Не отринь меня

Марш-бросок в мире Урданул был лишь мелкой деталью в прекрасном и сложном механизме военной операции. Во всяком случае, так видел полковник Сирил после беседы с элитой техножрецов. Вверенному в его власть полку предстояло поработать именно на них, гнездящихся на Марсе воронов-разбойников, которые тащили к себе все блестяшки, которые могли найти во Вселенной. И уже там, в недрах Марса, под покровительством своего Омниссии они должны были создать новое, потрясающее оружие, которое обратит врагов Императора в прах. На этом месте своей речи полковник Сирил любил рассечь воздух тонким стеком. Вот так, вот так, вот так, чтобы слушатели представили себе, как падут все враги и сгинут в небытие. И вот, первый шаг был сделан. Блестяще. Просто блестяще. Поистине сам полковник был впечатлен действиями комиссара полка, Кларка Гаррета. Вот ведь бестия, такой тихий с виду и при этом победоносный, как меч Императора. Правда, гвардейцев полегло… Полк был обескровлен. Хотя, кто считает пешки, когда ферзь двигается к победе? - Кадия, комиссар, это кузница героев, кузница верных сынов. Матери Кадии – это героини! Вашу мать, Гаррет, как ее звали? - Миссис Нанэрль Гаррет, сэр. Моя матушка была лучшей. – Как он засмущался. Да, вот она молодость. Легкая похвала вгоняет в краску героя. Полковник Сирил Норшвайнштайнер любил смущать похвалой. - Нанэрль Гаррет, так-так-так… Снайпер? А Самуэль Гаррет – Ваш отец? Достойные родители достойного сына. Мда. – Полковник прошелся по палатке, чеканя шаг, как на параде. – Какие времена. Я знал чету Гарретов, а теперь под моим началом и покровительством, - и он значительно посмотрел на комиссара Гаррета, замершего посреди палатки рядом с чернокожим гвардейцем. – Их сын. - Сэр, позвольте сказать. Связист Джулиус Тонга… - Он единственный выжил, комиссар? Хорош, ничего не скажешь. – Губы полковника сжались. - Хотите его в ординарцы? - Нет, сэр. Он мне необходим как связист. Да, Тонга? – И Кларк Гаррет ощутимо подтолкнул локтем своего связиста. - Вы готовы служить Императору? Тонга закивал курчавой головой и замычал. - У него отнялся язык, сэр, от звуковой волны взрыва. Но лишь благодаря его умению наладить вокс-связь я стою перед Вами сейчас, докладывая об удачном завершении операции во славу Императора. - Да-да, конечно. Каждый винтик важен, даже такой вот связист… - Полковник неодобрительно поглядел на чернокожего Тонгу. – Что ж, пусть служит там, где его навыки нужнее всего. За Императора, Кларк Гаррет! Вы блестяще справились с заданием и доставили все то, что так необходимо для нашей полной и безоговорочной победы. - За Императора, сэр! Связист Тонга смотрел на этих двух масса и тихо бубнил про себя литанию Императору. Один, похожий на петуха, раздувающего зоб перед курицей, другой – хищный зверь. Тонга видел, о-о-о, много видел. Шаг массы комиссара легок, кожа бела и нежна, а сердце, сердце ледяное. Сам Тонга не видел лед, но ему говорили. Лед обжигает при прикосновении. Петух может заклевать, но если кинуть ему зерно лести, то он забудет о тебе, пока не насытится, и ему можно свернуть шею. Вот так. Черные тонкие пальцы хищно сжались. А вот этот… За что Император пересек путь Тонги с тропой хищника в мундире комиссара? Масса Гаррет жесток, да-а, жесток, и кожа у него так нежна. У Тонги она черная и жесткая… Тонга любит мясо и не любит сухие пайки… - Вашему связисту плохо? Он побледнел, если так можно сказать о нем… - И полковник расхохотался. – Простите за каламбур. Бледный Тонга. Не могу удержаться от смеха… Смирно, боец. И посети медиков. Тарелка горячего супа, медикаменты и вера в Императора быстро поставят на ноги. - Да, сэр! – И Гаррет положил руку на плечо дрожавшего в пароксизме испуга связиста. Пока полковник смеялся, Гаррет тихо прошептал: «Даже не думай, Тонга. Учти, это не ты, это мир Урданул будит в тебе то, чего нет на самом деле. Борись, иначе получишь пулю. Ты мне нужен, связист, но если безумие возобладает, я размозжу тебе голову до того момента, как ты распробуешь мое мясо на вкус и разгрызешь кости в поисках мозга. Ты понял?» Тонга промычал, и Гаррет вывел его из палатки. …Разведгруппа быстрого реагирования под руководством комиссара Гаррета отклонилась от основного марша полка и действовала по личному приказу полковника Сирила. Им надлежало обследовать лагеря и склады прежних высадок и сообщить об их состоянии на текущее время. И в добавок комиссар Гаррет должен был лично доставить некий ящик под номером XXNNN, что означало высшую степень секретности. При том, что миссия проходила согласно намеченному плану, полковник Сирил был крайне раздосадован: прямых боевых действий не планировалось, и он про себя молил Императора, чтобы хоть кто-нибудь нарушил этот «поход снабженцев» и начались настоящие военные действия, в которых он знал толк. Но все было мирно и спокойно. Флора и фауна были не агрессивны, местными жителями данный район не посещался уже несколько столетий, и вообще они были лояльны, а их поселения, а не города, как пренебрежительно говорил полковник, расположены далеко отсюда. Одним словом, увеселительная прогулка, да и только. Однако, состав разведгруппы к моменту обнаружения складов сильно уменьшился. По мере продвижения к точке Х, так обозначил полковник заброшенные лагеря, психическое состояние гвардейцев ухудшалось. Гаррету пришлось пристрелить троих, когда он застал их за попыткой саботажа. Гвардейцы организовали тайное собрание, деморализуя остальных, неся полный бред. Дескать, их отправили сюда умирать, и как только последний испустит дух, комиссар даст сигнал, и его самого вывезут отсюда. Они не могли внятно объяснить, с чего и как появился в их мозгах этот бред, но останавливаться они явно не собирались. Пришлось их пристрелить. Дальше все было еще хуже. Один умер, наевшись земли, уверяя всех, что его терзают муки голода, и есть больше нечего, еда испорчена, добыть невозможно. Он рыдал от голода и грыз собственные руки. Второй заявлял, что местные паразиты жрут его