Не отринь меня

Фабий Байл наблюдал за своей жертвой, вернее, гостем. И все же, несмотря ни на что, инквизитор импонировал ему. Храбрость, уверенность, отвага - полузабытые для нынешнего Империума понятия. Те самые, которые Фабий так ценил, будучи апотекарием Детей Императора. Вот сейчас инквизитор предается размышлениям, погружаясь в глубины памяти, забыв о том, где, а главное, с кем находится. Что это? Кто-то скажет, бравада? Нет и еще раз нет. Под аскетичностью и фанатичным огнем преданности Империуму и Трупу на Троне, et cetera, et cetera, крылось что-то еще, давно забытое. Обычно все, кто попадал к нему в тенета, испытывали страх и обостренное желание уберечь свою жизнь любой ценой. Даже те, кого он не собирался разбирать на образцы. Фабий видел неуверенность и в глазах бывших боевых братьев и кузенов. Инквизитор Конрад Джарвис испытывал страх, но отличный, бодрящий, дающий всплеск адреналина страх, а не липкий, ведущий к энтропии, который испытывали остальные. Фабий слишком хорошо понимал разницу. - Подробности, professore. – Конрад Джарвис хрустнул пальцами. – Их не так много, как бы мне хотелось. Я оказался в чуждом огромном мире, где каждый был занят исключительно собой, и им не было дела до моих нужд. Впрочем, это нормально для людей. - «Для людей». Как это у Вас прозвучало. Мне нравится. – Фабий усмехнулся и продолжил. - Вас искали, инквизитор, верно? Ведь Вы были достаточно ценной тварью, чтобы просто взять и отпустить. - Вы недооцениваете Терру. Она не так мала, чтобы мальчик не смог затеряться и сбить со следа своих преследователей. Тем более, их было мало, и искали они не слишком ретиво. Да и время играло мне на руку. Вспомните, professore, о каких временах мы говорим. - Я редко заглядываю так далеко, Конрад. Признаюсь, не люблю копаться в памяти. Это отвлекает. Продолжайте. - Меня приютила пожилая пара. Один из супругов был летописцем и, однажды вернувшись из Великого крестового похода, несущего истину Императора далеким мирам, уже не смог оставаться на службе Империуму, так как его руки отказались ему служить. Это не было результатом сражения – какое-то растение хлестнуло его ядовитой для человеческого организма лозой прямо во время высадки. Я стал его руками, а поскольку его лучшая половина была слепа, его жена, разумеется, то мои глаза также пригодились. Отвоевывая своего мужа у взбесившейся флоры, она получила удар по векам, и они больше не поднимались. Паралич. Я был им нужен, а они дали то, что было необходимо мне – приют и иллюзию моей необходимости. - И здесь симбиоз. Он повсюду. Слабые липнут к сильным и питаются, пока не сожрут их до последнего волоска. Впрочем, не принимайте на свой счет. И продолжайте. Неужели их не заинтересовало, кого они пригрели под своей крышей? Откуда, собственно говоря, взялся такой милый найденыш? Люди склонны испытывать чувства, не так ли? - Нет, professore. Они замечали только друг друга. Я стал лишь инструментом, но это меня устроило. Мы сосуществовали вместе, пока, наконец, я не повзрослел и не оставил их. Едва ли мое отсутствие нанесло им удар по сердцу. К тому времени я записал все воспоминания мужа и сделал их жизнь достаточно комфортной. Они же обеспечили меня, отдав старый дом, не представлявший для них ценности, за все мои старания. Наши пути разошлись. - Да Вы бесчеловечны, инквизитор. – Фабий с удовольствием смотрел на Конрада Джарвиса. – Вот уж не ожидал столь полного отсутствия того, что называется чувством привязанности, благодарности, наконец. Ведь Вы могли представить, что это Ваши родители, и возлюбить их. - Любовь – это та недопустимая роскошь, которой я не владею. Все мои помыслы и чувства отданы Империуму. И Императору, разумеется. - Но вы вздохнули. Я скажу больше, Ваше сердцебиение изменилось. Так было не всегда, не так ли? - К этому я и веду… Конрад стоял у солнечной стены дома, не обращая внимание на весьма ощутимые толчки потока людей, проходящих по улице. Вечно куда-то спешат, торопятся. Зачем? К чему все это, если конец у всех будет один и тот же? Один уснет в своей постели и не проснется, а останется на