Быстрый забег

— Пожалуйста, только помедленнее. После этих слов он серьезно взглянул на меня, держа в руках мою ногу. В синеватом полумраке комнате я увидел, как он сосредоточенно смотрел на меня снизу вверх. — Если я сделаю это медленно, то ничего не выйдет. Меня дико трясло. Я начинал захлебываться собственным воздухом. — Пожалуйста, — пробормотал я, когда молодой Бог навалился чуть вперед, прижимая ногу к себе, пробираясь пальцами под коленом. — Константин, закрой глаза. Я отвернулся в сторону, но любопытство тут же заставило повернуться к нему. Его рыжая лохматая голова закрыла весь обзор. Когда он сделал первое движение руками, то я сжал его плечи, пытаясь отодвинуть от себя. — Замолчи, — он тихо зашипел, затыкая мне рот рукой. Горячая шершавая кожа обожгла лицо. Я зажмурился, самостоятельно зажимая рот руками. Следующим движением был поворот ноги и резкий толчок вперед, после которого я услышал хруст, приносящий мне разрывающую внутреннюю боль. Я замычал, сжимая зубы, хватаясь руками за края ванной. — Это все, — спокойно произнес рыжий Бог, проведя шершавыми пальцами по моему колену. Я опустил глаза, смотря на вправленную ногу. — Больно? — наши глаза встретились, меня все еще трясло от произошедшего пару минут назад. Трясло и от боли, которая переросла из сильной в покалывающую. Мелкие мурашки пробежались по всему телу, обдали холодом. Руки продолжали цепляться в бортик ванны. Бог не спускал с меня взгляд, продолжая аккуратно держать в своих руках ногу. — Скорее всего, — продолжил он, вставая и идя к настенному металлическому шкафчику с красным крестом, — будет огромная гематома в области колена. Конечно, то, что я дал тебе обезболивающее и перетянул ногу, несомненно, не дает гарантию того, что ты быстро поправишься. Дариус учил меня таким тонкостям, но подобная работа — кустарная и требует осмотра профессионала. — Не хочу, — строго заявил я, когда тот вернулся ко мне, желая наложить повязку. — Что именно? — он присел на одно колено, пытаясь приступить к делу. Но тут же замер, уставившись огромными от удивления глазами. — Давай, я все сделаю после того, как ты примешь ванну, и позову Дариуса. В конце концов, я юрист, а не врач. — Не надо! — меня снова бросило в дрожь. Обезболивающее стало действовать с большим запозданием. — Не надо его звать, хорошо? — я набрался сил, успокоил себя, пробормотав эти слова. Дариус — единственный, кого я сейчас точно не хотел видеть. — Он и так не рад, что я ошиваюсь тут. — Рыжий Бог, как послушный пес, склонил голову набок, тоскливо смотря на меня. — Не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за моей неосторожности. Я не первый раз что-то «порчу» в своем теле. Пройдет. — Какие проблемы? — он потянулся к моему лицу, прижимаясь ладонью к щеке. — Что с тобой, Константин? Ты переживаешь? Он не тронет тебя, я этого не допущу, клянусь, — его голос перешел на шепот. Он так же проникал не в уши, а через кожу. И от этого голоса и покалывающих ощущений не спасало даже обезболивающее. — Что случилось там, на лестнице? Почему ты рванул без меня? Я сжался, пытаясь вспомнить, почему же я повел себя настолько инфантильно. Единственное, что всплывало в моей голове, — это злость на самого себя и свою эгоистичность. — Достаточно, спасибо. — Он запустил пальцы в мои волосы, но я живо оттолкнул руку. — Дальше я сам. — Хорошо, — он охладел. Спокойно встал, распрямился, посмотрел на меня пару секунд. Затем глубоко вздохнул и, произнеся слова наподобие «ну что ж», принялся расстегивать пуговицы на пиджаке. — Я очень испугался, когда ты рванул посередине лестницы и побежал