Королевство Сиракузы

Встреча в Милане Милан – столица Ломбардии. Красивый старинный город. Шумный и многолюдный. Город, в котором можно заблудиться, спрятаться, исчезнуть. Ускользнуть от длинных лап мафии. Но Serpente nero своих не отпускали: тех, кто попал в их сети, держали до смерти или убивали сами. Миланом правила другая семья, но они, так же как и Чиприани, носили на своём теле змей… Чиприани не оставили семью Романо в покое, и через несколько месяцев после переезда Микеле вновь вызвали в суд. Злясь на свою беспомощность, на коррумпированность юридической системы и проклиная чёрных змей, Романо пообещал себе, что выучится, станет сильнее и изменит правосудие в Италии. Отец над ним тогда только посмеялся, горько и отчаянно. А Микеле посадили на тринадцать месяцев. На плечи немолодого альфы свалилось трое детей, судебные иски и огромный штраф. Гейб всеми силами пытался справиться, много работал и надеялся заменить детям обоих родителей. Но не прошло и месяца, как он сдался, опустил руки и из строгого и заботливого отца превратился в равнодушного и сломленного пожилого мужчину. Романо не знал, что с ним происходит, и не представлял, как снова вернуть в него уверенность. И взвалил воспитание братьев на себя. Отец постоянно работал, почти не появлялся дома, отдавая всё до последней лиры в оплату коммунальных счетов и долгов. Брал дополнительные смены, чтобы хватало на что-то ещё. Но брошенным детям намного больше требовалось внимание, чем достаток в доме, хотя временами у них не было даже хлеба. Тогда подсобили родственники: присылали посылки из Палермо, переводили деньги. Деньги помогли. Дали возможность выжить, когда казалось, что жить уже не получится. Микеле вернулся похудевшим, измученным, но со счастливой улыбкой. Семья снова была в сборе, и папа всеми силами пытался склеить то, что казалось разрушенным. Романо учился усердно, твёрдо поставив перед собой цели, получал стипендию, а после второго курса нашёл работу по специальности. Платили ему немного, но заработка хватало оплатить младшим братьям их увлечение – Массимо и Джильдо занимались танцами. После окончания бакалавриата его взяли на полную ставку. В крупной конторе «Арена» работы было много: люди судились по любым мелочам, и у фирмы имелся контракт с Советом коллегии на бесплатные услуги, так что большинство адвокатов в конторе получали оплату не от клиента, а из госказны. Отработав в «Арене» год, Романо поступил в магистратуру. Совмещать работу и учёбу оказалось не так уж сложно, но пришлось оставить футбол. Романо отдавался юриспруденции с душой, и как только у него появилась лицензия на частную практику, появились и свои клиенты – а значит и дополнительные заработки. Он снял отдельную квартиру, купил машину и передвигался от работы до университета на колёсах, по вечерам заезжал к родным и проводил время с братьями. Папа, закрыв старую судимость, тоже взял фамилию Маркони. С прошлым их теперь связывали лишь тяжёлые воспоминания и старые имена. Работу папа не нашёл, и занимался домом. Отец ушёл со стройки и подрабатывал садовником: зарплаты хватало, чтобы частично оплатить продукты, но старший сын не позволял им ни о чём тревожиться, и усталость в глазах отца со временем сменилась благодарностью. Об Алессио Романо старался не вспоминать – образ омеги болезненной раной не заживал на сердце. От него не было никаких вестей, и спросить было не у кого. За прошедшие годы Романо сильно вырос. Он был привлекательным юношей, а стал красивым мужчиной – высоким, крепким и сильным. Чтобы не потерять форму, перед сном он бегал в городском парке, и на его статную фигуру оборачивались. Омеги к нему тянулись, ждали его внимания, но он никого не выделял, и дома его ни разу не спросили, почему у Романо до сих пор нет семьи. Младшие братья тоже повзрослели: Массимо почти догнал папу по росту и стал дерзким и очень агрессивным. Джильдо расцвёл, но внутри остался милым очаровательным ребёнком, за которого у Романо всегда душа болела. Юный Джильдо словно жил в другой реальности. Несмотря на возраст, не интересовался альфами и почти всё своё время проводил в кругу ровесников Массимо из их танцевальной студии. Романо присматривал за братьями, старался не упускать их из вида и посещал с ними все мероприятия. Жизнь текла медленно и спокойно, но на его душе лежал камень неизгладимой вины. Наверное, стоило отпустить прошлое, только по ночам его преследовали кошмары, и он просыпался в холодном поту. Во сне он снова и снова оказывался на яхте Чиприани или в машине Ламберто, смотрел неподвижно и беззвучно, как его пару, красивого юного омегу, таскают за волосы, бьют, издеваются. А потом он раздевался и при всех насиловал связанного юношу. После таких снов Романо долго не мог заснуть: стоял у окна, смотрел на постепенно просыпающиеся улицы, и думал о том, где мог бы сейчас быть его омега. Хотелось вырваться из душного города, проехать тысячи миль и отыскать Алессио, чтобы просто увериться, что он всё ещё жив, что ему не нужна помощь и забота. Романо бы непременно позаботился о нём. Сделал бы всё, чтобы ему помочь… Воспоминания не позволяли сблизиться ни с кем другим, и Романо, будучи привлекательным и очень перспективным альфой, оставался одиноким. Не было ни случайных встреч, ни мимолётных поцелуев – только холодные ночи и мечты о светлом образе, которые он сам испоганил. Работа в крупной юридической фирме открыла глаза на жизнь простых людей не с лучшей её стороны. Романо чувствовал разочарование, понимая, что долго романтизировал суды и право. К нему не попадали громкие дела об убийствах – настоящих преступников, словно не существовало, – а вот дележи имущества, разводы, бытовые драки и домашнее насилие шли сплошной чередой, делая его жизнь чёрной и мрачной. Грязные истории, чужие проступки могли бы пошатнуть веру в семейные ценности или справедливость, но для Романо ничего ценнее семьи не существовало. И Джильдо, и его папа, каждый день доказывали ему, что люди могут быть лучше. Возвращаясь к родным, он отдыхал душой, расслаблялся и позволял себе быть