душистых простынях жалким трупом, который поспешат убрать с глаз. Второй встретит свою последнюю ночь за столиком в баре и захлебнется дешевым пойлом. Он будет надсадно кашлять, стремясь выплеснуть из тела выпитое, но сил не хватит. Он читал их словно книги, выискивая в их душах или аурах то, что было ему необходимо. Конрад чувствовал себя бесконечно старым, чего нельзя было сказать, глядя на его свежее, бледное лицо. Темные широкие брови, высокий лоб, масса коротко подстриженных послушных волос, черных, как крыло ворона, и глубоко посаженные льдисто-серые глаза с буравчиками зрачков. Он выделялся на улице не только внешностью, но и ростом. Именно поэтому он передвигался ближе к домам, люди и их вечная толкотня ему не нравились, как и запах разгоряченных тел. А еще они были слишком яркие, если так можно сказать. Если приглядеться, каждый вспыхивал своим цветом, а Конрад очень хорошо умел эти цвета читать. Особенно все то, что касалось смерти. Он улавливал их флюиды и считывал каждого. Конрад чувствовал аромат каждого. Иной раз это был смрад, в другом же случае самые изысканные духи и притирания меркли пред запахом свежего человеческого тела. Конраду нравилось их чувствовать. Так он искал… Впрочем, об этом позже. «Какой хорошенький. Нет, ну надо же, такой красавчик и, кажется, свободен» - она улыбнулась и высунулась из окна, чтобы получше разглядеть стоящего в тени, отбрасываемой стеной дома. «Наверняка он скромник, с такими-то ресницами. Но силы ему не занимать. Какое прекрасное тело. И он такой огромный, уверена, что и Там тоже…» Она любила мужчин помладше – сперва робкие, они умели угодить, следуя всем ее желаниям. И таких было проще выставить за дверь, забрав у них всех соки и выжав, как свежий апельсин, чтобы найти себе новую игрушку. Она принадлежала к когорте Адептус Арбитрес и была одной из первых на службе, а значит, могла себе позволить кое-что еще, чего была лишена на службе. О ней говорили, что она отдает всю себя делу Императора Человечества. Глупцы. Она отдавала лишь ту часть, которая была нужна на службе – свои мозги. А вот тело и его потребности… До этого Империуму не должно было быть никакого дела. - Э-эй, - пропела она низким гортанным голосом, как голубка, призывающая самца. – Не хочешь ли чего-нибудь выпить в такой жаркий денек? Он поднял на нее глаза, и у нее в животе все потеплело. С таким ночка будет бурной. Дело за малым – зазвать его к себе. Какой манящий запах. Конрад втянул воздух, чтобы впитать его в себя, наполниться и запомнить. Это был чистый, терпкий аромат, который могла оставить после себя только женщина. Женщина… Конрад отнюдь не был жалким юнцом, но первый его опыт оказался крайне неудачным – он не хотел, и этим все было сказано. Его пыталась соблазнить соседка по дому, красивая девушка, милая, умная. У нее была чистая кожа без прыщей и шрамов, он это отметил, волосы были мягкие, ногти подстрижены. А без одежды она и вовсе была… Но он не хотел. Вернее, он понимал, что и как должен сделать, что будет за этим. Но вот физическое желание и его последствия полностью отсутствовали. Были слезы, жалобы, ругань. Сначала он почувствовал себя виноватым, а потом разозлился, сильно разозлился. Беда в том, что он вообще был сильным, гораздо сильнее, чем о нем думали. Во всяком случае, разбить ударом кулака тропический орех так, чтобы твердая скорлупа и мякоть под ней превратились в жалкое месиво, это не составляло для него труда. Конрад поглядел на свои пальцы, сжатые в кулак. Бедная Инеза, так, кажется, ее звали. Впрочем, речь не о ней… Аромат женщины. Он был еле ощущаем в воздухе улицы, переполненной волнами запахов и людьми. Конрад сосредоточился и... И тут его сбил этот вульгарный, зовущий, похотливый женский зов. Как же он это ненавидел. Ненавидел чувствовать себя объектом вожделения, тогда как сам не мог ощущать ничего кроме скуки и отвращения. Она была уже не молода, эта блудница, высунувшаяся из окна так, чтобы он мог разглядеть кожу ее груди, подтянутую и белую. От нее разило дорогими притираниями. Скорее всего, ванная будет переполнена всеми этими