Королевство Сиракузы

Квартира на Форо Бонапарте Алессио осторожно переступил порог и замер. Квартира была маленькой: узкий коридор выходил в единственную комнату и закуток кухни. Чуть в стороне ютилась дверь в уборную. Дешёвая жилплощадь – платить за неё выходило сущие чентезимо. Не роскошно, но удобно и почти в центре. Романо не планировал жить тут с кем-то, это было просто место, где он спал и прятался от сочувствующего папиного взгляда. Алессио не стал отказываться от переезда и даже вопросов не задал. Только, когда Романо припарковался рядом со своим домом, как бы случайно обронил: — Не торопи меня, ладно? Я пока не готов с тобой спать. — Ничего не будет, если ты сам не попросишь, — пообещал Романо. — А если я никогда не попрошу? — Тогда я буду дрочить на тебя по вечерам, и затыкать тампонами нос во время течек, — попытался пошутить Романо. Алессио не рассмеялся, только улыбнулся хмуро. Теперь, смотря на единственную односпальную кровать, он хмурился ещё сильнее. Смущаясь своих мыслей, Романо проскользнул на кухню. — Тебе чаю сделать? — загремел он чашками. — Мы будем спать вместе, или ты опять струсишь и сбежишь ночевать на пол? — голос и взгляд у Алессио были, как у строгого учителя. Немного смутившись, Романо плеснул в заварник холодной воды, а потом, спохватившись, поставил чайник на огонь. — Ну, так что? Зачем ты сюда меня привёз? — Поженимся, Алес, — тяжело вздохнув, ответил Романо. — Поженимся, будем жить вместе. У нас будет семья... — Семья! — раздражённо фыркнул омега и ушёл в спальню. Романо расстроено прикусил губу. Чувствовал он себя глупо и не представлял, как объяснить Алессио, не испугав его своими желаниями. Хотелось, чтобы всё было по-взрослому, чтобы хранившаяся в нём шесть долгих лет страсть нашла выход. Но стоило только на секунду представить, как он станет раздевать его – в голове вспыхивали страшные мучительные картины прошлого. Где Алессио сопротивлялся и плакал, а Романо всё равно взял его... Тряхнув головой, отбрасывая неприятные воспоминания, Романо зашёл в спальню и сел рядом с Алессио. Омега выглядел напряжённым, задумчивым, руки сами потянулись обнять его, прижать к себе поближе, успокоить. Романо зарылся лицом в его волосы и глубоко вдохнул – аромат кружил голову и не оставлял в покое ни на секунду. Так хотелось чувствовать его рядом всегда: засыпать с ним, обнимая, и, просыпаясь, зарываться пальцами в тёмные волосы. Он чуть отодвинул ворот рубашки Алессио и поцеловал кожу у изгиба шеи. Сердце тут же затрепетало от охватившей нежности, руки сжали желанное тело крепче. Романо принялся целовать плечи, шею, острые скулы. Жар охватил в одно мгновение, ладони вспотели, стало душно и жарко в одежде. Одной рукой он потянул свой галстук, а второй зацепил Алессио пуговицу на груди и, легко расстегнув её, пробрался под ткань. — Нет, отпусти, — внезапно дёрнулся Алессио, и Романо замер. Боялся отпустить, словно, стоило разжать руки, и омега бросится бежать. Тело так остро реагировало на близость, что Романо понимал: лишь немного поддастся желаниям – и уже не сможет остановиться. Это было плохо. Сердце у Алессио стучало отчаянно громко: положив на грудь ладонь, Романо слышал, как оно постепенно перестаёт частить, пока тот медленно справлялся со своими страхами. — Не бойся, я обещал не спешить, — шепнул он, напоминая ему и себе. Потому что ожидание казалось невыносимым, хотелось выплеснуть свои чувства, отдаться страсти и забыть обо всём. — Я помню. Спасибо, — Алессио немного расслабился. — Но всё же, отпусти. Руки разжались с трудом, они будто одеревенели, приросли. Алессио поднялся и отошёл, застёгивая рубашку и поправляя волосы, Романо потянулся было за ним, но сел обратно – требовалось быть осторожным. — Я вообще-то очень боялся, что ты снова будешь тормозить, — Алессио повернулся, улыбка на его лице казалась натянутой. — И что мне самому нужно будет тащить тебя в постель, — он напряжённо рассмеялся. — Так что я успокоился... только... только... На кухне закипел чайник, и Романо пришлось выйти. Алессио прошёл следом, сел за стол и притянул к себе кружку. — Сейчас попьём чаю, посмотрим телевизор и ляжем спать. Завтра рано вставать: нужно будет сначала отвести тебя в университет, а к восьми мне на работу, — Романо поставил на стол заварку, сахар и подставку для чайника. Делал всё медленно, заставляя отступить острое возбуждение, чтобы вновь не наделать ошибок. — Нет, расстели постель, и давай разденемся, — попросил Алессио. — Не стоит... — попытался его остановить Романо. — Хочу попробовать, — выпалил он. — Хочу, чтобы ты был со мной. Устал прятаться и делать вид, что секс меня не привлекает. Это не так! Совсем не так! Даже, несмотря на всё, что с этим связано, на все мои страхи, мне очень хочется быть с тобой рядом. Если тебе действительно не противно, если ты хочешь... — Очень хочу, — мягко оборвал его Романо, отставил чайник и протянул руку. — Давай сделаем всё вместе и очень осторожно. Чтобы ты смог в любой момент меня остановить. — Нет, не хочу, чтобы ты останавливался, — закрутил головой Алессио: голос у него дрожал, а лицо побледнело. Выглядел он до крайности испуганным, и Романо тоже обдало страхом. — Знаю, что струхну, или меня паникой накроет, но ты не вздумай останавливаться! — Тихо... тихо, — Романо обнял его. От отчаяния омеги и от неподдельной дрожи в голосе собственное возбуждение резко отступило. — Если ты не готов, то и я не смогу. Так что не проси, ладно? Не