изнутри, и он не может испражняться. Он сам пустил себе пулю в лоб на третий день мучений. А комиссар Гаррет чувствовал себя превосходно, его ум был ясным как никогда. По мере продвижения его переполняла страстная и радостная сила единения, и он точно знал, куда идти. Черные камни звали его. Нетерпение становилось непереносимым, и когда точки укреплений и складов были отмечены на карте, а искомый ящик взят, и связист, пока еще сохранивший ясный рассудок, передал сообщение в ставку полковника, Гаррет оставил гвардейцев во временном лагере на отдых под присмотром сержанта и двинулся чуть дальше, туда, откуда шел безгласный зов. Ящик он взял с собой, поскольку тот был размером с пачку бумаги и почти ничего не весил, как и все лучшие творения техножрецов. Камень был теплым, восхитительно теплым. Гаррет расчистил его поверхность и прижался к нему всем телом, переполняясь чудесным чувством того, что вот теперь все правильно. Он словно вернулся домой. Кларк Гаррет сбросил шинель и фуражку, снял оружие. Все это казалось лишним, как шелуха на семечке. Камень вибрировал, отзываясь на прикосновения рук и тела, вплетая свою песню в сознание комиссара Гаррета. Так восхитительно хорошо ему не было с детства. Тепло, солнце пытается проникнуть в глаза сквозь густые ресницы, травинка щекочет шею. Он еще немного полежит, а там мама позовет к обеду… Обед. Желудок напомнил о себе, и Гаррет, потянувшись, осознал, что хочет есть. Как оказалось, есть хотел не только он. Связист Джулиус Тонга или просто Тонга, белозубый, улыбчивый малый, пришел за комиссаром, нарушив приказ из-за крайних обстоятельств. И пока Гаррет лежал на камне, впивая в себя его тепло и вибрации, Тонга затаился в кустах, сходя с ума. Из лихорадочного бреда связиста, обнаруженного комиссаром по завываниям в зарослях и находившегося в полубредовом состоянии, Гаррет понял, что тот просто мечтает съесть своего комиссара. Выслушав про предполагаемый вкус своего филе и нежность костного мозга в супе, который Тонга готов был приготовить хоть сейчас, Гаррету ничего не оставалось, как надавать ему увесистых пощечин и связать, чтобы выяснить, что, собственно, произошло в лагере, и зачем он сюда пришел. Надо сказать, Тонга почти не сопротивлялся, лишь облизывался, сглатывая слюну, и вращал глазами. А там, в лагере лихорадка безумия достигла своего апогея, и только в силах комиссара было положить конец начавшейся оргии, о чем Тонга и пытался доложить через волны всепоглощающего желания отведать комиссарского мяса. Связав обезумевшего связиста покрепче, пока тот не приступил к активным действиям, Гаррет вновь мысленно соединился с камнем и прочувствовал его до конца. Он как бы оставил свой слепок, отпечаток в ментальных волнах камня, и тот засиял зелеными огоньками, где-то там, в глубине. Уводя связиста в лагерь или в то, что от него осталось, комиссар чувствовал внутри теплый пульсар монолита. Камень проснулся и был готов ждать Кларка Гаррета столько, сколько нужно. Чувствуя это биение, Гаррет невольно клал руку туда, где оно ощущалось лучше всего. Теплый огонь бился в середине груди, а рядом, спотыкаясь и бубня, шел Тонга, лучший связист полка. Он пускал слюни и рассказывал Гаррету, как именно хочет его съесть во всех подробностях. Гаррета мутило, но он не отпускал конец веревки и толкал Тонгу вперед. Без связиста, даже обезумевшего, ему не выйти к месту дислокации полка. Тех, кто остался в живых в лагере, трудно было назвать людьми. И то, что они сотворили с собой и с братьями по оружию, было настолько отвратительно, что Гаррет принял немедленное решение – он уничтожил место лагеря и всех, кто там еще оставался, взрывом боеприпасов. С ним остался лишь Тонга, оглохший и контуженый, но с вокс-передатчиком. Контузия связиста была к лучшему: Гаррету не пришлось весь обратный путь под вновь начавшимся дождем слушать бред начинающего каннибала. Позднее, сидя в Валькирии, Гаррет обдумывал происходящее. Покинув планету, Тонга словно пришел в себя. Не было признаков безумия и у остальной части полка. Похоже, удар пришелся только по его группе, и Гаррет связывал это с близостью монолита, славшего ему свой волнующий зов. О камнях он не докладывал, да впрочем его и не спрашивали. Похоже, слышать их песню мог лишь он, Кларк Гаррет. Полковник Сирил Норшвайнштайнер был доволен и, оставив на планете лишь малую часть полка для создания нового военного лагеря, вел полк Альтерских Гор в новую миссию, на соседнюю планету мира Урданул. А внутри Гаррета билось теплое пламя монолита. Дождь перестал, унося с собой боль памяти. Клауд вышел из небытия слабым, с колотящимся сердцем, но исполненным покоя в душе и мыслях. Он предусматривал возможность такого развития событий, как пленение, а потому пора действовать согласно плану. Оставалось дождаться инквизитора Джарвиса и начать игру… …- Тит, я пришел к тебе как к брату за помощью, осуждением и поддержкой. – Клауд выговорил традиционную форму и сел на ступени, как и следовало по ритуалу. Такова была традиция и правила в их ветви. Все равны и свободны, а выше всех лишь истина. После смерти ИшнꞌАурона Клауд долго не мог прийти в себя. Наставник был не просто другом, он был тем, кому Клауд вверял себя, свои мысли и чувства. Он остался в одиночестве среди братьев и шел по ступеням инициации, пробиваясь через холодный ветер всеобщего отчуждения. Хотя все равны, но он был выше хотя бы по своему предназначению, и это уносило его от всех в горние выси. Ему поклонялись, им восторгались, и на этом все. И вот, сегодня он пришел к Титу в поисках помощи. Неистовый Тит спустился к нему с высот трона власти, места, где надлежало сидеть главе ветви, и присел рядом. Оба молчали. Клауд словно первый раз видел своего Наставника. Ступни Тита не стояли на месте, а постоянно двигались по ступеням, словно оставаться в покоя было немыслимо для него. Пальцы непрерывно перебирали ткань столы. Клауд знал, что обычно его Наставник одет, как удобно, это было их правило – свобода во всем и для