добрым и весёлым парнем, но на работе черствел, грубел от общения с чужими пороками, презирая необходимость защищать всех этих ублюдков. Через два года практики он принял твёрдое решение занять кресло судьи: хотелось властной рукой отправлять всех негодяев за решётку. И хотелось найти силы противостоять Каллиппу Чиприани. Может, не сразу, может, только через много лет, но он сможет получить должность верховного судьи и посадить Каллиппа. На втором курсе магистратуры ему по программе следовало вести несколько классов по праву, и его направили в Миланский технический. Занятия проходили раз в две недели, но это были его первые лекции, и он готовился со всей тщательностью. Выступать перед большой аудиторией ему уже приходилось, но на занятиях присутствовали ребята с целого потока, а это более трёхсот человек, и Романо старался держаться уверенно, зная, что достаточно лишь немного дать слабину, и студенты с удовольствием воспользуются его промашкой. Он сам был таким же всего пять лет назад. Первое занятие прошло хорошо, да и ребята ему понравились. Романо достались художники, дизайнеры и проектировщики, и большую часть времени они увлечённо что-то чертили и рисовали, не доставляя хлопот. Курс был проходной, и Романо не собирался мучить их заданиями: главным условием получения зачёта были посещения, а уж что-нибудь юные дарования на его занятиях непременно впитают. После лекции он забежал в кафетерий, ловя заинтересованные взгляды местных омег, а потом направился на парковку – его ждали на работе. Погода в начале сентября стояла солнечная и яркая, везде пахло спелыми фруктами, на траве перед главным входом стайками сидели студенты, кто-то общался, кто-то установил мольберт и рисовал. Романо лишь прошёлся по ним взглядом с улыбкой, но тут же остановился, развернулся и направился к одной из групп. Юноши спрятались в тени ветвистого дуба, громко говорили и смеялись. А Романо смотрел только на одного и не мог поверить. Смотрел, слушал, улавливал чуть заметный аромат в мешанине других запахов. Среди тысяч студентов, среди миллиона жителей, он смог найти того единственного, кого считал, что потерял навсегда. Перед ним стоял Алессио и совершенно его не узнавал. Омега повзрослел: исчезла юношеская угловатость, движения стали увереннее и чётче, но он всё так же остался невысоким и хрупким. Волосы Алессио отросли и теперь густыми волнами спускались почти до пояса. В целом омега выглядел потрясающе красивым, уверенным в себе, счастливым и общительным, словно ничего не случилось шесть лет назад, словно его не пыталась убить мафия. Он стоял в кругу своих однокурсников и беззаботно болтал, а Романо смотрел на него, не моргая, запоминая каждое движение, ловя лёгкие улыбки и пытаясь услышать его голос. Через пятнадцать минут студенты засобирались и неспешно побрели на занятия. Алессио слился с толпой, исчез из поля зрения, а Романо очнулся. На лице выступили красные пятна, и стало тяжело дышать. Казалось, он вернулся в тот жаркий майский вечер, когда осознал, что Алессио – его омега, но они никогда не смогут быть вместе, потому что он своими руками сгубил их возможное будущее, сломал всё, что подарила им судьба, и оставил Алессио одного. Он не знал, как к нему подойти, не представлял, что сказать. Между ними пролегла пропасть из отвратительных воспоминаний и вины, которую Романо никогда не сможет загладить. Наверное, стоило уйти, отпустить, вот только отпустить его, потерять снова у него не было сил. И он стал приезжать каждый день, выкраивать время в своём плотном расписании, чтобы несколько минут полюбоваться на своего омегу. Это было как возвращение в прошлое – болезненное, но необходимое. Шесть лет назад Романо точно так же смотрел на Алессио украдкой, запоминал его движения, разглядывал улыбку и свет в глазах. И сейчас, любуясь им, столь недостижимым и ещё более прекрасным, он не мог к нему приблизиться. Шесть лет назад его сдерживало общение с Чиприани, теперь же останавливало стоящее между ними непреодолимой стеной изнасилование при его непосредственном участии. Как после такого говорить с ним? Как смотреть в глаза и позволить себе коснуться нежной кожи? А сделать это с каждым днём хотелось всё сильнее. Поездки к университету стали ежедневным ритуалом, словно наваждение заставляло его приходить на то же самое место и с нарастающей болью в сердце просто смотреть. Вспоминать о своей детской влюблённости, видеть, как веселится и общается с другими совершенно незнакомый ему человек. А по вечерам, мучаясь от одиночества, он пытался представить, какой бы была его жизнь, если бы не… Наверное, рано или поздно он бы отступил, отпустил бы Алессио и их общую чёрную тайну, но через несколько недель после первой встречи группа болтающих омег направилась прямо к нему и прошла мимо так близко, что он смог полной грудью вдохнуть оглушающий аромат своей пары. Ноги сами понесли его следом. — Можно с вами познакомиться? — Романо чувствовал себя идиотом. Он в жизни никогда ни с кем не знакомился, и за две недели наблюдения за омегой так и не придумал, как лучше всего подойти. Алессио обвёл его взглядом, задержался на мгновение на лице и прищурился, а потом сделал шаг в сторону и отрицательно качнул головой. — Дед не велел мне говорить с незнакомцами, — с улыбкой произнёс он и сделал ещё шаг в сторону своих друзей. Фраза Алессио вызвала у других смех, и со всех сторон его обступили однокурсники, словно поддерживая и защищая. Романо видел, что тот ищет защиты: пусть неосознанно, но ему нужна была поддержка. — Если мы познакомимся, то уже не будем незнакомцами, — хрипло ответил Романо, стараясь перевести всё в шутку, и омеги снова засмеялись. В голове была абсолютная пустота: ни единой здравой мысли, только бесконтрольное желание удержать. — Позволишь угостить тебя кофе? Или, может, сок с булочкой? — Глупо предлагать омеге булочку, — сказал один из пухленьких друзей, и вся компания снова залилась смехом. — Тогда диетический салат? — Романо смотрел Алессио в глаза, не в силах оторваться, и Алессио отвечал тем же, и в его