из кресел, сидела красивая полная женщина. Она спокойно смотрела за происходящим. Я сузил глаза, чтобы убедиться в том, что это не статуя и не какая-то кукла. Но дама и правда была живая, просто не двигалась. Через минуту-вторую ее веки опустились, а потом медленно поднялись. Я не сразу понял, моргнула ли она так или показала этим жестом свое равнодушие к присутствующим. — Она была с нами? — я толкнул в бок Иво, который увлекся поеданием сладостей. Он быстро вытер губы салфеткой и начал искать того, о ком я говорил. Найдя глазами эту женщину в углу, он улыбнулся, поднимая вверх брови: — Нет, она не была в толпе. — Тогда чему вы рады? — я еще раз толкнул его, но он теперь прилип к ней глазами. — Как чему? Она очень красивая, разве нет? Он был прав. На ней было короткое синее платье, расшитое золотыми нитками. Ворот платья, вывернутый наружу, имел цвет недозрелого персика. Вырез был довольно глубоким, поэтому оголял ее светлые плечи и демонстрировал пышную грудь. Голубые глаза, накрашенные яркими бирюзовыми тенями с черной подводкой, изредка смотрели то на нас, то на гудящую у стола толпу. Ее руки, лежащие на коленях, держали небольшой прозрачный кувшин с жидкостью. На стуле, что находился рядом, по кругу стояли стеклянные стаканы. Она поправила маленькой изящной ручкой кудрявые короткие волосы, пухлыми пальчиками очертила контур шеи, приоткрыла яркие вишневые губы, будто хотела выдохнуть. На ее ногах красовались аккуратные туфли на низком каблуке. Она, заметив, что мы смотрим на нее, смутилась, опуская глаза в пол. — Необычная, — протянул я, понимая, что между ней и Каллистой есть что-то общее. — Хм, — Иво не сводил с нее глаз, продолжая улыбаться, — думаю, это та самая жена, о которой говорил Дариус. — Скорее всего, — подтвердил я, отводя взгляд на толпу. — Но мне казалось, что у Богов зеленые глаза. — Кто сказал, что она — Богиня? — Иво пожал плечами, вытирая руки. — Я готов тут ко всему, что только может произойти, а ты удивляешься глазам. — Потом он замер, откладывая салфетку и резко поворачиваясь ко мне. — Она не близко сидит, согласись. Как ты разглядел ее цвет глаз? — Линзы, — я указал на лицо. — Иногда я ношу их или очки, ибо работа требует идеального зрения. Я осмотрел стол еще раз, а потом посмотрел на эту женщину. Кувшин, который она держала, по логике, должен был стоять на столе. У меня родился очередной вопрос, который я не успел задать. — Ты сказал, у тебя есть сигареты, — перебил Иво. — Пошли в ту комнату, я хочу курить. Он сжал мою руку, потянув за собой. Я не успел пикнуть, как стоял перед белой дверью. — Так, сейчас, они завалялись где-то в рюкзаке. — Я полез за сигаретами. Иво открыл дверь, заходя внутрь. Я рыскал в рюкзаке, ругаясь, что после того, как дал этому мелкому засранцу одну, закинул пачку в неведомые дали. — Нашел, — крикнул я, заходя за Иво. Но он застыл на месте. Дверь за нами тихо закрылась. Амадеус держал в руках сигарету, дым которой устремлялся в открытое окно. Комната наполнилась запахом табака и слабыми стонами. Его правая нога стояла на стуле, поставленном под окном. В комнате горел слабый свет, на улице, как я понял, уже давно стемнело. Немо держал одно колено на стуле, рядом с ногой Амадеуса. Его голова была опущена на уровне ремня, руки крепко держались за бедра белобрысого парня. Амадеус медленно повернул голову в нашу сторону, расширил глаза и изобразил неподдельный гнев. Немо, испугавшись, хотел было отпрянуть, но его схватили за волосы и притянули обратно, толкнувшись бедрами вперед. Я моментально вылетел из комнаты. Иво быстро захлопнул за собой дверь. — Думаю, перед тем, как курить, надо помыть руки, а то они у меня в сладком, — он дернулся к соседней двери с надписью «wc». Я прошмыгнул за ним. Мы быстро включили воду и сунули руки под один кран. Ни мне, ни ему не хотелось комментировать эту ситуацию. Иво закончил первым, отошел от раковины. Я все еще продолжал намывать руки, а затем, уставившись на собственное отражение, принялся