каждого. Но в знак уважения к нему, Клауду, Тит облекся в торжественное облачение и явно тяготился им. Наставник был быстр во всем. Он был прозорлив, скор на решения, ненавидел покой и вечно куда-то спешил. Неистовый Тит, вот кому надлежало быть вожаком и лидером. - Что, Клауд, дитя мое? Ты испытал горечь разочарования? - Нет, Тит, скорее, не понял, почему все пошло не так. Горечи нет, есть желание действовать и гнев. Признаюсь, я был в ярости. Тит рассмеялся и похлопал Клауда рукой по колену. - Твой гнев, Клауд, разрушителен для всех. Но я считаю, что это лишь взросление, дитя мое. Не может юноша мыслить, как маститый старец. А если это так, и он все-таки ведет себя, как убеленный сединами мудрец, то такой юноша – ошибка природы. А ты знаешь, как мы поступаем с ошибками. – Тит расхохотался, хлопнув Клауда по спине. - Вот из-за таких шуток, Тит, нашу ветвь считают отступниками и ренегатами. И еще из-за того, что вы создали меня. – Клауд склонил голову. - О чем ни капли не жалеем, Клауд, мой мальчик. Ты – дар звезд, именно так считает весь Грир под твоим мудрым правлением. – Взгляд Тита стал острым и жестким. - Когда последний раз были восстания, а? Отвечай, брат мой. Клауд с недоумением открыл рот, чтобы ответить, но Тит расхохотался вновь. - Их ведь не было, так? Кому придет в голову бунтовать против возлюбленного тирана, при котором наступило всеобщее благоденствие? Ты жесток, Клауд, но это бремя правителя. Так что там произошло, на инициации? Из-за чего ты был зол? - Я не прошел ступень. Вернее, я выполнил все, кроме одного. Камни не пробудились. Я не понимаю! – Клауд вскочил и выпустил скрытую ярость в крике, способном напугать любого. Но Тит лишь ласково похлопал по ступени рядом с собой. Мальчик гневается. Как же он хорош. – Тит, ответь мне. Что значит «пробудить камень»? Это горная порода, кусок скалы! Что он должен, пасть передо мной на колени? Сплясать? Спеть приветственный гимн? Рассыпаться в прах? - А я не знаю, Клауд. Поверь мне, не знаю. - Тогда почему я должен это делать? Почему? - Сядь, Клауд из рода Талестрис, плоть от плоти своих братьев по ветви. Клауд с пыхтением уселся рядом с Титом и подпер голову рукой. - Как я понимаю тебя, брат мой, дорогое наше дитя Клауд. – Тит улыбался, мечтательно глядя куда-то вдаль. – Это жжение от незавершенного дела. Она прямо-таки разрывает тебя, да? Ты не хочешь есть, вернее, не чувствуешь вкуса пищи, тебя терзает злоба, и ты изо всех сил сдерживаешься, чтобы не выместить ее на ком-нибудь. - Все так, Тит. Делать-то что? Как мне разбудить бессмысленный кусок камня? - Возьми это. – И Тит передал Клауду листы, в памяти вернувшись на много лет назад. Вот он и пришел, этот день. Пока воспитанник читал, вернее, проглатывал информацию, таившуюся в тонкой папке и повествующую о двух младенцах, рожденных на Кадии, Тит поглядывал на его профиль со сведенными бровями, а потом невольно погладил непокорную голову молодого человека. Клауд вскинулся, но Тит лишь улыбнулся ему. – Клауд, для меня ты все еще мальчик. Уж прости. Тебе еще столько предстоит. У меня дух захватывает от счастья, как только я представлю, что ты сможешь и что ты свершишь. - У меня был брат? Почему он не со мной? - Потому что дар вечной жизни достался лишь тебе, и брат нашего ордена и по совместительству врач-акушер, внедренный на Кадии, сумел выбрать нужного младенца. То есть, тебя. - А второй? Он мертв? - Клауд. – Тит недовольно повел носом. – Мы не убийцы. - Я бы убил. Уничтожил, как лишнюю часть. - Спасибо за честность, но ты непростительно молод в отличии от нас. Да, я бы тоже убил, если бы задумал это в самом начале пути. Но мы не убили невинную душу. - Почему? - Потому что предугадали то, что произойдет. Равновесие, мой мальчик. Вместо одного родились двое, и ты получил дар вечной жизни, он же – способность пробуждать камни. Великий ученый предупреждал нас… - И что теперь делать? – Клауд задал вопрос машинально, поглощая в себя полученную информацию. Великий ученый. Кто бы это мог быть? Ничего, его бусины памяти никогда его не подводили. Сегодня они пополнятся целой россыпью. - Отыщи брата. Приведи сюда, а дальше посмотрим. Клауд, дорогое мое дитя, ты станешь цельным и встанешь на тот путь, который спасет этот мир. Я тебе обещаю. Только приведи брата. – Тит взял руки Клауда в свои и прижал его ладони к своим глазам. – Брат мой, я – твой, весь. Кровью, моим дыханием, прими меня. – Проговорил Тит слова старинного обряда, давая знать, что аудиенция закончена. - Принимаю тебя. – Клауд чуть задержал руки на лице Тита, а затем внезапно обнял его. И это выходило за рамки ритуала. - Дитя мое, почему? – Тит искренне удивился такому порыву чувств своего холодного воспитанника. - У меня есть брат, Тит, и я его найду. И камни поймут, насколько они были не правы, не принимая меня. - Только не разрушай их все. – И Тит расхохотался. – Я знаю, что ты уничтожил взрывом всю поляну. - Но камню я не повредил. Что его породило, Тит? - Вот это ты и узнаешь, Клауд. Ищи брата и возвращайся скорее. Да, там будут еще новости, на мире Грир. Но это уже потом. Это не стоит твоего внимания… …- Как прошла ночь, Клауд из рода Талестрис? Ты не решил стать более сговорчивым, м? Вот завтрак. Я не собираюсь морить столь ценного пленника голодом. В Инквизиции нет бездушных зверей, кто бы что ни говорил. – Инквизитор Конрад Джарвис стоял на пороге распахнувшейся двери. – Мелисса, внесите поднос и побыстрее. - Я хочу заключить с Вами сделку, инквизитор. – Клауд был собран. У него есть, что предложить этому… Человеку. Тайны, люди так любят тайны. - Вот как. Всегда знал, что ночь в ошейнике приводит мысли в порядок, особенно после плавания по бурным волнам своей собственной памяти и совести. И все же, сначала завтрак. Я готов на сделку, если она не противоречит свету Императора. Предлагайте. – И инквизитор Конрад Джарвис уселся на стул, заботливо поставленный его секретаршей. – Впрочем, может, сперва завтрак? – И длиннопалая рука инквизитора показала на