хочу потом, чтобы ты... Алессио рвано вздохнул и болезненно куснул того за грудь. Разозлился, но и сам знал, что в их случае спешить не стоит. — Чувствую себя неправильным, — прошептал он, отстраняясь. — Я схожу в душ, а ты приготовь чаю и включай телевизор. Начнём с малого. Пока Алессио плескался, Романо переоделся в домашнее. Долго решал, надеть ли ему старые джинсы с тугим ремнём или обойтись спортивными штанами, которые легко и быстро можно будет снять. Остановившись на спортивках, он жутко покраснел, когда Алессио вышел из душа полностью одетый, и даже волосы были заплетены в тугую косу. — Оделся, — омега подёргал рубашку на себе, — чтобы ты сам её снял. Сможешь? — игривая и смущённая улыбка заставила Романо мгновенно вскочить на ноги. — Конечно... Дрожащими пальцами Романо обвёл по бокам чуть влажное и горячее под тканью тело, взялся за пуговички и стал расстёгивать их одну за другой. Свежий чистый запах Алессио стал ещё ярче, словно густой сироп проникал в лёгкие и впитывался в кровь. Расстегнув, наконец, последнюю пуговицу, Романо провёл ладонями по плечам, спуская рубашку, и замер, заметив на спине татуировку. Алессио краснел, дышал тяжело, но остановить не пытался. Развернув его к себе спиной, Романо начал медленно оголять кожу: плечи и почти всю спину покрывал рисунок дракона. Подобный наносили якудза, но на Алессио это смотрелось как нечто экзотическое и привлекающее, а вовсе не устрашающее. — Красивая, — шепнул он ему на ухо, и Алессио мелко задрожал. — Ездил с дедом в Японию и сделал там, чтобы чёрных змей отпугнуть: пока помогает, — он нервно хохотнул, а Романо прижался к его губам, не позволяя больше думать и вспоминать. Алессио ответил со страстью, развернулся к нему и прижался. Мягкие губы приоткрылись, тело расслабилось, и Романо позволил себе больше. Руки гуляли по спине, ощупывали и сжимали плечи, поглаживали чуть торчащие рёбра, перебирались на грудь и задевали напряжённые соски. Алессио постанывал, и поцелуй становился всё горячее, кожа горела под пальцами, инстинктивными толчками омега тёрся о бёдра. Романо казалось, что ещё одно подобное движение, и он позорно спустит в штаны. Пальцы пробрались под ремень брюк Алессио, сжали чуть прохладную ягодицу. Внезапно омега резко выгнулся и хрипло выдохнул, разорвав поцелуй и обмякнув в объятиях. Романо с трудом успел перехватить его, не позволяя упасть. — Святые небеса, — пробормотал Алессио, пряча раскрасневшееся лицо в ладонях. — Всё хорошо? — Романо придерживал его за спину, желая продолжить и довести до логического конца, но Алессио отстранился. — Мне снова нужно в душ. И поменять бельё, — прошептал он. У него покраснели даже плечи, а штаны подмокли и спереди, и сзади. Это вызвало у Романо приятное торжество в груди. Сейчас все страхи и воспоминания отошли в сторону, оставив только первобытное желание обладать. Поэтому, стоило Алессио включить воду, Романо бросился на кухню к аптечке, где держал дежурные презервативы и смазку. Перед дверью он принялся избавляться от майки и штанов. Член стоял как каменный и болезненно ныл. Романо провёл по нему рукой, мечтая поскорее вставить, но внезапно за звуками воды он услышал всхлипы, переходящие в рыдания. Алессио плакал. Романо ворвался внутрь, одной рукой натягивая на себя штаны, и чуть не споткнулся о сидящего на полу омегу. — Что случилось? Что такое? — он испуганно осматривал его, приподнял голову, но Алессио оттолкнул его, заливаясь слезами. — Я кончил лишь от одного твоего поцелуя и мне хочется снова... Он говорил тогда, что я похотливая скотина, что я должен быть благодарен... потому что меня насиловали, и я кончал под ними! Я действительно неправильный. Чёрт, мне даже вспоминать об этом противно. Но временами... мучаясь от желания, я хотел, чтобы меня снова... кто-нибудь... — Успокойся. — Нет, нет! Ты должен знать! — он принялся отбиваться и, задыхаясь от слёз, заговорил быстро и сбивчиво, — Тогда меня насиловали вдвоём сразу. И втроём... и даже в два узла повязали. А один... он в меня руку по локоть засунул, но я всё равно кончал. И Ламберто смеялся, говорил, что я прирождённая шлюха... — Успокойся... — Романо не желал этого слушать, но не потому, что ему были неприятны признания Алессио: эти воспоминания вызвали огромную волну ненависти и омерзения к себе, он буквально тонул в таком сильном отвращении, что хотелось застрелиться или выброситься в окно. — Я две недели провёл в больнице, восстанавливаясь после побоев и насилия, а потом они схватили меня снова. Снова изнасиловали, и мне было уже как-то всё равно, как-то муторно, но грязнее от этого не стало. После изнасилования меня избили, и доктор диагностировал частичную амнезию. Всё, что случилось в те дни, – слилось в какую-то смутную кашу из эмоций и чувств. Все воспоминания напоминают обрывочные сны, без лиц, без запахов. И только Ламберто в них как чёткое пятно: помню каждое его слово, как он унижал меня, как бил и предлагал своим дружкам. Врач обещал, что воспоминания вернутся, но мне достаточно и этого. Не хочу, чтобы память возвращалась. И без них боюсь близости... паники, истерики... Романо? — Алессио неуверенно поднял на него взгляд, и альфа усилием воли заставил себя не отвернуться. Наверное, было в его глазах что-то неприятное, потому что Алессио опустил голову и вытер слёзы. — Прости... мне не стоило рассказывать обо всей этой мерзости... не хочу, чтобы и ты меня презирал. — Нет, ты ни в чём не виноват, — губы