Не отринь меня

Первое, что он увидел, придя в себя, был молочного перелива свет, падавший на него сверху нежным дождем в жаркий полдень, высыхающим, не успев упасть на землю, жаждущую влаги. Такой свет отбрасывает горсть жемчуга, пусть и искусственного, лежащая на детской ладошке в мягком полумраке комнаты. У Нанэрль, его матери, было единственное украшение – нитка мягко мерцающих бусин, царственно смотрящихся на ее тонкой белокожей шее. И Кларк Гаррет так любил вглядываться в переливы жемчуга и то особое молочное сияние, парящее над гладкими бусинами. Комиссар Кларк Гаррет окончательно пришел в себя и тут же пересчитал языком зубы – целы, значит, его не били. Но пошевелиться он не смог – руки и ноги плотно держали ремни, а сам он покоился на гладкой поверхности. Одежда на нем была, но его ли – он понять не мог – ткань не царапала кожу, но и не дарила привычных ощущений. Голова также была намертво зафиксирована гладким обручем, а молочный свет, который так успокоил его в первые минуты, лился из огромной лампы рефлектора, нависшего над столом. И вот это уже пугало. Гаррет попытался сосредоточиться, вспомнить, что предшествовало его пленению, а в том, что он в плену, у него сомнений не было. Оставалось также понять, у кого. И, исходя из этого, действовать. Он сбежит, вернется к своим. Полковник Сирил, погибающий полк и рыжеволосый… Об этом потом. Надо двигаться. Комиссар пошевелил пальцами рук и ног, это вышло достаточно легко, значит, конечности присутствовали и не были ампутированы, как он испугался в первый момент. А вот повернуть голову или двинуть рукой или ногой не удалось, как он ни пытался. Хотя, не велика беда. Он выкрутится, Император защитит. И где-то внутри, словно в ответ на его тревогу, полыхнуло теплым нежным жаром. Он чувствовал в себе затаенный пульсар монолитов, его черные камни. Они не отпускали, были с ним, делили горе и радость. Кларк Гаррет улыбнулся, чувствуя прилив сил. Что же? Поборемся. За Императора. А те, кто против, пусть подавятся своей ересью. И он принялся елозить по столу в попытке ослабить путы. Клауд смотрел, как изгибается на соседнем столе тело, как две капли воды сходное с его собственным. Ему было интересно дождаться, когда же комиссар имперцев, которому были подвластны тайные силы Камней, наконец сообразит, что сопротивление бесполезно, и не стоит напрасно растрачивать силы, пытаясь просто вырваться из оков при помощи грубой физической силы. Клауд очнулся раньше и сразу сообразил: вырваться не удастся. Во всяком случае, пока. Но этот комиссар… Такое могущество и такое ничтожество. Его брат-близнец, Кларк Гаррет, воспитанный на Кадии, продолжал сопротивляться пленению, совсем забыв один из главных принципов, что разум господствует над материей. Что бы стоило ему, не простому солдату Астра Милитариум, а комиссару, вначале подумать, а потом уже дергаться и извиваться, как жалкому белесому червю под этим раздражающим отвратительным светом. Стиснув зубы, Клауд попытался унять гнев, который только туманил голову, мешая найти верное решение. Еще это сходство. Он словно смотрел на себя, ведущего неподобающим образом, и это было нестерпимо. Ты не прав, Клауд, этот свет прекрасен. Он молочно-белый, словно тело моллюска, таящегося в бесценной раковине. А еще так светится небо над океаном, когда его затягивают тучи, несущие всеблагую влагу. Отрадная картина для моего сердца. Но не сейчас, Ишн'Аурон. До того ли мне? Вот сейчас, когда надо ясно оценить обстановку? Да провалятся… Видеть прекрасное, мыслить – все это поднимает тебя, дает силы. Твой брат… Всего лишь слабый человек, который получил больше, чем заслуживает! Такая мощь, а он связан и жалок. Он продолжает извиваться. Омерзительно. Он… Клауд замолчал, и Ишн'Аурон в его сознании заинтересованно продолжил: