***
Ему с плаката улыбается человек, над которым висит лозунг: «Здоровая жизнь — источник долголетия». Стайлз хмыкает, вглядывается в чистые и светлые глаза бумажного подстрекателя и чирикает зажигалкой. Сизый дым попадает в глаза, оседает в горле и путается в волосах. Только потушив окурок об раздражающую афишу, Стилински замечает на лавочке Малию. У неё глаза красные и кожа бледновата. Стайлзу немного неловко (очень даже не немного), потому что это явно из-за него. — Хэй, кажется, любовь делает людей несчастными? Малия поднимает голову, отряхивается от высохших слез и смотрит в упор непонимающе. Не то, чтобы Стайлз ждал удара, но он все же прикрывает лицо, прежде чем сесть. — О чем ты? — Ты сейчас такая грустная, вот я и подумал, — Стайлз осекается на полуслове, потому что метка у Малии не пропадает. — Время остановилось, — она пожимает плечами. — Питер приехал. Стайлз поднимает глаза к небу и пытается вспомнить: кто же такой Питер. А потом опускает — становится неимоверно стыдно, потому что как можно его забыть? Малия вытягивает сигарету из расползшейся пачки и смотрит уже выжидающе. Стилински чиркает зажигалкой, но гадость отбирает. Он не особо доверяет каким-то там плакатам, вообще-то презирает, только все равно хочется, чтобы Малия долго жила. Желание вызвано большою любовью и совсем немного виной. Тейт ничего не говорит, опирается на плечо и прикрывает глаза. Она разбитая, уставшая и чуть-чуть злая. Лимит доброты заканчивается на проведенной вместе пятой минуте и Стайлз встает, мягко обхватывает лицо Тейт и шепчет в самые губы: — Все будет хорошо. Она ничего не отвечает, но Стилински чувствует провожающий взгляд. На него действует то ли осень (с её промерзлым ветром и лужами, покрывающимися каждое утро тонким слоем льда), то ли приближающиеся каникулы (раньше они пролетали незаметно: Лидия-Скотт-Эллисон, тусовки) — Стайлз все чаще подвисает, смотрит долго-долго, а потом сбивается с потока мыслей. Голова уже болит и спать постоянно хочется.***
***
Скотт цепляет его на выходе из парка. Он немного возбужден и брызжет слюной, когда здоровается: — Привет! — Стайлз кивает в ответ и вытирается рукавом худи, Маккола это ничуть не смущает, — у меня очень важная новость и тебе лучше бы присесть. — Я тебе старушка что ли? Не бойся, от сердечного приступа не скончаюсь, — Стайлз хмыкает и ковыряет сырую землю носком старых кед. От Скотта разит духами Эллисон и видно, что он спешил: рубашка застегнута неправильно и ботинки явно не по размерам. — Твоего отца на следующей неделе хотят переместить в изолятор, — Маккол не делает пауз, не смотрит в глаза, бухает, как гром среди ясного неба. Стайлз, не до конца осознавая, рассматривает смуглое лицо друга, замечает розоватый отпечаток от подушки на левой щеке и засос под ухом. — Что? Стилински поднимает глаза, надеясь увидеть улыбку и надпись «тебя разыграли», только надписи нет и вид Скотта серьезный и растерянный. Все сжимается до размеров сощуренных глаз напротив и Стайлз почти кричит от несправедливости. — Тебе следует навестить его, — Скотт жмется, цепляется пальцами за его, стайлзовскую, худи и вдавливает в железный забор. Прутья больно врезаются в кожу и Стайлз слышит противный металлический запах. Это немного отрезвляет, ровно как и ветер, несущий запах солнечных листьев и горькой коры. — Я не хочу, — Стайлз противится, сам сильнее вжимается, лишь бы быть подальше от правильного Скотта, не вспоминать о безумном отце и жалеть самого себя. — Хочешь, — Маккол сейчас еще безумнее, он уверен, что делает лучше. Стайлзу противно и досадно. Скотт тащит его за руку, сцепляя ладонь на ломком запястье. Стилински игнорирует синяки от прутьев и наливающиеся отметины от пальцев друга, но игнорировать пустоту не может. Ни единой мысли не проскальзывает, Стайлз пугается — ему все равно. Миссис Маккол гладит его по руке и пытается сострадать: пирог предлагает и чай вторую чашку подталкивает: — Я все понимаю, — говорит, — хочешь пожить у нас? Твоего папу… Его не скоро выпишут. Стайлз хочет исправить её на***