поднос, где дымился чайник с танной, матово блестело масло, горкой лежали горячие тосты, и в тарелке под крышкой томилось что-то невообразимо вкусное. Во всяком случае, аромат был такой. - Нет, инквизитор Джарвис. Сперва сделка. Так вот. – Клауд сцепил пальцы так, что костяшки побелели, и постарался не думать о содержимом подноса. Он мог бы терпеть и дольше, но голод давал о себе знать звучным бурчанием в животе. – Я могу предложить Вам сведения. - Какие же? Эта высокомерная поза, она восхитительна. Мелисса, видите? И возьмите себе стул. – Джарвис, не глядя, отдал приказ, а секретарь кивнула и, поставив поднос на устойчивый низкий стол, вышла из комнаты. - Меня интересует все то, что связывает Вас и Кларка Гаррета. Я долгое время занимался комиссаром, и вот теперь Вы попали в зону моего внимания. - Я предлагаю Вам больше, инквизитор. Больше, чем какой-то комиссар, хотя он и мой брат. – Клауд чуть понизил голос и всем телом подался к Джарвису. Должно сработать. - Тайная организация, к которой я отношусь. А взамен… - Нет, Клауд. – И Джарвис ухмыльнулся. – Нет и еще раз нет. Ваш завтрак стынет, отдайте ему должное. Возьмите все сами и ешьте. Тосты восхитительны. - Но почему нет? – Клауд подчинился, сам того не желая, и придвинул к себе поднос. - Потому что о Кабале Вы расскажете мне потом. О, Вы долго будете моим гостем, скажем так. Ведь именно об этой тайной организации шла речь, не так ли? «Тайной». - Конрад Джарвис фыркнул. – Мелисса, Вы знаете о Кабале? – Спросил он, не поворачиваясь. - Да, инквизитор. - Вот видите, Клауд? Мой секретарь, Мелисса, знает. Клауд пристально посмотрел на пожилую леди, сидящую за спиной инквизитора. Она не лгала. Это была не игра, не сцена, разыгранная заранее. Секретарь инквизитора Ордо Еретикус прекрасно знала, о чем говорила, и это настораживало и обескураживало. - Как видите, Клауд, если даже женщина знает о Кабале, то это значит…? Закончите за меня? - Мне известна эта поговорка. Но при леди… - Она не леди. – Конрад Джарвис вскочил и навис над Клаудом. – Она – мой секретарь. То, что знает женщина, знает и свинья. А значит, сведения по Кабале меня пока не интересуют. И еще. – Инквизитор положил руки на плечи Клауда и вдавил его в стену. – Здесь я ставлю условия и назначаю сделки. - Мне нечего Вам сказать, инквизитор. – Клауд поджал дрогнувшие губы. - Вы так в этом уверены? Но не расстраивайтесь же так, Вам есть, что мне дать. - Принести пси-визор? – Голос Мелиссы прозвучал чуть жестче, чем ожидал инквизитор Джарвис. Странно, она торопится. - Пока не стоит. Вы же видите. Клауд нервничает. Когда Вы стали столь жестокой, Мелисса? - С той самой минуты, когда меня уронили на пол, инквизитор. - Простите его, он был не прав. И продолжим. Ну что же, Клауд из мира Грир. Мы будем говорить, или дать ход предложению моего секретаря? Мальчик мой, соглашайся. И бойся этой женщины. Я с тобой. ИшнꞌАурон. Но ты же… Я в твоем сознании, Клауд. И, пожалуйста, не делай удивленный вид, иначе я решу, что плохо учил тебя. Да, наставник. Клауд закрыл глаза рукой, чтобы скрыть радость. Это была нежданная, но желанная помощь. Теперь ему хотелось остаться одному. Конрад Джарвис почувствовал глухой удар крови в виски. Кончики пальцев похолодели. Вот оно. Предчувствие. Что-то происходит. Какое приятное чувство. Он так любил его испытывать. Но что же это? Что-то крайне важное. Но кто из них? Кто? Конрад Джарвис закрыл глаза и, вынув белоснежный платок из-под обшлага рукава, коснулся им лба, стирая бисерины пота. Мелисса досадовала и чуть закусила нижнюю губу. Эти двое. Что-то происходило между ними, а она была исключена в силу того, что не имела сил одного и способностей другого. И еще она была женщиной, всего лишь старой женщиной в их глазах. Досадно. Она слегка кашлянула, и это легкое клохтанье вернуло этих двух обратно. Крохотный вокс настойчиво заверещал, и Мелисса вышла. - Клауд из рода Талестрис, точная копия Кларка Гаррета с Кадии. Вы двое – близнецы, как две половинки яблока, сочного, хрустящего на зубах, наполняющего рот душистым соком. Я слышал о мире, полном сумрака и вечной ночи. Так вот там яблоки были особенно алые. Жаль, этого мира больше нет. Это я аллегорически, как Вы понимаете, про яблоко. Вам нужен Ваш брат, и мне он нужен. Точнее, мне нужны вы оба. - Чтобы сожрать? Я тоже аллегорически, инквизитор Джарвис. – Что за мир назвал инквизитор? Клауд машинально добавил новую бусину в ожерелье памяти. - Это по обстоятельствам, Клауд. И только по ним. Вы чисты, оба, в вас нет скверны, а я в этом разбираюсь. Клауд и Гаррет, разлученные братья. Будь это не так, будь вы запятнаны, вы двое уже давно превратились бы в кучку пепла и пошли бы на удобрение маленького сада моей секретарши. Так в чем дело, Мелисса? – Конрад Джарвис повысил голос, и леди вернулась в комнату. - Вызов, инквизитор. Ордо Еретикус, высший эшелон. – Она старалась говорить спокойно, но он услышал нотки тревоги. За него. Прекрасная секретарша, что ни говори. - Не кстати. – Конрад Джарвис хрустнул пальцами. - Но приказы инквизиции не обсуждаются. А потому завтрак – Ваш, Клауд, как и общество моей незаменимой Мелиссы. При любой попытке бегства – пленника уничтожить. И это не аллегорически, Клауд. Если Вы попытаетесь, живым Вам отсюда не выйти. Шаги инквизитора Джарвиса затихли, а Мелисса заняла место в удобном кресле, и завтрак начался. Она пристально наблюдала за каждым жестом пленника, и неприятный холодок охватывал ее, словно ледяное пламя. Высокомерный, холодный, бесчувственный, закрытый. Полная противоположность комиссару. Кларка Гаррета она застала врасплох, с Клаудом это не пройдет. Мелисса чувствовала, кто перед ней. Если Кларк Гаррет будет оружием возмездия, то Клауд - досадная помеха. А помехи надо устранять. Они мило беседовали, пожилая леди и надменный молодой человек с отменными манерами. Завтрак был съеден, и Клауд остался в одиночестве. Что же предложит ему инквизитор? Предложит, мой мальчик. Но твоя главная забота – эта женщина. Ты