зрачках, словно в чёрных омутах, мешались страх, недоверие и любопытство. — Я бы не отказался и от булочки, — произнёс Алессио и, наконец, сделал шаг навстречу. — Меня зовут Алессандро Лучани, но ты можешь звать меня Алес. — Романо, — он запнулся. — Романо Маркони. — Тут неподалёку есть кафе, — махнул рукой по направлению к университету Алессио и сделал ещё один шаг ближе. Романо не знал о чём говорить, даже в его сторону боялся посмотреть. Он столько раз мечтал об этой встрече, представлял, какой она будет, и чаще всего Алессио в его воображении выглядел сломанным, загнанным в угол мальчишкой, который с радостью примет руку помощи. Романо бы с готовностью ему помог, постарался бы сделать его жизнь лучше и чище, стал бы защищать и отдавать своё тепло. И вот он, Алессио, – живой, невредимый и не нуждающийся ни в его заботе, ни в помощи. Алессио, настоящий, а не выдуманный, выглядел крепким, несломленным. Он выжил, оставив прошлое где-то за спиной, Романо же в этом прошлом завяз по самые уши и, с возвращением в его жизнь омеги, ночные кошмары стали ещё более пугающими. Омега не отказался от кофе со сливками и куска пирога. В зале было людно, но очень уютно, и Алессио с интересом посматривал на Романо, словно чего-то ждал. Но слова не находились, только глупые желания – обнять, поцеловать, не отпускать… — Ладно, мне пора на занятия, — омега доел и поднялся. Романо протянул к нему руку, хотел остановить и успел лишь слегка прикоснуться, как тот дёрнулся в сторону и недовольно поджал губы. — Прости, — произнёс Романо, хоть Алессио его ни в чём не упрекнул, но он знал, откуда все его страхи. Омега повёл плечом и направился к выходу. Не смея больше прикасаться, Романо просто встал перед ним, перегораживая дорогу. — Мы могли бы встречаться? — смущённо спросил он. — Ты очень вкусно пахнешь, — Алессио провёл носом рядом с его шеей, и это лёгкое движение воздуха заставило Романо замереть соляным истуканом. — Но я не буду с тобой встречаться. — Почему? — Я не встречаюсь с альфами. Омега ушёл, а Романо понял, что не сможет остановиться. Даже если всю жизнь будет просто тенью следовать за ним, не имея права прикоснуться, быть ближе, даже говорить… он всё равно не отступится. Дело Эдуардо Мора На следующий день в это же время он подъехал к университету, и почти сразу заметил компанию омег: они как раз направлялись к парку рядом с университетом. Романо окликнул Алессио. — А он настырный, — донёсся до него чей-то смешок. — И симпатичный, не отказывай ему, — посоветовал кто-то другой, и Алессио, отмахиваясь от назойливых советов, направился к Романо. — Ты кажется, меня вчера не понял? — он улыбался, смотрел с хитринкой, словно заигрывая или давая шанс. За его спиной всё так же перешёптывались и смеялись его друзья. — Я просто угощу тебя пирогом и помолчу минут пятнадцать, пока ты будешь есть, — смущённо ответил Романо. — Ладно, — кивнул Алессио, приняв предложение, или, возможно, просто поддаваясь уговорам своих однокурсников. Выбор пирогов в кафетерии был большой, и Романо предложил обедать тут, пока не попробуют каждый из них. Алессио сперва мрачно кивнул, но потом восторженно заулыбался, нахваливая лакомство. Он весь был такой – то улыбчивый, яркий, счастливый, а потом внезапно смурнел, смотрел недовольно и молча уходил. Они встречались три раза в неделю: Романо старался выбираться почаще, но работы навалилось очень много, и про обязательства перед семьёй он не забывал. Понемногу они разговорились, беседуя о своей жизни, но не затрагивая прошлое. Романо говорил о работе, своей семье и успехах братьев в танцевальной студии. Алессио – об учёбе. Он только начал второй курс, учился на художника-дизайнера и собирал картины для новогодней выставки при университете. Что он делал предыдущие годы, Романо так и не решился спросить, да, наверное, Алессио бы и не ответил. Груз прошлого, оставшись невысказанным, давил на Романо неискупимой виной: Дарио Серра, не побоявшись Амандо Чиприани, отомстил за сына, а Романо, будучи его парой, смотрел на насилие и не сделал ничего. Даже то, что Алессио его совершенно не помнил, не спасало ситуации. Чем чаще они проводили время вместе, тем тяжелее становилось бремя. Незаметно сентябрь сменился октябрём, а за ним пришёл и ноябрь. В их отношениях не намечалось прогресса, и вряд ли короткие встречи и ни к чему не приводящие разговоры подошли бы под определение отношений. Но Романо, стоило увидеть Алессио, чувствовал себя живым, расцветал, когда омега улыбался. С трепетом слушал его болтовню и с каждым днём всё сильнее мечтал, что когда-нибудь, когда-нибудь в их прекрасном будущем всё изменится, и Романо сможет его поцеловать. Алессио оказался потрясающим – ярким и интересным, в такого невозможно было не влюбиться. Даже если бы они не являлись парой, Романо всё равно бы полюбил. Их связь только усиливала желания, подталкивала друг к другу, заставляя приходить к нему снова и снова. И разрываемому чувством вины и счастьем быть с любимым рядом Романо казалось, что он сходит с ума. Погода портилась, на улице с каждым днём становилось всё холоднее, и временами шёл дождь. Алессио не нравился дождь, и Романо подарил ему огромный зонт. Омега с благодарностью его принял: он вообще любил подарки, радовался вниманию, да и каждой встрече. Алессио наверняка понимал – их связывает нечто большее, чем просто совместные обеды, но ни он, ни Романо не говорили об этом вслух, притворяясь обычными знакомыми… — Долго ты ещё будешь делать вид, что тебе нравится наша скучная платоническая болтовня? — Алессио зацепил его взглядом, а потом мрачно уставился в окно. Небо было серым и временами накрапывало: приближался декабрь. — Мы ещё не все пироги попробовали. — Иногда жизнь – это нечто большее, чем пироги, — Алессио хмуро поморщился, а потом с хитрой усмешкой схватил его за галстук и притянул к себе. Кончик ткани опустился в кофейную чашку, но это его лишь развеселило и, дёрнув Романо сильнее, омега коснулся его губ. Романо вздрогнул, чувствуя, как обжигающее тепло проходит по всему телу, как яркий аромат Алессио