натирать лицо. Мне хотелось отмыться от всего увиденного здесь с самого начала. Две туалетные кабинки были открыты. Я подумал, что очень хорошо, что здесь никого не было. Дверь туалета распахнулась. Внутрь влетел разъяренный Амадеус. Он втащил за собой следом испуганного Немо. Я отошел от раковины, отматывая бумажное полотенце. Краем глаза мне удалось рассмотреть свежее красное пятнышко на тыльной стороне ладони Немо. Парень немного всхлипывал. — Я тебе сказал, что ты получишь, если сделаешь все не так. Амадеус, кажется, не сразу заметил нас. Даже здесь, в маленькой комнате, он был охвачен ненавистью. Он быстро мыл руки, все его движения становились очень резкими и дерганными, когда он пытался говорить. — Я что сказал тебе про зубы? — Но они вошли и я... Немо пикнул и тут же замолчал, втягивая голову в толстовку. Амадеус, наконец, заметил нас. Он повернулся, встряхнув мокрыми руками: — Тебя не учили стучаться? — А я не думал, что тебя заводят убийство и отрезанные части тела, — пробормотал я, выкидывая бумажное полотенце в ведро. — Хотя, тебя вообще заводит все, что движется. — Чо сказал? — Амадеус ударил кулаком по зеркалу, чуть не разбив его. Он быстро загорелся, когда я намекнул на наш недавний разговор. Мне было интересно, зачем этот говнюк держит рядом с собой безвольного и брошенного судьбой мальчика? Зачем скрывает то, что и так очевидно? Но больше интересовало другое. Зачем Немо все это терпит? — Не верю я в большую любовь, — я развел руками. — Это и сказал. Амадеус заботливо вытер полотенцем губы Немо, убедившись, что тот в полном порядке. Затем парень отмотал еще бумаги и приложил к оставленному ожогу. Меня чуть не стошнило от этой дерьмовой игры в любящего парня, поэтому я живо вышел из туалета, потянув за собой Иво. Толпа уже успела устроить милую беседу. Не знаю, кого больше выворачивало от этой наигранности: меня или Иво. Всем и так было ясно, что из присутствующих семнадцати выживет только один и, возможно, парочка принесших себя в жертву. Однако они решили устроить этот добродушный ритуал в честь знакомства. Каждый из них, особенно Овид, раздирал свое сокровенное место, чтобы понравиться окружающим. — Моя жена так любит меня и скучает по мне, — плел он. Однако по его пустому безымянному пальцу он не был похож на человека, который без ума от своей жены. — Не хотите пить? — Дариус, как обычно, вырос из ниоткуда. Он обошел нас четверых, подошел к этой женщине с кувшином, и, наклонившись, поцеловал ее руку. — Познакомьтесь с моей любимой женщиной. Ее зовут Аврора. Она улыбнулась: — Здравствуйте, мне очень приятно. Эта милая женщина тридцати пяти лет на вид, протянула свою руку. Иво схватил ее первый, наклонился, прижимаясь к ней губами и довольно улыбаясь: — Меня зовут Иво, а это мой приятель Константин. О нем, вы, наверное, слышали. А эти двое — Немо и Амадеус. Она кивнула им, поднимаясь со своего места. — Надеюсь, гости отведали прекрасные угощения, приготовленные моей женой, — сказал Дариус. — Думаю, оттого, что они ели только одни сладости, им захочется пить. Аврора протянула кувшин. Амадеус хотел было его взять, но Дариус остановил его: — Ты можешь взять этот кувшин и напоить всех. Но помни, что в нем, помимо воды, есть яд. Если дашь выпить эту воду гостям, то они все умрут! — он протянул это, прижимая театрально руку к сердцу. — Но ты можешь пойти им и сказать, что воды нет, тогда все эти люди останутся живы и продолжат игру. Амадеус расширил глаза: — То есть, ты можешь отравить всех их и сделать меня победителем? — Нет, — после этих слов Дариус рассердился, — Боги никого не убивают. Вы — творение нашего отца, а мы лишь смотрящие, которые не имеют права без разрешения и пальцем тронуть человека, — он прочистил горло и добавил с улыбкой: — только, если уж совсем нарушите правила. Так что ты убьешь их всех сам. Амадеус потянул руки к кувшину. Немо обхватил эти руки, прижимая к себе: — Не смей, чего ты удумал? — Ты не понимаешь? — Амадеус дернулся, толкая его. — Мы