бутылочками, маслами. А аромат незнакомки развеялся, как дым. Какая досада. Опять предстоит кружение по улицам. А все она, женщина из окна… Она сама напросилась, сбив его. Пусть получит все то, что заслужила. Гнев вспыхнул пожаром, охватив его от макушки до пальцев на ногах. - Конечно, милая, с удовольствием. Я могу подняться? – И он взялся за дверную ручку. «Все идет неплохо, надо же. Вот так сразу». Ее звали Цецилией, и она кинулась открыть незнакомцу дверь, не подозревая, что уготовила ей судьба. - Новая жертва, сэр. И на этот раз… - Потрудитесь войти как подобает. И что значит «новая жертва»? Новая жертва где? Кто? Почему новая? Были старые? – Офицер Адептус Арбитрес был не в духе и потому отдернул влетевшего в двери сотрудника с излишней резкостью, о чем и пожалел. Все-таки, парень, лишь недавно вышедший из Схолы Прогениум, был вовсе не столь плох, чтоб на него стоило топать ногами, выражаясь метафорически. - Цецилия Аденор, офицер. Найдена в собственном доме, убита также, как предыдущие сто восемнадцать женщин. Наша Цецилия… Слова камнем ударили в голову офицера, и понеслось. Голова Цецилии лежала отдельно. Кто говорит, что голова трупа похожа на голову статуи? Они нагло врут. Это был мертвый кусок плоти, готовый разложиться и не вызывающий иных эмоций, кроме отвращения. В губах прятался цветок. Такие адепты обнаружили на плюще, вьющемся по стене дома. Кому приходит в голову украшать собственное жилище вот этим? Они, конечно, красивы, но запах тухлого мяса, издаваемый милыми цветочками, радости не прибавляет. Убийца действовал, исходя из собственной извращенной логики. Они находили самых разных женщин, и в губах каждой пряталось соцветие. Цветы не повторялись, и между женщинами не было никакого сходства. Кроме одного. Они были мертвы и расчленены. Ни на одной из них не было следов изнасилования или борьбы. Каждая из них подпустила к себе этого человека, если только он был человеком, и каждую он оставил без головы, расчлененную и с цветком в губах. Тела. Они были вскрыты с искусством опытного хирурга. Казалось, убивавший изучает, ищет что-то. Не было следов надругательств, глумления, ничего. Как и следов самого убийцы. Создавалось ощущение, что он вовсе не притрагивался к жертвам, руками, во всяком случае. Никаких отпечатков. Кибермастифы жалобно скулили, подобно псам, потерявшим след, и после посещения места, где было совершено убийство, долго не могли приступить к дальнейшей службе. Казалось бы, животные из стали, с кибернетическим модулем чувств. Обычно по сигналу своего адепта они бросались на преступника, и тому оставалось молить Императора, чтобы его только покалечили, но оставили в живых. Железные челюсти не знали жалости, сомнений, испуга. Но только не в случае данных убийств. Химики отдела предположили, что все дело в уникальных знаниях преступника, который сумел дезактивировать редкие химикаты кибернетики творений Механикумов. В этом случае он гений и опасен, как никто. Офицер смотрел на то, что еще позавчера называлось Цецилией. Ему предстоит решить, как сделать так, чтобы доклад лорду-маршалу не выглядел призывом к мести, а лишь сухой констатацией фактов. - Значит, женщины. Так-так. И много их было, инквизитор? Мертвых, как Вы понимаете, которых Вы отправили в небытие. Живые Вас так и не заинтересовали, я прав? О, Вы киваете. Признаться, я не удивлен. У Вас, как и у Астартес, подавлены определенные функции. Слава Императору, он о нас позаботился. – И Фабий расхохотался, вспомнив о чем-то своем. – Я изучал вопрос о репродуктивной функции Космодесанта. В определенный момент он казался мне крайне важным, и вот, в ходе исследований я выяснил, в нас было заложено отрицание влечения к противоположному полу. Мы могли восхищаться прекрасными образчиками женских тел, но вот влечение к ним отсутствовало на уровне подсознания. Похоже, это передалось Вам, как выбракованному экземпляру. Не возмущайтесь. У Вас осталась потрясающе обостренная система чувств – обоняние, осязание и все такое. Нравы в легионах были самыми разными, но редко кто стал бы по запаху выискивать притягательного партнера. Хотя… Все