наверх. Дариус не зря просил проводить тебя, ибо в темноте можно легко оступиться или угодить ногой в проем между ступенями. Отчего же ты так быстро бежал, что свалился и вывихнул ногу? Точно не хотел сбежать от меня. — Ты прав, — я сам себе напоминал какого-то глупого подростка, совершившего дурацкий поступок. — Прав, конечно. Я пытался сбежать первый раз от тебя и твоего брата. А второй раз, — я замялся, смотря на опухшую ногу. — А второй раз я хотел сбежать от самого себя. — Черный пиджак Бога упал рядом с моими ногами. Я поднял глаза, видя, как он безэмоционально расстегивает пуговицы на манжетах. — Слышишь? — меня переполнила злоба и отчаяние. — От самого себя. Если бы я наплевал на ваши чертовы правила и выбил из рук мудака Амадеуса графин, то она бы не выпила яд! Бог приподнял левую бровь, закончив с пуговицами. Его длинные обожженные пальцы принялись ловко закатывать рукава. — Тогда «выбили» бы тебя, — спокойно отозвался он. Я смотрел на его высокую фигуру, на черные узкие брюки, такого же цвета кожаные ботинки со шнурками, белую, явно на один размер больше, льняную рубашку. Он поправил торчащий воротник, подошел ко мне, наклонившись и заглянув не в глаза, а в душу. — Ты пока многое не понимаешь, мой дорогой Константин. Не понимаешь, кто эти люди, которые пришли сюда по особому приглашению. Ты видел только несчастную Лауру, сваренную в кипятке, и бедного Немо, который, действительно, здесь находиться не должен, — он уперся обеими руками в бортик ванной, повернув голову влево. — Ты же поклялся, что со мной ничего не случится. — Ты прав, — он поднял левую руку, расстегивая бомбер. — Но ты тоже должен помнить, что я — не мой отец, великий Целум, который может закрывать глаза на нарушение правил ради капризов понравившегося ему человека. — Две женщины погибли, Иво лишился пальца. — Я перехватил его руку, когда он снимал с меня куртку. — Послушай, разве ты не понимаешь, сколько еще людей умрет? Ты, — я чувствовал, что не сдержусь и вот-вот на меня накатит осмысление произошедших событий, — ты чувствуешь это? Я за год работы столько дерьма не видал, сколько вижу тут! — Понимаю, — мои руки были благополучно откинуты, а бомбер полетел к его пиджаку. — Что ты от меня хочешь? — Я? Ничего не хочу. А вот чего хочешь ты? Какого хера я тут делаю, объясни мне? Бог стал очень серьезным. Он стащил с меня футболку, сложив ее и повесив на сгибе руки. — От тебя я хочу только тебя. Прости за ужасный порядок слов, но это так. Я понимаю твой ужас, так как испытал подобное, когда впервые оказался с Дариусом на очистке душ. Для людей это все игра. В первый день своего пребывания в этом мире я увидел такое, чего не видел ты за все годы своей жизни. И мне тогда, к слову, было всего лишь четырнадцать. — Очистка душ? Что? Я ничего не понимаю. — Хватит вопросов, — он толкнул меня назад, я схватился за другой край ванны. Пальцы легко расстегнули пуговицу и молнию, что я не успел даже возразить. — Оставшееся сам снимешь или мне дойти до конца и погрузить тебя в ванную? Я помотал головой, вернувшись в привычное положение. Молодой Бог включил воду, отойдя от ванны. Он поднял наши вещи с пола, вешая свой пиджак и мой бомбер на кран соседней ванны. Он стоял у нее, поглаживая синюю, аккуратно выложенную на стене плитку. Он ждал, когда я закончу последние переодевания и заберусь в ванну. Неспешно опустив левую ногу в набирающуюся воду, я потянул за собой правую, которая все еще ныла. Она с громким хлопком упала в ванную. Я пододвинулся к крану, подставляя голову под поток теплой воды. Я пытался согреться, но ничего не выходило. По ощущениям