Что «он», Клауд? Скажи мне? Похож на тебя, как две капли воды? Но Клауд молчал. Он чувствовал улыбку в голосе Наставника, и это не добавляло ему спокойствия. Что он мог сказать своему старому другу, жившему в его голове в этот миг, когда глаза брата встретились с его взглядом и впились, наливаясь странной яростью, сходной по силе ярости самого Клауда. Сердце Клауда из Грира пропустило удар. - Ты… Это ты. Ты преследовал меня. Убийца. Оборотень. Тварь, противная Императору. Что тебе нужно от меня, еретик? – Кларк Гаррет, скосив глаза, ловил взгляд рыжеволосого пленника и выплевывал слова в его сторону. - Да ты жалок, комиссар. Внутри тебя скрыта сила, мощь. - Во мне скрыта вера, что Император отошлет тебя в варп. Мы не закончили там, над обрывом! И я молю Императора, чтобы он дал мне сил сломать твою шею. Но сперва ты мне расскажешь все! - Император? Какой Император, комиссар Кларк Гаррет полка Альтерских гор? – Клауд саркастически рассмеялся, а его братец покраснел от злости. Совершенно не умеет держать себя в руках. - Не смей, иначе, освободившись, я переломлю твою шею без всякого допроса. Смотри, Клауд, мальчик мой, у него глаза, как у тебя, но чуть темнее. Как же это прекрасно. Фиалки на озаренном солнцем лугу. Ты специально, Ишн'Аурон? Клауд невольно улыбнулся, вновь вызвав раздраженный рык у этого, который был его братом. Ты специально отвлекаешь меня, Наставник? Я хочу, чтоб твой разум раскрылся и увидел то, что вижу я. Твой брат – это ты, часть твоей силы. Ишн'Аурон, нарыв – часть меня? Клауд! Что делают с нарывом? Ты не можешь его убить. Тебе нужно то, что скрыто в нем. И я получу это, Ишн'Аурон, не сомневайся. Но своими методами, против которых нет противодействия. Клауд собрал все свое упрямство и попытался освободить руки, но ремни не поддались. Он изо всех сил пытался порвать их, не отводя взгляда от глаз комиссара. - Твои глаза, имперец, их цвет. Они отличны от моих. Что это? Кадия? Дар отца? - У меня глаза моей матери, которой у тебя не было, и которая любила только меня одного. – И, застонав от ярости, Кларк Гаррет рванулся, и ремень на запястье поддался. Торжествующе вскрикнув, Кларк принялся рвать второй ремень, связывающий вторую руку. - Ты в этом уверен, комиссар? Насчет матери? - Клауд не отставал от него, чувствуя, что и его ремни поддаются напору воли. - Какие непослушные особи. Хилон, что тут у нас? Замени ремни и немедленно. Ты ведь не хочешь, чтобы комиссар сновал по нашей святая святых, изрыгая хвалы Трупу на Троне, а второй разгромил наше уютное гнездышко и сотворил здесь полный беспорядок? – Астартес вышел из темной ниши, сопровождаемый монстром из жутких кошмаров детства. Гигант-альбинос, нескладный, переполненный мутациями и уродством, жалобно заныл, выполняя приказ хозяина. Вырываясь из последних сил, Гаррет выкрикнул, с отчаянием глядя на Клауда: - Моя мать была прекрасна и совершила лишь одну ошибку. Родила тебя, ублюдок! - Надо же, они ссорятся. Хилон, успокоительное, три кубика для этого непослушного господина. Мне нужно покорное мясо, а не ярый слуга Императора. Всегда знал, - продолжил Астартес, удовлетворенно слушая расслабленный вздох комиссара, чьи глаза закатились под действием наркотика. – Что близнецы готовы сожрать друг друга, едва выйдут из материнской утробы. И лишь мораль не дает им это сделать. Хотя, какая мораль в наше темное время? В сумерках все демоны серы, не правда ли? – Он посмотрел на Клауда, но тот не опустил взгляд, и бровь Астартес поползла вверх. – Что? Разве не так? - Ты – Байл. - О, Хилон, мы известны. Мы прославленны. Я – Фабий Байл. А ты кто? - Я – Вечный. Это тебе что-то говорит? Ответь, апотекарий, зачем я здесь? - Ты? Может быть, все-таки «вы»? – Фабий навис над распростертым Клаудом, упорно не слушавшим предупреждения