может быть. В этом Ваш брак, инквизитор. Для Астартес Вы слишком чувственны. И еще, это Ваше чтение ауры, как Вы говорите, и предчувствие. Это любопытно… И что же дальше? - Их было много, professore. Я не слишком хорошо помню то время, по понятным причинам, но кое-что врезалось мне в память, что-то я прочел в отчетах. То время осталось в картинках, ощущениях, но все такое полустертое, матовое. И я отнюдь не горжусь этим временем. Я был убийцей и получил свое. - Не скромничайте, убийца из Вас и сейчас хоть куда, правда, весьма верноподданный. – Фабий рассмеялся. - Процедура вивисекции эмоций, эмоциональной сферы, инквизитор? Признаюсь, я знаю об этом. Но лично того, кто прошел бы такое, не встречал. Кое-где это практиковалось по отношению к легионам, отринувшим власть трупа на Троне. Но смысл данной процедуры? Никогда не понимал этого. Превратить личность в унылую тень самого себя. Хотя на тень Вы похожи менее всего, Конрад. Теперь Вы мне вдвойне интересны. Выбракованный образец, эмоционально сломленное существо с маниакальным прошлым, этакий гадкий утенок. Или все-таки лебедь? Разве определишь так сразу, глядя на Вас? - Если бы все было так явно, это говорило бы о плохо выполненной работе имперских служб. А это уже ересь, professore. И еще. – И инквизитор Джарвис раздвинул губы в улыбке, став вновь похожим на рептилию. - Никогда бы не сравнил себя с водоплавающей птицей. Она – лишь дичь… - А Вы – прирожденный охотник, не так ли?.. Генерал-маршал Терры смотрел, как тени падают на руки сидящего перед ним самого могущественного из людей, самого… Эпитетов было много, но они бы не передали всего, что стояло за именем личного друга Императора, Первого лорда-регента Терры Малкадора Сигиллайта. Молчание наполняло комнату, лишь потрескивала свеча, по мнению генерал-маршала совершенно ненужная деталь, пережиток прошлого. Сидящий лорд-регент изменил позу, и генерал-маршал мог поклясться, что Сигиллайт видит его насквозь и целиком. Притом, что он сам видел только кисти его рук и сардоническую улыбку. - Семьсот тридцать дней, генерал-маршал Адептус Арбитрес. Не слишком ли много для одного конкретно взятого лиходея и душегубца? Вы так не считаете? С Вашими-то возможностями? И отвечая на Ваш незаданный вопрос, свеча горит, потому что я так хочу. Вам понятно? - Да, лорд-регент. Простите. - Оставим этот вздор, я тоже вспылил несколько зря. Надеюсь, неудобств Вам это не доставило. «Еще как доставило. Голова просто раскалывалась. И как это никто не замечает силу псайкерского дара этого незаметного, невысокого человека?» Я очень даже заметный, когда мне этого хочется. А голова – сейчас пройдет. И еще, Вы мне нравитесь. Своей откровенностью, хотя бы в мыслях. Генерал-маршал слабо улыбнулся и вытер вспотевший лоб. - Мы просим помощи, лорд-регент. Адептус Арбитрес понадобится помощь Астартес, чтобы поймать этого ублюдка. - Поймать, генерал-маршал. Именно поймать. Что-то во всем этом занимает меня. Что-то из того, что я встречал на своем длинном жизненном пути. Убитые женщины, расчлененные, и при этом некая эстетика и красота. Да, отсутствие надругательства. Это важная деталь, генерал-маршал. Я хочу видеть этого человека, и я пошлю к Вам того, кто будет Вам полезен. Во всяком случае, Ваших жутких кибермастифов он с успехом заменит. Кемран из Белых Шрамов сидел на крыше с подветренной стороны и смотрел на людские потоки, омывавшие здание, и чувствовал себя в роли огромной камышовой рыси, затаившейся у самого зеркала реки в ожидании крупной рыбы с розовым и нежным мясом. Астартес поцокал и покачал головой, глядя вокруг. Чогорис был иным, совсем не таким, как Терра. Земля степей, быстротекучих рек и огромного шатра голубого неба с парящими беркутами. Он был терранцем по рождению, однако легион Джагатая Хана и далекий Чогорис стали его домом и семьей. И вот, Каган выбрал его для связи с далекой от Чогориса Террой. Он выполнял свою миссию с радостью и удовольствием, не потому что стремился на оставленную когда-то родину. Вовсе нет. Просто какому воину не согреет сердце похвала и внимание лорда-регента, который