Тот, кого я дождалась. Новая жизнь.

      Все до единого- и отроки, и детские высыпали на крыльцо — встречать вождя, и смотрели во все глаза, как мы подходили.       Возле крыльца Плотица подошел к воеводе, кашлянул и сказал: — Ты, вот что… давай-ка отдыхать. А то, не хватало еще, заново сляжешь… Ноги-то побереги, пригодятся! Мы уж тут сами как-нибудь разберемся пока. Рядом Хаген подал голос: — Дело говорит твой кормщик, Бренн… Зимушка, сведи-ка его в горницу да уложи отдыхать, он нам к вечеру понадобится только… Подоспела Велета, подошла, робко тронула брата за локоть, заглянула в глаза просяще. Воевода посмотрел на сестру, перевел глаза на Хагена, потом на Плотицу… и вдруг засмеялся и весело сказал: — Ох и складно же вы все разом петь взялись!.. А хозяйка-то моя что скажет? — улыбаясь, обратился ко мне. Я покраснела, вскинула на него глаза. — Отдохнуть бы тебе, прилечь… Вон кашель-то как снова лютует! Да и ноги натрудил… А тут пока и без тебя управятся. Он улыбался, глядя на меня. Кивнул, обернулся к Плотице: — Ну, коли так, быть по-твоему. Хозяйка велит отдыхать!.. И обнял за плечи, склонился ко мне: — Ну веди, хозяюшка. Дорогу помнишь?..       Мы поднялись по всходу и воевода открыл дверь в полутемную горницу, пропуская меня вперед… Сердце снова колотилось у меня в горле. Да и было от чего- захожу в горницу к вождю в первый раз не как кметь или девка глупая, шутка ли молвить — невестой… Ой, щур! В животе уже привычно сжималось и холодело. Кажется, меня даже начало трясти от волнения. Я зашла и остановилась несмело, робея и теребя в руках пестрый шерстяной поясок. Он ступил следом, закрыл дверь, повернулся ко мне…       Я робко подняла на него глаза… Какое-то время он молча смотрел на меня, улыбаясь той особенной мягкой и чуть лукавой полуулыбкой, что появилась у него совсем недавно… у прежнего вождя такой я не могла упомнить. Я вдруг заметила — на одной щеке, той, где не было шрама, у него появлялась милая ямочка, когда он вот так улыбался. А раньше вроде и не было… Вот шагнул ближе, поднял руку и обнял ладонью мое лицо, от прикосновения его пальцев за ухом по коже побежали мурашки. Он смотрел мне в глаза, и большой палец медленно гладил мою щеку, и мне снова захотелось закрыть глаза… Я замерла, в голове стало пусто, и во рту отчего-то совсем пересохло.       Он тихо сказал: — Дай хоть обнять-то тебя как следует… — усмехнулся и светлые глаза блеснули в полутьме веселыми искрами. — Неужто дождался?..        Я смотрела на него и дивилась. Уж такая это была улыбка… такая… и слово не враз подберешь описать. Допрежь и помыслить было чудно, что мой суровый воевода умеет так улыбаться… Усмешка-то его эта углом рта у него всегда хорошо выходила, да. Но вот такая… Скажи кто — ведь не поверила бы… С такой мальчишеской хитринкой и одновременно так ласково… Я знала только, что последний раз он так улыбался, наверно, любимой жене… Я сглотнула. Щекам снова было жарко. В животе защекотало, будто затрепетали легкими крыльями бабочки…       Если б он знал, как я ждала и одновременно страшилась этого… Что уж там — я ведь и сама уже не могла дождаться, чтобы обнять его, прижаться, спрятать голову на широкой груди… Всем телом ощутить его тепло… Как же много раз в мечтах я представляла себе это и заранее замирала от сладкого предчувствия, не зная еще, кто Он… Не ведая, что смотрела на него каждый день и не видела… Ох. Как же я мечтала о нем… Я снова вспомнила, как увидала под елкой те самые его глаза, и как бежала за подмогой, умирая от леденящего страха… Поцеловала бы… К горлу снова подкатил тугой комок. — Зимушка… — тихо позвал он, и я вскинула глаза, опамятовалась — неужто снова потерялась в своих мыслях, ой мне… Он смотрел на меня теми глазами из моих снов, и