Не отринь меня

В глубокой траншее, вырытой наспех под чужими небесами пятого мира системы Урданул, время от времени выглядывая из-за бруствера в поисках противника, полковник Сирил Норшвайнштайнер давал точную очередь, отгоняя нападавших и не давая им прорвать линию укреплений. Он не был ранен, но если бы у полковника было время посочувствовать себе, то Сирил сравнил бы себя с пустой сдувшейся оболочкой цеппелина, старого, давным-давно снятого с вооружения Астра Милитариум. И, пожалуй, первый раз ему было все равно, чем закончится бой, победой или поражением. В таких боях не бывает победителей. Здесь имперец поднял оружие на имперца. Там, перед окопом, метрах в двухстах, смотрел в голубое небо мертвыми глазами Джулиус Тонга, чья никчемная жизнь была прервана выстрелом в упор комиссаром полка Кларком Гарретом, героем и другом, потерянным, возможно, навеки при ужасных обстоятельствах. Слеза затуманила острый взор полковника. Он смахнул ее, выругавшись. Не время и не место. Позже он оплачет каждого, кто достоин, если сам останется жив… С момента высадки на этот тихий и спокойный мир полковник Сирил чувствовал нетерпение в своих людях, и он понимал гвардейцев, как никто. Сложнейшая миссия, в которой многие лишились жизни, сложили свои горячие головы на службе Императору. Славная смерть. Достойная. Все было исполнено в лучшем виде. Груз, состоящий из 5 объектов, был сдан и отправлен. Оставалось лишь дождаться транспортника и покинуть эту планету, а вместе с ней и всю систему Урданул, чтобы вернуться и доложить о полном выполнении. Они ждали, а корабль задерживался. Бывало, среди гвардейцев вспыхивали конфликты, переходящие в потасовки. Нервы у всех были далеко не из стали. И полковник не был строг. Он понимал своих солдат, вечных бродяг войны, которые вот именно сейчас жаждут оказаться на борту транспортника, а, обретя мирную землю под ногами, будут, как неприкаянные, ждать новой военной операции. И барная стойка в трактире уже не будет самым манящим на свете местом. Он тоже был таким когда-то. Полковник Сирил пытался вспомнить, с чего же все началось, но так и не смог найти отправной точки. Хотя, если подумать, все началось тогда, когда Вильсон застрелил механика. - Ну что, Кларк, еще немного и конец? Вы что-то задумчивы, комиссар. Взбодритесь, Гаррет. – Полковник рассмеялся и ощутимо толкнул кулаком в плечо комиссара, оглядывавшего местность рассеянным взглядом. – Груз отправлен, техножрецы будут довольны, помоги им Омнисссия, транспортник в пути, не пора ли немного отдохнуть? Скоро система Урданул останется лишь в наших воспоминаниях. Н-да, сколько всего было. – Полковник помрачнел. - Я жду транспортника, полковник, но не для того, чтобы вернуться домой, меня там никто не ждет. – Сердце полковника защемило. Комиссар говорил чистую правду без всякой рисовки. Такой молодой и так одинок. - Гвардейцы, сэр. Что-то не так. Не могу объяснить, но они словно теряют чистоту души. – Гаррет был бледен и подавлен. Покрасневшие глаза яснее ясного показали полковнику Сирилу, что это не первая ночь, когда комиссар бодрствует. - Усталость, Кларк. Обычная усталость, даже апатия. Это пройдет, стоит им оказаться на борту корабля. Вы сами, друг мой, больше похожи на усталого пилигрима, чем на блестящего комиссара полка Альтерских Гор. – Полковник положил руки на плечи комиссару. – Мы выполнили все, что хотел и ждал от нас Империум, и можем вернуться, как герои. За Императора, Кларк Гаррет. - А чем он поможет тебе, полковник? Чем поможет тебе тот, кого мы никогда не видели? – Механик, весь в масле, появился перед ними из вечерних сумерек. – За что мы проливаем кровь? За болты и шурупы? За что? – И Сбыховский рванул грязный комбинезон на груди. - Сбыховский! – Вильсон попытался за ворот оттащить дрожащего механика от полковника и комиссара. – Простите, сэр, он не в себе. - Пусти меня, Вильсон, я скажу им! Я все скажу. Вот ваш Император. – И Сбыховский сделал неприличный жест, сжав пальцы в кулак и согнув руку в локте. – Я плюю на него, плюю! Я… - Прогремел звук выстрела, и механик Сбыховский навсегда потерял возможность хулить Императора своим грязным ртом. - Простите, комиссар, не сдержался. Полковник… - Вильсон старался держаться прямо, но мощные плечи дрожали. Да и сам он был потрясен содеянным. - Вы правильно поступили, Вильсон. Так держать, сержант Вильсон. Среди нас нет места для изменников и сомневающихся. Пойдемте, Кларк. А этого – убрать. - Да, сэр. Глядя в след полковнику и комиссару, Вильсон вцепился зубами в ладонь, чтобы