можем прямо сейчас стать победителями! Заберем деньги и отправимся домой! — На нашей совести будет множество убитых людей! Это ты чего-то не понимаешь. — Брось, сладкий. — Он тихо засмеялся, ласково поглаживая мальчишку по голове. — На какой нашей совести? — И на моей тоже, если я разрешу сделать тебе это. Амадеус закатил глаза: — Прекрати. — Как?! Разве ты сможешь потратить после всего это все деньги, что получишь? — Немо срывался на слезы. — Это легкие деньги. Тем более никто не вспомнит об этих людях, разве ты не помнишь правила? Они уже сейчас никому не нужны, а вот мы с тобой... — Он обхватил ладонями его лицо, заглядывая в глаза. — А мы с тобой избавимся от моих долгов, поэтому те парни больше не будут издеваться над тобой. Мы откроем свое дело, и если отец не примет тебя, то у меня будет достаточно денег, чтобы содержать нас обоих. — Он прижался лбом к его лбу. Говорил так, что Немо, кажется, верил. — Мы будем счастливы, сладкий. — Однако ты всегда будешь помнить лица всех тех, кого позволил убить сегодня, — вмешался я. — Если ты, придурок, согласишься, то я лично разобью этот кувшин. — Не сметь! — Дариус вскипел. Его глаза вспыхнули зеленым пламенем. — Ты не участвуешь и не имеешь право физически вмешиваться в его выбор и в его судьбу. Я не посмотрю на то, что брат молил беречь тебя. Иво сжал мое запястье, оттягивая от этих двоих. — А если ты, Иво, вмешаешься, то я с огромной радостью прикончу тебя даже не раздумывая, — зашипел Дариус. Иво напрягся, метая молнии в рыжего Бога. Между ними вновь воспылала ненависть. — Я все решил, тебе не придется переживать долго, Немо. — Амадеус взял у Авроры кувшин. — Лучше бери эти стаканы и неси гостям. Поверь мне, милый, мой отец-политик скажет тебе о том, что миллионы людей мрут ради денег. Причем зачастую не очень больших. А тут всего-то чуть больше десяти человек погибнет. Дрожащими руками Немо взял поднос со стаканами и понес их за парнем. Его голова была опущена, губы сжаты, а глаза вот-вот оказались бы на мокром месте. — Боги сегодня угощают нас водой! Мы только что выпили, поэтому хотим предложить вам. Все обернулись. Они обрадовались, что сейчас утолят свою жажду. Их руки быстро расхватывали стаканы, люди смеялись и говорили о том, как неплохо они поели. Немо, на удивление, стакан не достался. Для беспалевности стакан взял даже Амадеус. — Становитесь в очередь, — попросил он, — мой любимый нальет вам попить. Он пихнул первым стакан ему. Нахмурившись, Немо послушно налил воды. Второй подскочила молодая девушка. Ей Немо наливал очень неуверенно. Его руки тряслись, вода пару раз попадала мимо. — Идиот, ты так все разольешь! Девушка поднесла стакан к губам, желая выпить долгожданную воду. Амадеус, наклонившись к Немо, обнял его и прижался губами к виску. Он шепнул что-то на ухо, от чего парень вспыхнул и тут же покраснел. Девушка сделала небольшой глоток. Глаза Немо бегали из угла в угол. Амадеус не просто обнимал его, он крепко держал маленького мятежника. Тот же в свою очередь трясся так, словно его облили ледяной водой и выставили голым на мороз. Он вцепился пальцами в руки белобрысого парня, прося убрать их. Умоляя не хвалить его, ведь подобный поступок по законам совести звался «преступление» и никак иначе. В этот момент Немо не выдержал, выскочил вперед, выхватывая у нее стакан. Следом на пол полетел кувшин с водой. Все изумленно уставились на него. — Нет! Вы не будете это пить! — Что? Почему? — удивился кто-то из толпы. — Потому что... потому что, — Немо мямлил, ища нужное оправдание. Амадеус медленно убрал с его талии руку, расширив от удивления глаза. Он не знал, что скажет его собачонка. Но Немо был верным, и ждать иного от него не пришлось. — Потому что тогда не достанется мне. Не хочу, чтобы и вы пили тоже. Его голос дрожал, он не смотрел на них, потому что боялся спалить свою ложь во имя спасения эгоистичного подонка. Но это было ясно мне и Иво. С другими это сработало в точности наоборот. Первым пощечину мальчишке