чувствуешь? Да, ИшнꞌАурон, я ее изучаю. Будь со мной. Мне было так холодно без тебя. И та фиалка… Она всегда с тобой, мой мальчик. О, я знал это. Теплые касания дождем окутали пленника. Смерть – это не конец, а лишь начало. ИшнꞌАурон не обманул своего воспитанника. «Никогда не понимал и не пойму. Император – есть свет, и в нем нет никакой тьмы. Тогда почему все посетители Великого инквизитора ожидают его появления во тьме?». Конрад Джарвис нервничал. Каждый раз, приходя под эти своды, он чувствовал себя крайне неуютно, и дело было вовсе не в охране, стоявшей у каждого окна и простенка и не сводившей с него взгляда. Федор Карамазов, неукротимый в своей неподвижности, подавлял, пронзал душу огнем своей святости. Одним словом, он был самим собой, великим инквизитором Империума. Конрад знал, что ему еще повезло с нервами и силой веры. Иной раз Федор Карамазов отправлял в небытие за безверие или отступничество самых, казалось бы, ярых ревнителей веры в Императора. Входя сюда полными сил и здоровья, они покидали покои лорда-инквизитора на носилках и вперед ногами. Если от них вообще что-либо оставалось кроме горстки пепла. - Отчеты, Конрад Джарвис. Где они? Который раз Вы нарушаете регламент? – Голос загремел из-под потолка, загорелся свет, освещая массивный трон, на котором сидел великий лорд-инквизитор. Прекрасный эффект, рассчитанный на то, чтобы посетитель потерял самообладание и мужество. - Они будут, милорд. Я изложу все аспекты закрытых мной дел в точности и в соответствии с духом и словом закона. – Конрад Джарвис склонил голову, успокаиваясь. Теплая волна пронзила его, высветив, как хрусталь, но не принесла боли. Этот день не будет его последним днем. И это радовало. - Кто Вы, Конрад Джарвис? Песчинка пред горой, тварь дрожащая! Пора пришла напомнить Вам Ваше место. Отвечайте по всей форме. – Голос перестал грохотать, скорее, он напоминал весьма проголодавшегося питона, заметившего глупую, но очень вкусную добычу. - Я – инквизитор Ордо Еретикус, отдающий все силы на алтарь борьбы с врагами Империума. Я – ничто без всех… - Голос Конрада Джарвиса взлетел под высокие своды и воспарил. - Вы так говорите это, как будто все ничто без Вас. – Питон подползал все ближе, и Джарвис затылком чувствовал, как шелестит язык аспида в предвкушении поживы. - Я говорю только то, что хотел сказать. Один – ничто, единение – сила. – Джарвис расправил плечи и встретил взгляд сердитого старца, позволив силе святости Карамазова облучить его и омыть жаром веры и подозрений. - Довольно! Мне хватает потерявших голову и идущих к погибели, и тех, кто связывается с силами варпа, свято веря, что действует так во благо Империуму. Не хватало мне… - Сжечь каждого. – Джарвис перебил Федора Карамазова, понимая, что молчать нельзя. - Император предостерегал нас, а Малкадор Сигиллайт, отец-основатель… - Я помню, Конрад Джарвис, о Вашем патенте. Не обязательно трясти у меня им перед носом, образно говоря, каждый раз. И я знаю, что Вы неприкосновенны до тех пор, пока скверна не коснется Вашей душонки. – Карамазов сделал эффектную паузу и продолжил, вгоняя Конрада Джарвиса в невольную дрожь. - Слышите? - Что? - Как трещат в огне Ваши кости? – Питон исчез, остался громадный пушистый сытый хищник из породы кошачьих, выпускающий когти и желающий поиграть после сытого обеда. - Я сдам все отчеты не позднее конца месяца. – Конраду Джарвису чудилось, что еще немного, и сытое мурлыканье перерастет в рев атаки. - Ваш гость также меня интересует, как и все, что связано с ним. – Вновь возникла пауза, и Конрад Джарвис склонил голову, понимая, что разговор подошел к концу. – Сын мой, ты идешь опасным путем, но я верю в тебя. Бойся же того, что однажды я потеряю веру. В тот самый час ты сгоришь в святом пламени! – Голос многократно усилился и взлетел под высокие темные своды. Уголком глаз инквизитор Джарвис увидел, как некоторые из охраны согнулись пополам, а иные и вовсе упали, потеряв сознание. Вот каждый раз так. Федору Карамазову не нужны были помощники, если он хотел кого-то уничтожить. - Во славу Императора! – И Джарвис склонился, выдыхая с облегчением. Теперь с бумагами можно повременить. Мелисса пригубила безнадежно остывшую танну и поморщилась Хотя напиток нравился ей и таким, чего нельзя сказать о пленнике инквизитора Джарвиса. Ее усталые веки закрылись, и пожилая леди положила руку на сердце, которое колотилось о грудную клетку и никак не хотело успокаиваться. Надо что-то делать, или годы возьмут свое. Она задумалась, не совершила ли где-то просчета и стала вспоминать происходящее по фрагментам… …Ее начальник вернулся из самой сердцевины Ордо Еретикус, как червь из яблока, слегка побледневшим, но бодрым и полным сил. Как обычно. А насчет бледности – Конрад Джарвис всегда был бледен, как покойник или изысканный мрамор. И лишь пожар охоты бросал румянец на эти мертвенные скулы. Мелисса всегда знала, он особенный. Конрад Джарвис отличался от окружающих его людей, как сокол от голубя. Он бы даже нравился ей, если бы не некоторые обстоятельства из далекого прошлого, которые ему знать вовсе не обязательно. Сколько бы они не проработали вместе – она никак не могла привыкнуть к его пронзительному взгляду, к его странной, нечеловеческой силе и еще много чему. Когда был жив муж - Мелисса усмехнулась, к счастью, он давно уже был мертв, в отличии от нее – он не позволял ей задумываться над тем, кто же такой ее начальник… Он много чего не позволял, и вот теперь она раз в год посещает его могилу, чтобы убедиться в том, что годы рабства окончены навсегда. Горькая складка пересекла чистый лоб с сетью легких морщин и приподняла брови в трагической маске. Мелисса не любила вспоминать то время, когда была женой помощника инквизитора Конрада Джарвиса… Так вот. Вернувшись, Конрад Джарвис прямиком направился к пленнику… - Итак, сделка. Мы потеряли достаточно много времени, потому перейдем сразу к делу. Клауд, мне нужен Ваш брат, Кларк Гаррет, живым и здоровым, и Вы приведете мне его. Это приказ. - Не