было так, словно в колене что-то завязалось в узел и явно мешалось, а вода превратилась в иголки, которые быстрым потоком врезались в мое тело. Большая рука опустилась на голову, тело немного дернулось, но тут же погрузилось в сладкое блаженство. Пальцы неторопливо перебирали каждую прядь мокрых волос, иногда задевая макушку. Я расслабился, погружаясь в воду по самый нос. Комната, в которой мы находились, была небольшой, мрачной, освещенной парой тусклых ламп на стенах. Наша кожа отдавала синеватым оттенком от этого освещения. Я смотрел на маленькую плитку, две белые ванны, обшарпанный потолок, запертую впереди дверь. Его рука замерла на голове: — Ты боишься воды из-за того, что в приюте тебя топили? — Что? Вода перестала литься на мою голову. Я поднял глаза, ловя на лоб пару капель. Бог стоял рядом, держа руку на моей макушке. — Дети из приюта, — повторил он с серьезным лицом, — они доставали тебя из-за того, что ты был аутсайдером: свои интересы, странная внешность, ни единого друга. Тебя из-за хилого телосложения даже не брали в футбольную команду, поэтому ты играл в мяч один. Верно? — Он наклонился, прижимаясь своим лбом к моему. — Они топили тебя, потому что ты был морально сильнее их, поэтому они и пытались задавить тебя силой, — он прошептал это в лицо, понизив голос так, что тот из мелодичного и приятного стал хриплым и пугающим. Я оттолкнул его, ошарашенно уставившись на серьезное лицо. Он не повел даже бровью, спокойно называя и вызывая страхи моего детства. — Какого?! Откуда тебе это известно? — Я прижался к краю ванны. Он обошел меня, садясь сзади и прижимаясь спиной к холодной стенке ванны плотнее. — Я много чего знаю из твоего детства. — Руки прошлись по шее, легли на плечи. Кажется, он пытался задобрить меня массажем. Но то, что стучало у меня в голове, не могло заглушить ничто. — Интересные факты, подробности. Не все, разумеется, лишь части. Расскажи, Константин. Расскажи мне все, что было в твоей жизни. Дай пройтись по воспоминаниям твоего детства и юности. Подари мне всю боль, все страхи, все отчаяние. — Я слышал свое дыхание. Бог посмотрел на меня как-то очень печально и вздохнул. — Ты что, сталкерил за мной все это время?! — Нет, лишь наблюдал. Константин, пойми, мы должны объединиться. Наши судьбы с тобой очень схожи. — С чего? — Я вновь отодвинулся. — Ты — Бог, я — человек. Сегодня по моей оплошности погибла девушка! Я чувствую себя убийцей, а ты… ты убиваешь со своим братом тысячи людей, верно? Что ты чувствуешь внутри себя? Наверное, пустоту, потому что привык видеть горы трупов! А я не такой. Я не могу сказать, что человек грешник, потому что каждый имеет шанс на раскаяние! Знаешь, что я скажу тебе? — я схватил ворот его рубашки, притягивая к себе. Сжал так сильно, что вся злость собралась в моих кулаках. Я хотел врезать по его довольному лицу. — Мы не похожи, слышишь? Ты — чудовище, монстр, который не первый год счищает все и вся с лица земли. Я схватился за голову, наконец, осознавая, что все религии и Боги, в которых верили люди — полный бред. Есть только несколько Богов и один из них, чудовище, сидит передо мной. — Ты хуже смерти. Может, ты и есть сама смерть. Выбираешь тех, кто умрет? — мои слова начали задевать его. Он скривил губы и свел брови. — Что, обидно слышать правду? Монстр. Я вынул руки из воды. Та медленно стекла по пальцам. Я повернул их, осмотрел с обеих сторон. — Покажи свои, — сказал я. Бог протянул мне левую, ладонью вверх. Схватив ее, я поставил рядом со своей. Его ладони были шире моих, пальцы длинные и заостренными на конце. Там, где должны были быть