залепил Амадеус. — Мудак, — проворчал он. Дальше толпа перешла на крик и возмущение. Они готовы были сожрать его. Дариус оказался милостив, вмешавшись: — Успокойтесь, воду можете выпить из-под крана. Она не хуже той, что была в кувшине. Не такая чистая, но все же... Немо сжался, попятился назад. — Чего взять с придурка? — громко произнес мужской голос. Немо отошел от стола, вжался в угол и медленно сполз на кресло. Амадеус толкнул осколки носком кед, оценивающе посмотрел на то, как пала его гениальная афера. Я хотел подойти к Немо, но Иво остановил меня. — Не стоит, — он похлопал меня по спине, — сейчас лучше ему побыть так. Мы снова отправились в курилку. Там, встав у окна, отодвинув злосчастный стул, я достал пачку сигарет и протянул Иво. Он посмотрел на них, взял одну и начал внимательно рассматривать. Пока он был занят делом, я поставил рюкзак к стене, достал оттуда диктофон и положил его на подоконник. Через открытое окно мы увидели ночь, маленькие домики вдали, поля и горы. Это была деревенька, которая открывалась нашему взору. — Это все ненастоящее, — произнес я, высовываясь из окна. Здание уходило в черную тьму. Деревенька была слишком далеко, так что люди нас не услышали бы. — Интересно, какой мир решили показать нам Боги? — Кэмел, — произнес Иво, беря зажигалку, — я помню эти сигареты. Кажется, я не курил их с того раза, как только они появились на прилавках магазинов. — Иво затянулся, а затем быстро выпустил в черную ночь дым. — Они кричали: «Верблюды наступают!» И вся Америка была захвачена ими. Я внимательно посмотрел на этого старика, лицо которого освещал лишь тусклый свет луны. — Сейчас все не так, — он посмотрел на сигарету. Затем обратил внимание на то, с каким удовольствием затягиваюсь я. — Раньше привкус был слаще, казалось, словно ты ешь печенье, а не куришь. — Правда? — я засмеялся и чуть не подавился дымом. — Со временем все меняется. Чаще всего тебе будет казаться, что то, что было давно, в миллион раз лучше того, что есть сейчас. Это связано с тем, что либо что-то приедается, либо люди начинают с годами халтурить. Он еще раз затянулся. Я включил диктофон: — Иво, вы же понимаете, что я не упущу возможности выслушать историю кумира моего детства. — Какую же историю ты хочешь, мальчик мой? — он улыбнулся, высовывая руки из окна. Его пальцы коснулись прохладного воздуха, сжали и отпустили в темноту. — Все, что можете рассказать, Иво. Ваши выступления заставляли меня сходить с ума от восторга! Я даже тренировал трюк с исчезающим пальцем, — после этого я вспомнил недавние события и тут же замолчал, прижимая сигарету к губам. Он поймал мою неловкость, вздохнул, приподнимая вверх руку с отрубленным мизинцем. Он внимательно смотрел на окровавленные бинты, на свою отныне изуродованную ладонь. Пока пепел с сигареты в его левой руке быстро падал на подоконник, Иво шевелил пальцами, пытаясь привыкнуть к этой картине. — Кровь, — сказал он, — она красная. — Да, — заморгал я, не понимая, к чему он сказал это. — Моя мать говорила, что у людей красная кровь, а у Богов — черная. После этого я смотрел на нее во все глаза и спрашивал: «Человек я или Бог?» Наверное, когда я впервые порезал палец и увидел цвет своей крови, то очень сильно расстроился. Хотя моя мать убеждала меня в том, что быть человеком, как и она, — не так страшно. Я думал, что мой отец окажется Богом... но она сказала, что и это тоже неправда. Я не мог понять, откуда она так много знает о Богах, может, все ей сказанное — выдумка. Но теперь, оказавшись тут, я вижу, что все ее истории — это не сказки для мальчика перед сном. Мою мать звали Мария. Вся ее жизнь состояла из символик и веры. Мы жили на берегу моря, поэтому у меня никогда не было проблем со здоровьем. У нее не хватало времени на меня, ибо с утра и до самой ночи она работала у какого-то господина. Я вечно сидел на берегу, бросая в воду камешки. Убегал куда подальше, в лес, собирал травы и цветы. Мать знала наизусть все растения, готовила из них