шевелились с трудом, так сильно он сжал их. — И хорошо, что ты не помнишь... Потому что Романо помнил в мельчайших подробностях, в самых отвратительных деталях, и забыть это было невозможно. Этой ночью Романо спал на полу, да и следующие им пришлось провести отдельно. Алессио то тянулся навстречу, то смущённо сбегал, и Романо заставлял себя терпеть, не настаивать и не ломать. И так было сломано – временами их отношения напоминали стеклянную крошку на зубах. Резало до крови. От влечения не помогали даже вечерние изнуряющие пробежки: Романо возвращался домой на подгибающихся ногах, но стоило увидеть завёрнутого в тёплый плед омегу, как накрывало первобытной похотью. И если бы Алессио чётко говорил «нет», – но всё было как раз наоборот, он тянул к себе, сам хотел и кончал от любого прикосновения так ярко и страстно, что голова кружилась, а рот затапливало слюной. Но стоило Романо начать раздеваться, как Алессио выворачивался, кричал и даже начинал отбиваться. От этого было страшно. И тошно от самого себя. А по утрам были завтраки под мерную болтовню радио, пробки на Форо Бонапарте, переплетённые пальцы на рычаге передач и смазанный поцелуй на прощание. Романо от счастья был готов петь, задыхался от нежности, когда после занятий Алессио сидел в приёмной «Арены» и читал бульварные романы. Такой домашний, простой и нужный, что без него даже работать не получалось. Романо его не отпускал. Боялся, что Теодор Риги явится по его душу, и никто не сможет Алессио защитить. У Романо в кабинете лежал пистолет и газовый баллончик, и он не собирался сдаваться без боя, даже если потом придётся увозить свою семью за полярный круг. Начальник, Аурелио Грациани, постоянному гостю был рад, временами угощая конфетами. Алессио улыбался в ответ тепло, как мог бы улыбаться погибшему отцу, и пожилой альфа расцветал. Секретарь же с омегой не сошёлся характером: постоянно ворчал, что Алессио наглый и беспардонный, бурчал, что тот мешает работать и отвлекает клиентов. Романо понять не мог, что они не поделили. — Он ревнует, — со смехом пояснил Алессио на прямой вопрос. — Марко спал и видел, как ты сделаешь ему предложение. Конечно, теперь он считает, что я ему жизнь испортил. — У нас ничего не было, — непонимающе произнёс Романо. — Я ему никакого повода не давал. — Думаешь, одинокому омеге нужен повод? Достаточно лишь причины. На следующий день Романо пригласил секретаря на личный разговор и строгим голосом заявил, что Алессио не просто омега, а его истинный, но тот отказывался верить. В результате объяснения получились на повышенных тонах, Марко расплакался, обвинил Романо в бессердечности и ушёл с работы пораньше. Зато после этого цепляться к Алессио перестал. В середине декабря занятия в университете закончились. Романо почти всему курсу своих студентов поставил зачёт автоматом, лишь нескольких прогульщиков погонял по темам и коротко рассказал пропущенный материал. Алессио на занятия больше не ходил, и Романо с предвкушением ждал рождественских праздников, когда они на две недели останутся вдвоём. Проводя в маленькой квартире дни напролёт, можно было надеяться, что Алессио справится со своими страхами... В одну из ночей Романо проснулся от хлопка закрывшейся двери и, резко поднявшись, обнаружил, что Алессио рядом нет. Часы показывали пять утра, и в голове мгновенно возникли ужасные картины, что его омегу похитили, что Теодор Риги нашёл их, и теперь Алессио вернут в Палермо к кровожадному Амандо Чиприани. На то, чтобы одеться, собрать документы и выбрать на кухне хороший нож, потребовалось не больше пяти минут, но тут двери снова отворились, и вернулся взлохмаченный Алессио. — Куда ты ходил, что случилось? — Романо встревожено схватил его за плечи и сильно тряхнул. Омега поморщился и потянул его к постели. — Лечь хочу, — шепнул он. — Нужно было до аптеки дойти, но понял, что не смогу. — Ты заболел? — Романо испуганно приложил ладонь к его лбу – Алессио горел, температура поднялась почти до сотни по Фаренгейту, а в домашней аптечке была лишь зелёнка и пара таблеток обезболивающего. — Заболел, — Алессио кивнул, а потом, странно хихикнув, обвил Романо за шею: — У меня течка начинается. Столько ждал, а теперь испугался... Стоило только объяснить, как Романо услышал его запах. Перед глазами поплыло: он сам не понял, как завалился с ним на постель и прижался носом к шее. Так вкусно, маняще, прекрасно было просто дышать им, лежать рядом и знать, что он никуда уже не уйдёт. — Мы ведь проведём её вместе? — спросил Алессио, и Романо коротко кивнул. Требовалось позвонить на работу и предупредить. В доме телефона не было, но рядом с подъездом стояла уличная будка. Только при мысли, что сейчас придётся подняться и уйти, внутри что-то недовольно взвыло. — Тебе всё равно нужно в аптеку сбегать, — Алессио смущённо рассмеялся, замечая реакцию альфы. — Зачем? Противозачаточные нужны? У меня презервативы есть, — он стал бормотать что-то ещё, совершенно теряясь в своих желаниях и словах, но Алессио прикрыл ему рот ладошкой. — Нет, купи жаропонижающее, кажется, я ещё и простыл. Пришлось встать, одеться и выйти из квартиры. Тут же стало дурно, словно свежий воздух не содержал кислорода. Как в тумане, он спустился до телефона и сообщил начальнику об отгуле. Аурелио сонно зевал в трубку, слушая его объяснения, и легко вошёл в положение, сказав, что будет ждать его не раньше января, подарив дополнительную неделю к рождественским праздникам. В