они снова будто светились в полутемной горнице. У меня перехватило дыхание. Я поняла каким-то чутьем — он ждал, чтобы я сама обняла его, коли любо…       Сердце сжалось — неужто опять удумал, не захочу?.. Глупый, да знал бы, сколь я об этом мечтала все эти дни!.. Комок в горле почти совсем перекрыл дыхание, меня затопила горячая волна нестерпимой нежности…        Более не медля, я шагнула навстречу и уткнулась носом в теплую широченную грудь, закрыла глаза… Легко легли мои ладони на могучую спину, пальцы робко погладили через ткань рубахи… Он замер, и рука, обнимавшая мою голову, застыла неподвижно. Еще несмело, почти не дыша, я обняла его крепче, прижалась щекой к груди. Я все еще очень боялась причинить ему боль, сама ведь перевязывала, каждый раз ежась от вида его ран…       Он вздрогнул от моего прикосновения и я тут же испуганно дернулась, хотела отпрянуть…       Не успела.       Он уже обнимал меня сам, и как обнимал… Я задохнулась, сердце заколотилось бешено. Он сжал меня в обьятиях так отчаянно и крепко, словно я на его глазах превращалась в бесплотный дух и грозила исчезнуть, и он пытался меня удержать, спасти… Так обнимают после долгой разлуки любимую, источив сердце тоской безнадежного ожидания, уже и не чаяв увидеть… И столько горькой нежности и затаенной боли было в том обьятии, что и не высказать словами…       Сердце разрывалось в груди, и мне снова хотелось плакать. От счастья…        Крепко и бережно держали меня его сильные руки, пальцы ласково гладили мою голову, и губы прижимались к макушке… Слезы текли из моих глаз и я дрожала, всхлипывая, и гладила, гладила его по спине, ощущая, как вздрагивает под моей лаской его тело…       Он судорожно вздохнул и стиснул меня еще крепче, вот уж воистину — все косточки сладостно захрустели…       Прошептал еле слышно в макушку: — Неужто моя… насовсем?..       Я улыбнулась сквозь слезы — вот глупый, доколе ж будешь сомневаться?..       Повинуясь порыву, я поцеловала его в грудь… и сама удивилась собственной смелости. Потерлась носом и снова прижалась щекой, блаженно закрыв глаза, и выдохнула: — Твоя… Насовсем.       Он коротко вздохнул, помедлил и глухо проворчал: — И что, не боишься меня?..       Я помотала головой и обняла его крепче. Ответила тихо: — Не боюсь… Люблю.       Сказала и испугалась… Слово заветное без спросу прыгнуло на язык.       Знать, то сердце выговорило само, я и подумать не успела…       Он чуть отстранился и потянул мое лицо вверх, заглянул в глаза… Я не знаю, что он там увидел, но в следующий миг он наклонился ко мне и я затаила дыхание… Его губы накрыли мои, и я забыла обо всем на свете… Это был уже не тот прежний поцелуй в неметоне, едва касаясь… Сейчас он целовал меня медленно и так же бережно, как раньше, но уже по-настоящему, ино… как целуют желанную и любимую, ожидая ответа… Ноги уже не держали меня. Сладкая истома заволокла пеленой рассудок и я уплыла в какое-то теплое забытье, сердце гулко стучало в груди и каким-то краем сознания я подумала и удивилась — так вот как это бывает… Блаженное тепло разлилось по всему телу и я словно плавилась в его руках, как мягкий податливый воск от пламени. …Я очнулась, когда он ласково поцеловал меня в нос. Открыла глаза, не вполне понимая, что со мной… Нашла его глаза. Любимые очи мягко светились… Он улыбался и я снова ощущала приятное тепло его ладони у моей щеки. …Какой же он красивый, когда вот так улыбается… Как же я мечтала о тебе, мой долгожданный!.. Как жила без тебя… Мысли рассеянно плыли в моей затуманенной голове. Я медленно, как во сне, подняла руку и потрогала милую ямочку на щеке, легко коснулась багрового шрама, нежно погладила… Мне так хотелось коснуться его губами… Он накрыл мою руку своей, потерся щекой и поцеловал мою ладонь в самую серединку, подул легонько. Я улыбнулась — щекотно… — Бреенн… — позвала я медленно, неохотно возвращаясь из сладкого забытья. Вышло как-то нараспев, и кто-то другой во мне подивился со стороны — будто и не мой голос… — Ммм?.. — отозвался он хрипло. Звук вышел из его груди низкий, такой, что я снова покрылась мурашками. Ни дать ни взять огромный лесной кот мурчал и терся о мою ладонь, прося ласки. — Прилечь бы тебе… отдохнуть с дороги… умаялся ведь, — выговорила я непослушным языком, с укоризной заглянула ему в глаза.       