сдержать рвущиеся слова. Он – сержант, а Сбыховский, старый друг, ворчун и отличный парень с руками, растущими из плеч, а не из задницы… Сбыховский – труп. Вильсону было страшно. Глядя на тело товарища, убитого его рукой, он чувствовал, что вера покидает его. Ну что ж, он поступит так, как должен. Железный вкус дула был последним ощущением в его жизни. Первое, что Гаррет увидел, когда они с полковником прибыли в центр, было здание Администратума и… Камень, гордо возвышавшийся посреди городской площади. Вся кровь бросилась в голову комиссару. Как он прекрасен, этот черный монолит, возвышавшийся над всеми домами. Люди сковали его цепями, на которых развесили какие-то никчемные таблички с давно забытыми именами. Пыль покрывала их, буквы стерлись, а камень… Он был прекрасен и, казалось, хотел отряхнуть с себя весь этот людской прах. Аромат фиалок вспыхнул в мозгу, и сердце дало сбой. Кларку Гаррету почудилось, что он всего лишь напроказивший ребенок перед строгими глазами матери. Краска стыда окрасила бледные щеки. Как же пренебрежительно он подумал о них. Люди. А кто он сам? Он такой же человек, как они. Что же с ним такое?.. Мама. Она все чаще приходила, смотрела укоряющим взглядом. Что с ним не так? Так хотелось вспомнить, но он не мог. Гаррет опустил голову, стремясь избавиться от щемящего чувства стыда, но камень манил к себе, обещая утешение и защиту, и он подошел к монолиту и положил ладонь, которая соединилась с холодом камня. Полковник Сирил с удовольствием наблюдал, как комиссар Кларк Гаррет отдавал почести павшим, чьи имена были, как он уже узнал, запечатлены на досках коннетабля, так местные называли обелиск на площади. - Почтите их память, Кларк, а я в Администратум. Приятно видеть в Вас как в комиссаре такое неподдельное уважение к жителям, к их обычаям. Я скоро вернусь, комиссар Гаррет. Но Кларк почти не слышал полковника. Он слушал голос камня, сливался с ним, забывая свой стыд, мысли, чувства. Этот камень был другим, отличным от тех, прежних. Он наполнил Гаррета собой сразу, заставив забыть о том, кем он был, что он, откуда и зачем пришел. Кларк Гаррет стал частью монолита и словно исчез из этого мира… Мой брат здесь, ИшнꞌАурон. Смотри, пятый огонь на планшете, данном инквизитором. – Клауд стоял посреди палатки комиссара полка, глядя на темный экран со вспыхивающими огнями. Они успели, и теперь Кларку Гаррету не уйти от него. Ты чувствуешь, Клауд? Ты это чувствуешь? – Голос ИшнꞌАурона мерцал в сознании, но Клауд чувствовал только одно. Долгому пути пришел конец. Гнев поднимался в нем тяжелой волной. Еще никогда ему не приходилось так долго выслеживать жертву, тратить столько сил. И на кого? На человека. На комиссара. – Ты ошибаешься, Клауд. Очнись, он твой брат. Он не просто человек, это родная тебе душа. Мягкая пощечина обрушилась исцеляющим дождем, и Клауд смирил бьющий темным ключом гнев, загнал его глубоко внутрь сознания. Действительно, Наставник. Я был не прав. Я не узнаю тебя, мой мальчик. Твои мысли затуманены, ты тяжело дышишь, что это? Вернись, Клауд, вернись ко мне. Лавина пощечин смывала, исцеляла, изгоняя тьму из сердца Клауда. Я здесь, ИшнꞌАурон. Прости меня, Наставник, я забылся. Что со мной? Я хотел убить собственного брата, умыться его кровью, вздернуть его тело так, чтобы птицы расклевали мертвую плоть. Как же мне хотелось погасить это нетерпение... Братоубийством. – И Клауд улыбнулся, мягко и рассеянно. Это камень, Клауд, это все он! Твой брат пробудил его. Ты не должен убивать брата, лишь пленить. Вспомни. – Мягкая волна коснулась сердца, как будто ИшнꞌАурон положил ему на грудь руку, как делал когда-то, когда был жив. Трехпалая рука, прохладная, дарила покой, успокаивала. Рука. Клауд закрыл глаза и улыбнулся вновь. Люди всегда стараются увидеть в неизведанном то, что им кажется правильным. Так и он, видел руку у того, кто в принципе не мог ее иметь. Ему нравилось находить покой в объятиях Наставника, чувствовать прикосновения щупалец и конечностей, называя их для себя руками. Бусины воспоминаний… Его сад из фиалок. Он словно вернулся в прошлое, в юность. – Так-то лучше, Клауд. Не пугай старого Наставника сверх меры. Смиряй темное пламя в себе. Я найду его, ИшнꞌАурон, и пленю. Он мой брат, пора нам познакомиться и узнать друг друга. Получше. Клауд вышел из палатки комиссара, оставив там планшет. Пока он ему без надобности. Вскоре он вернется сюда со своим пленником. И вот тогда... Темный поток гнев клокотал в нем, удесятеряя силы. Сквозь мягкую полудрему в сознание Кларка