лечебные отвары и вкусные чаи. Иногда к нам приезжали люди из самого центра, чтобы купить ее волшебные снадобья. Я видел в ней милую волшебницу и прекрасную Золушку, которая день за днем убирается в доме хорошего господина, а по вечерам готовит лечебные зелья. Но ее звали ведьмой и шлюхой. Тогда, в пять лет, я этого не понимал. Потом выяснилось, что своими лекарствами она подрывает весь бизнес местным аптекарям и докторам. А влюбленный в нее господин был женат, однако, любил только мою мать и хотел было даже бросить свою меркантильную и глупую жену. Но все обернулось иначе. Вечером мать сказала, что все скоро изменится, у меня появится хороший отчим, мы переедем в большой дом, а я обязательно пойду в школу для богатых детей. Следующим утром ее не стало. Спроси меня: умерла ли она своей смертью или ее убили — и я не смогу тебе ответить точно и наверняка. Дверь в курилке открылась. К нам зашли двое мужчин. Мы с Иво достали еще по одной сигарете и затянулись. Каждый из нас переваривал старую и новую информацию. Иво печально смотрел в ночь, перебирая каждый светлый и темный момент своей истории. Я рисовал в голове молодую женщину и милого мальчика у моря. Пасмурную погоду, тяжелые синие тучи, бьющиеся о камни волны, белый песок и невидимый ветер, что играл с флигелем на крыше деревянного домика. Мои проблемы и моя жизнь показались скучными и крошечными в сравнении с одним его детством. — А потом, — он поводил мужчин взглядом, когда те выходили, — я попал туда, куда планировал попасть меньше всего. Я частенько сбегал из дома, прятался в лесу и пытался говорить с деревьями. Мария любила их больше всего на свете. Она верила, что мое имя обязательно отразит всю мою жизнь. Наверное, мне повезло, что в детстве я увлекся фокусами. Понял, что могу заставить исчезнуть платок и вытащить розу из рукава. Мальчишки и девчонки со всего двора платили мне деньги, чтобы посмотреть на очередную магию. Потом меня заметил директор бродячего цирка. На тот момент мне исполнилось, кажется, семнадцать. Я бросил всех и вся, чтобы поехать с ними. Так из неопытного мальчишки, под контролем профессионала, я стал помощником фокусника. Как-то он учил меня трюку, который сам толком не мог до конца придумать. За пару дней до гастролей у него прихватило сердце, и он скончался. Находясь в стрессовом состоянии, мой мозг легко закончил этот фокус. Так, выступив со своим номером не как ассистент, а как гвоздь программы, я прославился. Сколотил свою труппу и отправился покорять мир. Все было идеально. Мы покоряли город за городом. О нас стали писать зарубежом. Никогда не забуду первый приезд во Францию, роман с одной парижанкой и миллионы, которые сыпались на наши светлые головы. Моей семьей стала труппа. А я превратился в их доброго отца. Я старался брать мальчиков и девочек из бедных и несчастных семей, чтобы сделать из них звезд и дать им второй шанс на жизнь. Они становились старше, оставляли меня или продолжали трудиться на благо шоу. — А испытание славой? — поинтересовался я. — И слава и деньги не смогли вскружить мне голову. Хотя от них было непросто отказаться. Они поначалу опьянили меня, но потом… все изменила война. Война вообще меняет все представление о мире. Она приходит и отнимает у тебя все, чем ты дорожил. Все твои деньги и вещи, за которые ты трясся, превращаются в пепел. Даже люди становятся облаками над городом. Страна бедствовала. Мы даже иногда выступали за еду, а порой за простое спасибо. Люди поднимали бунты, правительство негодовало. Оно прикрывалось тем, что их политика непременно спасет нас из кризиса. Все изменилось. Люди стали убивать друг друга из-за цвета кожи и происхождения. Они запрещали любое упоминание равенства и мира. Меня заставили выгнать из труппы мальчика-еврея. И, поверь мне, Константин, я пытался отыскать его долгое время. Все пошло по наклонной после того, когда они захватили Средиземное море и провозгласили его «нашим». Чертов союзник, обещавший изменить положение страны, поглотил