***
***
Здание клиники все еще такое же устрашающее, но Стайлз привык к нему. Серая облицовка и хмурые вывески почему-то напоминают Дерека и Стилински сплевывает сладкое послевкусие: захотел — остался бы. Стайлз уже не задерживается у входа, он влетает, здоровается с медсестрами и подходит размеренным шагом к стойке. От неё веет знакомым одеколоном и через пару минут из-за двери вышагивает Дерек. Он не сразу видит Стайлза, улыбается врачу и кивает какому-то пациенту. — Чем могу помочь? — хейловский голос более приветлив, чем когда Стайлз слышал его в последний раз. — Подскажите, у Джона Стилински нет сейчас никаких процедур? — Стайлз, словно в замедленной съемке, видит, как Дерек поднимает голову, а после и глаза. — Что-то не так? Ах, точно! — Мальчишка картинно взмахивает руками, — минуточку! — Стайлз лезет в карман, а после проводит рукой по лицу, натягивая улыбку, — постоянно забываю, что в обществе это необходимо. Хейл молчит, не смеется на его изображаемую рожицу и, кашлянув, наконец произносит: — Нет, Джон Стилински сейчас свободен. Можно, пожалуйста, Ваш пропуск? Стайлз протягивает карточку, на которой остаются следы от влажных ладоней и опускает голову. Ему определенно легче от того, что Дерек соврал. Конечно, нельзя просто так бросит свой родной город, работу, семью. Хейл возвращает картонку и даже не поднимает глаз. Стайлзу хочется сказать, что он рад, что теперь все будет по-другому, только, наверное, Дереку, взрослому мужчине, это не надо. Он вряд ли что-то ожидает от Стайлза. — Спасибо, — в горле першит и Стилински чуть кашляет прежде, чем войти в длинный коридор. Его провожает незнакомая девушка. Она улыбается ему почти искренне, если бы не застывшие глаза и мнимая аура благополучия. Стайлз остается один на один со своим вечным страхом. — Он недавно принимал успокоительное… Много успокоительного, — девушка неловко крутит в руках свой бейджик, — так что говорить ему будет сложно. Стайлз молча кивает и сам открывает дверь палаты. Отец лежит на больничной койке. Его лицо серовато-желтое, а белки пронизаны ярко-красными сосудами. Джону лучше точно не становится. Он с трудом владеет высохшими губами. — Привет, — Стайлз хмуро смотрит на исхудавшие, жилистые руки отца, на его редкие волосы и плачет. Джон все еще в сознании, хрипит еле слышно из-за писка приборов. Его выцветшие зрачки смотрят сквозь сына. Стайлз размазывает слезы, прикусывает губу до крови и заглушает хрипы. Ему больно до синих кончиков пальцев, до дрожащих ресниц и желания уйти поскорее — хоть из окна. — Я надеюсь, что тебе лучше, — Стайлз присаживается рядом, проводит по стянутой коже рук отца и оглядывается назад. Там никого нет.***
***
***
***
— Как ты? Все прошло хорошо? — Скотт встречает его прямо у выхода из коридора, не давая возможности даже попрощаться с Дереком. — Нормально, лучше чем в прошлый раз, — Стайлз не врет. В этот раз обошлось без укусов и нервного срыва. Мальчишка глазами ищет Хейла, щурится и вырывает руку из крепкого захвата Скотта. — Мне нужно идти, — сухо выплевывает Стилински. Скотт бормочет что-то совсем неразборчиво, но уже не преследует его. Стайлз не замечает никого за стойкой и в вестибюле тоже. Все бы не было так досадно, но мысль « я все испортил, ему уже ничего не нужно», делает в несколько раз хуже. Стайлз раздраженно хмыкает и покидает клинику — у него начинает кружиться голова. При выходе из этого дурдома в лицо бьет ветер (Стайлзу кажется, что он прибыл из причала неподалеку). Горький привкус оседает на языке, но Стилински только жмурится солнцу и ступает в ворох жухлых листьев. — Со мной все в порядке, — уверяет Стайлз, вскакивая с пуфика, — я могу работать! — Я верю, — мягко соглашается женщина, — но ты час назад упал в обморок явно не из самого прекрасного самочувствия. Стилински хмуро смотрит на начальницу, еще несколько человек. Все они обеспокоенно вглядываются в него. Сейчас Стайлз напоминал человека, употребляющего незаконное все подряд и не в соответствующих дозах: темные синяки под глазами, иссохшие губы, бледное лицо и неясный взгляд. — Тебе стоит отдохнуть, — советует кто-то со стороны, но Стилински и головы не поднимает. Ему плохо до звезд под веками, до мнимых пятен перед глазами, до чертова имени Хейла на языке. Кожа горит в месте исчезнувшей метки, Стайлз пытается ровно встать, только все равно задевает что-то на столе женщины. — Вы, наверное, права, — выдыхает чуть небрежно, окидывает помещение мутным взглядом и выходит. Посторонний звук смешивается с шумом машин, криками прохожих и запахом вафель. Стайлз стискивает зубы, чувствуя привкус крови на языке, и сворачивает за магазин. Последнее, что он видит — залитый солнцем, пустой сквер.