ногти, кожа неприятно сворачивалась в узел, покрывалась почти что черной коркой. В этой полутьме я не смог разглядеть каждое пятно. Эта красная шершавая рябь, похожая на остатки химических ожогов, начиналась с самых кончиков, рассеивалась по всей ладони, заходила на тыльную сторону, сливалась с кожей на запястье, поднималась выше и ближе к локтю совсем исчезала. Мне показалось, что если бы я с силой сжал кожу в этих местах, то оторвал бы ее, освобождая наружу суставы. — Вот как выглядят руки убийцы. Он одернул руку, но я отпустил не сразу. Мне хотелось, чтобы он хоть на йоту ощутил мою боль внутри. — Я часто слышал издевки от детей в своем прошлом. А знаешь, что я еще тебе скажу? — Что же? — Не тебе меня судить. Я кипел. Он старался сдерживаться: — Все мы, — его голос вдруг дрогнул, — очень похожи. Тебя, меня, Иво, Немо, Амадеуса и многих других здесь объединяет одно — несчастье, которым мы связаны. Все люди несчастны по-своему, кто-то больше, кто-то меньше. Но наша с тобой схожесть в том, что мы всегда были одиноки и неприняты обществом. Ты и я. Наша общая беда делает нас чем-то единым и большим. — Я счастлив. — Конечно, ведь ты из гадкого утенка вырос в сильного телом и духом прекрасного парня, — он оголил ровные белые зубы. — Но ты так же одинок, верно? Мечтаешь о том, что будешь писать и снимать о людях и для людей, но на самом деле не имеешь малейшего представления о том, какие люди на самом деле. Возвращаешься, как и я, после долгой и нудной работы в пустой дом. Ищешь, кому бы рассказать о себе? Тратишь половину зарплаты на болтовню с женщиной в халате. Хотя проблема не только здесь, — он указал на голову, — но и тут, — его палец коснулся груди. — Тебе нечем заполнить ту дыру от боли, что образовалась после стольких потерь и разочарований. А в моем сердце… в моем сердце, Константин, столько всего, что я мог бы поделиться с тобой. Поэтому… — Поэтому ты предлагаешь объединиться? — я хмыкнул, кладя руки на края ванной, откидывая голову назад и пытаясь скрыть свой страх. — Звучит как сделка с дьяволом. Сколько таких, как я, ты уже поглотил? — Я тебя понимаю во всем, Константин, — вопрос был проигнорирован. — Ведь я наполовину человек, — он внезапно обхватил руками мою шею, прижимаясь ко мне и утыкаясь носом в плечо. Я немного приподнялся от такой неожиданности. — Чего? Дрожь вернулась, желудок неприятно заурчал, а нога вновь начала болеть. Он заскулил, обдавая мокрую кожу дыханием, провел кончиком носа по ключице и замер. Я хотел оттолкнуть его, включить воду, достать мешок мыла и долго отмываться от всего этого. Натирать каждый участок своего тела, особенно руки и лицо. Нас прервали стуком в дверь. Я живо отпихнул его, но он не сразу отлип и раскрыл глаза. — Это Дариус. Ищет меня, — пробормотал Бог. — Откуда ты?.. А вдруг это кто-то из толпы? — Нет, они после угощений в полной отключке. Проспят еще пару часов точно. Ты же не ел ничего из сладостей, верно? Я кивнул. — Мне нужно идти, — произнес он спокойно и размеренно. Затем тоскливо посмотрел на меня. — Я хочу, чтобы ты дошел до конца. Хочу, чтобы судил меня не по прошлому, а по тем поступкам, которые я делаю сейчас. — Он расстегнул верхние пуговицы, доставая наружу тонкую золотую цепочку и круглым медальоном. — Вот, Константин, это тебе, — он положил это в мои руки. Медальон был из того же металла, что и цепочка. Он представлял собой небольшой круг, внутри которого было дерево без листьев. Оно соединялось толстыми ветвями с краями круга, а тонкие ветки, исходившие от него, становились изогнутыми линиями, напоминающие мозговые извилины. — Нет, спасибо, — я