ворвались звуки выстрелов и крик полковника: «Гаррет, в машину! Скорее, во имя Императора!». Кларк раскрыл фиалковые глаза, чтобы увидеть, как полковник, отстреливаясь, бежит к Химере от здания. С трудом оторвав руку от камня, он кинулся к полковнику Сирилу, ведущему огонь по выскочившим из здания Администратума людям, вооруженным и явно намеревавшимся их убить. Это было настолько странно, непостижимо и невозможно, что на долю секунды Кларк решил, что видит сон. Но пули свистели, полковник выкрикивал команды и ругался, как бродяга с нижнего уровня мира-улья, реальный мир звал. А камень пел. Гаррет чувствовал, как темные волны мелодии отделяются от монолита устремляются куда-то ввысь. Пока он бежал к Химере, его чувства словно разделились. Он стрелял из болтера, снимая противников одного за другим, но мыслями он был не тут. Он был с камнем, с каждым из них. И каждый пел свою песню, поднимающуюся в пространство космоса. Он видел Вселенную и то, как в ней, в самом центре системы Урданул, эти лучи и волны сошлись в одну точку. Мелодия прогремела торжественным аккордом, и было мгновение тишины, а потом раздался мягкий беззвучный взрыв. Пространство содрогнулось, и откуда-то издалека Гаррет ощутил ответ. Что-то обратило взор на него. Он прошел сквозь, обещая, угрожая, изучая. Кто-то или что-то проснулось на дальних рубежах… …Равьен держала корабль на самой грани перехода, когда волна чуждого, непереносимо чуждого, но такого обжигающего, взора коснулась ее. Он прошел сквозь, словно она была прозрачной песчинкой, прахом. Что-то из давно забытого, из того времени, когда она была… Тело Равьен выгнулось и запылало расплавленным янтарем. С кончиков пальцев срывались голубые искры, а волосы превратились в иссиня-черную пену, наэлектризованную разрядами, словно водоросли колеблющуюся в воздухе. Сердце пылало рубином сквозь призрачную оболочку плоти, и Леорий почувствовал стеснение в груди, робость и волнение. Воспоминания пронзили его словно когти давно потерянного Отца. Равьен была такой, какую он увидел ее много тысячелетий тому назад. Она словно ожила в первый раз за все время воссоздания. Леорий знал, что это иллюзия жизни, но даже так она была прекрасна. - Равьен. Но она не слышала, что-то переполняло ее, рвалось изнутри, делало плоть прозрачной, светящейся субстанцией, открывая взгляду Леория внутренние органы и системы. Он видел, как кровь бежит к ее сердцу – сгустку цвета рубина. Аппаратура сошла с ума, по пульту пробегали лиловые молнии, лампы мигали. Казалось, еще мгновение, и оно станет последним. Варп проглотит их утлое суденышко, раздавит его своими безжалостными челюстями. - Равьен. – Леорий встал и притянул тело капитана к себе на грудь, чувствуя, как разряды молний бьют прямо в него. Он впитывал эту боль, находя в ней отрешенную радость. Даже через холод доспеха Леорий чувствовал огонь, переполняющий Равьен. Из ее глаз истекало золотое пламя. Такой он видел ее, когда безжалостно уничтожал с легионом Повелителей Ночи мир техномагов, ее народ, исчезнувший по приказу Императора с лица Вселенной. Давно это было. Такой она вошла в его сердца, неистовой, нечеловеческой и… беспредельно желанной. Был бой, он достал ее когтями из подпространства и истерзал ими слабую плоть техномага. После он видел, как ее нервную систему извлекли из искореженной им плоти. Ее мозг, в котором, как он верил, крылась ее душа. Он не отдал его, а хранил в питательном растворе, пока не нашел покупателя на то, что сумел украсть с мира техномагов, покуда тот не разлетелся на тысячи частей. Леорий тогда забрал все, что мог, зная, что техножрецы Марса отдадут за эти жалкие осколки величия все, что угодно. Тысячелетиями он ждал, чтобы оболочка, в которую поместили останки Равьен, с чуть колеблющимся пламенем души, ожила. Пусть это даже синтезированная иллюзия, а не плоть, но она сладостна для него. И вот, оно свершилось. Равьен, последняя из народа техномагов с уничтоженного мира, пробудилась. - Леорий, я слышу их, они видят… Они придут. Леорий сжимал ее в объятиях, сгорая от боли бьющих в него лиловых молний. Все вопросы потом. Она должна многое ему объяснить. Доспехи плавились, но он не отпустит, не расцепит сведенных рук. Равьен – только его игрушка, и только он будет владеть ею, пока тьма небытия не поглотит его… Конрад Джарвис выплевывал ругательства, раздирая ладонь острыми отросшими, как у хищной птицы, когтями. Он не успел. Что-то происходило, и тихий мир, где прилет любого корабля – событие, обсуждаемое неделями, ощерился дулами болтеров и