Ишн'Аурона, который не на шутку разволновался. – Апотекарием я был когда-то. Теперь мне по нраву иное название – профессор. Ты в одном экземпляре меня не интересуешь, Вечный. Ты – урод, мутация, так, отрыжка Вселенной. Да, Хилон? Он уродец. Половинка. Не смотри на меня так, Вечный, - Байл улыбнулся. – Ты - мое создание, а свое собственное творение я никогда не обижу. Но вернемся к теме. Ты – ничто. А вот ты и твой единоутробный брат… В целом и едином вы великолепны, но вот незадача – природа рассекла яблоко на две половинки. Какая непослушная природа. Обманула своего профессора. - Зачем мы здесь? Я готов выкупить себя… И его. – Клауд повел глазами на пребывающего в забытьи Гаррета. – Он мне нужен. - Хилон, угомони этого Вечного. Он меня утомляет. Я знаю, кто он, незваный гость. И вот ведь незадача, он тоже мне нужен, как и ты, для личных целей, научных. – Байл с удовольствием вглядывался в спокойное лицо Клауда, словно видя, какая буря чувств бушует в нем. – Какая потрясающая сила воли. Хилон! Долго мне ждать? Мутант-альбинос со стоном подал профессору набор для инъекций. - Посмотри, какая честь для тебя. Я своими руками, не доверяя этого Хилону, отправлю тебя в мир грез. Будет немного жарко, возможно, больно. Но это не страшно. Ты ведь Вечный. А никто не обещал, что вечность – это защита от страданий. Наоборот. Жар пронзил руку Клауда, и тот стиснул зубы. - Ничего личного, я только проверю сопротивляемость клеток твоего тела. Научный интерес, не могу удержаться. Какие у тебя глаза, все же. – И улыбка расцвела на лице Фабия Байла. – Побочный эффект, но мне приятно. - Какие? Что в них тебе? - Всего лишь то, что они смотрели на меня с лица самого восхитительного создания Вселенной, самого совершенного. Не понимаешь? Такими глазами смотрел на мир мой примарх, Фениксиец. Слышал о нем? - Слышал. - Ты образованный, это приятно. Не люблю безмозглые куски мяса. Их я обычно отправляю на переработку сразу. На пищу другим, не менее безмозглым кускам плоти. Но тебе это не грозит… Да, вы создали настоящую проблему, разлученные судьбой братья. Но Клауд уже не вслушивался в уплывающий куда-то во тьму голос профессора. Он впал в беспамятство, и Фабий мог без преград рассмотреть своих гостей. Кларк Гаррет почти не привлек его внимания, а вот Клауд… Фабий коснулся его щеки и сбросил со лба непокорный завиток огненно-рыжих волос. - Хилон, выйди отсюда. Неуловимое движение руки, и Хирургеон, безмолвно висящий за спиной профессора, пришел в движение. - Я изучу вас обоих и отделю семя от плевла. Хотя возможно… Возможно, дело как раз в объединении. Одним словом, работа не ждет. Сперва анализ, а синтез – это как пойдет. Стальные щупальца Хирургеона потянулись к распростертому телу Клауда. А Фабий неотрывно глядел на лицо Кларка Гаррета, такое спокойное, что было странно в подобных обстоятельствах. - Не огорчайтесь, комиссар, моему невниманию. Оно неискренне, смею Вас заверить. Я мечтаю покопаться в Ваших тканях и спирали ДНК, как… Как неофит, как самый нежный возлюбленный, спешащий к объекту своего вожделения. Вы мне на сладкое комиссар, со всеми Вашими особенностями. А на тебе, - и Фабий вновь коснулся лица Клауда. – Я, так сказать, набью руку прежде, чем приступить к главному блюду. Хирургеон засвистел, и Фабий Байл приступил. Алая луна заглянула в окно герцогского замка, а спор все не прекращался. Все дело было в отъезде герцогини Виргинии Лорены Клаудии на родину будущего мужа, а пока почтительного жениха, который заключил помолвку с невестой при помощи доверенных слуг. Лорена Клаудия, прошедшая все ступени церемонии, побледнела и осунулась. Ее бурлящая радость и веселье стихли. Носик трогательно и беззащитно краснел, когда она пребывала в волнении, а глаза часто наливались слезами. Слишком много всего из