Он улыбнулся и снова, не торопясь, поцеловал мою ладонь. Низкий голос послал новую горячую волну по моей коже: — Как велишь, хозяюшка…       Склонил голову и шепнул мне на ухо: — Ты уж постереги меня, не уходи…       Я улыбнулась и прижалась щекой к его груди. Глупый… да куда ж я от тебя!.. гнать станешь, не пойду… Обняла его крепче, а вслух тихо сказала: — Подле тебя буду… Уж ты не тревожься. Пойдем…       Вот когда я посетовала на диковинные галатские обычаи устраивать постели прямо на полу. Несподручно то — ложиться израненному, на лавке бы все ловчей … да и вставать легче потом… ну да уж как есть.       Я помогла ему устроиться поудобней и сама примостилась рядом. Постерегу уж! Куда денусь. За праздник ведь желанный подле него быть… Вспомнила, как велел мне лечь подле себя на лавке, у меня дома, и невольно улыбнулась. Ох и дивно же все у нас с ним повернулось в одночасье… Я вспоминала его прежнего и никак не могла сложить вместе его нынешнего и того, на которого смотрела все время затуманенными первым ужасом глазами… Теперешний-то он был совсем нестрашный для меня. Ну вот такой, какой сейчас… наоборот. Ныне и сама не отойду ни на шаг, хоть гони. Да. А что прежний грозный воевода никуда не делся, то еще предстояло мне узнать и увидеть… Да про то в свой черед надобно будет сказывать. А пока я о том не думала… Уткнулась ему в плечо, пряча зардевшееся лицо, на котором цвела счастливая улыбка… Он отозвался сонно: — Ммм?.. Я помотала головой и прошептала, погладив его по плечу: — Ничего, ничего… Ты спи, отдыхай…       Он поцеловал меня в макушку, и я прижалась теснее щекой к его плечу, взяла за руку… Его пальцы медленно сжались и обхватили мои.       Он спал, держа за меня за руку, а я лежала и думала. Я смотрела на висящие на стене старые гремушки из рыбьих пузырей и думала о его погибшей семье… За спиной пустовала постель Славомира, и, сказать по правде, мне было неуютно знать ее там. Мне казалось, его дух еще был где-то здесь и мог видеть нас… Я не обманывала его, но сейчас мне отчего-то было неловко перед ним… Не было на мне никакой вины, а вот поди ж ты… Я вспомнила, как он взял меня за колено тогда, под скалой, накануне сечи с датчанами, и слова вождя: — Оставь девку!.. — и мой тогдашний ужас… Сколько же самообладания понадобилось ему, чтобы терпеть все до последнего… И с ножом придумал, все надеялся уберечь девку глупую от беды, хоть так не пустить, куда лезла, бестолковая…       А к Хауку в клеть пришел…. ради меня ведь. Пальцы о Спату порезал… У меня перед глазами снова встало то видение, я хорошо помнила его таким, как тогда — полумертвым, словно присыпанным пеплом, с какими-то остывшими, неживыми глазами, он и двигался тогда уже так, словно наполовину не жил… Я поежилась и на глаза снова навернулись слезы. Я осторожно подняла голову и посмотрела на него. Он спал, ровно дыша, и лицо его было спокойно, грудь мерно вздымалась… Только скулы на худом лице обозначились резче. Не жалеет себя совсем… Я смотрела на него и сердце сжималось от бесконечной нежности и боли за него — сколько же пришлось ему пережить… И как жестоко он сам себя гнул, как немилостив был перво-наперво к себе, не к кому –нибудь… А