впитывается в кожу и как вспотели ладони. Поцелуй длился недолго: Алессио отстранился и с недоумением посмотрел ему в глаза. — Я тебя не привлекаю? Зачем тогда все эти танцы с бубнами? — голос омеги звучал обиженно, и Романо отвёл взгляд. — Очень привлекаешь. Я бы хотел предложить тебе переехать ко мне, и пожениться. Алессио вздёрнул брови и рассмеялся, а потом залепил пощёчину, вводя Романо в ещё большее смущение. — Не понимаю ничего: ты бегаешь за мной, зовёшь на обеды и предлагаешь выйти за тебя замуж, но ты даже в глаза мне не смотришь… — не договорив, Алессио поднялся и направился к выходу. Романо тут же бросился за ним, успел перехватить у выхода, но стоило только коснуться его руки, как Алессио отскочил от него и, оступившись, свалился со ступенек. — Прости, — Романо замер, смотря на его испуганное лицо, а потом подошёл ближе и протянул руку, предлагая помощь. Алессио неуверенно потянулся в ответ и позволил отряхнуть своё пальто. — Тебе не понравилось, когда я тебя коснулся в первый раз, потому я больше не рисковал… — Если не рисковать, всю жизнь можно просидеть взаперти и в страхе, — прошептал он. — Тогда позволь мне рискнуть, — Романо притянул его ближе и поцеловал уже сам. Алессио разрешил лишь коснуться губами и, вырвавшись из объятий, рассмеялся. — Ты всегда говоришь, как в дешёвых мелодрамах, — не дав времени возразить, он махнул на прощание рукой и направился прочь. — Увидимся завтра. — Может, сходим куда-нибудь ещё? — предложил ему в спину Романо. — Куда? — Алессио обернулся, и глаза у него засветились интересом. — Моего младшего брата пригласили на вечеринку в конце недели: день рождения в клубе «Спектр». Я обещал там быть. Составишь мне компанию? Алессио окаменел при упоминании вечеринки и резко замотал головой. — Это детский клуб, — тут же пояснил Романо, заметив его реакцию. — Я буду там единственным альфой. Алессио не ответил, но потом коротко и неуверенно кивнул и сразу же помчался в сторону университета. Романо не мог понять – радоваться ли ему столь внезапному прогрессу или бояться продолжения. Алессио мог притворяться, что прошлое его отпустило, но оно не отпустило Романо. А страх, что то и дело пробивался через плотную броню омеги, погружал в отчаяние. Можно ли стереть из памяти случившееся? Можно ли продолжить с этим жить? Романо не раз задавался этими вопросами, пытаясь представить, какими будут их отношения в будущем. Сможет ли Алессио простить его бездействие и трусость? Сможет ли позволить Романо вновь прикоснуться к нему, целовать, обнимать. И больше. Так хотелось быть к нему ближе, хоть изредка чувствовать себя нормальным. Не слабовольным ублюдком, позволившим изнасиловать свою пару. А просто влюблённым мужчиной, который жаждет понимания и тепла. На работе у входа в кабинет его встретил секретарь Марко и со счастливой улыбкой вручил папку нового дела. — Босс велел отдать вам, сеньор Романо. Сказал, вы готовы для крупных дел. Романо кивнул: удача улыбнулась ему за сегодня дважды, и, возможно, счастливое будущее, о котором он мечтал, совсем не за горами. В деле об убийстве, которое поручил начальник, ему следовало выступить в роли обвинителя. Из полиции ему прислали копии материалов следствия, а так же заявление пострадавших и их показания. Дело казалось простым и решённым: всё, что от него требовалось – заткнуть адвоката и заставить судью принять верное решение. Но тщательно изучив все материалы, Романо засомневался в первых выводах: все доказательства обвинения держались на видеозаписи, где картинка была недостаточно чёткой. Отпечатков на оружии убийства не нашли, омега-муж пострадавшего самого убийства не видел, а адвокат преступника уже успел послать судье апелляцию с просьбой не использовать слова омеги в суде, так как тот после смерти мужа стал невменяем. Апелляция была приложена к делу, и Романо отметил, что написана она хорошо, ни к чему не придерёшься, и, скорее всего, судья её подпишет. Главный обвиняемый Эдуардо Мора уже несколько раз сидел за мелкие кражи и разбой. На этот раз ему грозил серьёзный срок. В деле было сказано, что на магазинчик молодой пары напала группа бандитов, вытащила из кассы деньги, а Эдуардо Мора жестоко избил и убил владельца-альфу. Омегу в этот момент увели в подсобку остальные бандиты, на которых суд даже время не стал тратить – срок за грабёж им назначил прокурор. Правда, дали им всего несколько месяцев, что должно было уже натолкнуть на мысли о сделке. Когда же Романо взглянул на их фотографии, всё встало на свои места. От узнавания символа главной мафиозной группировки Италии перехватило дыхание: у Эдуардо Мора вокруг шеи обвивалась татуировка змеи. На шее змею рисовали телохранители и главные сборщики дани, а, значит, «Чёрные змеи» считали этот магазинчик своей добычей, и убийство стало лишь показательной казнью для других – на случай, если не захотят платить. В памяти вспыхнули картинки, как Амандо Чиприани, удобно устроившись в кресле обычной кухоньки в палермовской квартире, принимал своих солдат, слушал их отчёты и давал указания – кого покалечить, кого припугнуть расправой над детьми. Кого казнить. Амандо убийства называл казнями, словно имел права на чужие жизни и мог ими распоряжаться. Ламберто всегда любил смотреть, как командует его папа, и под любыми предлогами он оставался на кухне – пил с ним чай, готовил себе бутерброды, а Романо, как безропотный пёс, стоял рядом и старался ничего не замечать. С тех пор почти семь лет прошло, а воспоминания остались чёткие, словно всё было только вчера. И от своего бессилия – мерзко, от своих страхов – противно. Но теперь всё иначе: у него есть лицензия, два года практики и пять лет успешной учёбы. Теперь власть в его руках, и он засадит преступников надолго, очень надолго. Пусть они всего лишь мелкие сошки в крупной организации, но как говорил его папа: рука, лишённая пальцев – не рука. Когда Амандо Чиприани лишится всех своих пальцев, Романо сможет засунуть за решётку и его. А потом и Ламберто с Каллиппом, старших боссов Serpente nero и всех остальных преступников