понимаю. – С восхитительной высокомерностью Клауд уселся на узком ложе, которая служила ему местом для сна. – Вы отпускаете меня? Чтобы я нашел брата и привел к Вам? - Совсем нет. С чего бы? Мелисса, стул. Так вот, - усаживаясь перед Клаудом, продолжил инквизитор. – Мне нужен мой комиссар, и Вы, Клауд, доставите мне его прямо сюда. После этого мы продолжим знакомство, но уже втроем. - А если я не соглашусь? Что тогда? Смерть? – Клауд скрестил руки на груди. Не рассчитывай на это, мой мальчик. Так было бы слишком просто. - Нет, гораздо хуже. Я отдам Вас в руки Ордо Еретикус. Там уже интересуются Вами. Просто представьте, Клауд, Вы же разумный человек. Столетие боли в подвалах Инквизиции и какой боли. Перед ней состояние после моего пси-визора покажется Вам детской забавой. - Почему Вы посылаете на поиски меня? Ведь я могу исчезнуть, раствориться. – Клауд не договорил. Инквизитор Джарвис рассмеялся так весело и заразительно, как будто это была дружеская вечеринка, а не допрос. - Если ты растворишься, исчезнешь, заляжешь на дно… Я найду тебя, Клауд, просто поверь мне на слово. Из-под земли достану, выну из варпа. Я - Конрад Джарвис, и моему слову ты можешь верить. И вот тогда тебе придет конец. Верь ему. А вот опасаться надо ее. ИшнꞌАурон, не покидай меня. Будь со мной. – Клауд пытался продлить теплый контакт с отзвуком своего Наставника. Я бы хотел быть с тобой вечно, дитя мое. Но я – лишь голос… Только голос. Соглашайся. - Я приведу комиссара Гаррета к Вам, однако после этого… - Сперва приведите, Клауд. А остальное обговорим все вместе, в тесном кругу. Я долго ждал этого момента и хочу насладиться им полностью. Так долго искать одного, чтобы обрести двоих. Мелисса, принесите мой особый планшет. - Да, инквизитор. Мелисса вспоминала. Он так странно смотрел на нее, когда она подавала ему планшет, где синей точкой мерцала жизнь комиссара Гаррета. В чем же дело? Начальник ничего не сказал ей, но она прямо-таки чувствовала его взгляд в ямочке на шее, словно он примеривался, как лучше переломить ее позвоночник, износившийся с годами. Если она сделала ошибку, то ее необходимо исправить и как можно скорее. - Смотрите, Клауд. Я отдаю Вам не менее ценную вещь, чем этот Ваш медальон. Он отдан на хранение моему секретарю до вашего возвращения. Видите синий пульсар? Это Ваш брат. Благодаря данному раритету Вы сможете разыскать Кларка Гаррета в любой точке Империума. Пока она светится, разумеется. Если точка угаснет, то знайте, его больше нет. Оборони нас Император от этого. Пока оборони. Вернете по возвращению. Я ценю свои вещи. Мужчины... Мелисса никогда не понимала и не желала понимать этого единения, пусть даже временного. Танна не поможет ей успокоиться, тут надо выпить что-то покрепче. Амасек. Что еще нужно леди преклонного возраста, чтобы привести мысли в порядок? Эти двое. Ее охватывала настоящая, чистая злоба. Вы же были врагами, и куда все делось? Ничего, она внесет свои коррективы, и все будет по-прежнему. Мелисса улыбнулась также сладко, как и тогда, когда пренебрегла приказом Конрада Джарвиса и передала Клауду из рода Талестрис его медальон. Она женщина, а женщины сентиментальны и слабы – распространенное мужское заблуждение. Инквизитор слишком суров, лишая милого молодого человека его безделушки, которая явно ему дорога. Так объяснила она Клауду свои действия. Это было при прощании, когда Мелисса передавала ему необходимые для передвижения по пространствам Империума бумаги. Клауд, надежда Кабалы, мешающий, как заноза, ты не вернешься обратно и не найдешь брата. Никогда. Ты не должен был пройти инициацию, ведь ты так молод. Они бы не подвергли свое Звездное дитя такой опасности. И яд, которым она смазала медальон, подействует и убьет тебя навсегда. Мелисса долго крутила медальон в руках, рассматривая и размышляя, куда нанести яд. Там, у замочка, был довольно острый выступ, понадобилось лишь немного заострить его тонкой пилкой. Один маленький укол пальца, как укус пчелы. И все. Через некоторое время Клауд будет мертв. Муж Мелиссы был таксидермистом Ордо Еретикус, к тому же прекрасно разбирался в ядах. Хоть что-то в нем было прекрасно. А Конраду Джарвису придется позабыть как о своем планшете, так и о рыжем Клауде. Он не нужен. «Останется только один» - прошептала Мелисса, представляя себе чистое и юное лицо комиссара Кларка Гаррета, полка Альтерских Гор. Амасек согрел и ободрил ее. Она нигде не ошиблась и была как всегда безупречна в своих действиях… События, которые имели место быть… - Талассар. Тебе повезло с родиной, Катон. – Тигурий дышал полной грудью, вбирая в себя вечерний воздух и любуясь на закат. – Макрейдж прекрасен, но Талассар это нечто особенное. Это как ожившая легенда, как сказка давно забытого детства. Как жаль, что мы бываем здесь так редко и только по делу. - Не замечал, Верховный библиарий. – Подбородок Второго капитана был упрямо вздернут, и Катон Сикариус был предельно краток в ответах, зная, что Варрон Тигурий этого терпеть не может. - Все ты замечал, Катон. Просто ты очень не любишь делиться. Славой, врагами и воспоминаниями. Надо же, кто-то кроме тебя похвалил твою чудесную родину. А она чудесна, не отрицай, Великий герцог. Смотри, нас встречают. Улыбнись подданным, иначе они подумают… - Что подумают? – Как же он устал. Во имя Императора, лучше сражаться с орками, чем пребывать в обществе Верховного библиария, настроенного крайне благодушно. Во время перелета Варрон Тигурий непрерывно что-то спрашивал. Лучше орки. Или тираниды. А он все говорил и говорил. - Просто подумают, Катон. Приветствую Вас, жители Талассара. Мы с миром, залог этого – вот он, Ваш великолепный герцог. – И Варрон Тигурий шагнул навстречу встречающим. Катон Сикариус обвел глазами каждого, кто стоял перед ними. Сам того не замечая, он расправил плечи, отбросил церемониальный плащ назад, как предписывал порядок, и вытащил из ножен Клинок Бурь, замерцавший своим особым светом. Катон ударил клинком в каменистую почву, и земля задрожала от мощного