Shin Soukoku Alphabet

— Тупой тигр, — высказывает Акутагава, зло дергая за галстук, натягивая его, словно удавку. В былые времена он бы уже врезал, повалил, поставил ногу на голову. И Ацуши безропотно бы позволил ему, как позволяет сейчас узкой полосе ткани впиваться в самое уязвимое место — горло. Позволяет и даже находит, что в этом есть нечто интимное и сближающее. Акутагава тянет к себе, словно так, лицо в лицо, смысл слов дойдет куда лучше. — Я сильный, — хрипло пытается оправдаться Ацуши. И пытается улыбнуться со всей беспечностью, на которую только способен. Ничего неординарного не произошло. Да всего лишь едва не умер, но он и не думал погибать. Ацуши правда силен, тем более, что обладает способностью в краткие сроки избавиться от своих ран. Тем более, что прикрывал он Акутагаву. И имеет ли смысл сердиться? К тому же, в совсем еще недавнем прошлом, про которое, впрочем, ни один из них не вспоминает, Акутагава сам грозился убить. Сам пытался убить. Но теперь лишь говорит очевидное: — Сила без мозгов ничего не стоит, — и не собирается отпускать, хотя Ацуши уже дышится с таким трудом, что он скорее сейчас помрет, чем в какой-то стычке. — Согласен, — сипит он. — Потому — готов подчиняться. Ты же умнее. Натяжение серьезно ослабевает, и Ацуши получает возможность сделать глубокий и сладких вдох. Еще один, еще. А после тревожно смаргивает, пытаясь понять — а правда ли щеки Акутагавы слегка розовеют. Зрение не подводит, более того, сам Акутагава хорошо ощущает это. Ощущает и очевидно смущается. Ведь он несколько раз поднимает свободную руку, подносит веер пальцев к лицу, но затем — отстраняет его, словно смиряясь с тем, что покраснел. Темные глаза, как прикрытая наглухо комната без окон, без единой лампочки и свечи, в какую иногда отправляли в приюте для наказаний, красиво поблескивают меж прогалов растопыренной кисти. Ацуши глядится в них, бесстрашно, как когда-то в темноту, что совсем не казалось ему опасной, скорее даже — дружественной. Глядится и забывает обо всем, кроме Акутагавы, который так близко сейчас. Настолько, что тепло его кожи хорошо ощущается собственной. Акутагава долго медлит с ответом, лишь пристально смотрит в глаза, и Ацуши, завороженно таращащийся в то темное в них, что сейчас неожиданно тоже кажется теплым, упускает момент, когда губы его размыкаются. — Подчинись тому, что я буду единственным, кто тебя убьет. Если… захочу. Медленно, вкрадчиво, словно на пробу сообщает Акутагава. Его кисть, видимо, делает оборот, галстук наматывается на нее, сокращая расстояние, обостряя боль. Наматывается лишь только раз, а затем — замирает. Ацуши вынужден приподнять подбородок, чтобы вволю дышать. Теперь он видит все чужое лицо целиком. Вблизи оно изумительно красиво, все черты в нем правильные и тонкие, словно выточенные кропотливым скульптором. Ацуши отметил это еще когда Куникида дал ему фотографию Акутагавы, ту, что до сих пор бережно хранится в его вещах. Интересно, что сказал бы Акутагава, если бы вдруг прознал, что глядя на нее, Ацуши… Щеки изнутри обливает жар. Не только их, но и уши, и кисти рук, и шею под галстуком. — Да… — только и может выдавить Ацуши, которому теперь самому хочется закрыть лицо руками. Словно Акутагава способен читать непристойные мысли, и сейчас он сделает это. Тогда-то его немного надменная красота исказится брезгливостью, злобой или чем-то еще, что, всколыхнувшись, заставит Акутагаву выпустить галстук из худой, изящной руки с такими тонкими пальцами. О, сколько раз глядя на ту фотографию, Ацуши втайне мечтал, что они накроют его собственную, ласкающую себя руку. Но ничего подобного не происходит. Акутагава лишь так же коротко, так же слабо переспрашивает, и одного короткого слога достаточно, чтобы понять, что голос его изменился. — Да? — произносит он и вновь каменеет. Акутагава не смыкает губ. Блестящих, самую капельку полноватых, отчего-то таких притягательных. Его медленное дыхание свежо и вкусно пахнет леденцами от кашля. Ацуши дышит им, чувствуя приятную слабость, недостаток воздуха сказывается не особо сильно, но последствия от него уже очевидны. Хотя, кто может сейчас поручиться, что-то — не последствия чужой близости? — Только ты, — зачем-то отвечает Ацуши, готовый утратить контроль и податься в сторону Акутагавы, и пусть тот его придушит, ведь все равно не успеет сделать это в тот же миг. — Только я, — серьезно подтверждает Акутагава. И прежде чем Ацуши успевает обдумать — что это значит, резко дергает галстук на себя. Так, что Ацуши, успевающий мгновенно обвить руками тонкое тело Акутагавы, падает, роняя их обоих прямо на пол. Акутагаве наверняка больно еще до того, как их губы соприкасаются. Но недовольства этим он почему-то не выражает.