Тот, кого я дождалась. Новая жизнь.

      Лодья вошла в знакомую протоку и принялась осторожно лавировать между островков. Я стояла на носу рядом с воеводой и во все глаза смотрела на берег, высматривая наш тын… Вот и выплыл из-за мыса наконец, родимый, а за ним и наши избы... Сердце взволнованно частило. На берегу никого не было, но вот из ворот показались несколько мужчин, я сощурила глаза… узнала братьев! Оба несли весла – видать, как раз собирались рыбачить. Они тоже сразу заметили нас и остановились, замерли, будто испугались. Я радостно замахала руками и они заметно оживились. Да и лодью чернобокую и парус уж не раз виданный варяжский поди теперь-то признали. Младший махнул мне в ответ, сунул весло старшему и, резво повернувшись на пятках, зайцем кинулся обратно во двор – стрыя- батюшку оповестить, не иначе. Старший Мал остался стоять наверху возле ворот и смотрел, как мы причаливали.       Братец младший, видно, и матери успел сказать - сойдя на берег за вождем, я увидела наверху у ворот рядом с братом мать и всех трех моих сестричек. И вот тут защемило сердце – стрекозки мои милые, соскучилась-то как!.. Мать помахала нам и немедля заторопилась обратно в избу – теперь поспешай, поворачивайся, гостей дорогих встречать, поди враз поняла - сваты пожаловали... Сестренки младшие, ох, баловницы, хотели, видно, остаться за воротами, да не тут-то было – мать потащила их за собой, и те неохотно повиновались, то и дело выворачивая русые головки в нашу сторону, глянуть – скоро ли поднимаемся ?.. Воевода сказал мне: - Ты иди, иди… Поздороваешься пока, то- се… Улыбнулся и вдруг подмигнул : - Приготовишься, сватов-то встречать. А придет пора, кликнешь. Наверно, я опять покраснела. Щекам стало привычно жарко... Он смотрел на меня светло и ласково, и я улыбнулась, молча кивнула и пошла наверх.       Вместе со мной отправились Ярун с Велетой и хныкающими спросонья малышами. И то диво - всю дорогу проспали у матери на груди, укрытые от ветра широким кожаным плащом. Быть мальчишкам мореходами, с таким-то дядькой... Надумал побратим свозить жену, показать дом родной, коль уж случай выдался. Покуда гостить будем, в аккурат к себе успеет, с отцом-матерью увидится, жену покажет да внуками порадует. Следом за ними шагал принаряженный Блуд – он будет "защищать невесту" от сватов, за ним семенила неразлучная Огой. А других подружек, кроме нее и Велеты, у меня и не будет. Мои-то прежние подружки-славницы, надумай я звать кого по соседям, поди, все замуж повыскочили еще в тот год, как я к варягам подалась. Да.       Ворота были распахнуты настежь и братья стояли посередине, встречая нас. Дядьки Ждана почему-то не было видно. На крыльце нашей избы показалась мать, следом за ней порскнули младшие сестренки - не удержались, завидев меня, кинулись через двор бегом…. Вроде и недавно виделись, а подросли-то как, луковки мои! Румяна подошла степенно, ишь, как вытянулась, годок-другой и совсем на выданье будет славница... Я обняла всех троих крепко, поцеловала русые головушки. Сестрички востроглазые мигом приметили мои серебряные обручья и заахали, потянулись наперебой разглядывать, толкая друг дружку острыми локотками. - Успеется еще, баловницы ! – сказала я им. – След в избу поспешать, сватов-то ждать негоже заставлять!       Мать торопливо расцеловала меня, радостно охая, приветливо встретила Велету с Яруном, заворковала над малышами. И Блуда обняла, как родного – больно уж приглянулся ей славный новогородец еще когда воеводу выхаживали, знай себе приговаривала – послал бы повелитель Род такого жениха да Румяне… Та только краснела – даром что девчонка совсем, а и ей понравился побратим, да мала еще больно невеститься-то, годок-другой хотя бы обождать … Пускай подрастет пока. Блуд, правду молвить, всерьез положил глаз на корелинку нашу рыжую. Та, скромница, смотрела на него обожающим взглядом, когда не видел, но стоило ему улыбнуться ей, глянуть или заговорить, закрывала лицо руками и убегала, пунцовая…       Мать заторопилась назад в избу, где уже вовсю суетились, помогали дядькины жены, собирая на стол. Завидев меня, побросали все и разом кинулись ко мне, оглаживать, вертеть да ахать, убор мой богатый