попытался вернуть вещь обратно. — Я не думаю, что достоин такого подарка. — Возьми, просто на память. Даже если в конце ты поймешь, что все это — не твое. — Нет, это я точно не могу принять. Да и вспоминать происходящее я вряд ли захочу. Бог поднялся, строго смотря на меня: — Это оберег, доставшийся от моей матери. Она была человеком, как и ты, и многие здесь присутствующие. Эта вещь — самое дорогое, что есть в моей жизни. Сейчас ты для меня так же важен, как этот медальон. Ему самое место в твоих руках, — он обошел ванну, снял пиджак с соседнего крана, быстро накинул его на себя. В дверь снова постучали. Бог цокнул, сжимая двумя пальцами переносицу. — Ты можешь его выкинуть, если захочешь. Я сжал в руках эту штуковину, понимая, что ублюдок поставил меня в самое мерзкое и неловкое положение. — Постой! — крикнул я. — Я скоро приду и помогу тебе вылезти и наложить повязку. — Да я не об этом, — я помотал головой. — Как тебя зовут? Он весь сник. Пожал плечами и произнес то, чего я меньше всего ожидал услышать: — Никак. — Что, прости? — Мать дала мне одно имя очень давно. Но им называл меня только Дариус тогда, когда был очень зол. Другие братья недолюбливают меня из-за того, что я полубог. Племянница зовет меня «дядюшка», а жена брата… кажется, «дорогой» и «сладкий». — Но то имя, которое дала тебе мать, какое оно? Он тихо засмеялся: — Мать думала, что красивое. Но из-за того, что его никто не употреблял ко мне в положительном ключе, я его почти забыл. Частенько среди Богов меня зовут Инутилис. — Инутилис? — я попробовал имя на вкус. И это прозвище ему явно не шло. — Инутилис значит «бесполезный». На этом он оставил меня с мыслями, медальоном, кучей вопросов и совестью, которая не позволяла выползти отсюда, выкинуть к чертям золотую погремушку и свалить в любой удобный момент. Я вертел в руках эту круглую штуку, пытаясь разобраться с образом молодого безымянного Бога. Мысли о том, что впереди ждал дикий кошмар, не покидали меня. Я понимал, что выбросить подобную вещь — будет мерзким поступком. Мне не хотелось становиться подобным чудовищем и играть с чьими-то чувствами. Но принять — добровольно развязать ему руки. Приподнявшись, я попытался собраться с остальными мыслями и как-то проанализировать ситуацию. Все, что у меня было, — клетка, в которую меня поймали: телефон не ловил связь, путь домой был заказан, а впереди ожидались большие изменения и десять-пятнадцать смертей, которые мне придется заснять и увидеть за все время пребывания здесь. Я оказался в инди-хорроре, созданным умельцами и впихнувшими меня в сюжет на место главного героя. Все, что оставалось делать, — ждать, чем все закончится, а потом бежать. Я потянулся к полке за мылом: — И пытаться отмыться от всего этого. *** Впервые я потерялся в себе и в окружающем пространстве. Если бы меня не разбудили, то я так бы и провисел в черной пустоте, в которой не было ничего, даже меня самого. Подобное чувство я испытал еще будучи подростком, когда дети из приюта очередной раз попытались убить меня. Их было пятеро. Это, как они сказали, была игра. Призом был бумажник, украденный у навестившего наш приют святого отца. В лесу, находящимся за монастырем, мы выбрали дерево. Все, что нужно было делать, — простоять привязанным к нему с мешком из-под зерна на голове пару часов. Если выдержишь и не заноешь первым, то бумажник достается тебе. В игру вступили трое. Только к дереву привязали только меня, оставив задыхаться в этом мешке. Когда кислород закончился, то я провалился в темноту, потеряв свой разум. Очнулся уже на закате, поднялся, увидел веревки и мешок, лежащие