лазганов. Брат пошел на брата. Гражданские ополчились против Астра Милитариум. Но главное – скверна поглощала всех. Джарвис пробирался в военный лагерь с боем. Скольких же он убил по пути? Узнает потом. Его путь был вымощен трупами тех, кто восстал против Империума и Императора. Как? Почему? Об этом он подумает после. Конрад Джарвис вытер со лба пот и капли чужой крови. В них была скверна. Она прорастала, давала буйные всходы, и они кидались на него, на своего защитника от темных сил варпа. На инквизитора Ордо Еретикус! И вот, он здесь, в палатке комиссара Кларка Гаррета, и он не был первым. Его обошли. На столе лежал планшет. Его собственный планшет. Значит, Клауд уже был здесь. На планшете ярко-синим огнем горела точка жизни Кларка Гаррета. И еще пять огней. Пять странных вспышек, которых раньше никогда не было. Они пульсировали, становясь ярче, а в самом центре их круга клубилась тьма. Он не успел. Слышалась стрельба. Внезапно, виски скрутило болью. Вот оно. Приближается. Он должен закончить все здесь, а затем… О, он знал, что за дело его ждет. Когти-ножи из адамантия блеснули в руках инквизитора. Его профиль заострился, превращая невозмутимость в хищный оскал рептилии, жаждущей крови. Тенью птицы он выскользнул из палатки и отправился туда, куда гнал его зов предчувствия. Туда, где он найдет Кларка Гаррета и потребует объяснений за все. И если эта чистая душа омрачилась хоть тенью, хоть намеком на тень, он прервет нить жизни рыжеволосого комиссара кадианского полка Альтерских гор… Мелисса сжала виски, ощущая мощное биение внутри своего естества. Как это было прекрасно. Ни с чем не сравнимо. Это свобода. Нечто смотрело на нее из далеких глубин, из прошлого. Значит, Кларк Гаррет был именно тем, чем и должен стать, ее орудием. Она сладко улыбнулась, понимая, что в этот самый миг все, имеющие силы и знания, услышали… Близится миг, когда она исполнит давно задуманное. Джулиус Тонга прятался за ящиками, сжимая лазган, снятый с трупа. Еще сегодня утром этот труп ходил, дышал, двигался, угощал Тонгу сигаретами. Джулиус поведал ему свои чувства и мысли, как брату, как другу, а тот схватился за оружие. Но Джулиус был проворнее, и нож прилетел быстрее пули. Закрыв глаза трупу, Джулиус взял его лазган и пошел туда, где будет полковник Сирил. Сегодня он выслушает и примет меры. А если нет – тогда Тонга поможет ему и примет меры сам. - Полковник Норшвайнштайнер, позвольте обратиться. - Да, связист? Что там у вас? - Полковник Сирил отстреливался, стараясь унять выпрыгивающее из груди сердце. Его гвардейцы впадали в безумие – они отказывались стрелять по местным и направляли оружие друг на друга, проклиная Императора, как заправские еретики. - Не лучшее время Вы выбрали, Тонга. Спрячьтесь за бруствер, а то Вас подстрелят, и стреляйте, варп Вас подери. Связь есть? - Связи нет и не будет, я перерезал провода и разбил вокс. Никто не придет к нам на помощь, полковник. – Джулиус перехватил лазган и приготовился стрелять, но вовсе не во врагов. - Мы прокляты, полковник, и поляжем здесь. Наши кости… - Уныние, Тонга, непростительный грех. Разверните лазган и стреляйте. Поговорим потом. - Нам не о чем говорить, полковник. Я ухожу из армии. Я свободный человек и не буду тратить свою жизнь на служение тому, чего нет. Где Ваш Император, полковник? Где он был, когда комиссар предал нас? - Что-о-о?! - Что слышите! – Джулиус Тонга направил дуло лазгана в грудь Сирила Норшвайнштайнера. – Я же просил Вас, полковник, услышьте меня, но Вы были глухи. И их смерти, - Тонга широко развел рукой. - На Вашей совести. - Да я… - Вы ничего не сделаете. – С необыкновенной силой связист Тонга сбил полковника с ног и наступил ему коленом на грудь, прижимая дуло лазгана к ноздре аристократического носа полковника Сирила. - Напрасно Вы так, Джулиус. – Мягкий голос совершенно не сочетался с холодом металла, упершегося в затылок обезумевшего связиста. Но именно голос, а вовсе не оружие заставили побледнеть до синевы чернокожего Тонги, чьи руки задрожали. – Встаньте и отступите на два шага. - Благодарю Вас, Кларк, Вы как всегда вовремя. – Сирил поднялся, с негодованием глядя на Джулиуса Тонгу, который, казалось, растерял всю свою решимость под взглядом фиалковых глаз комиссара. Он лишь прошептал что-то вроде: «еретическая тварь, сдохни, подавись своими кишками», но полковник не был уверен, что расслышал точно. - Полковник, помощь на подходе. Я слышал сигналы, осталось совсем немного. Что Вы там бормочете, связист? И потрудитесь встать. – Гаррет протянул