я-то дуреха, все мнила его суровым ко мне, безжалостным величала… Того не ведала, глупая, как он сам себя морил мало не насмерть… Я вспомнила сказанные когда-то о нем слова Хагена: — Он вождь… Ему и так нелегко…       Как же ему было тяжело все это время… Это какой же могуты надобно — вынести такую-то ношу?.. Мыслимое ли дело…       …Сколько же в нем было нерастраченной нежности, сколько любви… такой пронзительной и бережной, словно бы я была хрупкой тростинкой и он мог ненароком меня сломать… Какими нежными умели быть вот эти словно бы кованые из железа пальцы… Я держала его за руку и мне нестерпимо хотелось прижать ее к груди и целовать без памяти эту тяжелую и такую красивую мужскую руку … Слезы душили меня. Я глотала их, заходясь в беззвучном плаче, и старалась изо всех сил не всхлипывать, чтобы не разбудить его… Я тихо гладила его руку, прижимаясь губами к его плечу, закрыв глаза и зажмурившись…       Все будет хорошо.       Теперь все будет хорошо.       Мы нашли друг друга и теперь уже никогда не расстанемся… Я знала это сердцем безо всяких клятв.       Мало-помалу я успокоилась и незаметно уснула. * * *       Вечерю собирали в этот раз как большой праздник.       Я уже знала наперед, вождь посадит за стол рядом с собой, и сама не зная, отчего, волновалась. Конечно, это было радостное волнение. Коли и был кто еще в крепости, кто не знал о нас с вождем, возвращение наше само говорило без слов. Бояться-то мне было нечего… Но волноваться по-девичьи перестать я не могла.       Я надумала надеть к вечере одно из моих заветных узорчатых платьев, что вышивала когда-то с тайной мечтой о Нем… Платья так и ждали меня в кузовке в нашей с Велетой горнице. Сказать по правде, в последнее время я больно озаботилась тем, как выгляжу. Уж так хотелось мне нынче быть милее и краше, как никогда прежде того и не бывало… И что занятно — допрежь ведь и не мыслила особо о красоте своей. Не задумывалась. Хоть и не первая краса на деревне была, а все ж парни заглядывались да не последней почитали… То пока дома жила. А коли вспомнить жизнь мою в дружине… Стыд сказать! — за воинскими трудами я и вовсе думать забыла о девичьем, в кого превратилась… Все в мужских портах да в кольчуге перед ним щеголяла… И какой только он меня не перевидал! А на корабле-то… Ой щур… Запоздалой горячей волной накатил стыд. Память услужливо подсунула мне летошнее видение — как смотрела на отражение свое в озерце да сокрушалась, и сама над собой зло насмешничала — ишь, о чем возмечтала… еще нравиться хотела, а глянуть страшно — и впрямь девичьего чуть, кости одни да жилы… Ох. Никогда-то я не была по-девичьи кругла да бела, а за время хождения в дружине совсем исхудала, на кого стала похожа… Вот уж невестушку нашел воевода, привычно насмешливо скалился кто-то другой внутри меня. Да… Тут я вспомнила, как он меня обнимал сегодня, и насмешливый голос сразу умолк, пристыженный… Сердце скакнуло и погнало по венам горячую живую радость. Вот хоть и не бела да кругла, а люба все равно… Да и мыслимо ли по-другому? Кто только за внешнюю красу любит, тому что за цена самому… то и любовью язык назвать не повернется.       Я заглянула в горницу к Велете. Она была там, сынков укладывала. Один малой уже спал в зыбке, которую качала неразлучная Огой, второго Велета баюкала на руках. Завидев меня, она радостно вспыхнула, поманила меня зайти. Корелинка Огой тоже была рада мне, и смотрела на меня, не решаясь подойти. Я сама обняла и расцеловала девку. Присела к Велете, обняла ее за плечи. Сестренка вождя прижалась щекой к моей щеке, зашептала горячо: — Зимушка… как хорошо, что пришла, радость –то какая!.. Смышленая Огой догадалась — поговорить нам нужно, и подхватилась: — Я покамест вниз сойду… помогу на стол