рядом со мной. Мне показалось, что у этих маленьких ублюдков заиграла совесть и они освободили меня. Но когда я вернулся к ужину, то по их удивлению на лицах понял, что меня спас кто-то другой. Наутро монахи и воспитатели сообщили, что, скорее всего, приют закроют, так как эти пятеро на рассвете поубивали друг друга в лесу у того самого дерева. До самого закрытия и перевода в другой приют меня никто не трогал и пальцем. Даже воспитатели не связывались со мной, старались делать вид, что меня нет. Так я стал в их глазах ребенком, находящимся под покровительством Дьявола, который либо стирал с лица земли, либо причинял боль тем, кто пытался меня обидеть. — Ты уснул? — рука оказалась больше и горячее, чем у Инутилиса. Я открыл глаза, щурясь и рассматривая привычное лицо Дариуса. — Как нога, Константин? Смотрю, колено сильно опухло. Думаю, нужно закончить с повязкой. Я поморщился, пытаясь приподняться. Вдруг понял, что все мое тело немного онемело. — Как линзы? — он помахал рукой перед моими глазами. — Тебе в таких можно спать? — Можно, — я отмахнулся, пытаясь подняться. — Главное, чтобы не потерялись. Меня поражала его забота. Прохладные перчатки прошлись по бокам, обхватывая меня и помогая вылезти из ванной. Как только я сел на край ванны, сзади на мои плечи легло полотенце. Молодой Бог погладил мои плечи, пытаясь то ли согреть, то ли вытереть кожу. — Как мило, — хмыкнул я, наблюдая за ловкими действиями Дариуса. — Твой поступок был необдуманным и резким. Думаю, с возрастом ты станешь более сдержанным, — пробормотал Дариус, заканчивая перевязывать. — Брат, я пойду готовить этаж, хорошо? Дариус коротко кивнул в ответ на вопрос молодого Бога. Тот обошел нас, протягивая чашку с чем-то горячим. — Что это еще такое? — поинтересовался я. — Это отвар, который смягчит твою боль. Его пьют перед тем, как очиститься для принятия бессмертия. — Что вы собираетесь со мной сделать? Я не гребаная Алиса, чтобы употреблять ваши «выпей меня». Инутилис пожал плечами, хмыкнув. Отдав чашку мне, он молча вышел из комнаты. Мы проводили его взглядом, Дариус не выдержал первым: — Пей. Это готовила моя жена, и, поверь, она очень старалась. Выпьешь, и тебе тут же полегчает, плюс очистишь свое тело от грехов, запачкавших душу. — Что за принятие бессмертия? — Ничего, — он засмеялся, протянув мне чашку. В ней была зеленоватая полупрозрачная жижа, от которой валил пар. — Никто не сделает тебя бессмертным против твоей воли. Это лишь ступень, уменьшает боль и делает твою душу лучше. — То есть нога тут же вылечится? Дариус рассмеялся: — Нет, мы же не в сказке какой-то. Ходить будет неудобно, но вот болеть будет не так, как сейчас. Я понял, что эта отрава не давала мне никаких шансов на выздоровление. Случайность это была или подстава, но отрезанная способность нормально передвигаться заблокировала мне все попытки к нормальному побегу. До такси я точно не добежал бы, машиной управлять и вовсе не смог бы. — Где гарантии? — спросил я. — Их нет, только твое умение доверять спасет тебя. Поверь, я не заинтересован в твоей смерти и в твоей душе. Но запомни, — он наклонился вперед, тихо зашептав. — если вовремя не сможешь отказаться и сбежать, возможности откатить все назад просто не будет. Затем он подошел к соседней ванне, присев на край, расплылся в довольной улыбке и повторил, как какое-то заклинание: — Пей. — И когда такая возможность будет? Он осмотрелся по сторонам, вздохнул, немного покачался вперед-назад, пытаясь собраться с мыслями: — Ты это поймешь. Твоя доброта, — он поднялся, встал около моей ванны, наклонился, опуская руку в воду, доставая