связисту руку. - Нам нужны все сейчас. А о Вашем поведении поговорим потом, когда Вы смоете свою ошибку кровью. Прискорбную ошибку, Тонга, я даю Вам шанс. Смойте тьму с Вашей души. - Я ненавижу тебя, комиссар. Ненавижу. Ты вверг нас в это. – Тонга плюнул в протянутую к нему ладонь. - Ты – падаль, ты отброс, ты огузок твоего мертвого Императора, которого никто никогда не видел. - Тонга. - Ненавижу. Плюю на него. – Джулиус выбросил руку вперед, и раздался выстрел. Но упал не полковник и не комиссар. Пуля, выпущенная Кларком Гарретом, положила конец страданиям Джулиуса Тонги. Сирил Норшвайнштайнер с удивлением смотрел, как бережно Кларк Гаррет перевернул труп связиста лицо вверх, укладывая его на траву. - Он был прекрасным гвардейцем, сэр. До сегодняшнего дня. Доблестным, честным, отважным. Однажды он говорил мне, что хочет умереть, глядя в небо. Я не могу отказать ему в этой просьбе. - Вы – прекрасный человек, комиссар Гаррет, и я горжусь, что судьба свела нас вместе. А сейчас – в бой. Мы должны продержаться до прихода помощи. - Да, сэр. И да поможет нам Император! - За Императора, Гаррет! - За Него и во славу Его, полковник Сирил. Ярость душила инквизитора Конрада Джарвиса, многократно увеличивая его силу. Все шло не по плану. Все рушилось. Ему хотелось сбросить свою злость и разочарование на того, кто был виновен во всем происходящем, и он знал, что сделает это в скором времени. Инквизитор выходил с поля побоища с тяжелой ношей на плече. Еще немного, и обезумевшие гражданские и остатки Астра Милитариум перебьют друг друга. Пусть. Ему здесь было делать нечего после того, что он увидел там, над обрывом. Его ноша застонала, но инквизитор не остановился. Надо было скорее покинуть это проклятое место, ставшее миром смерти и безумия. Корабль Инквизиции ждал, и ему оставалось лишь подняться на орбиту в легком катере, чтобы спасти раненого и выяснить все. Позже в каюте инквизитор начал допрос, и картина начала складываться. - Значит, все случилось после смерти связиста... Полковник? Выпейте это, оно укрепит Вас. И будьте точны. От того, что Вы скажете… - Зависит моя жизнь? – Сирил Норшвайнштайнер, бледный от боли, закашлялся, выпив один глоток того, что предлагал ему инквизитор. – К чему мне она после всего этого? Дрянное пойло. Но мне лучше, благодарю Вас, инквизитор. Но не называйте меня полковником. Я не достоин, и это не поза. - От того, что Вы скажете, зависит жизнь комиссара Кларка Гаррета. Вы единственный свидетель и участник того, что происходило. – Джарвис пристально взглянул на тень того, кто был одним из лучших в кадианском полку Альтерских Гор. - Вы чисты, полковник. И Вы носите это звание, пока я не решу иначе. Но остальные… - Конрад Джарвис помолчал и хрустнул пальцами. Полк, полковник. Целый полк душ, верных Императору, обратились в ересь и были уничтожены. - Я готов к тому, что моя жизнь закончится здесь и сейчас. Я вижу их всех и чувствую вину за каждого, инквизитор. Клянусь честью и Императором, я не знаю, что произошло, и кем или чем это было вызвано. - Продолжайте, и мы узнаем. А сантименты оставим на потом. Ну? – И Конрад Джарвис навис над несчастным, раздавленным виной и потерями, бывшим полковником Сирилом Норшвайнштайнером… …- Еще немного, Кларк, и мы прорвемся! – Полковник Сирил был ранен в руку, но перевязка, сделанная наскоро комиссаром, позволяла ему не так быстро терять кровь и силы. – Патронов и плазмы у нас достаточно, мы перебили почти всех. Кларк! Но комиссар, казалось, не слышал. Он побледнел, оглядывая поле боя, на котором лежали те, кто еще вчера находился у него под началом. Глядя на кровоточащую руку полковника, Гаррет вновь и вновь вспоминал мать. Что же там было? Почему она сделала это? Но воспоминания не шли к нему, словно ворох осенних листьев, они проносились в сознании, не задерживаясь, и исчезали. Что он делает здесь? Что за безумие происходит? Миссия, обреченная на успех, стала провалом и позором. Он пытался вспомнить что-то, ухватиться за протянутую к нему нить, но стоило сделать это, как он чувствовал мягкий теплый толчок внутри себя, и все отходило в сторону. Камни, он разбудил их. Он все сделал правильно, как и хотела она. Но кто «она»? Мама? Нет. Тогда кто же? Мысли расплывались и не позволили комиссару Гаррету увидеть своего двойника, направлявшегося к нему с быстротой брошенного на поражение клинка. Клауд увидел его, свою цель. Вот он, в зоне поражения. Сердце скакнуло, и губы пересохли. Его брат, у которого есть то, чего нет у Клауда. Он заставил себя остановиться на