дежурной аптеке Романо долго пытался сообразить, зачем пришёл, а, когда вспомнил, – набрал целую кучу всяких разных лекарств, чтобы Алессио поправился как можно быстрее. Рядом с подъездом спохватился насчёт продуктов и поспешил в круглосуточный магазин – хорошо что жил в центре недалеко от туристических зон, и всё было рядом. К дому он добрался бегом к полшестого утра и, спотыкаясь и путаясь в пакетах, влетел в подъезд. Стоило открыть двери, как его чуть не сбил с ног завлекающий аромат и страстный стон, от которого всё внутри стянулось в тугой узел. Бросив покупки и верхнюю одежду, он кинулся к постели, где, завернувшись в одеяло, копошился Алессио. Запах секса и течки лишал разума, но Романо заставлял держать себя в руках. — Всё хорошо? — он попытался выпутать омегу из одеяла. Из кокона появилась взъерошенная голова со счастливой улыбкой. — Теперь вообще прекрасно, — Алессио, обнажённый, прижимал к себе его грязные рубашки, а на постели растекалось пятно его спермы. — Иди ко мне. Я уже заждался... — Не боишься? Если я к тебе заберусь, то уже не смогу остановиться, — хрипло ответил Романо. — Уже не страшно. С тобой совсем не хочется бояться ни прошлого, ни будущего. Я хочу жить настоящим, не оборачиваться и не пугаться теней, верить, что будущее возможно, и что я стану лучше. Не только телом, но и душой, — Алессио скинул с себя покрывало, его красивое тело с яркой татуировкой дракона притягивало к себе внимание. — Я доверяю тебе, Романо. Верю, что с тобой всё получится... — Получится, — твёрдо пообещал Романо. Под одеялом было безумно жарко, пришлось открыть окно, и прохладный зимний воздух развевал тюль и остужал кожу. Алессио улыбался, смотрел нежно и постоянно тянулся к его губам, а Романо исполнял старые потаённые желания, словно впервые прикасался, знакомился с его телом поцелуями, нежил и ласкал. Из-за течки и температуры Алессио казался мягким и податливым, словно без костей: перетекал в его пальцах и подставлялся под трепетание губ. Выгибался и открывался, позволяя больше. Не осталось стеснения и страхов, всё прежнее, неправильное было вычеркнуто. Стёрто новыми более яркими и нужными воспоминаниями. — Возьми меня, возьми, — Алессио шептал это сладко и развратно. Романо протолкнул в него пальцы: вход оказался влажным и эластичным, но очень тугим. Стеночки тут же крепко обхватили пальцы, и Романо нетерпеливо подёргал рукой. — У меня никого... после того раза никого не было, — признался Алессио. — Я знаю, — сорвалось лишнее с языка. Алессио лёг на спину, раздвинул ноги и уверенно обхватил член Романо рукой. От его прикосновений пришлось прикусить щёку, чтобы тут же не кончить. Пальцы прошлись от головки до набухшего узла, а потом омега нетерпеливо потянул его к себе. Прижал к своей немного припухшей дырочке и легонько надавил. Они выдохнули синхронно, не заметив, как задержали дыхание. Первое проникновение было ярким. Долгожданным. Романо с силой закусил губу – столь близко был оргазм. Алессио же сдерживаться не пытался и кончил с громким стоном – на живот и грудь брызнула сперма. Запах его наслаждения заставил потянуться ближе и, изогнувшись, Романо слизнул белёсую жидкость с кожи. Член проник глубже, и Алессио снова застонал. — Хорошо, так хорошо... — в полубреду прошептал он. Его вкус на языке – острый, с горчинкой, делал их ближе. Романо несколько раз качнул бёдрами, и Алессио ответил на его движения. Его руки обвили спину, омега потянулся к губам за поцелуем и теперь стонал ему в рот, заставляя двигаться всё быстрее. Романо кончил с громким криком, в голове словно бомба взорвалась, перед глазами запрыгали белые пятна. Узел сжало тисками мышц, волна удовольствия заставила сильнее толкнуться бёдрами. — Хорошо, как же хорошо, — повторял Алессио, и Романо, расслабленный и счастливый, опустился на его грудь. — Я про презервативы забыл, — смущённо пробормотал он, целуя кожу у ключиц. — Не важно, всё хорошо, — Алессио зашевелился, лёг удобнее, поворачиваясь на бок и укладывая Романо за своей спиной. — Ты даже не представляешь, как хорошо.... Его грудь мерно вздымалась. Покрытая испариной татуировка влажно поблёскивала на коже, и дракон казался живым, его красные глаза будто светились довольством. Романо провёл губами между лопаток, с благодарностью оставляя поцелуй. Его переполняло чувство признательности к Алессио за каждое мгновение полученного удовольствия и за данную возможность будущего совместного счастья. — Люблю тебя, Романо, — на выдохе произнёс омега. — И я тебя, Алессио, — прижимаясь к его спине, ответил он, не заметив, как тот вздрогнул. Стало тихо, их дыхание успокоилось; в приоткрытую створку окна временами задувал ветер. Приближался рассвет, но небо было ещё чёрным и звёзды светили между туч. Романо снова поцеловал спину, отмечая, что температура немного спала, хотя Алессио оставался очень горячим. На его прикосновение омега повёл плечами и немного отодвинулся. — Ты был там, на яхте Чиприани, — внезапно произнёс он. — Почему ты не сказал, что был там? Холод пронзил тело, и Романо сжался. Когда Алессио узнал? Как он себя выдал? Все эти месяцы, встречаясь с ним, он отчаянно боялся, что правда выйдет наружу: Алессио поймёт, что Романо ему не просто пара, а тот, кто шесть лет назад надругался над ним, изнасиловал связанного и рыдающего, а потом ничего не сделал, оставив на растерзание другим. — Алес… — Романо обречённо выдохнул, желая оправдаться и сказать, что это был не он. Достаточно