страны… Закончив с чтением материалов, Романо взял приложенную копию кассеты с записью и направился в конференционный зал их компании – там стоял видеомагнитофон. Камера снимала входную дверь и часть зала, на кассете была сохранена лишь та часть записи, где появлялись бандиты. Изображение было зернистым, быстрые движения смазывались в бесформенное пятно, и самое начало Романо пересмотрел раз пять, прежде чем чётко представил, что именно произошло. Грабители достали деньги из кассы и разбили несколько витрин, угрожая хозяевам оружием, после чего подельники Мора по его указанию утащили омегу, а он сам надел перчатки с железными насадками и минут десять избивал неподвижное тело альфы. Потом взял топор из бокса пожарной безопасности и… За спиной раздался звон разбитой чашки, и Романо, вздрогнув, обернулся. Несчастный секретарь трясся, как осиновый лист, и пытался собрать осколки с пола. — Простите, я принёс кофе, простите, — мужчина старательно не смотрел на экран, где Эдуардо Мора делил тело на куски. — Спасибо, Марко, не стоит беспокоиться: босс всё равно собирался заказать химчистку ковра. — Просто я увидел… простите. — Понимаю, — Романо остановил запись и вытащил кассету. Наверно, стоило поблагодарить нерадивого парня за то, что отвлёк и не дал погрузиться во весь этот ужас целиком. Кажется, он не подумал, когда шёл учиться на юриста, что работа по профессии может быть настолько грязной. Позже он ещё несколько раз просмотрел запись, стараясь запомнить детали и приблизить изображение: как бы адвокат Эдуардо Мора не попытался убедить судью, что на записи совсем не его клиент – татуировка, широкие скулы, короткая стрижка и выдающееся телосложение давали хорошую картину. А в нескольких местах Мора поворачивался к камере, и было чётко видно его лицо. Ещё несколько дней Романо потратил на разработку стратегии и написание речи. Хотелось всё сделать идеально, не оставить преступнику ни единого шанса. И дать возможность себе двигаться дальше. Из-за занятости ему не удалось встретиться с Алессио, но по вечерам он звонил в общежитие и просил позвать омегу к телефону. Они болтали, сколько позволял комендант, и эти разговоры приободряли, дарили силы и вселяли надежду, что в будущем у него всё получится, а клан Чиприани вместе со своим главой окажется за решёткой. Идеальные мечты наивного юноши – но Романо знал, что всё имеет свою цену, и был готов бороться. В пятницу он заехал пораньше сначала за Алессио, а потом за братьями, и доставил всех к клубу. Джильдо полез знакомиться к Алессио, попытался узнать, кем он приходится брату, но быстро увлёкся рассказом о себе и последней победе на танцевальном конкурсе. Болтовня и смех с заднего сидения подняли настроение. К «Спектру» все подъехали довольными, и даже обычно хмурый Массимо временами улыбался. Именинник, юный омега, проводил всех в зал, где Романо со всех сторон облепили знакомые подростки. Большая часть гостей была связана с танцевальной студией: Романо частенько в неё заходил, чтобы забрать братьев домой. К нему относились с наивным восторгом, тянулись, желали пообщаться, как с единственным взрослым, который держался с ними на равных. Мальчишки тащили его в разные стороны, каждый надеялся усадить за столом рядом с собой, и наперебой предлагали угостить. Романо смущённо поглядывал на Алессио, но того это только забавляло, и он нашёл себе отличного собеседника в лице Джильдо. Праздник проходил шумно и весело. Когда все наелись – включили музыку, и большая часть омег бросилась танцевать. Романо вытащили в кружок и, хотя в танцах он был не силён, его чуть ли не разрывали. Отказать им не хватало сил: они все для него выглядели милыми невинными созданиями, и обижать их совсем не хотелось. К счастью, его состояние почувствовал Алессио, очень неожиданно придя на выручку: отпихнув особенно наглых, он громко заявил, что Романо уже занят. — Он сделал мне предложение, и я не хочу, чтобы моего жениха доставали! Омеги замерли, кто-то изумлённо и не веря хлопал глазами, именинник печально скривил губы, а один из особо назойливых танцоров плаксивым голосом выкрикнул: — Неправда! Зачем ты ему? Ты старый! — и его подхватил обиженный шёпот других омег. Алессио на это только засмеялся. Он действительно был старше большинства лет на десять, а в детстве все совершеннолетние кажутся уже стариками. — Он мой ровесник, — попытался выгородить его Романо, но его прервал хор недовольных детских голосов. — Ты же альфа! Ты не выглядишь старым! — загомонили они наперебой. — Старый, да удалый! — прервал их Алессио с задорной улыбкой. — А вы своё счастье прошляпили! — и, подтверждая свои слова, прильнул к Романо поближе. Говорил он это так, словно всё было шуткой, но Романо воспринимал его более чем серьёзно. — Не расстраивайтесь, мальчики, вы свою половинку обязательно найдёте, — обратился он к омегам. — А я Алеса очень люблю, и любить буду всегда. Каким бы он ни был – старым, или очень старым. Для меня это не важно. Омеги, понурившись, разбрелись по парочкам, но быстро забыли о грусти, когда имениннику принесли торт, и настало время вручать подарки. Алессио же от слов о любви покраснел, и до конца вечера выглядел смущённым и расстроенным. Романо пытался его развеселить – предлагал угощения и шутил, как умел. Но шутки веселили лишь младших братьев. Праздник закончился до десяти. Массимо с двумя омегами постарше попытался сбежать в город, но Романо его перехватил и запихнул в машину. С младшим нужно было держать ухо востро – он был развит не по годам, и мальчишку тянуло на подвиги. — Сколько Массимо лет? — спросил Алессио, после того, как Романо доставил братьев домой, и они поехали к общежитию. — Четырнадцать. А Джильдо – двадцать. Но ему досталась в нашей семье вся наивность. А Массимо – ершистость. — Он сильный мальчик. В будущем будет бойцом. — Хоть кто-то в нашей семье будет бойцом. — А тебе что досталось? Романо неопределённо пожал плечами. Стоило сказать – трусость, но тогда бы пришлось много объяснять. А говорить о прошлом сейчас совершенно не хотелось. Он припарковался рядом со