мгновение и найти нужную бусину воспоминаний и вопросов. Что сделает он сейчас? Убьет? Нет. Нельзя. Он должен обездвижить брата, пленить, а потом заставить служить себе. Брат отдаст ему свой секрет и силы. Отдаст. Они, Тит и вся ветвь, все боялись его, Клауда. Он помнил перешептывания за спиной и заискивающие взгляды. Он – ужас и страх Грира. Значит, брат также склонит перед ним рыжеволосую голову. Клауд, дитя мое! Нет! Ласковое море омыло разгоряченное сознание Клауда и вернуло его к самому началу. Его брат, родное существо и запах фиалок, таких же чистых, как и глаза Кларка. Дыхание восстанавливалось, и морщина, пересекавшая лоб Клауда, исчезла. Он приходил в себя. Плохо, что приступы гнева накатывают все чаще. Надо выплеснуть их и остаться пустым и свободным… - И тогда, инквизитор, он бросился на Кларка, а я не мог стрелять. Этот двойник, словно вышедший из варпа. Я не владею искусством видеть душу, но он был отвратителен. – Полковник Сирил сплюнул. – Как Вам сказать… Гаррет чист, а этот был исполнен зла. - Боялись зацепить пулей не того? Я понимаю Вас, полковник, отлично понимаю. - Именно так. Тот, второй, был сильнее, но комиссар Гаррет не сдавался. Этот двойник, он не человек, а создание Хаоса, я убедился в этом, глядя на их схватку. - Почему? - Комиссар Гаррет – достойный противник, и Император даровал ему мощь и стать для борьбы с врагами Империума. - Да, я наслышан об этом. Так что с двойником? - Он оглушил комиссара и поволок его туда… Я пытался преследовать… - Но он отбросил Вас со своего пути и потащил комиссара дальше. Куда? Я обошел все побоище, но их не было. Не испарились же они, на самом деле. Говорите и выпейте еще. Вы теряете силы, полковник, но Вы мне нужны. - Нет, инквизитор, не испарились. – Полковник Сирил размял грудь, как будто что-то сдавливало ее и мешало ему дышать и говорить. – Вы можете не верить мне, но я видел. - Что Вы видели? – Конрад Джарвис навис над допрашиваемым. - С неба спустился корабль, инквизитор. Сперва там появился странный отблеск, такой багровый. Я многое повидал, инквизитор Джарвис. – Сирил Норшвайнштайнер тяжело дышал. - Однажды я видел такой на поле боя. Астартес Хаоса. Один уносит десять, а то и больше жизней гвардейцев. Мы для них мясо. Мы – никто. - Что Вы видели, полковник? Не отвлекайтесь. - Корабль дал звуковой сигнал, и они оба, комиссар и тот, второй, упали, а потом их просто втянуло в раскрытый люк, и он исчез. Корабль исчез, как будто его не было. Вы верите мне, инквизитор? - Если бы я не верил Вам, Ваш труп с раздробленным черепом уже бы украсил собой грязный пол этой камеры. Я верю Вам. А теперь Вы отправитесь со мной и там изложите все в подробностях. Все до последней минуты. - Я готов, инквизитор. Есть ли шанс на спасение комиссара Гаррета? - Конрад Джарвис, для Вас с этого момента. Вы верите в Императора, полковник Сирил? - Всем сердцем. - Верьте всем своим естеством, и комиссар будет спасен. А там… - И инквизитор замолчал, давая покой измученному полковнику, который погрузился в глубокий обморок. Мелисса стояла перед тем, что еще утром было ее садом, тайной гордостью и радостью. Империум лишил Терру ее зелени, нежной дымки листьев, травы роскошных садов. Военная машина диктатуры все перемолола своими железными челюстями. Леса, сады, все это было, но что это, как не жалкое подобие прошлого, выращенное искусственным путем и такое неестественное. Она ненавидела все, что появилось на свет из-за вмешательства человека, а не благодаря природе. Земля должна родить сама, а не довольствоваться жалкими потугами того, что могут создать люди… Ее садик. Его не было. Кто-то унес все вазоны. Тут Мелисса вспомнила и сжала руки на груди. …- Я не хочу, чтоб мой сад погиб, инквизитор Конрад. Если… Вернее, когда я умру, позаботьтесь о нем. О большем я не просила даже Эрика в свое время. - Но ведь я могу уйти раньше Вас, Мелисса. Пути Императора неисповедимы. К чему этот смех? – Он был недоволен и не скрывал этого. - Ах, Конрад, Вы так молоды, так молоды. – Ей захотелось похлопать его по щеке, но она не решилась. Глядя на ее улыбку и на морщинки в углах глаз, он усмехнулся, растянув губы, как ящер на теплом, согретом солнцем камне. - Не будем спорить, Мелисса. Если Вы умрете, я позабочусь о Вашем саде. Как о себе самом. Так Вас устроит? - Благодарю Вас, инквизитор Конрад… - Вспомнила, незабвенная? Легкий укол в основание шеи сопроводил жаркий шепот, и Мелисса дернулась, не успев расслабить напряженное тело. - Шшш… Сопротивление бесполезно. Твой сад в надежном месте, я