соврать, и для Алессио он сможет стать героем, а не ублюдком. Но совесть не позволила. И он вновь замолчал. — Это ты – тот альфа, что трахнул меня первым, — изогнувшись, Алессио бросил взгляд на замершего за спиной Романо. — Я не помню лица, забыл запах, но некоторые детали преследуют меня даже спустя шесть лет! — он раздражённо поджал губы и снова отвернулся. Тишина повисла между ними ледяным напряжением. — Прости меня, — попытался извиниться Романо. — Замолчи, ладно? — резко оборвал его омега. — Когда уже узел спадёт?! — Скоро, — Романо чувствовал, как ненависть снова топит его в прошлом, в том отвращении, что он испытывал к себе все эти годы. В том далёком и бесконтрольном страхе за своего омегу. И в отчаянии, когда он понял, что потерял свою пару. Член сразу обмяк, узел уменьшился, и сцепка закончилась слишком быстро. Романо сел, стараясь не смотреть в сторону Алессио, потянулся за своим нижним бельём. Омега тоже поднялся, раздражённо прошёлся от кровати до окна, вернулся и снова сел. Не было сил на него смотреть, не было сил находиться с ним рядом. Изнутри всё выжигало от стыда, омерзительного стыда и страха, что Алессио его прогонит и не пожелает больше видеть. С трудом перебирая ногами, Романо дошёл до уборной и ополоснул лицо. Ледяная вода обожгла горящую кожу, он неуверенно поднял взгляд на зеркало. Оттуда на него смотрел насильник и трус, побоявшийся защитить своего омегу, сломавший ему жизнь... — Сволочь... — сорвалось с губ, и он со всей силы ударил отражение, разбивая стекло и ломая шкафчик за ним. Смотреть на себя и раньше было отвратительно и тошно, а сейчас... после того как Алессио доверился ему, открылся и позволил всё исправить, прошлое обрушилось неподъёмной плитой. Романо сполз по стене и спрятал лицо в окровавленных руках. — Прости меня, прости, — он не знал, как всё исправить, как изменить то, что уже сделано. Делать нужно было шесть лет назад, когда совсем юный Алессио умолял не трогать его. Романо судорожно вдохнул, захлёбываясь в тошнотворных воспоминаниях. В детском страхе за родных, в признании своей слабости. Алессио тогда ревел, а Романо бесцеремонно лишил его невинности. В воспоминаниях их первый секс казался чем-то отталкивающим. Неправильным. Романо своим поступком разрушил невидимую связь судьбы, что должна была соединить их навсегда. И теперь, словно проклятье, перед глазами застыла картина его неизгладимой вины: тело юноши со скованными руками и его насильственное проникновение... — Нет... не надо, — повторил он слова Алессио. От них не получалось избавиться, они преследовали по пятам и не позволяли нормально жить. Ему следовало вернуться в комнату, рассказать о своих чувствах. Признаться в слабости и просить прощение. Просить снова... всегда. И знать, что Алессио не простит. Он сам себя простить не мог. Выбравшись из ванной комнаты, он стёр кровь полотенцем и взял на кухне пару пластырей, чтобы заклеить порезы. В спальне было тихо. Подозрительно, пугающе тихо и, пронзённой внезапной мыслью о чувствах Алессио, он бегом рванул к нему. Омега сидел неподвижно на постели и смотрел застывшим взглядом в окно. Его напряжённая поза, побелевшие костяшки пальцев, сжимающие плечи, окаменевшее лицо – весь вид вызывал отчаянную жалость: хотелось подойти, обнять его, прижимая к себе и успокаивая. Глупое, наивное желание. Разве это могло что-то исправить? Романо ничем не мог помочь, по крайней мере, не сейчас, потому что помощь была нужна раньше. Отвращение к себе, вина перед Алессио, и его почти физически ощутимое отторжение гнали прочь. Романо не сомневался, что сейчас ему лучше убраться и позволить Алессио прийти в себя, но стоило только потянуться за своей одеждой, как омега ожил, взглянул на него гневно, обжигающе, так, что внутри всё сжалось в комок и захотелось снова себя ударить. — Не вздумай сейчас сбегать! — рявкнул он, — ты… ты… чёртов трус! Не смей сбегать снова. Романо кивнул. Алессио прав: он трус, всегда был трусом и всегда ненавидел себя за это. Уже давно выйдя из детского возраста, он всё так же боится и не может справиться с этими страхами. Он – взрослый, серьёзный мужчина, крупный и сильный, адвокат в известной конторе, но до сих пор боится… — Ты прав, я трус. И мне мучительно стыдно, я даже не представляю, как перед тобой извиняться, что говорить, потому что... не знаю, через что ты прошёл. — Знаешь, — злобно прошипел Алессио. — Ты был там. Видел всё от начала и до самого конца. Был со мной каждый раз, как Ламберто отдавал меня своим дружкам и пытался убить, — Романо хотел что-то сказать, но Алессио внезапно громко рыкнул: — Замолчи! Не желаю слушать твои глупые оправдания! Твою пару у тебя на глазах изнасиловали, и всё, что ты можешь сказать мне – извини?! Алессио поднялся, пошатываясь, словно ноги не держали его, прошёл до окна и со стоном упал на колени. — Как бы мне хотелось вычеркнуть всё это, забыть и сделать вид, что никогда не было. Как бы хотелось жить нормально, не оглядываясь, не вздрагивая от каждого прикосновения, не отшатываясь от незнакомых альф. Но моя чёртова память, прикрыла прозрачной вуалью, стёрла детали, стёрла подробности, но, словно в наказание, возвращает всё снова и снова, и не желает отпускать… — Когда-нибудь всё забудется, — прошептал Романо. — И, надеюсь, это забудется тоже. — Садись ко мне, — велел Алессио, и Романо послушно сел рядом с ним на пол, позволяя расслабленно откинуть голову на его плечо. Они сидели спина к