из нее медальон молодого бога, — самое большое проклятье. Он повертел его в руке, затем кинул его в чашку. Я хотел возмутиться, но ничего не успел сказать. — Пей и одевайся. Люди начали просыпаться, а Иво тебя уже обыскался, — сказал Дариус, оставляя на этом меня в полном одиночестве. Я держал обеими руками кружку. Смотрел на то, как на самом дне лежит золотой медальон. Руки требовали вылить содержимое и смыть в канализацию эту золотую погремушку. — Нет, я просто так не сдамся, — я попробовал встать, но боль так сильно пронзила сначала ногу, а потом все тело, что я обессиленно упал на пол, расплескав половину содержимого. Оно попало на мои руки, немного обожгло кожу. — Да что за черт?! Почему? Почему я? Вопросы не помещались в голове, складывались где-то наверху, в области макушки, давя огромным весом на все тело. Еще раз посмотрев на содержимое и оценив безысходность, в которой я оказался, понял: единственным (пусть и неправильным) решением в этой ситуации было одно — пить то, что осталось. Зажмурившись, я поднес чашку к губам, приоткрывая рот и пробуя немного содержимого. Сначала оно показалось мне безвкусным, но потом, сделав пару глотков, оно зажгло так, словно в нем содержался большой процент спирта, а так же привкус тухлого сырого мяса. Наконец мой нос смог различить вонючий запах этой жидкости. Не выдержав, я уронил кружку, схватившись за ванну, нависая над ней. Организм выталкивал дрянь наружу. Я сжал рот руками, чтобы эта гадость не выплеснулась наружу, проглотил подступившую к горлу жижу и затолкнул ее в себя обратно. Внутри также горело. Горел не просто желудок, кипело все тело. Я прижался к ванной, распластавшись голым на холодном полу. — Не хватало еще здесь заболеть и сдохнуть от такой ерунды, — пробормотал я, поднимая с пола упавшее с плеч полотенце. Разбитая кружка валялась на полу. Из нее вывалился медальон, который я заботливо поднял и просто не представлял, куда его можно было запихнуть. Через минуту я начал ощущать, что нога, которая болела, перестала чувствовать даже холод. Я согнул и разогнул ее, это далось с трудом, но боли уже не было. Легкое онемение пошло по всему телу. Даже сидя на полу, кожей холод я не ощущал. Это ощущение прошло очень быстро, как только я попытался подняться. Медальон был засунут в карман джинсов и при первой встрече с Богом должен был быть отдан. Если тот опять начнет пререкаться, то просто положу кругляшку на пол этажа и свалю дальше. Усталость не так сильно давила на меня, как в самом начале. Дрянь и правда что-то сотворила со мной. Выйдя из ванной, я увидел ярко освещенный этаж, на котором все суетились. Когда Бог тащил меня в ванну, тут было темно и тихо. Даже мои крики и завывания от боли, его громкие шаги и мое барахтанье не могло разбудить их. Но сейчас все они были живы и здоровы, суетились как ни в чем не бывало. — Константин! — крикнул Иво, подбегая ко мне. — Боже правый, как я испугался. Что с твоими джинсами? Ты их порвал? Я наклонился, замечая, что дыра на колене действительно большая. — Проехался всем, чем можно проехаться, по лестнице, — пробормотал я, скривив улыбку. Посмотрел внимательнее при свете на свою одежду. Особенно на то, какой она была пыльной и помятой после падения. — Тебе тяжело ходить? Ты чего к стене прилип? — Есть такое, — я пожал плечами, пытаясь привыкнуть к неудобствам передвижения. — Мне уже вправили ногу, так что не переживайте. — Что? — он подхватил меня под руку, ведя к выходу с этажа. — Тебе нужно в больницу. Кто вправлял ногу? Да от такой боли с ума сойти можно! Я засмеялся, ковыляя и прижимаясь виском к его