удостаивал его личным приемом, несмотря на свою повсеместную занятость. Кемран помнил завет Кагана – учись, тем самым двигаясь вперед. Остановка – смерть. И он учился. Под пристальным взглядом лорда-регента он выписывал мнемо-пером или чаще калямом затейливую вязь, складывающуюся в восхитительные стихи, которые согревали душу и заставляли сердце биться сильнее. Каган любил стихи, и его легион не отставал от своего отца… - Уменьши нажим, Кемран, иначе исказишь смысл фразы. Смотри, как надо. – Рука лорда-регента перехватила калям и легко начертала легкий завиток. – Ты способный, но мой калям явно маловат для твоих пальцев. Я велю сделать новый под твою руку. Белый Шрам склонил голову и послушно повторил движение, а рука, легкая, как перо птицы, коснулась его пальцев. - Вот теперь так. Ты быстро схватываешь. Когда тушь высохнет, отвезешь это Кагану. Ему понравится. - Да, лорд-регент. – И Кемран поклонился. Не просто дань вежливости, но истинное уважение. - У меня есть дело для тебя, как лучшего охотника из тех, что я знаю. Ваш легион неповторим, кто бы что ни говорил. Волки обгоняют Шрамов, но они жестоки и убивают там, где стоило бы сохранить жизнь. Я доверю тебе твою будущую жертву. Учти, Кемран, это настоящий мерзавец и убийца, забирающий жизни без всякой логики. Он убивает женщин. Они – его добыча. После разговора со мной ты отправишься к Адептус Арбитрес и получишь все данные. У тебя есть полная свобода, кроме одного. Тот, кого ты поймаешь, должен остаться в живых. Он убийца, идущий против заветов Императора, и он мне нужен. Живым. Можешь его связать, засунуть в мешок, оглушить, парализовать, но… - Лорд-регент хочет видеть его живым. Будет исполнено. – И Кемран вновь поклонился. Убийца лишал жизни женщин. Зачем? Кемран тщательно изучил места преступлений и ограничил район поисков. Адепты Арбитрес действовали шумно, опрашивая людей, делая засады, совершая обыски, а сам он затаился на крышах, как рысь над потоком. Кемран не был творцом погоды или библиарием, но способности у него были. И лорд-регент знал об этом. Белый Шрам вышел на охоту и не собирался возвращаться с пустыми руками. Конрад сжимал виски пальцами, пытаясь сосредоточиться. Сегодня ему вновь повезло уловить тот самый запах, обладательница которого оставалась все также недосягаема. Его охватывало нетерпение, от которого сводило пальцы рук, становившихся непослушными. Каждая из предыдущих была не ею, не той, которую он искал. И каждая отвлекала его по-своему. А ему это очень не нравилось, и они поплатились, все. Для каждой он выбирал цветок, который гармонировал бы с ее запахом, и вкладывал в жадные губы. Убивать ему не нравилось, особенно это чувство после – когда он смотрел на результат. Но он довольно много узнал, во всяком случае, о том, как они устроены внутри. Людские ручьи бежали среди улиц, ослепляя цветом своих судеб и оглушая бесконечными разговорами. Конрад медленно двинулся вместе с толпой, сосредоточившись и вбирая в себя воздух, напоенный ее ароматом. Уже скоро. Кемран из Белых Шрамов увидел убийцу. Дни ожидания не были потрачены зря. Он нашел. Тот брел, слегка пошатываясь, но при этом ничем не выделяясь из остальных пешеходов кроме, пожалуй, своего роста. Это внешнее впечатление, и оно было обманчивым. Темный пожар его души опалил Кемрана. Заглянув в этого человека, он ни минуты не сомневался, что это тот, кого он должен найти и привести живым. Кемрану он мнился огромным облаком на закате дня, наполовину охваченным огнем заходящего солнца. Сияли все: и люди, и Астартес. Пламя примархов было сильнее, чем у них всех вместе взятых. Однажды лорд-регент посоветовал ему не пытаться увидеть свет Императора: - Ты сгоришь, как мотылек у лампы, Кемран. А мне будет жаль лишиться такого помощника. Не будь неразумным, как дева из сказки, которая развесила ушки и потребовала от возлюбленного, который случайно оказался богом, явиться ей во всей его славе. Она сгорела, Кемран, в один миг. Поверь, оно того не стоило. - А что значит «развесила ушки»? Они были большие у этой девы? Лорд-регент рассыпал жемчуг своего смеха и