нахваливать. Враз разглядели цепким женским глазом все мои богатые украшения, особливо изумлялись торквесу, уж так и тянуло каждую потрогать. Дивились невиданным узорным кольцам височным, а уж про обручья-то серебряные княжеские и сказывать нечего - таких ни одна из них сроду не видывала, куда там носить!.. хоть глянуть да мизинчиком коснуться. И каждая шептала в очередь на ушко – похорошела-то как, Зимушка ! Знать, жених-то тебя холит да лелеет - все бела да румяна, слава Рожаницам, поправилась хоть чуток, радость взглянуть ! А то ведь кожа да кости была по осени-то, точно хворая, одни глаза в лице остались… Я улыбалась на их причитания, щеки снова горели… За последние месяцы, правду молвить, я и впрямь прибавила. И сама потихоньку радовалась, замечая, как мало-помалу вернуло тело женской округлости, а то жилы все да кости торчали, вот уж радость жениху обнять... Трудить я себя заботами воеводы стала куда меньше, да и тревог за его надежной спиной поубавилось не в пример прежнему… Что и говорить – теперь-то и вовсе никаких, считай, не стало, за ним как за каменной стеной, ни дать ни взять что вьюнок тот при теплой скале... Я ведь замужней уже себя знала, хоть и не было свадьбы еще. Вот только если бы не хвороба моя женская... Мысль эта как иглой колола меня и теребила, отравляла мне радость, как ни старалась я гнать ее…        Вскоре пришел дядька, увидел меня да так и остановился на пороге, замолк на полуслове, удивленно моргая. Неужто и впрямь я так изменилась?.. Или то все уборы да наряды, любую так приодень - засмотришься ?.. Меня-то он, сказать по чести, чаще в мужских портах видал, чем в праздничных нарядах. Крякнул в усы, проворчал, почти улыбаясь : - Ну, девка, не узнать, экая ты стала… вовсе княгиней глядишь! ты, что ли, и есть Зимка, братучадо мое? - попытался пошутить он, и, подойдя, неловко ткнулся в мою щеку жесткими усами. В кои-то веки поцеловал девку строптивую. Я улыбнулась и открыла рот отвечать, но меня опередили. - Она самая, Зима свет Желановна! – неожиданно громко подал голос из-за моей спины незнамо как оказавшийся там шустрый Блуд, и я вдруг испугалась – этому палец в рот не клади, мигом по локоть отхватит, зубастый !       Я оглянулась, и, наверно, вид у меня был действительно испуганный - Блуд успокаивающе подмигнул и улыбнулся мне - мол, не бойсь, сестрица, лишнего не скажу, а и в обиду не дам и шуток шутить не позволю, даром, что ли,побратим?..       Через малое время запыхавшаяся мать шепнула мне, торопливо заканчивая последние приготовления – зови дорогих гостей-то, пора!       Я, до сей поры спокойная, вдруг взволновалась. Кликнула Яруна – зови воеводу!.. и сама едва не побежала следом за ним к воротам, смотреть… Хоть и подобало мне сидеть в избе и носу не казать во двор, ожидая жениха, а успеется! Уж так мне хотелось хоть одним глазком глянуть, как подниматься станут.       И вот я стояла и смотрела в щелочку ворот, как они поднимались в горку по знакомой тропке. Вождь, как всегда, шел первым. Как в тот самый памятный день, когда впервые выдвинулся из-за мыса хмурой угрозой чернобокий корабль с серым парусом, по которому падал вниз яростный белый сокол Рарог, священная Птица Огня … Мне казалось, это было так давно… Я будто заново увидела, как он подходил тогда, широким ровным шагом, не боясь нас, державших его на прицеле. Как я стреляла в него... А коли б попала ?!.. И как встал потом, подбоченясь, перед воротами, и речь держал неторопливо, чуть насмешливо, негромко… Вот и ныне он точно так же шел наверх к нашим воротам. Шел ко мне… Я вдруг с волнением впилась глазами в его высокую фигуру. Он был … все такой же, могучий воин, каким я увидела его тогда. Недаром трудил себя нещадно, спуску не давая ни себе, ни другим – вон как снова вошел в силу, кто не знал – и не заподозрить былых ранений. Глянешь и залюбуешься – текучая, точно звериная плавность и легкость движений, широкий размеренный шаг… Сердце гулко скакнуло и внутри сладко сжалось. Я смотрела и видела сокрытое прежде от моих глаз - явилось в нем ныне что-то новое, иное… Я силилась понять, ухватить за хвост ускользающую мысль, и наконец уразумела – увидь я его таким о прошлом годе, и в голову бы не пришло