собрать? Велета кивнула ей благодарно и корелинка поспешно выскользнула из горницы, только платье зашуршало. Велета подняла на меня глаза. Лицо ее светилось неподдельной чистой радостью. Она порывисто обняла меня одной рукой за шею, прижалась щекой, зашептала горячо: — Ой Зимушка, милая… Спасибо тебе! Уж как благодарить-то тебя, не знаю… рассказал мне все Ярун… Коли б не ты, не выжил бы братец любимый… Я обняла ее вместе с ребенком, что она качала на руках, прижала к себе. Вздохнула счастливо, тихонько ответила: — Веришь ли, и сама не ведаю… Выходит, братец-то твой — судьба моя долгожданная и есть… Помедлила, и — чего уж таиться-то! — шепнула ей на ухо: — Люблю ведь его… Велета ахнула, подняла голову, глаза ее наполнились радостными слезами. — Ой Зимушка… Радость-то! А я-то все глазам не верю… Как гляну на него — все дивлюсь… Каким вернулся, не узнать! Другой совсем стал, как заново родился… Светится весь, что солнышко красное… А как смотрит-то на тебя! … Я таким его и не помнила уж, разве что … — она осеклась, не договорила. Я поняла, что она хотела сказать. Большого ума не надобно… До того страшного дня… — Любит он тебя крепко… — тихо выговорила Велета. — Давно любит… Мучался все, я-то мыслила, из-за гейсов своих… А он… Я сжала ее руку, и мы сидели молча, прижавшись друг к другу и покачиваясь вместе с младенцем у нее на руках, и я поглаживала ее по плечу… Мне захотелось спросить, как у них все с Яруном решилось. Я не сомневалась, видела, что помирились, но любопытство бороло. Шепнула ей, заглядывая в лицо: — А вы-то с Яруном… поладили? Велета подняла зардевшееся лицо, улыбнулась робко и кивнула: — Поладили… Я ведь простила давно его, все дождаться не могла… Не чаяла уж, что вернется, а тут… Я как лодью завидела, и его на ней… а вас нету… чуть сама в воду не прыгнула, ум потеряла… Насилу охолонули, Ярун на руках домой нес, силы оставили… Ну, а как рассказал все, опамятовалась. Подле тебя, ведала, с ним не случится худого…       Дверь тихонько скрипнула. Мы разом подняли головы. Воевода зашел в горницу, улыбнулся, завидев нас, сидящих в обнимку. Подошел, бесшумно ступая, опустился рядом на лавку, обнял сестру за плечи, поцеловал пушистую голову. Она прижалась к его плечу, приникла… даже глаза закрыла. Выдохнула тихо: — Братец мой любимый… Живой… Вот счастье-то… Он улыбнулся и поцеловал ее еще раз. Погладил по волосам, как ребенка… Я смотрела на них и тоже улыбалась. Мне было тепло и хорошо. Я была дома…       За столом вождь, конечно, посадил меня рядом с собой. Велета сидела рядом и сама горела румянцем, глаза светились. Старый Хаген довольно улыбался в усы, кивал каким-то своим добрым мыслям. Дружина переглядывалась, все чего-то ждали, обмениваясь радостными взглядами и улыбками. Вождь оглядел стол, потом перевел взгляд на меня, сидевшую рядом, и улыбнулся. Все притихли разом и мне показалось — от безусых отроков до степенных кметей затаили дыхание. Вождь молвил: — Ну, други мои… Ныне радость у нас великая. Все слушайте — Зиму Желановну величайте теперь хозяйкою, любите да жалуйте. Да в ноги земно кланяйтесь — кабы не она, не сидеть бы мне с вами за этим столом. Посмотрел на меня тепло и добавил, улыбаясь: — Ведовица моя отныне, единая. И таким голосом он это сказал… мне враз снова стало жарко. Обвел глазами радостные лица побратимов и неожиданно усмехнулся лукаво: — Ну, а кто если обнять захочет по-братски, то можно. После уж подходите… Но боле не дам!       Дружно грянул добрый смех. Кмети толкали друг друга локтями, переглядываясь, и радостные улыбки гуляли по лицам. Они все очень любили вождя, да и меня тоже успели полюбить. Я знала- все были рады за нас.       