зданием университета, и они пешком дошли до общежитий. Погода стояла ясная, но прохладная, и Романо отдал Алессио свою куртку, в которую тот с удовольствием закутался. — На следующей неделе у меня важное слушанье, и я буду занят все выходные, — они остановились перед дверьми: Романо очень не хотелось расставаться, но придумать причину, чтобы Алессио остался, или лучше поехал с ним, он не мог. — Если важное – это, наверное, хорошо? — Мы не сможем увидеться. Но суд в среду, и после него я сразу приеду к тебе, — Романо взял его за руки, притянул ближе, печально вздыхая, зная, что вытерпеть время в разлуке будет для него очень сложно. — Всего пять дней, Романо, ты как маленький, — Алессио улыбнулся, попытался высвободить ладони, но Романо сжал их крепче. Руки у него были тёплыми: под двумя куртками омега хорошо согрелся. Романо же, напротив, замёрз и тянулся к этому телу и к запаху Алессио, не желая отпускать. Алессио под его натиском напрягся, а потом, словно через силу, выдохнул и сам прижался ближе. Захотелось поцеловать его, обнять и запустить остывшие пальцы под свободную рубашку. Романо давно этого хотел, и желания эти с каждым днём становились всё сильнее, сдерживать их почти не получалось. — Хочешь меня? — тихо спросил Алессио. Романо только кивнул. Хотелось так сильно, что ноги подкашивались в надежде уложить в постель и прижаться всем телом. И для этого нужно было лишь сделать небольшой шаг вперёд, обнять Алессио и, подхватив на руки, унести в автомобиль, а потом гнать к своему дому, где им вдвоём под одним одеялом станет очень хорошо. — Хочешь, но даже не поцелуешь… — Если ты позволишь? — Романо потянулся к его губам, но Алессио резко отпрянул, отталкивая. — Знаю, ты видишь, что я с изъяном. Потому не притрагиваешься, не смотришь в глаза. И ты прав. Я действительно не такой, каким кажусь: я испорчен. По этой причине и не хотел с тобой встречаться… — Не говори так: ты единственный омега, с которым я бы хотел быть рядом. — Потому что мы пара, — Алессио произнёс это, словно отмахнулся, но парами не разбрасываются: это самая крепкая и прочная связь. — Тебе не повезло. У тебя истинный – подпорченный товар. — Алес, — Романо снова обнял его, прижал к себе, не позволяя вырываться, и прошептал ему в ухо признание от всей души. От всего сердца. То, что хотел бы сказать ещё шесть лет назад: — Я люблю тебя. По-настоящему люблю, и не потому, что ты мой истинный, а потому что ты прекрасный человек, с которым я хочу провести остаток своей жизни… Омега замер, перестал сопротивляться и, тяжело вздохнув, повис на его плече. — Это не любовь, Романо, а просто связь истинных. Но ты меня совсем не знаешь… Я расскажу, ты только не перебивай, ладно? Я раньше жил в Палермо, и моя семья была связанна с Serpente nero. Отец работал на семью Чиприани: начал ещё, когда ими управлял старик Паскуале Чиприани, а потом его место занял его сын – Амандо. Методы у него выходили за грани морали, благодаря чему за последние двадцать лет его клан захватил всю Сицилию. Хотя, чего я тебе рассказываю, ты наверняка про них слышал. Так вот, моего отца и брата убили, и я решил восстановить справедливость, побороться против змеи, — Алессио перевёл дыхание и хмуро усмехнулся. — Меня изнасиловали шестеро альф, включая сына Амандо. Поимели меня в мою первую течку. А потом пытались убить. Дважды, — он замолчал и отстранился, но Романо не отпустил. — Мы оба можем делать вид, что всё в порядке, но это не так. Ни один нормальный альфа не пожелает спать со мной, после того, как меня пустили по кругу и использовали шестеро, как обычную шлюху. Мне самому от себя противно, а ты… ты смотришь на меня и всё понимаешь – отворачиваешься, словно я прокажённый, вздрагиваешь, каждый раз, как я к тебе прикасаюсь. Ты сам меня пытаешься оттолкнуть, даже если этого не видишь. — Я… нет… — Романо не смог его перебить, но, как только омега замер, осторожно поцеловал, с каждым мгновением позволяя себе всё больше, открываясь, чтобы Алессио мог почувствовать его жажду и страсть, чтобы знал, насколько он нужен и желанен. Постепенно омега стал отвечать, тянуться навстречу, и вскоре этот нежный и столь необходимый для обоих поцелуй заставил Романо задыхаться от переполняющих его чувств. Алессио отстранился первый, улыбнулся жалобно и шмыгнул носом. — Ты почувствуешь это, когда мы окажемся в одной кровати. Я использованный. А вокруг тебя крутится столько симпатичных и невинных юношей, что мне даже ступить рядом негде. Я знаю, что ты меня оттолкнёшь, и мне будет снова больно… — Нет! — произнёс Романо жёстко, словно пытаясь раздавить все подобные мысли. — Мне не противно, никогда не было. Но ты прав – я отворачиваюсь, потому что мне стыдно, мне горько и больно, что я не смог тебя спасти. Понимаешь? — Ты и не мог, — Алессио всхлипнул и попытался спрятать лицо в ладонях, но Романо перехватил его руки и стал поцелуями покрывать его щёки. — Никто бы не смог… — Но я должен был хотя бы попытаться. — Тебя там даже не было! — выкрикнул Алессио, а Романо сжался как от удара – ведь он был там, стоял и смотрел, как альфы используют тело его истинного, как Ламберто Чиприани выбрасывает его за борт, а потом снова похищает, издевается и приказывает насиловать. — Я больше никому не позволю тебя обидеть, клянусь, пусть это даже будет стоить мне жизни. — Не разбрасывайся такими обещаниями, Романо, потому что однажды их придётся выполнить. Алессио тяжело вздохнул и отступил. Коснулся нежно на прощание щеки и скрылся за дверью общежития. Романо ещё долго стоял и смотрел ему вслед, взвешивал и обдумывал свои и его слова, пытался для себя что-то решить. Только решать нужно было вдвоём: спасти Алессио от глупых мыслей и убедить, что он неиспорченный. От изнасилования не отмахнёшься, такое не забудется, и оно как проклятье будет давить каждый день, каждую секунду их совместной жизни. Но в том, что случилось, не было вины Алессио. И ему следовало объяснить, что насилие – не грязь, оно к коже не липнет, не пачкает, только душу марает. Случившееся оставило отпечаток, но, как и любые