того, что она делать не хотела, становилось ее обязанностью. Долг есть долг, и она согласилась отдать себя взамен неисчерпаемых запасов метардия, так нужных Ордену. Но она отдавала тело, ум, но не душу и сердце. Их она решила приберечь для себя. И дело было не в капитане Четвертой роты славного ордена Ультрамаринов. Уриэль Вентрис скользил в ее мыслях слабой тенью. Скорее, как воспоминание о счастливой юности, а вовсе не напоминание о разбитых чувствах. Лорена хотела сохранить свою душу только для себя. Она чувствовала, что спокойная счастливая жизнь подошла к концу, и никого не будет рядом с ней, когда совершенно чужой человек возьмет ее за руку и назовет своей. Но ей пытались отказать даже в этом. И кто? Верховный библиарий, с кем она всегда была предупредительна и почтительна, доверяя его опыту всецело. А ее отец молчал, склонив темноволосую голову и опустив глаза, которые так часто смотрели на нее с одобрением и удовольствием. - В бумагах четко прописано, Лорена Клаудия. Жена правителя неотделима от своего мужа. Ты поселишься в его покоях и будешь ждать, пока свадьба по доверенности не будет консуммирована. Я понятно выражаюсь? - Да, Верховный библиарий, пока он со мной не переспит в присутствии свидетелей. Я все понимаю. И все же. – Лорена вздохнула и сжала руки так, что костяшки пальцев побледнели. – Я как герцогиня Талассара требую отдельных покоев хотя бы на первое время. - Лорена, будь благоразумна! - Нет, Верховный библиарий! Мое слово сказано. Если у меня не будет отдельных покоев, я разрываю помолвку. – Легко присев в реверансе и склонив головку, она распрямилась и пошла прочь из зала, но Варрон Тигурий не желал оставлять последнее слово за ней. Одним движением он догнал непокорную герцогиню и, приподняв, словно она была не из плоти и крови, а из пуха гаги, над полом, вернул ее на прежнее место. - Мы не закончили, Виргиния Лорена Клаудия. Сядь. - Я. Закончила. Верховный библиарий. – Она не вырывалась, лишь побледнела еще больше. – Мое условие – отдельные покои. Передайте это посланникам с Грира. Цена за эту роскошь – помолвка и мой приезд. Тигурий сбросил руки с талии Лорены, и она немедленно этим воспользовалась. Подхватив юбки пышного платья, девушка бросилась прочь из зала. Тигурий догнал бы ее, если бы не неожиданное препятствие. Великий герцог Талассара, рыцарь-чемпион Макрейджа, вырос перед ним и посмотрел прямо в глаза: - Оставь мою дочь, Тигурий. Пусть идет. А ты внеси поправки в брачный договор, как она и просит. Я присоединяю свой голос к ней. Голос Великого герцога Талассара. - Что? – Варрон остановился, как будто тяжелый камень ударил ему в грудь. – Катон. Она не твоя родная дочь, она – всего лишь гарант. У тебя нет и не может быть детей. - Будь она хоть кем, Виргиния Лорена Клаудия под моей защитой, как любой, слышишь, любой житель Талассара, Тигурий. И здесь я прежде всего герцог, а уж потом Второй капитан. Не трогай Лорену и внеси поправки. – И Катон Сикариус расправил плечи так, что алый плащ заструился по его широким плечам, и потянул руку к гарде Клинка Бурь. Варрон Тигурий не знал, восхищаться ему красотой и статью герцога или убить его на месте. Это был первый случай открытого неповиновения со стороны Катона. Голос отца застал ее врасплох. Так он с ней? Он любит ее? Он не отказался? Она остановилась на пороге и стала смотреть во все глаза, пожирая этих двоих взглядом, в котором засветилась надежда. - Я – Верховный библиарий и старше тебя, Катон. Прочь с дороги! Я могу поджарить твои мозги, и ты умрешь от свернувшейся крови в сосудах. И никто, слышишь, никто не обвинит меня. Я действую на благо Ультрамара и от имени Робаута Жиллимана. Прочь с дороги, капитан. - Не то что? – Клинок Бурь мелькнул и ударился о плиты пола. В воздухе послышался треск разрядов, и