Воевода посмотрел на меня, и такое солнце светлое сияло мне из его глаз, таким теплом грела ласковая улыбка… Я с трудом удержалась, чтобы не склонить голову ему на плечо и спрятать горевшее лицо.       После вечери ко мне и впрямь стали подходить по очереди побратимы, всем хотелось поздравить меня, все благодарили и чуть не взаправду земно кланялись. Воевода смотрел да все посмеивался. К нему подсел Плотица и они толковали о чем-то втроем с Хагеном. Я все еще краснела и смущалась, не привыкшая к таким-то почестям и всеобщему вниманию…       Твердята, мой оруженосец, тот совсем как на княгиню смотреть стал, подошел почтительно, в пояс поклонился. Я улыбнулась ему и шепнула: — Не брошу тебя, уж не сомневайся! С завтрева начнем… Он отошел радостный. Мне кажется, он гордился и чуть свысока поглядывал на остальных отроков.       Про Блуда и Яруна и говорить нечего — подошли оба да и сгребли меня разом в обьятия, обнялись мы втроем… Побратимы милые! Куда ж я без вас… Я расцеловала обоих и крепко обняла. Вот дивно — не родные мы по крови, а ближе братьев родимых! Я погладила обоих по буйным головушкам, шепнула: — Вас-то воевода не погонит, братья мои навек!..       Был тут и Некрас. Он не мог скрыть удивления. Мне казалось, я слышала его мысли. Наверно, он радовался, что тогда у озера все же не стал меня трогать…       Он поклонился мне почтительно и отошел, ничего не сказав. Не дурак все же парень.       Когда все разошлись, воевода подошел ко мне. — Ну что, хозяюшка, умаялась?.. — приобнял меня, погладил по щеке ласково. — Ступай наверх, да уж гляди, горницу-то не спутай, — он усмехнулся. — Поняла уж, поди, что не отпущу тебя никуда?..       Я смущенно кивнула: — Поняла…       Я уже догадалась — он хотел один зайти в неметон. После такого-то избавления от верной смерти. У вождя с Богами свой разговор. * * * — Дай хоть посмотреть на тебя… без косы-то, — тихо вымолвил он, ласково подняв мое лицо за подбородок.        Потянул узел платка и вот уже ткань подалась и сползла с моей головы, обнажив короткие остриженные волосы. Они еще совсем не успели отрасти и даже перевязать у затылка у меня их толком не выходило, как ни старалась. Рассыпались по волоску, и все тут… Беда с ними. Вот и сейчас непослушные тут же скользнули из-под платка…       Он медленно запустил левую руку в густые пряди. Словно гребнем, расчесал мне волосы пальцами, отводя их от лица… Правая рука, закованная в лубок, мешала ему, но кончиками пальцев он все же коснулся и погладил меня по голове. От его прикосновения у меня побежали мурашки и я замерла. Он медленно водил рукой по моим волосам, касаясь и расчесывая их пальцами на все лады. Глаза мои сами собой закрылись и меня медленно окутала облаком сладкая истома. Как в тумане, я ощутила, как он склонил ко мне голову, еще миг… и коснулся губами моих волос… зарылся носом в русую гущину, вдохнул и замер… Я не могла пошевелиться. Вдруг он резко выдохнул мне в волосы и из его груди вырвался низкий гортанный звук, похожий на сдавленный стон, и пальцы, только что нежно гладившие, судорожно сжались и обхватили мой затылок. Он прижимался лицом к моим волосам и я чувствовала горячее дыхание на моей коже, по спине побежали мурашки и мои колени начали предательски размягчаться…       Он раз или два глубоко вздохнул… И вот уже жесткие пальцы опять медленно перебирали взьерошенные короткие пряди у меня на затылке, и каждый раз, когда он ненароком касался открытой шеи, по спине моей волнами прокатывалась дрожь. Со мной творилось что-то неведомое, я совершенно ослабла и ноги уже меня не держали. Кажется, я покачнулась… Он обнял меня правой рукой, поддерживая, и я уткнулась лицом ему в грудь. — Когда еще отрастет, коса-то, — недовольно проворчал он мне в макушку, снова зарывшись носом в мои волосы. — Ох девка… Ведала б, что со мной сотворила…