позабочусь о нем, как и о тебе. Спи и готовься принять свою судьбу. Она слабо пискнула, как птенец малиновки, и он подхватил ее, не дав опуститься на землю. Аугментированный палец не подвел, игла отравила тело сонливостью и бессилием. Он приготовит ее к последнему допросу. Из ладони Мелиссы выпал крохотный диск. Конрад Джарвис бережно вставил его в маленький вокс на ее тонкой руке с пигментными пятнами на коже. Этот голос, он узнал бы его из тысячи. Джарвис прослушал сообщение несколько раз, чтобы исключить ошибку. И это в самом сердце Империума, у него под носом! Его секретарь несла в руке запись послания из далекого космоса, посланную Фабием Байлом заказчику, тому самому, похоже. И его секретарь была связующим звеном, теперь он ясно понимал это. «Плоды всходов у меня. Приди и оцени урожай». Это была измена, открытая в своей неприглядной наготе. Судьба Мелиссы была окончательно решена, но он не даст чужим рукам свершить правосудие. Она примет смерть из его рук, и он узнает все… Она открыла глаза, отдохнувшая и посвежевшая. Как же хорошо. Давно она не спала так спокойно и безмятежно. Мелисса хотела потянуться так, как любила, всеми суставчиками до легкого хруста, но не смогла. Ее руки были связаны и заведены назад, ноги обездвижены, а сама она сидела в неудобной позе на холодном полу. - Кто Вы, Мелисса? Отвечайте. Кто. Вы. - Я – Ваш секретарь, инквизитор Конрад, а остальное… - Она улыбнулась и выпрямилась, поднявшись с пола. – Вас не касается. «Какой прекрасный сон». - Я обвиняю Вас, Мелисса, в предательстве. Такое чувство, что птица, сидевшая у меня на плече, клевавшая зерна с моей ладони, ударила клювом прямо в сердце. Видите, как оно кровоточит? А, Мелисса? - Кончайте паясничать, инквизитор. Если у Вас есть что-то, делайте свое дело, если нет – снимите с меня оковы. Возраст, знаете ли, руки затекают. Чтобы привести их в порядок… - Дражайшая, Ваши руки станут пеплом, очищенные священным огнем. И крем Вам не понадобится, чтобы смягчить кожу, затронутую старостью. Так что потерпите. Пока. И в конце ответьте на мой вопрос, кто Вы, Мелисса? Ни страха, ни сомнения, пот не бежал по ее вискам. Седая женщина у позорного столба. Мужчины молили о пощаде, но не она. Гордый разворот плеч, все еще высокая грудь. Джарвис невольно провел руками по глазам, чтоб прогнать наваждение. Что-то безумно тревожило его в этой, такой беззащитной пожилой леди. - Я обвиняю Вас в нанесенном Империуму вреде. Это прежде всего. Я все знаю. Или почти все. А остальное Вы мне сообщите и немедленно. - Значит, вред был? – Этот голос, чистый, с легкой хрипотцой, пьянящий, как амасек из ее личных запасов. - Прекрасно, инквизитор Конрад. Империум должен пасть, эта машина, уничтожающая мысли, чувства, души, задуманная неизвестно кем! Вы сделали меня счастливой сегодня, Конрад. - Напоследок, Мелисса. Напоследок. Я сотру эту улыбку с Ваших уст, уже не алых, легкая синева – признак возраста. Что же Вы не гневаетесь, дорогая? Ведь я упомянул о Вашей старости. Хотя теперь она Вам не грозит. Вы навеки останетесь такой. – Он встал прямо перед ней и продолжил. - Теперь я обвиняю Вас еще и в ереси, Мелисса. Отвечайте мне. Что Вы такое? Но она лишь улыбалась, глядя на него с жалостью. Он говорил ей о Кларке Гаррете и о том, что она была у комиссара перед его внезапным отлетом. О диске с посланием. Ему хотелось ударить ее, разорвать… Какой смысл обманывать себя? Он ничего не чувствовал. Ни ярости, ни радости. Что-то ускользало от него, и вот это заставляло кровь стучать в висках. - Кто Вы, Мелисса? - Скажите мне лучше, кто Вы, инквизитор Конрад? Кто Вы? Жалкий слуга Трупа на Троне? Оо, я знаю Вас, вернее, знала. Вы не помните меня? А я всегда знала. Ваши глаза горели тогда адским пламенем. Вы знаете, что такое ад, инквизитор? Не слышали? Однажды Вы там окажетесь. – Она повела плечами. Конрад Джарвис видел, что его секретарь не лжет. Она что-то знала, но вот что? - Мерзкое место, Мелисса, этот Ваш ад? - Как раз для Вас, инквизитор. – Она выкрикнула это ему в лицо и встала на цыпочки. – Кончайте эту комедию. Мои руки болят. Зовите Ваших подручных. Или кто там будет меня сопровождать? - Ты надеешься, мерзкая ведьма, что выйдешь отсюда? – Мгновение, и Конрад Джарвис стоял рядом. Он смотрел ей в глаза, вцепившись в ее волосы и не давая ей шевельнуться. – Я чувствую, как клубится скверна в твоей душе, ведьма и еретичка. Тебя породил варп. Он наполнил тебя, как сосуд, который я уничтожу, и ты отправишься туда. И самый мерзкий голодный демон пожрет твою никчемную