удара могучего меча Великого герцога. И тотчас вышедшие навстречу поклонились в землю. Их сюзерен вернулся. Запели трубы, развернулись орифламмы, и им под ноги посыпались лепестки белых цветов. На глазах Катона выступили слезы. Его земля. Его мир. Он вновь ступил на землю отцов. - Держись, Катон, иначе я сейчас заплачу, вернее, орошу слезами землю благородного Талассара. – Тигурий подтолкнул Великого герцога в поясницу, и весьма ощутимо. Они были без доспех, поскольку это был их ежегодный неофициальный визит, несвязанный с делами Ордена. – А где юная герцогиня? Где Виргиния Лорена Клаудия? Она не встречает нас? Катон, спроси их про герцогиню. А то зачем отвечать какому-то жалкому старику вроде меня, если тут есть великолепный герцог? - Они молчат, Варрон Тигурий, от восхищения перед тобой, как и все мы, простые братья Ордена. – Второй пинок был более ощутим, и Катон, подчиняясь Верховному библиарию, спросил. - Где Лорена, кастелян? - Ее ищут, Великий герцог. – Кастелян весьма преклонного возраста преклонил колено перед своим господином. – Герцогиня изволила спрятаться. - И давно ее ищут? – Катон не знал, сердиться ему или смеяться. Если бы она была рекрутом, тогда все понятно. Но он никак не мог смириться, что она не мальчик, а потому просто не знал, как ему быть в такой ситуации. - С утра, мой герцог. Не извольте гневаться, мы ее найдем. Аппетит у Виргинии Лорены Клаудии отменный, и она никогда не пропускала ужин. - Ну что ж, будем надеяться, что она проголодается настолько, что даст созерцать свою милую извазюканную мордашку. – Тигурий пристукнул посохом так, что земля под ногами у стоящих зазвенела. – А пока мы ожидаем ее появления, Великий герцог и я готовы выслушать про успехи Виргинии Лорены Клаудии за этот год. И про Талассар с его неисчерпаемыми шахтами. Герцогиня так и не появилась, и даже торжественный ужин не заставил ее покинуть тайное убежище, которое, Катон Сикариус был уверен в этом, казалось ей намного уютнее, чем главный зал дворца великих герцогов. Предков. Катон закрыл глаза и сел на ступени тронного зала. Он обнял колени и задумался. Портреты предков смотрели на него без всякой укоризны, не то, что раньше. Изредка возвращаясь на Талассар, он каждый раз испытывал чувство неловкости за то, что во время его отсутствия народ лишен защиты и лицезрения своего сюзерена. Он стал рыцарем-чемпионом Макрейджа и прочее, и прочее, и жил он не первое тысячелетие, но Талассар был всегда особым местом для Второго капитана. Его родиной. Люди менялись, города то исчезали, то вырастали вновь, а он был вечным стражем своей прекрасной земли. Но как же часто он не был со своим народом, отдавая всего себя Ордену и Макрейджу. Предки укоряли его в этом до появления Виргинии Лорены Клаудии, его дочери и будущей Великой герцогини. Катон замычал. «Дочери». Вот почему не сына? Уриэль Вентрис так часто ныл по этому поводу, про жену и детей, которых у него никогда не будет, что иногда Катон Сикариус представлял себе сына. Своего. Жену он представить просто не мог. Вот зачем она? Что с ней делать? Он, конечно, понимал, что делают с женами – их любят, но в себе Катон этого желания не чувствовал. А его детьми были рекруты. До появления Виргинии Лорены Клаудии. И вот, по воле самого беспокойного из Верховных библиариев у него есть дочь. И эта дочь не вышла встретить отца. Бегает где-нибудь. Может, и коленки ободрала. Катон посмотрел на стоптанный тысячелетиями пол в зале. Сам он часто разбивал колени, когда был в ее возрасте. Странная вещь, судьба. Тигурий рассказал ему, откуда взялся этот ребенок, его дочь, и как она оказалась на руках Тигурия, когда Верховный библиарий появился в его одинокой комнате. …Варрон Тигурий вместе с Первой ротой и ее капитаном Северусом Агемманом заканчивали зачистку планеты после визита на нее одного из отрядов Несущих Слово, который всюду оставили тлетворные знаки своего присутствия. Казалось, земля рыдает, как женщина, которую подвергли самому грубому, самому отвратительному насилию. Воронки взрывов, ловушки, отравляющий газ, бомбардировка ракетами и горстка жителей, прошедших путем ужаса и утрат, которая сопротивлялась до последнего. Из тысячей в живых остались десятки. Остальных принесли в жертвы, растерзали или просто уничтожили во славу Темных Богов. Тигурий никак не мог привыкнуть за все эти тысячелетия к злодеяниям, которые творили кузены и когда-то братья. Как же они изменились, превратившись в чудовища, неспособные мыслить, а готовые лишь убивать во имя своих еретических божков и еретического примарха. Они отвергли свет и выбрали тьму. Их культисты, как свора бешеных псов, не щадили никого. Не пощадили они и одну из выживших. Женщину буквально зашивали после извращенных надругательств мерзостной орды. Она посмела бежать из барака, куда согнали оставшихся в живых. И она стала образцом того, что делают с непокорной женщиной во время войн. На глазах у всех ее многократно унизили и изнасиловали, а затем бросили умирать. Но Император защитил свою верную дочь. Она выжила. Варрон Тигурий был потрясен ее ненавистью к самой себе и ненавистью к тому, кто зрел в ее теле. Женщина ненавидела свое дитя, порождение насилия. Она хотела вырезать плод, и лишь путы удержали ее от преступления перед жизнью. Каждый выживший был бесценен и нуждался в помощи. Мир был обескровлен, и ему предстояло родиться заново. Тигурий просто не мог позволить ей убить свое не рожденное дитя. Почему? Он сам не знал. Ее оберегали девять месяцев, а когда пришел срок, женщина родила здоровую девочку без каких-либо признаков порчи. Маленькую розовую малышку. Мать прокляла свое дитя и перерезала себе горло, сказав, что ее долг перед мирами Ультрамара выполнен, и она свободна. Тигурий видел, как умирала эта опороченная душа. Девять месяцев боли и ненависти к себе и своему телу. И к своему не рожденному ребенку. Он понимал эту несчастную мать. Понимал настолько, что увез ребенка с собой. Этот мир обойдется без маленького нежного цветка, порожденного