подумать, что пожитой… Седина-то его, конечно, никуда не делась, да и море с ветрами здешними суровы к лицам мужей, а вот поди ж ты – гляделся нынче вождь совсем молодым, может, впервые на свой настоящий возраст. И сейчас, когда смотрела я на него вот так со стороны, даже издали было то особенно заметно. Была на нем мною шитая нарядная рубаха, и верная Спата привычно оттягивала начищенный тяжелый пояс, забавные рожки мерно покачивались при ходьбе… Я видела - улыбка хоронилась в уголках губ и глаза знакомо щурились, чего доброго, так и разглядит меня тут!.. За вождем ковылял, припадая на деревянную ногу, довольный Плотица. Ему сватом быть. Следом валила дружина, воевода взял с собой десяток лучших. Ребята тащили короба со всякой всячиной – тут и подарки родным, и откуп от друзей-подружек, возьмись таковые, да мало ли еще что …       Я совсем засмотрелась и схватилась только, когда уже прошли половину дороги. Ой, щур ! Мне же, невесте, положено в избе сидеть, носу не казать! Я подхватилась и бегом бросилась назад, столкнувшись в дверях с матерью – как раз меня искать торопилась. Та, ахая и причитая, схватила меня за руку и потащила в избу, усадила на лавку в угол подальше, сунула в руки прялку. Оглядела придирчиво, все ли ладно прибрано, поправила очелье, платок … И некстати вдруг всхлипнула, губы задрожали : - Доченька, краса-то ведь какая у меня!.. Махнула рукой, причитая, усадила сестричек по обе стороны от меня да и сама присела рядком, запыхавшись и утирая глаза концом платка.       А во дворе уже встречали сватов. В аккурат перед носом ворота, до сей поры приветливо распахнутые, захлопнули и заперли, не успели подошедшие глазом моргнуть! То Ярун с Блудом сговорились с братьями и подгадали, и теперь стояли, посмеиваясь оба и готовясь отвечать. С той стороны ворот тоже послышались смешки - ребята предвкушали потеху. Пришло время и речь начинать, вот Плотица откашлялся, упер деревянную ногу поудобнее в землю, подбоченился и подал голос: - Хозяева, отворяйте ворота! У вас товар дорогой, у нас купец знатный!... Да не мешкайте, не то высадим, не задумаемся! Воевода добавил со смешком спокойно и негромко : - Невестушку мою отдавайте, не то силой возьму. Блуд переглянулся с Яруном и ответствовал, весело скалясь белозубым ртом : - А кто такие будете, роду-племени не знаем, отколь прибыли, не ведаем! Из-за ворот послышалось: - Роду-племени высокого, воинского знатного, то белый сокол сам припожаловал, лебедушку за себя брать, в хоромы вести, на высоком берегу гнездо свил, ждет- пождет, дожидается! В ответ раздалось: - А пусть-ка сокол тот удаль молодецкую покажет да от стрелы лихой увернется, а то баяли у нас, будто девица наша стрелой одного такого залетного чуть не застрелила, уж не ваш ли будет-то? И над воротами взвилась ловко подкинутая вверх стрела и упала точнехонько к ногам воеводы, вот Блуд отчаянный ухитрился! Воевода поднял стрелу и молвил : - И то правда, девица та и есть моя суженая. Отворили бы подобру-поздорову-то, ведь высажу, просить больше не буду! Он шутливо толкнул створки, те заскрипели. Тут подал голос Ярун: - А не тот ли ты воевода, какого девица наша о прошлом годе топором чуть насмерть не зашибла? Слыхали мы о таком диве, да больно дело невиданное, добрым людям не верится… Вождь усмехнулся и отвечал: - Тот самый буду, правда ваша. На это вступили братья: - А невеста-то без косы у нас, сказывала, жениху милому сама отдала! Коли ты и есть, докажи, косушку-то покажи!       Воевода, конечно, захватил с собой мою косу, по обычаю предьявлять родным суженой. Вытащил ее, перетянутую шнурком, и предьявил «защитникам». Ворота наконец заскрипели, отпираемые, и широко растворились. Выступили вперед братья, низко поклонились вождю - проходи, гость дорогой, милости просим. Всего это я, конечно, не видела, потом уж побратимы поведали.       ... Сваты вступили в горницу, прошли оба по одной половице, и Плотица протянул руки к государыне- печке, грея ладони по обычаю всех сватов. За ним потянул и седоусый вагир, из тех, что ходил на корабле у воеводы с незапамятных времен.       Обменялись приветствием с дядькой, тот кивнул матери, она мигом подхватилась с лавки, и, выйдя на середину, поклонилась гостям : - С чем пожаловали, гости дорогие? Милости просим к столу!        