душонку, а затем отрыгнет ее. И так будет продолжаться целую Вечность! Кому ты служишь, нечестивая тварь? Я знаю, что она – женщина, она отравила твой разум. Где она? Как она вышла на тебя? Чем соблазнила? Где ее логово? Но Мелисса молчала, продолжая жалостливо смотреть на своего судью. - Так Вы не знаете? Мне жаль Вас, Конрад. Право, жаль. - Ты будешь жалеть себя, тварь, во имя Императора! – Инквизитор Конрад Джарвис отошел к стене и повернул вентиль. Ее волосы… Во имя Императора, что с ним? Мелисса облизала губы, почувствовав страх. Вот оно. Умирать так больно, а Конрад выбрал для нее ужасный конец. Из стены в желобок на полу полилась густая маслянистая жидкость. Мелисса невольно поднялась на цыпочки, как будто это что-то меняло. - Будьте милосердны, Конрад. Сломайте мне шею перед тем, что Вы задумали. Во имя… - У тебя нет прав на мое милосердие, предательница. Я пригрел змею у себя на сердце! – Конрад Джарвис выкрикнул это признание и вновь подошел к ней. – Мелисса. Ответьте на мои вопросы, заклинаю Вас. Я не понимаю, что со мной, но я откровенен с Вами, я открыт. Мне хочется уничтожить, растоптать, но я понимаю, что этим самым растопчу частицу себя. Мы слишком долго проработали вместе. Или это другое? Ответьте мне. Вспомните, сколько лет мы были рядом, расскажите мне все, и я дарую Вам легкую смерть от моих рук. Я прижму Вас к себе и убаюкаю. Одно движение, и Вы провалитесь в небытие, но без боли. Я сам провожу Вас туда. - Нет. Прозябайте в неведении, инквизитор Конрад. – И она тряхнула непокорной головой. Волна волос упала на высокий лоб. - Так гори же. Маслянистая жидкость оббежала круг у ног пожилой леди. Инквизитор Конрад Джарвис отступил дальше, читая литанию Императору, препоручая все, что в Мелиссе оставалось чистого, руке Императора и ввергая отравленное варпом естество в самое пекло. Он высек искру, как того требовал ритуал, и языки пламени побежали по желобу, обступая Мелиссу огненным кольцом. Он отступил дальше, зная, что жар пламени будет непереносим. Она закричала. Все в ней протестовало предстоящей боли. Пытаясь отодвинуться от кольца пламени, она изо всех сил прижималась к столбу, но оно разгоралось и тянуло жадные огненные языки вверх, стремясь коснуться ее одежды и добраться до нежной кожи. - Конрад! – Она выкрикнула его имя, когда одежда загорелась. – Конрад, будь ты проклят! Я не забуду! Не забуду этого! - Гори. – Инквизитор Конрад Джарвис скрестил руки на груди и смотрел, как корчится ведьма и еретичка. Мерзкий запах паленой плоти, что так сгорает? Пожалуй, когда на заводах опаляют туши животных… О, да, трупы, горящие трупы, горящая плоть. - Конрад! – Ее вопль взлетел, и все скрылось в пламени, поднявшемся до самых сводов. Все было кончено. Его руки дрожали, когда он включил систему тушения, и комната наполнилась белой пеной. От нее не осталось ничего. То, что лежало, те черные хлопья – это была не Мелисса. Он вызвал сервиторов и на слабых ногах отправился к себе. Что с ним? Что с ним такое? Он не мог признаться в этом даже наедине с собой, но в тот миг, когда пламя выгибало ее тело, разбилось тонкое стекло, скрывавшее часть его души. «Разбилось зеркало, звеня». Разбилось. О чем он? Смерть еретички оказалась тяжелым ударом. Она унесла все секреты с собой, не оставив ему ничего. Так ли это? Он бросился в ее комнатенку, раскрыл двери настежь. Казалось, Мелисса сейчас поднимется из удобного кресла или выйдет из-за ширм, странной причуды пожилой леди. Он брал вещи, которых она касалась руками, проводил ладонью по одежде. Мелисса, его секретарь, предательница, еретичка. Платок. Кусок тонкой ткани, обшитой кружевом, он сам давал их ей, поскольку терпеть не мог женских слез и прочей сырости. Схватив его, он поднес ткань к носу. Аромат ее кожи, сохраненный платком, ударил ему в голову, и Конрад Джарвис, инквизитор Ордо Еретикус, опустился на пол и зарыдал, как осиротевший ребенок. Нет, как осиротевший мужчина, потерявший ту, которую некогда жаждал и о которой забыл. Воспоминания нахлынули, словно поток водопада, сметая границы установки. Все. Он вспомнил улицы Терры, переполненные людьми, вспомнил, кем он был тогда, и этот аромат, будоражащий, сводящий с ума. Он искал ее, убивая других, которые не были ею, а она была в его руках, совсем близко. Нет, она была рядом с ним, к чему обман? Скользящая по лезвию, танцующая с ветром. Мелисса. Кто же ты? Но она не ответит, она сам сжег ее. Ему остался только отзвук ее тела, и это было непереносимо. Он вновь чувствовал. Он был сломлен и слаб. Он проиграл.