наши души. Я видел, как одни люди убивали других во имя мира и счастья. Я сам убивал кого-то. Вот этими руками, на которые ты смотришь. На войне я увидел людей, которым отрезали руки, ноги. Я видел тех, кто оставался в виде обрубков или бревен с головами. Мне повезло, я лишь получил пару ранений, медаль за отвагу и бесконечную пустоту, которую не смог заполнить ни работой, ни любовью. Ты, скорее всего, увидел меня не в самые лучшие годы моей карьеры. Сколько тебе тогда было? — Вроде, десять. Знаете, Иво, вы, кажется, ничуть не изменились с того времени. Я запомнил вас седым и с морщинами уже тогда. Нас водили всей группой на ваши представления. Я видел, как под вашими ловкими руками исчезал слон. Видел, как вы стояли на сцене, а потом оказывали в конце зала. Не понимал, как вы выбирались из водяной камеры и как выходили из огня. Я даже не знал сколько места в вашем пиджаке, из которого под конец вылетали голуби. Представить не мог, что вы делали с монеткой, которая проходила у вас под кожей, а потом оказывалась на языке. Последнее, чем вы покорили меня, был фокус с ловлей пули. Так я стал вашим большим поклонником. — Какой трюк был твоим любимым? — поинтересовался он, облокотившись на подоконник. — С исчезновением слона, разумеется. Я видел, как это огромное животное было в клетке, а потом появлялось на сцене. Вырастало из воздуха! Я хотел стать этим слоном. — Зачем? Чтобы оказаться на сцене рядом со мной? — Мы засмеялись. Я потер лоб, собирая в кучу мысли. Иво понимал, что мне были нужны наводящие вопросы. — Ты же понимаешь, что это были два разных слона? — Понимаю! — не выдержал я. — Думаю, понимал и тогда. Просто верил, что все происходящее — правда. Как в сказке. — Многие люди верят в сказки и чудеса, наверное, поэтому некоторых так легко обмануть. Скептики рождаются тогда, когда перестают верить в то, что их жизнь изменится по случайному стечению обстоятельств. Такая публика самая сложна. — Я увидел вас еще тогда, — меня пробрало на откровения, — когда жил с родителями. Не знаю, кто из тех мужчин, которые приходили к моей матери, был моим настоящим отцом, но я искренне любил эту женщину и каждого из этих парней. Они приносили мне конфеты или печенья. Да, они пили и много орали с моей матерью. Она приводила их домой, кормила, пила с ними, занималась сексом так громко, что у меня голова болела. И когда меня отправили в существующие приюты*, то я каждый гребаный раз сбегал оттуда. Не поверите, Иво, сбегал к пьющей матери и моим троим отцам. Я жил там, где меня кормили, одевали, водили в школу, где никто не пил и не трахался в соседней комнате. Я спал в теплой комнате, а не на застиранном матрасе. Иво, мне плохо оттого, что я так и не запомнил лица моей матери. Я, правда, не знаю, кто мои родители. — Я вцепился пальцами в его рубашку. — Но отчего я сбегал каждый раз в этот ад? Он схватил меня и очень крепко прижал к себе. Я сорвался. Впервые за все годы я сорвался. Копил эту злобу, боль, отчаяние, ненависть и страх. Они медленно откладывались в моем сердце и в моей голове. Мой психиатр пыталась достать их крохотным пинцетом. Она резала меня скальпелем, вытягивала червей, поселившихся в моей плоти, но никогда не давала скальпель в моим руки, чтобы я резал себя сам. Сейчас холодный металл проходился по всему телу. Он даже ковырял мясо, доставая личинок вида «страдание». Все свое проклятое девство я мечтал оказаться на месте одного из участников магического шоу. Все свое детство я и представить не мог, что люди, работающие в его труппе, — сироты, похожие на меня. — Почему? — я искал логику и ответ. — Потому что ты был слоном. — я задрожал от этих слов еще сильнее. Он крепко прижимал меня к себе, поглаживая по спине. — Мой мальчик, ты был слоном, запертым в клетке. В клетке, в которой тебя кормили, поили, купали. Тебе хотелось на грязную, страшную, непредсказуемую свободу. Хотелось возвращаться на застиранный матрас, но быть свободным. Я посмотрел на него и вспомнил, почему хотел