спине и молчали. Романо пытался подобрать слова, но понимал, что Алессио слушать не будет. Все объяснения казались неуместными и бессмысленными. Говорить нужно было шесть лет назад с Ламберто тогда на яхте, когда ещё существовал шанс что-то изменить. А ещё лучше – не говорить, а убить подонка, даже если бы его самого потом растерзали: пусть ценой собственной жизни, но спасти истинного. Прошлое уже не исправить, и оно чёрной змеёй скрутилось в душе, мешая им обоим жить... они сидели рядом, но Романо казалось, что они бесконечно далеко, и то, что случилось раньше, навсегда оставит между ними непреодолимое расстояние. — У нас будет ребёнок, так ведь? — нарушил тишину Алессио. Сколько времени прошло, Романо точно сказать не мог. Иногда ему казалось, что омега заснул, и он просто наслаждался его близостью, с отчаяньем думая, что в будущем таких моментов может и не быть. — Возможно… сцепка ведь была. — Я бы очень хотел ребёнка, — тихо продолжил Алессио. — Тогда ведь залетел от одного из насильников. Записался на аборт, как только узнал. Но, только выйдя из палаты, пожалел так сильно, как ни о чём никогда в жизни не жалел. Пусть это был бы ребёнок от самого ненавистного ублюдка на свете, он бы был и моим. А мне так хотелось маленького, чтобы было кого любить, чтобы он любил меня, беззаветно и от всего сердца. Я потом плакал, переживая и коря себя за глупость. Дедушка был уверен, что из-за насилия, но в первые месяцы я жалел только о ребёнке. — Ты и сейчас всё ещё хочешь малыша? — Да, очень! — Алессио повернулся к нему, пересел, и Романо заметил, как в тусклых лучах рассвета блестят дорожки слёз на его щеках. — Я даже планировал переспать с кем-нибудь, лишь бы только забеременеть, но не смог. Может, это просто безумный бред, как и всё моё существование, но мне так хочется быть нормальным, чтобы у меня было много детей, заботливый муж и собственный дом… — Алес, любимый мой, — Романо попытался притянуть его к себе, но Алессио отстранился, стёр слёзы и вернулся в постель. — Я бы хотел сердиться на тебя, но не могу. Все эти годы я думал о том, что мой папа отдал жизнь, чтобы наказать всех тех ублюдков. Думал и о парне, который трахнул меня первым и пытался меня пожалеть. От его слов поддержки появилась надежда, а потом было вдвойне страшней понимать, что помощи от него больше не будет. Ты оставил меня тогда, и оставил потом. Иногда мне казалось, что папа переусердствовал, наказав и тебя, а потом я вспоминал, как было плохо, и желал всем этим тварям ещё большего зла. И тебе тоже желал. Все шесть лет хотел, чтобы тебе и всем остальным было очень, очень больно. А теперь ты рядом, изображаешь всемирную скорбь, нисколько не пострадал от рук моего папы, и у меня не выходит злиться. Может, именно потому, что ты струсил, мы оба до сих пор живы, — он вздохнул, и, откинувшись на постели, посмотрел в тёмный потолок. — Глупо вышло, да? В нашу первую ночь я узнал в тебе одного из насильников. Всё так здорово начиналось, а так испортилось. — Прости… — Хватит уже. Хватит, — произнёс он тихо, закрываясь от него руками. — В ту ночь они получили всего лишь моё тело, ты же потерял тогда свою душу, потому что предал себя, пойдя у Ламберто на поводу! Эти слова словно вытащили на поверхность то, что Романо не мог объяснить себе очень долго сам. Это была правда – тогда, в свой день рождения, он лишился многого и, наверное, своей души тоже. Он поднялся, с отчаяньем смотря на спрятавшегося Алессио, сделал неуверенный шаг вперёд и снова остановился. Что теперь будет правильным? Как исправить то, что было испорчено? Алессио, словно руку ему протягивал: предлагал то одну возможность, то другую, а он не понимал как лучше, как правильно принять подаренный шанс. Потому что был уверен, что не заслужил, ничего не сделал, чтобы Алессио был к нему столь благосклонен. На яхте Чиприани небо было звёздным и ясным, а сейчас в огромном окне за его спиной безгранично ярко светило поднимающееся солнце – самая важная из всех звёзд. Может, там, среди небесных тел, где-то застряли их души. И Романо, и юного омеги Алессио… — И ты тоже потерял… — Возможно. Но я знаю, как её вернуть, — Алессио лёг на бок и посмотрел на него в упор сердитым, раздражённым взглядом, но без ненависти. — Если ты не будешь напоминать, если прекратишь бояться и себя, и меня, я смогу забыть… в своём домике, рядом с любимым мужем, с толпой детишек, — Алессио снова вздохнул. — Чего сидишь? Я романтические сопли развожу, и ты давно уже должен обнимать меня. А ещё эта тупая течка достала, всё внутри чешется, и член болит… мы ведь можем продолжить? Забыть о прошлом. Просто забыть… как же мне хочется просто всё забыть. Если ты будешь рядом, если ты будешь любить меня, ласкать и нежить, я ведь забуду… правда… — Любимый мой, любимый, — Романо перебрался в постель, прижал к себе, осторожно оглаживая влажные бёдра и покрасневший от напряжения член. Глаза щипало, и он часть смаргивал, стараясь удержать слёзы. — Я всё для тебя сделаю, всё, что пожелаешь… — Сделай мне ребёночка, — ухмыльнулся Алессио. — Но... мы ведь уже… — Ещё раз. Контрольный! — Ты шутишь, улыбаешься… — Романо нежно его поцеловал. — А что мне ещё остаётся, если ты всё время плачешь? Картины Плаззо Реале Рождественскую неделю они провели в доме родителей. Папа от наречённого любимого сына был в восторге, пытался всем угодить и постоянно целовал омегу в покрасневшие от смущения щёки. Отец тоже порадовался за старшего, и первым