Плотица улыбнулся в усы и сказал, почтительно поклонившись матери : - Долгих речей вести не будем, хозяйка, да сразу к делу перейдем. Знаем мы, есть у вас красы редкой колечко драгоценное золотое, а с нами серебряная сваечка для того колечка в аккурат…       И с этими словами «сваечка» моя шагнула в горницу, пригнув голову, чтобы не удариться о притолоку.       Долгих речей и впрямь не было, никаких испытаний уж никто не творил, нас с ним и так-то жизнь до того испытала, хуже не придумаешь… А потому мать без лишних слов сама подвела меня к нему, и вот я уже стояла с жарко колотящимся сердцем, смотря, как он надевает мне на палец узорное серебряное кольцо с таким же ярко-синим камушком, что были глаза у драконов на торквесе, неразлучно украшавшем мою шею… Колечко ладно село, и я засмотрелась, любуясь на этакую красоту. Он сжал мои пальцы и – я уже чуяла, сейчас поцелует – потянул мою руку к губам, коснулся нежно, и мурашки побежали от этого прикосновения… Потом взял меня за плечи, притянул к себе и тихо промолвил, склонив ко мне голову : - А кику жемчужную к свадьбе, как обещал…       Я улыбнулась и прижалась виском к его щеке. Ходить мне в обещанной кике, спору нет. А что обождать до свадьбы поглядеть на нее – в том ли беда.       Не остались без подарков и мать с сестренками. Матери вождь подарил большой нарядно расшитый платок, и сестренок не забыл – каждой досталось по душистому медовому прянику да костяному гребешку белой крепкой кости. Младшим еще по зеленой бусине на кожаном шнурке, какие они тотчас нацепили на белые шейки, а Румяне - витые серебряные колечки с затейливыми завитками. Конечно, и она не утерпела - вмиг приладила их к очелью. Ребята внесли изрядный короб и щедро одарили всех пряниками, не зря мы с Велетой старались.       Когда пришел мой черед дарить жениху подарок, я с поклоном подала ему любовно вышитую по груди и рукавам добрую рубаху, ту самую, лазоревую, что так под очи светлые его славно шла.       А была у меня припасена еще одна рубашечка ему, синего льна, глубокого василькового цвета. Не так богато расшита, как свадебная, а жениху да после сватовства как раз. Назавтра и наряжу его. Лазоревую-то на свадьбу наденет, а пока эту обновит. Новому званию – новый наряд, так-то. Ой, только опять, поди, шутить будет, уж знаю его. Скажет еще - мол, впору самому сундук для нарядов заводить, отродясь столько рубах не имел. А что, и заведем. Ему, вождю, теперь при жене-то отчего ж не наряжаться. Чай, не без рук хозяйку берет, недаром мастерицей слыла...       Назавтра мы с матерью испекли два коровая: один - невесты, другой - жениха. Славные вышли хлебушки, пышные, ладные на загляденье. Лежать им рядышком на столе, красуясь румяными боками, тянуться ласково друг к другу загнутыми рожками. По обычаю, жених приносил свой коровай в дом невесты на сватовство вместе с угощением да подарками, только у нас-то все не как у людей обычно бывало. Редкая невеста из рода уходит в дружину варяжскую… И жених – поискать второго такого, не найдешь. И кому ж теперь короваи ему печь, как не мне?.. Велете с детьми малыми не до короваев, да и везти их из далека-то такого, зачерствеют… Для дела такого свежие потребны. Вот и порешили – испечем-ка их дома с матерью да и выставим вместе на стол. Так-то ведь, коли размыслить, вождь нам не чужой стал с того самого дня, когда принял угощение из материных рук у нас во дворе, испив молока... Сказать по правде, сперва я взметалась - на добрый-то коровай надобно в тесто изрядную часть молока влить, чтоб пышнее да слаще вышел. И так и сяк вертела думу эту, а потом, не сумев рассудить, приступила к самому воеводе с вопросом. Спросила как есть, уж как приговорит. Надобно молвить, ожидала я от него ответа не того, что получила. В который раз удивил меня - и глазом не моргнул, не изменился в спокойном лице: - Коли из твоих рук, все любо. Я удивленно вскинула на него глаза: - Бренн... Да неужто совсем не боишься? Он помолчал и вдруг улыбнулся: - Кабы не молоко то да не береза твоя, не быть бы мне ныне здесь с тобой. Нет ему боле власти надо мной. Не тревожься, лей смело.