следы, время сотрёт и боль, и страхи. Нужно только перестать воспринимать случившееся как несмываемое клеймо. Работая на юридическую компанию, Романо много раз сталкивался с насилием в быту: омеги приходили с заявлением, хотели мести, мечтали об освобождении от навязанного греха. И случалось это не на улице в подворотне с раскрашенными и разодетыми в меха проститутками, а с обычными людьми – домашними омегами, скромными семьянинами. И насиловали их не незнакомцы в тёмных масках на лице, а те, кому, казалось бы, можно было довериться и не бояться. Насильниками становились братья, отцы, близкие друзья и даже мужья. И изнасилованный омега чувствовал себя виноватым: убеждённый в своих неправильных поступках, он сначала плакал, надеясь что-то изменить, а потом уходил, зная, что ничего уже не изменишь. Заявления забирались, преступники оказывались безнаказанными и насиловали снова… и снова… Он со вздохом вернулся в машину. Ехать домой и сидеть одному в маленькой квартирке совсем не хотелось. Он снимал жильё в новостройке с дорогой планировкой и окнами, выходящими на замок Сфорца. По вечерам там было очень спокойно и тихо, но сейчас он бы не выдержал одиночества. На душе скреблись кошки, тяжело давил груз своей вины, а от понимания, что исправить уже ничего нельзя, тянуло завыть. Нужно было как-то связаться с Дарио Серра, выразить ему свою благодарность. Оказать поддержку. Попытаться изменить решение суда и выпустить на свободу единственного человека, не побоявшегося пойти против Чиприани и наказавшего насильников. Дарио Серра потерял мужа и старшего сына, отправил второго сына на попечительство к отцу, чтобы спрятать, и принял удар на себя. Он единственный, кто боролся, в то время как Романо отсиживался в Милане. И Романо знал, что когда-нибудь попытается вернуть долги. На следующее утро в его офис пришёл альфа лет сорока, вальяжно расположился в кресле для посетителей и принялся раскуривать сигару. Романо занял своё место, попытался вежливо обратиться, но стоило ему заговорить, как незнакомец жестом велел ему заткнуться и положил на стол две фотографии. На одной счастливый Джильдо обнимал его рядом с родительским домом, на второй Алессио, кутаясь в его куртку, самозабвенно прижимался к его губам. Сердце забилось быстрее. Он прекрасно понимал, кому и зачем понадобились его два самых дорогих омеги. — Симпатичные, правда? — спросил незнакомец и выдохнул плотное колечко дыма. — Что вам надо? — Чтобы Эдуардо Мора избежал приговора за убийство, — улыбнулся тот. — Я ничего не могу сделать, — холодно произнёс Романо, стараясь удержать эмоции в руках. — Разве? — усмешка на губах мужчины стала плотоядной, и он провёл ладонью над фотографиями, заставляя Романо невольно вести взглядом за его рукой. — Такие красивые омеги, они будут в тебе разочарованы… — Вы следили за мной, целенаправленно искали близких мне людей. Зачем? Чтобы прийти и запугать меня? Но я всего лишь выступаю государственным обвинителем, использую предоставленные полицией данные и вызываю свидетелей, которых по этому делу, благодаря адвокату Мора, не будет. Так что вам собственно от меня надо? — голос у него дрожал, но он пытался выдать волнение за раздражение. — Видеозапись должна быть убрана из дела. — Это решать не мне. — Нет, вам. Обвинитель вправе выбирать методы и улики. Просто уберите кассету из своего списка. — Я буду выглядеть смешно! — воскликнул Романо. — Да? Интересно, как будут выглядеть они, — мужчина показал на снимки, и Романо пришлось замолчать. Шантаж? Чёрные змеи решали проблемы быстро и надёжно. Близкие, любимые, дорогие люди ценились выше, чем честь и совесть. А тех, для кого родные не имели большой ценности, можно купить за деньги. Либо любовь, либо богатство – люди во все века одинаковы. Цель не всегда оправдывает средства. И оказаться на вершине карьерной лестницы для Романо означало отринуть все привязанности или связаться с теми, кого он ненавидел всей душой. Одна уступка мафии, и он у них на крючке. Один отказ и всё, что ему дорого, исчезнет. Выбор, который нужно было сделать здесь и сейчас. Карьера или любовь? У Романо никогда не было выбора. — Кассету исключат из списка улик. Остальное пусть делает адвокат Мора… Все выходные он провёл в запертом кабинете, ходил из угла в угол, то злясь на себя, то проваливаясь в чёрные воспоминания о своём дне рождения. Когда Ламберто Чиприани, используя его как игрушку, заставил изнасиловать Алессио, а потом вышвырнул того за борт на верную гибель. Романо тогда уверился, что Алессио мёртв, и даже смирился с этим. Так легко и просто отпустил, решив, что смерть его единственного перенести будет проще, чем чувство вины. В итоге всё смешалось… Вина за случившееся, его бездействие, беспомощность. Это отвратительное чувство собственного бессилия, когда всё в твоих руках – можно изменить и исправить, но ответственность и страх за других заставляет стоять и молчать. Терпеть. Романо был уверен, что никогда больше не позволит себе быть слабым, опускать руки и позволять другим причинять боль любимым. Что он мог сделать? Позволить убийце, что избил до полусмерти ни в чём неповинного человека, а потом раскромсал его топором, остаться на свободе? Позволить Чёрным змеям прикоснуться к Джильдо или Алессио? В воскресенье вечером он поехал к папе, сидел с ним рядом, пил горячий чай и глотал булочки с маком. Всё было безвкусным, горьким, как скопившиеся в горле слёзы бессилия. Он обещал себе больше не плакать, не забывать о том, что он альфа – глава семьи и единственная поддержка близких… — Я слабый, папа, я трус и слабак… — Неправда, Романо, — руки у папы были шершавыми от постоянной стирки и долгой работы посудомойкой. — Любить – это не слабость, беречь родных в ущерб долгу – это не трусость… Понедельник и вторник прошли как в тумане. Романо готовил новую речь, пытался выкрутиться, апеллируя словами как острым ножом, но в итоге они все оборачивались против него. В двенадцать во вторник к нему в назначенное время пришёл муж пострадавшего Бруно Фортунато. Омега выглядел высушенным, с красными безумными