сбежать из приюта и последовать за этим человеком на край света. — Все мы заперты в клетках. Когда человек находит свое место, он оседает на нем, запирает себя и пытается обустроить то, где поселился. Он может объездить весь мир, испытать кучу нового, но вернется он обязательно туда, где поселился. Мы все ищем себя, чтобы осесть где-то или с кем-то. Тот приют не был твоим местом. Твое место — это вечные погони и поиски чего-то нового, потому что твоему сердцу не ведам страх. Тебя не зря назвали Константином, ты очень стойкий. Он говорил все это, держа обеими ладонями мое лицо так, чтобы смотреть мне в глаза. Это было наставление отца, которое я жаждал услышать двадцать три года. — Я рад, что вы оказались хорошим человеком, Иво. Рад, что все свои мечты детства посвящены вам. Но его не обрадовали эти слова. Он свел брови, отодвигая меня от себя: — Не думай обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Оцени лучше мои действия и поступки сейчас, нежели образ из прошлого. Я закивал. Он погладил меня по голове, провел пальцем за ухом, вытаскивая оттуда два евро. Я рассмеялся, беря в руки эту монетку. — А что бы ты выбрал сейчас? — спросил он. Его вопрос бросил меня в холод. — О чем вы? — Сейчас, если бы тебе предложили клетку, в которой есть все, о чем ты мечтал? — Не понимаю, — я дернулся. Его голос стал иным. — У тебя много желаний, верно? Представь, что все они сбудутся, но взамен ты должен будешь принадлежать кому-то. Зная, что, скорее всего, сам ты не добьешься того, что хочешь. Перед тобой был бы весь мир, но... — Что но? — Если бы я пригласил тебя с собой объехать этот мир, но никогда не покидать меня, ты бы согласился? У меня заколотилось сердце. Я слышал то, о чем мечтал всю свою жизнь. Поездить по всему миру с человеком, которого боготворил. Но только сейчас понимал, что менялась не ситуация, а металл, из которого была сделана клетка. Его слова перемешивались в моей голове. — А смогу ли я жить отдельно и, если повезет, завести отношения или семью? Заняться каким-то другим делом? — голос срывался. Меня конкретно трясло, Иво смотрел довольно грозно. — Конечно, да. Но... Иво не успел договорить. За дверью громко закричали. Мы выбежали из комнаты, оставив свои вещи в курилке. На полу валялась девушка, которая до этого выпила отравленной воды. Ей пытались помочь, но все было безрезультатно. — Здесь есть врач? Что же с ней такое? — в панике они не могли понять, почему ей стало плохо. Зато Амадеус, стоя в стороне, видя, как по его вине погибает человек, прибывал в настоящем ужасе. Немо и Иво смешались с толпой, я не мог моментально отыскать их. — Дариус говорил, что он — врач. Я вспомнил об этом. Хотя знал, что помогать этот ублюдок точно не будет. Не по правилам. — Видал я эти правила, — меня взорвало. Я увидел, что дверь, ведущая на другой этаж, была открыта. Пока все прибывали в панике, я быстро выбежал наверх. Четвертый этаж не был освещен. Я трижды ругнулся, прежде чем додумался включить фонарик на мобильнике. Этаж пустовал, однако, небольшая белая дверь в конце была открыта. Я поспешил к ней в надежде найти хоть одного из семейства чокнутых Богов. Но за дверью лишь скрывалась лестница, ведущая вверх и вниз. Я ринулся вниз, пробегая мимо коридоров с другими похожими дверями. Последняя дверь с надписью «выход» оказалась не закрытой. Я медленно взялся за ручку, толкаясь вперед. Передо мной предстал выход из этого проклятого магазина. За пределами двери не было темно, солнце еще светило, я даже слышал вдалеке шум автомобилей. Я хотел шагнуть вперед, чтобы выскользнуть из этого мира. У меня оставался мобильник в кармане. Я плевал на аппаратуру и ключи в рюкзаке, потому что у меня было немного денег на такси. Вытянув ногу вперед, я хотел медленно выбраться из здания и бежать как можно быстрее от этого места. — Не поверю, что ты это сделаешь, — после этих слов я так и замер, с вытянутой вперед ногой. — Уйдешь вот так, не попрощавшись с тем, кто тебя пригласил? — Мне