злобой и насилием. Варп обойдется без этой души. Тигурий знал место, где малышка будет счастлива. В Империуме есть место для каждого, оборони ее Император. Так безымянный кусочек живой плоти, обреченный своей умершей матерью на вечное проклятие, стал Виргинией Лореной Клаудией, дочерью самого Катона Сикариуса и их с ним общей тайной и поводом для многочисленных споров… Ну где же она? Катон досадливо застонал, выпрямляясь во весь свой рост. Ей и так влетит за долгое отсутствие. Жизнь Великой герцогини совсем не так проста, как кажется. А тут еще припишут неуважение к родителю. А это уже серьезно. Катон решил найти ребенка сам и направился туда, где он любил скрываться в детстве. Благодаря появлению в его жизни Лорены Като стал чаще вспоминать то, что было с ним до вступления в Орден. Вот здесь он проковырял дырку, в огромном старинном портрете, и получил тумаков от деда, крепкого старика, который очень любил свою фамильную картинную галерею, а еще больше он любил своего розовощекого непокорного внука. «Если любишь – не допусти» - таков был девиз старика-герцога. А вот тут, в щели между плитами, Като спрятал монетку на счастье и удачу. Воровато оглядываясь, Катон Сикариус, капитан Второй роты, опустился на колени и кончиком кинжала провел по щели. Вот она. Лежит именно там, где он ее оставил. Пусть себе лежит, а ему пора найти затаившуюся беглянку. Вот и то самое место. Катон опять опустился на ступени и прислонился спиной к двери, ведущей в маленькую, забытую всеми комнатку. Да и дверь было не особо видно, поскольку декоратор спрятал ее, расписав стену так, что она совершенно скрылась в четких линиях фрески. - Когда у меня были трудности, я тоже прятался тут. Каждый из герцогской семьи однажды находил приют за этой дверью. Лорена, ты там? Но в ответ не прилетело ни звука, и Катон вздохнул. Наверно, он все-таки стареет. А потом его посетила неожиданная мысль. Все менялось, только дворец оставался неизменным. Каждый раз, бывая в нем, Катон не замечал изменений, тогда как сам Талассар менялся до неузнаваемости. Как же так? Как будто дворец герцога был заколдован. Волшебник коснулся его своим жезлом, и все погрузилось в сон – камни, картины, гобелены, огонь в камине. И будет замок спать, пока его не разбудит… - А дальше? Расскажи дальше. Катон опустил глаза и встретился с двумя озерами темного меда, в которых поблескивали искорки солнца. А между ними возвышалась маленькая розовая кульпочка, именуемая носом. - Ты так интересно рассказывал, а что было дальше? - А дальше – не знаю. И не хочу знать. А если замок разбудят… Вдруг, я вернусь, а от него останутся лишь развалины? Он постареет и рассыплется. - Ну, ты же не рассыпался, а ты очень старый, правда? – Какая любопытная. Она подошла совсем близко, и Катон даже дышать перестал, боясь спугнуть это чудо. - Я? – Катон хотел опять задуматься, но маленькие ручки с такими крохотными пальчиками по сравнению с его ручищей крепко схватили его за палец. - Ответь мне, ты старый? - Если смотреть твоими глазами, то, наверно, да. - Ты ведь не умрешь, если тебя поцеловать? Вдруг тебя кто-то поцелует и расколдует? – Глаза-озера наполнились слезами, а розовые губы искривились перед горьким плачем. - Никто меня не поцелует, Лорена, успокойся. - И даже красавица? – Слезы уже текли по розовым щечкам. Вот сейчас она разревется, а он не будет знать, что делать. - Даже сотни красавиц, Лорена. Ну, вот зачем они мне? Я – капитан Второй роты, и я воин Ультрамаринов. Сама подумай, зачем мне красавицы? - А я? Можно я тебя поцелую, чтоб проверить? – Вот интересно, куда делись слезы? Осталось только любопытство юной крохи, такой маленькой в этих пышных юбках. - Ну, целуй. Но ты должна отдавать себе отчет о последствиях. – И, вздохнув, Катон подставил щеку. Прикосновение было легким, как будто ему на скулу села бабочка. Но вот сердца, они ударили с такой силой, словно меч самого злобного орка коснулся их. И Катон Сикариус понял, за эти глаза-озера Виргинии Лорены Клаудии он готов убить любого. Он испытал прилив ярости к тем, кто там, на далекой планете миров Ультрамара породил это чудо на позор и горе. Катон вскочил и рявкнул, выбрасывая из себя гнев в святом кличе своего Ордена. – Отвага и честь. А она не испугалась, а только захлопала в ладоши и протянула ручки. И он понял и подхватил ее на руки, а потом усадил себе на плечо. Две цепкие ручонки ощутимо вцепились ему в волосы. - Вот видишь, ты не заколдован, а то бы ты развалился. И замок не развалится, ты не бойся. А еще у меня есть лучше место, чем там, за дверью. Только я тебе о нем не скажу. - Сиди спокойно, Лорена. А то свалишься. – Катон шел и старался не рассмеяться. Не расскажет она. Подумаешь. В следующий раз он сам найдет. - А то тебе достанется, да? Если ты меня уронишь? - А мне почему? – Она его ни капли не боится, как и подобает будущей Великой герцогине. - Так если ты меня уронишь. Я же сокровище Талассара. Мне так все говорят. – Девчушка вздохнула и прижалась к нему. - Только я не верю. Сокровища, он блестят. А я живая. И меня не вставить в корону. - Ты – истинное сокровище, Лорена, и ты моя дочь. И запомни это. – Он крепко сжал сидящую на плече кроху. Горько поплатится тот, кто посмеет обидеть Великую герцогиню. От гнева Катон едва дышал, отгоняя от себя образы несчастий, которые могли приключиться с этой крохой, если бы не Тигурий. И пусть Вентрис катится к черту. У него есть дочь, и он впереди. – За Ультрамар, Лорена. Побежали? - Побежали, папа. За Ультрама-а-ар! Варрон Тигурий усмехался и поглаживал посох. Великий герцог Талассара занял свой трон с достоинством и гордостью и принимал хвалы и чествования. А на его колене дремала будущая Великая герцогиня. Эти двое, наконец, нашли друг друга. И теперь он спокоен за малышку. Лучшего защитника и придумать нельзя. Пусть растет и хорошеет. А там ее судьба будет связана с судьбой Талассара и его богатейшими шахтами. Тигурий ухмыльнулся. Шахты. Они еще послужат своим содержимым Ультрамару и всему Империуму.