делом поинтересовался, когда будут внуки. — Будут, обязательно будут! — тут же заверил его Алессио, и в глазах родителей симпатия переросла в обожание. В этом году на стол готовил Джильдо: он заканчивал кулинарный колледж и в последнее время помогал папе на кухне. Фантазия молодого омеги украсила их праздник, и Алессио не уставал нахваливать стряпню, смущая впечатлительного Джильдо. Эти двое отлично поладили, и Романо с удовольствием смотрел, как его любимые омеги о чём-то переговариваются и улыбаются. Массимо же на праздники сбежал к друзьям, заставив Романо сильно поволноваться. Но к рождественскому ужину он вернулся, и вся семья была в сборе. Ночи они провели в гостиной комнате, и Алессио, горячий и страстный, не давал Романо спать, заставляя по утрам краснеть, когда папа интересовался, хорошо ли они выспались. С семьёй ему всегда было тепло, так что уезжать, возвращаясь в их маленькую комнатку не было никакого желания. Но Алессио попросил заехать к дедушке, а на праздник нового года погулять в городе. Дед Алессио, отец Дарио – Фабио Лучани – жил в Латина. Они отправились туда на поезде, решив, что праздник отметят в Риме. Фабио много лет проработал фельдшером, служил во флоте и обладал жёстким характером. Встретил он их не сильно радушно. Романо сомневался, что понравился суровому альфе. Вслух старик ничего неодобрительного не сказал, но смотрел из-под кустистых бровей так строго, что хотелось спрятаться под столом, как провинившемуся школьнику. Сам праздник они провели в столице в шумной толпе, целовались под взрывы фейерверков, и Романо не мог понять, за что ему такое счастье. Алессио смотрел ему в глаза, улыбался и весь светился радостью. Тянуло опуститься перед ним на колени, благодарить за подаренное счастье, за то, что они вместе, за то, что Алессио не оттолкнул и позволил остаться рядом. Романо казалось, что он этого всего не заслужил, не имеет права ни на одну нежную улыбку, ни на сотни ласковых поцелуев. Алессио же о прошлом не вспоминал: он стремился вперёд, мечтал о будущем, вслух рисовал прекрасные картины их совместной жизни. От этого становилось так сладко в груди: сердце вздрагивало, и хотелось целовать Алессио снова и снова, благодарить за любовь, за нежность и за то, что он смог подарить безграничное счастье... В начале января пришлось вернуться на работу. Алессио всё так же приезжал с ним в офис, готовил кофе и читал. Если у Романо не было клиентов, он сидел в его кабинете, и его запах отвлекал, заставляя думать о чём угодно, только не о работе. — Что ты читаешь? — Романо хотелось сесть с ним рядом и забыть о нудных делах. — Для учёбы, — небрежно отмахнулся омега. — Через пару недель выставка, мне надо для зачётной комиссии представить какой-то текст. Ищу, что написать. — На какую тему будет текст? Алессио рассмеялся, отбросил книгу и вытащил из папки несколько рисунков. — Буду рассказывать комиссии про кубизм Альдо Калли и надеяться, что они не обратят слишком много внимания на мои работы. — Почему? Не хочешь славы? — улыбнулся Романо. — Нет. Просто надеюсь на зачёт. А мои работы для этого совсем не подходят. — Уверен, ты себя недооцениваешь. Алессио снова рассмеялся и, зевнув, потянулся: — Прогуляюсь немного, а то уже месяц никуда не выхожу. — Нет, — резко ответил Романо. — Я в пять закончу, и вместе прогуляемся. — Я вернусь к пяти… — Мы пойдём вместе! — грубо прервал его Романо, и Алессио недовольно поджал губы. — Ты меня решил на цепь посадить? Почему ты мне не доверяешь? Последний вопрос поставил Романо в тупик. Дело было совсем не в доверии, а в страхе за омегу. — Это не так, — Романо запнулся, внезапно испугавшись простого объяснения своему поведению. — Месяц назад после слушанья я встретил в суде Теодора Риги. Этот человек... — Я знаю, кто такой Риги, — сердито прервал его Алессио. — Мой папа всех этих ублюдков на своей кухне завтраками кормил. Может, я и был тогда юным, но с тех пор уже давно вырос... Романо тяжело вздохнул: признаваться стало совсем неприятно, но промолчать он не мог. Не имел права скрывать такие вещи от Алессио. — Он сказал мне, что ищет в Милане кого-то. Я уверен, что это Амандо прислал его за тобой. — Нет, — черты его лица разгладились, и он успокаивающе улыбнулся. — Успокойся и не переживай. Чиприани не знают о том, что я в Милане. И они уже давно оставили попытки меня найти. — Откуда ты знаешь? — Дедушка постоянно созванивался с Энрико Тедеско – папиным адвокатом. У Тедеско есть связи, и он передавал нам информацию о людях Чиприани. Говорил, где нас ищут, и куда нам не следует ехать. Дед увёз меня за границу – у него было много работы в Японии и Китае, и мы постоянно передвигались. Почти четыре года скрывались. Тедеско сказал, что Амандо Чиприани уверен: я уже не вернусь. Я бы и не возвращался, но что-то тянуло в Италию. Наверно, искал тебя, — он смущённо улыбнулся. — Не волнуйся, мне ничего не грозит, и ты можешь смело меня отпустить. — Спасибо, — Романо кивнул, хотя на душе осталась горечь, что он снова пропустил что-то важное в судьбе Алессио. — Но это ещё не всё. Общаясь с Риги, я предложил ему свои услуги. Сказал, что буду рад поработать на него. Он замолчал, не решаясь поднять взгляд на омегу. Когда же посмотрел, Алессио выглядел серьёзным и сосредоточенным. Романо ждал, что его осудят, но вместо этого Алессио его поддержал. — Понимаю твои мотивы. Мой папа всегда поступал так же: он говорил, что змею лучше всего видеть целиком и хватать