плечу: — Иво, вы — прекрасны. Вы же были на войне и сами получали такие травмы, что по сравнению с ними моя — сущий пустяк. — Но мы не на войне, поэтому… Мы вышли к лестнице. Он помогал мне подниматься наверх, таща на своем плече мой рюкзак с аппаратурой. Когда мы поднялись, то я замер, посмотрел на него, а потом крепко обнял: — Простите. — За что? — он расставил руки, боясь сделать что-то ответное. — Это я виноват, что повредил ногу, теперь я точно не смогу выбраться. Он отодвинул меня от себя, опустил голову и строго посмотрел, сузив глаза: — Мы никак не сможем сбежать отсюда, ведь… — Нет, Иво! — я всплеснул руками. — Дева Мария, Иво, я мог сбежать на этот раз. Я видел выход, который был внизу. Боги забыли закрыть дверь, ведущую к черному ходу. Я видел, Иво, видел, там еще светит солнце и очень шумно. Я хотел сбежать. — А как же я? Иво очень грустно посмотрел на меня. Я сжался, опустив голову. — Ладно, — спокойно прошептал он. — Я не осуждаю тебя, ведь, наверное, узнай я, что есть выход, приказал тебе бежать отсюда первым. Ты молод, должен жить, а я старик. — Иво, — схватил его за руки, но он дернулся. — Пойдем, Константин, нас ждут. Он больше ничего не произнес. Совесть отрезала от меня еще один кусочек, положила на тарелку с черной окаемкой и принялась поедать десертной ложечкой крохотные кусочки моего сознания. Я затрясся, пытаясь сдержать себя. Иво лишь выставил руку, чтобы я взял его. Он молча вел меня к открывшейся двери. Я даже не обратил внимание на улыбающуюся Каллисту, какую-то больничную обстановку четвертого этажа. Я только смотрел на лицо Иво, которого я почти что предал. Дариус попросил нас присесть на заранее подготовленные стулья. Я тут же плюхнулся рядом с Иво. Он безразлично отдал мне рюкзак, который я расстегивал с диким волнением. Погрузившись в мысли, я даже забыл, что хотел вытащить из аппаратуры. — Эта кушетка, — сказал Иво, посмотрев вперед. — Зачем она? Теперь я внимательно осмотрелся по сторонам, понимая, что этот этаж похож на комнату в психиатрической больнице из фильмов ужасов. Белые стены, местами испачканные запекшейся кровью, надписи маркером и баллончиком, висящие на длинных проводах лампочки на потолках, грязный бетонный пол, ни единого окна. И Дариус в черном длинном хлопковом халате. Он подошел ко мне, протягивая мне медицинский халат: — Не хочу, чтобы ты запачкался. Прости, но другой достать я не успел. — Запачкаться чем, Дариус? Тот широко улыбнулся, отвлекаясь на подбежавшую к нему Каллисту. Он проверил мешочек с бумажками в ее руках. Потом, не убирая улыбки с лица, наклонился и что-то шепнул дочери. Ее глаза округлились, она быстро заморгала, а потом тоже улыбнулась. Только ее улыбка вышла немного смущенной. — Константин, когда все начнется, постоишь со мной в стороне, хорошо? — Чего? Что вы собираетесь здесь сделать? Я посмотрел на Иво, он свел брови, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. — Что, Иво, все еще веришь в человечество спустя столько времени? — Дариус попытался снова вывести иллюзиониста на агрессию. Но тот сохранял спокойствие. Его только выдавал дергающийся мизинец. — Иво! — я схватил его правую руку. — Ваш палец… кровь снова идет. Почему вы не сказали раньше? Иво спокойно убрал руку: — Не переживай, просто у меня плохая свертываемость. Дариус не спешил помочь ему. Я снова хотел осмотреть его руку, попросить о перевязке или о той дряни, которая снимает боль. Но я не успел ничего сказать, рыжий Бог ловко подхватил меня под руки, отведя на пару шагов от Иво. — Вот в таком ты и не должен запачкаться, — пробормотал он, вновь протягивая халат.