глазами и дрожащими руками. Он действительно казался на грани нервного срыва и, если такому позволить говорить, судья услышит много некрасивых, пусть и справедливых обвинений, никак не относящихся к делу. — Заявление против меня приняли? Этот ублюдочный адвокатишка добился своего? Но вы ведь можете подать встречную апелляцию! Ну же! — Возможно, наверное, всё может быть, — Романо отвечал невпопад и постоянно отводил взгляд. Ему нечего было сказать, и он не мог ничего изменить. Выбор сделан. — Пока моего мужа кромсали на куски, двое шестёрок Эдуардо связали меня и изнасиловали. Выебали как надувную куклу, которая не сопротивляется и даже не шевелится! А после этого меня называют невменяемым! — Почему вы не написали на них заявление? — Я организовывал похороны! — прокричал Бруно, он действительно был не в себе, и его можно было понять. — Стирал кровь с пола и пытался наскрести денег на гроб, куда грудой мяса свалили моего альфу! Романо выпроводил его за дверь через несколько часов, невнятно пообещав сделать хоть что-то. Но он не мог и пальцем шевельнуть, не подвергнув опасности дорогих ему людей. Он был бессилен. Снова. И боясь своих собственных мыслей и решений, он пошёл к начальнику – Аурелио Грациани. — Я хочу отказаться от дела! — сообщил он, как только секретарь пригласил его войти. — Какое дело? — Аурелио, пожилой мужчина в дорогом строгом костюме, оторвал взгляд от своих бумаг и недовольно свёл брови. — Эдуардо Мора. — До суда меньше суток, ты в своём уме? — Аурелио снял очки для чтения, и взгляд его стал тяжёлым. — Меня шантажируют, — с неохотой признался Романо. — Я просто завалю дело. Начальник поднялся: роста он был ниже среднего и с трудом доставал Романо до плеча, из-за возраста и сидячей работы фигура у него стала громоздкой, но он следил за собой, и понемногу расползающийся живот удерживали крепкие мышцы. Аурелио прошёлся вдоль стола, задержался рядом с Романо и снова вернулся к своему креслу. Вид у него был сосредоточенный и тревожный. — К тебе приходил кто-то из чёрных змей? — Да, в субботу пришёл человек, не знаю даже, как его звали – он не представился, но он за мной следил и снимал, показал фотографии моего младшего брата и истинного. Аурелио снова прошёлся, размышляя, а потом сел и чётко произнёс: — Выйдешь завтра, зачитаешь показания Бруно Фортунато и полицейский отчёт, а потом скажешь, что предлагаешь закрыть дело за отсутствием улик. — Вы хотите поддаться им и оставить преступника на свободе? Эдуардо Мора заживо расчленил человека, когда Марко увидел запись, то чуть в обморок не упал! — изумился Романо. — А ты хочешь поставить на своё место другого моего сотрудника? Чтобы под ударом оказалась его семья? Нет уж! Я со змеями дел иметь не желаю, по молодости был дураком и надеялся исправить этот мир, но один в поле не воин, а помощников не будет, — гневно ответил Аурелио. — Я понял. Спасибо. — Не переживай. Иди домой, выспись, — начальник проводил его до двери и по-отечески похлопал по плечу. — Если б я знал, что этот Мора такая важная шишка, не стал бы даже за него браться. С мафией пусть воюет правительство, мы простые люди и не в силах изменить порядок в стране. — Да, спасибо, — повторил Романо, не чувствуя никакого облегчения. Он шёл учиться на юриспруденцию, для того чтобы что-то изменить. Но Аурелио прав – в одиночку это невозможно. Суд прошёл быстро. Бруно Фортунато, присутствующий в зале обозвал его продажной крысой и попытался в него плюнуть, но омегу вывела охрана. После окончания слушанья Романо заметил того самого мужчину, что приходил к нему с угрозами. Действуя на полном автомате, он пошёл за ним, расталкивая столпившихся посетителей и работников, он пытался его догнать, потому что не знал, как окликнуть. К счастью тот остановился, замешкался, что-то читая в бумагах, и Романо чуть не налетел на него. — Я хотел поговорить… — Добрый день, неплохо выступил, — с холодной улыбкой мужчина осмотрел его и приложил руку к левой стороне груди: скорее всего под пиджаком у него был пистолет. — Благодарю. Я начал практику совсем недавно, и мы друг друга неверно поняли, — быстро заговорил он, стараясь не задумываться и не отвлекаться от выработанного плана. — По неопытности я не правильно оценил расстановку сил, но теперь всё обдумал и заинтересован в дальнейшем сотрудничестве! Лицо мужчины изменилось, улыбка перестала быть такой зловещей, и тот протянул руку для приветствия. — Приятно слышать, оставлю вам свою визитку. Романо поблагодарил, бросил взгляд на имя и судорожно сглотнул – это был Теодор Риги. Консильери семьи Чиприани, лучший друг и приближённый Амандо. Романо никогда не встречался с ним лично, хотя часто слышал это имя – единственный человек, о котором Амандо отзывался с теплом. Даже сыну столько положительных характеристик не перепадало. Что Теодор делал в Милане? Зачем уехал так далеко от гнезда? — Вы надолго в Милане? — не удержался от вопроса Романо. — Нет, приехал по личным делам – ищу одного человека, но ты не детектив, вряд ли с этим можешь помочь, — поделился с ним мафиози и у Романо задрожали колени. Он с трудом помнил, как покинул здание суда и, пробираясь через пробки, мчался в сторону университета. Страх сжал горло, и он почти не мог дышать, а от парковки до здания университета бежал, как подросток, не обращая внимания на зимнюю грязь и лужи. Хотелось увидеть Алессио, убедиться, что с ним всё хорошо и защитить. За кем бы ни явился Теодор, Романо был уверен, что не позволит ему приблизиться к своему омеге. В этот раз никому не позволит. Даже если потом пожалеет, даже если пострадают другие… нет, в этот раз он не ошибётся, и никто не пострадает. Он был уверен, что найдёт выход, и спасёт всех. Алессио, завидев его, по-детски обрадовался, даже обнял, а Романо вцепился в него, сжал слишком сильно и не отпустил, когда тот пожаловался на боль. Вдыхал его запах: полной грудью дышать он смог лишь рядом с ним, и отчётливо понимал, что уже не отпустит. Ни за что. — Я забираю тебя. Пожалуйста, Алес, давай возьмём твои вещи, и ты уедешь ко мне прямо сейчас…