за хвост. Он был очень расчётливым человеком, я же всегда жил эмоциями. Поэтому не смог остаться в стороне, когда узнал правду об отце и брате. Видишь, чем это кончилось? — он дергано развёл руками. — Не всегда правильные решения дают верный результат. Мой отец работал на мафию, подчинялся приказам Чиприани и оставался самым любящим отцом во вселенной. Это со стороны кажется, что так просто – не мешать другим делать отвратительные поступки, но на самом деле, это сложнее, чем делать их самому. Я понимаю, почему ты так поступил, но стоит произнести омерту, и ты навсегда будешь связан со змеями кровью. — Я не переступлю границы, и всё это нужно лишь для того, чтобы прижать Каллиппа Чиприани, — попытался оправдаться Романо, но Алессио в ответ лишь раздражённо качнул головой. — Схожу в буфет, куплю нам что-нибудь поесть. — Нет, подожди, — Романо вцепился ему в руку и притянул к себе. — Подожди ещё пару часов, и мы пойдём вместе. Съездим в парк Монте Стелла или просто прогуляемся по городу, сходим к Делла Скалла и Ка Гранде, — он умоляюще посмотрел на омегу и тот кивнул. — Похоже, ты всё-таки пытаешься посадить меня на цепь, — произнёс Алессио с улыбкой. — Но если ты будешь рядом, я не против. После разговора у Романо полегчало на душе: понимание Алессио и его поддержка избавили от душевных переживаний. Так или иначе, он не спешил развивать свои знакомства с мафией и, когда Ригги позвонил и попросил о встрече, Романо отказал, сославшись на огромную занятость. Больше ему не звонили, и, наверное, это было хорошим знаком. *** В конце января студенты художественного отделения технического университета проводили свою выставку в Плаззо Реале. Многие показывали работы, которые готовили для курсовых или зачётов. Алессио так же выставил картины и подготовил эссе по истории абстракционизма. Оценку он получил хорошую, но Романо приглашать на свою выставку не спешил. — Там и смотреть не на что, — пытался оправдаться он, но перед самым закрытием Романо не смог не пойти и уговорил Алессио его сопроводить. Большая часть залов прошла незамеченными, они просто прогуливались и говорили об искусстве, но Романо в этой области имел скудные познания, поэтому он в основном слушал. Перед своими работами Алессио немного отстал, видимо, не хотел комментировать или что-то слушать о представленных рисунках. И Романо с пониманием пошёл вперёд один. Картины были небольшими, чёткой квадратной формы, словно каждый лист для них был вырезан из одного и того же альбома. Романо мало понимал в художественных образах, понятия не имел о стилях и направлениях. Работы Алессио брызгами разноцветных пятен не говорили ему ни о чём. Переливы, нечёткие линии, неявные контуры – всё это мешалось в непонятных и аляпистых массах. Одна за другой, они все слились в цветах и названиях, не вызывая никаких эмоций. И лишь дойдя до последней, Романо, словно током пронзённый, почувствовал связь. На последней картине, огромной, почти во всю стену, качалась на волнах белая яхта. На горизонте был виден освещённый восходом Палермо. Город, им обоим разрушивший мечты и уничтоживший будущее. Взревел мотор, яхта окатила оставшихся в воде людей брызгами солёной воды и сорвалась с места. Романо пошатнулся, словно оглушённый: он чувствовал, какая вода холодная, как сводит ноги и как море тянет на дно. С трудом переведя дыхание, он оглядел зал, натыкаясь взглядом на одну за другой картины, что теперь чётко и ясно показывали переживания Алессио. Каждый рисунок – это страх, отчаянье; всё то, что омега пережил в ту отвратительную весну и то, что стёрло его память, оставив на поверхности лишь эмоции. И эти эмоции Алессио выплеснул в красках, скрывая от всех свои настоящие чувства и непрестанную боль. Боль, которая сейчас расплывалась слезами перед глазами. Романо не мог их остановить. Зигзагами, рваными пятнами, разбитыми мазками незажившие раны резали сердце, красным по чёрному обжигали сознание. А мимо ходили люди, равнодушно рассматривали неровные кляксы и, не понимая, уходили прочь. Вряд ли Алессио хотел, чтобы его поняли. Чтоб хоть кто-то смог прочитать его душу, которую он вылил в цвета и оставил на холсте. Всё, что в Алессио казалось спокойным и наигранно весёлым, сейчас выглядело как карнавальная маска, под которой всё так же бушевало ледяное море... Яхта покачивалась на волнах: плеск воды и крики чаек слились с неровным гомоном людей; поднимающееся над Палермо солнце слепило глаза. Романо сморгнул застывшие слёзы, и ему показалось, что он снова оказался там, рядом с Чиприани и с абсолютным пониманием своей беспомощности, своей слабости, в то время как Алессио остался в море один, брошенный на произвол судьбы. Стало больно дышать, он сделал шаг назад, почти теряя равновесие, тяжело выдохнул. Омега встал с ним рядом, взял за руку, переплетая пальцы и вытягивая из воспоминаний, которые накатывали точно ледяные волны весеннего моря. — Алессио, — Романо беспомощно посмотрел на него. Слова отчаянным потоком рвались наружу. — Я должен был прыгнуть за тобой, я должен был сделать хоть что-то, — глаза у Алессио выглядели стеклянными, безжизненными, как тогда, шесть лет назад на кубрике чужой яхты. Бледные губы изогнулись в гримасе отвращения, и внутренняя боль окружала его осязаемым пугающим ореолом. Алессио смотрел на свой рисунок, и казалось, тонул в тихих водах чёрного моря. — Мне уже не больно, — произнёс он, так и не выплыв на поверхность. — Мне уже совсем не больно…