сказать вам «пока»? — я медленно поставил ногу на пол. Этот знакомый голос пробрался под бомбер, поднял футболку и зашел под кожу. Он тонкими иголочками покалывал где-то в районе шеи и плеч. — Закрой дверь и возвращайся обратно, Константин. Я сделал так, как велел молодой Бог. Когда я обернулся, то чуть не потерял равновесие: он стоял прямо напротив, грозно смотря в глаза. — Что ты тут делаешь? — поинтересовался он. — Ищу Дариуса. Той девушке, ей плохо... — И почему ей плохо? Она что-то съела или выпила? Бесполезно. Он знал все, ибо непременно был одним из тех, кто писал сценарий к этой проклятой игре. — Мне нужен Дариус. Я готов сделать все, что угодно, чтобы он помог ей, — я так же верил, что у старшего Бога должно было быть противоядие, которое он обязательно бы отдал, заманив всех в очередную мини-игру. — Все-все? — в полумраке коридора я увидел, как в зеленых глазах рыжего заплясали бесята. Его тонкие брови вопросительно изогнулись. Я сжал кулаки, уверенный в своем решении. Этот странный Бог был увлечен мной, поэтому явно не мог допустить так, чтобы со мной что-то случилось. Отказать тоже не мог, потому что подобная инициатива была ожидаема. Тут жертвой мог выступить кто-то из троих: я, Иво или Немо. — Все-все, — спокойно повторил я, хватая его руку. Между нами была небольшая разница в росте, но ему удалось посмотреть на меня так, словно он был на порядок выше. Его лицо оказалось слишком близко, он улыбнулся. Я обратил внимание на то, что на его лице были маленькие, еле заметные пятнышки. Кажется, это похоже на веснушки. Волосы, завивающиеся на кончиках, прилипли ко лбу. Он словно до этого делал что-то трудное или куда-то спешил. Рыжий Бог вызывал у меня больше вопросов, чем кто-либо еще. — Ну! — я сжал его запястье еще крепче. Мои пальцы коснулись рук. Только сейчас я понял, что на нем не было перчаток. Он живо убрал в карман обе руки, но я не желал его отпускать. Его руки были в точности, как у того человека из сна. — Какого... Бог закатил глаза, развернулся на сто восемьдесят и быстро зашагал вперед: — За мной. Мы прошлись вдоль коридора. Он подошел к одной из дверей, постучав в нее. За ней было шумно, поэтому ему пришлось повторить это действие. Когда он опустил левую руку, то я схватил ее, изумленно продолжая пялиться на ожоги на длинных, заостренных пальцах. Местами, где не было кожи, красовались грубые наросты. Большим пальцем я неспешно погладил участок тыльной стороны ладони. Он вздрогнул перед тем, как открыть дверь. — Ты не один сегодня, брат, — сказал Дариус. Мы оказались в самой настоящей мастерской. Старший Бог сидел за столом, собирая что-то интересное. Меня удивило то, что он работал с инструментами двумя руками одновременно. — Я пришел к вам, господин, — начал я, отпуская руку Бога, — там плохо одной девушке... — Пока ты миловался с моим братом, она уже умерла, — произнес Дариус, не отрываясь от своего дела. — Но ты не должен винить себя, что хотел бросить ее и сбежать и что твои интересы, касаемые моего брата, встали для тебя на первое место. Противоядия все равно у меня не было. — Вы что, читаете мои мысли? — Нет, — наконец он повернулся ко мне, снимая очки и откладывая в сторону инструменты, — просто вы, люди, весьма предсказуемы. Успокойся и возвращайся на этаж, тебе надо отдохнуть. — Я провожу. — Нет! Подождите! Но это... — я искал слова. — Не честно? Не ты же ее убил. Много людей погибает по чьей-то вине, ты не сможешь всех спасти, Константин. Возвращайся и не поднимай шума. Перед выходом он отдал младшему Богу баночку с пальцем Иво. Тот рассмеялся, оставив ее на столе в мастерской. Мы с рыжим Богом молча шли по коридору к лестнице. Он так же молча поднимался со мной. Я замер на середине, прислушиваясь к песенке.

Вы можете бросить свой камень, спрятать голову, Работать со своими пособниками, Не сомневайтесь, так как Бог делает вас богатыми и бедными, Вы пожнете именно то, что посеяли.**

Ее пел Дариус, перебивая свой голос шумом работающих инструментов.