пояснил, а Кемран сохранил это воспоминание, как всегда советовал Каган. Когда-нибудь он расскажет эту быль. Когда-нибудь… Так вот пламя незнакомца равнялось с силой пламени примарха. Если бы не одно «но». Он горел словно наполовину. - И как? Удалось ли ему схватить Вас, инквизитор? - Более чем, professore. Я был доставлен и помещен в силовую клетку. Да и что еще можно было сделать с таким, как я? Зверь не должен гулять на свободе. А я был зверем. Во всяком случае, человеком я не был точно. - Один вопрос, Конрад. Ваше имя. Оно всегда было с Вами? - Это то немногое, что я помню о себе со времен лаборатории. - Вор! Слуга трупа на Троне, выбракованный кусок плоти. Не Астартес, но и не человек. И еще это имя! Кто же Вы, инквизитор Джарвис? М? – Хирургеон свистнул и поднял вверх свои устрашающие лапы, подчиняясь настроению хозяина. - Я сын своего отца, Фабий Байл, был им и останусь. А еще я верный слуга Императора, отныне и вовеки. - Что сделало Вас, маньяка и убийцу, таким праведником? Вы не выйдете отсюда, пока я этого не узнаю, так же, как и имя Вашего отца из Ваших собственных уст. Вы говорили о праве наследования. У меня есть мысли на этот счет, осталось лишь получить подтверждение от Вас. Если же нет, - Фабий встал и приблизился к полулежащему Конраду Джарвису. – Я изучу каждую клетку Вашей имперской плоти, разделаю Вас не хуже, чем Вы разделывали свои жертвы, и дознаюсь сам. Вот только живым Вы уже не будете. Надеюсь, это Вас не слишком расстраивает. Первый лорд-регент Терры Малкадор Сигиллайт стоял и смотрел на клетку, в которой металось и билось человекоподобное существо, брызжущее слюной и издающее рычание и немелодичные вопли. Черные волосы, крики, хрип, летящая слюна. Как же это знакомо. Сигиллайт вздохнул. Неужели все повторяется? Убийца был схвачен и теперь выплескивал свою ярость. Настоящий зверь, сильный, неуловимый, с обостренным чутьем и некой тайной, которую он хранил вольно или невольно. Малкадор заглянул в его сознание и ужаснулся себе. Мысль привести это чудовище на службу себе любимому и делу Императора была ужасающей и противной морали и памяти жертв монстра. Но он сделает это. Вернее, не так. Он сделает все возможное, чтобы это произошло. А если нет – жалкий труп убийцы, если труп вообще может быть жалким, будет сожжен, не оставив после себя даже легкого следа копоти на двери печи. Терра подавляла, иссушивала, грозила превратить в жалкий послушный винтик огромной машины, которая зовется государством. Но она не хочет быть винтиком, который за ненадобностью вышвырнут вон, заменив новым и столь же послушным образцом. Время, проведенное на Терре, охладило ее, превратив пожар возмущения в стойкое пламя ненависти к Империуму и его порядкам. Время у нее есть. Так думала миловидная девушка или женщина, кто их теперь разберет, когда аугментика стала доступна всем? Мужчины улыбались ей, иногда останавливали, но она скользила мимо них. Вежливая, скромная, настоящая имперская труженица, каких немало в городах-ульях. Они все были фоном, эти терранцы, кроме одного. Он следил за ней, шел по пятам, казалось, он искал ее не глазами, а всем своим существом. И при этом ни следа похоти или желания. Уж она-то знала, как они проявляются у мужчин. Сначала ей казалось лишь совпадением или случайностью, что это бледное лицо попадается ей в толпе раз от разу, затем она насторожилась. А когда прокатилась волна слухов об убитых женщинах, и патрулей стало больше, она не сомневалась, по ее следам идет убийца. Однако судьба преподнесла ей сюрприз. Он был схвачен в тот самый день и миг, когда их взгляды пересеклись. Ее тогда охватила оторопь от его радости охотника, готового схватить жертву. У нее буквально прервалось дыхание, а он сделал шаг. Свой последний шаг свободного человека. Позже, забравшись в горячую ванну, она обнимала себя за плечи, пытаясь избавиться от льдистого холода страха. Эти глаза, серые, с буравчиками зрачков. Пронзающие и подавляющие. Они забрали ее уверенность в своих силах, они подчинили ее. Этот случайный незнакомец сумел сделать то, что не удавалось никому. Ей было страшно.