голубое свечение рассыпалось искрами, преграждая путь Верховному библиарию. – На что ты пойдешь, Варрон Тигурий? Поджаришь мне мозги? Убьешь меня? Убьешь Лорену Клаудию? Ту самую, которую ты принес мне, скрывая под плащом и которую продал нынче за метардий? Я долго молчал и буду молчать дальше под небом Макрейджа. Я отдам свою жизнь за Ультрамар и Империум. Но сегодня ты не пройдешь. Я герцог и отец, а она – моя дочь. Лори не будет пешкой в твоих играх. Она под моей защитой. Внеси изменения, и закончим с этим. - Нет. – Тигурий сказал это спокойно и ударил древком посоха об пол, и тут же вибрирующая волна пронзила Лорену так, что она зашаталась и схватилась за стену. – Нет, Катон, отступи. Ты мне не ровня и знаешь это. Неповиновения я не потерплю, даже от какого-то герцога, а уж от Второго капитана и подавно. Катон застонал, и темная струйка крови выступила из ноздри, боль сковала виски. Он опирался на меч и чувствовал, как чужая воля сминает его, уничтожает. Может быть, он бы и сдался, тем более, страх и отчаяние заполняли его душу. Он оступился, он не подчинился старшему брату. Вот, что чувствовал Уриэль Вентрис тогда, когда был отвергаем всеми. Он бы сдался, склонил голову, но за ним стояла Лорена Клаудия в пене своих многочисленных юбок и с ворохом волнистых локонов на гордой головке. Его дочь, свет его души. И не нужен ему никакой сын и наследник – у него есть дочь. Боль в голове усилилась, Тигурий и не думал отступать или поддаться жалости. И тогда Катон представил, как больно сейчас Лорене. Ярость переполнила его, он с силой вновь ударил мечом об пол. - Варрон Тигурий, здесь Талассар. И тебе не пройти мимо меня! Это мой замок, и здесь приказываю только я. За Талассар! – Крик Катона заставил Клинок Бурь замерцать нестерпимо для глаз. Синие языки холодного пламени обвили Тигурия и сковали его. Пусть на мгновение, но этого хватило для того, чтобы Тигурий удивился и ослабил хватку. А Катон Сикариус ударил мечом об пол еще раз и сделал шаг к библиарию. – Отступи, Варрон. Ты здесь не властен. И внеси изменения. Лорена закрыла рот ладошкой, давя вскрик, рвущийся из сердца, когда ее отец выпустил меч из ослабевших рук и упал. Забыв о том, что именно она цель Верховного библиария, Лорена кинулась к отцу, обняла его, закрыв собой, и крикнула в обеспокоенное лицо Тигурия: - Оставь его! Не трогай! – Схватив гарду отцовского меча, она потянула его на себя, но ей удалось лишь немного сдвинуть его, и тогда Лорена Клаудия закрыла глаза и закричала. – Отойди! От этого крика голубые змейки вновь заструились по сияющей стали Клинка Бурь, изумив Тигурия, как никогда раньше. Второй раз за сегодняшний вечер. Отложив посох в сторону, он мирно поднял ладони и, подойдя, присел рядом с Катоном, словно не замечая, что Лорена Клаудия вцепилась в меч Великого герцога, пытаясь подтянуть его к себе. - Что ты… - Спросила она прерывающимся голосом. - Собираюсь делать? Привести твоего отца в чувства, герцогиня. Великий герцог истратил все свои силы, скажем так, убеждая меня пойти на уступки. И, о, чудо, я готов внести изменения в договор. Будут тебе отдельные покои. Довольна? Лорена кивнула головой, а потом расплакалась. Силы покинули ее, и она легла на пол рядом с отцом, выпустив меч и сжав в ладонях его большую руку. Тигурий приложил пальцы к шее Катона там, где бился пульс, и видимо остался доволен тем, что почувствовал. Верховный библиарий возложил длань на высокий чистый лоб герцога и тихо рассмеялся, а затем остро поглядел на Лорену, которая тихонько всхлипывала. - Смотри, как красив твой отец. Гордый изгиб бровей, аристократический нос. Мы все дети Робаута Жиллимана, да вернется он к нам, но твой отец сумел сохранить свою индивидуальность. И это мне всегда нравилось. Лорена Клаудия, я мог бы стереть воспоминание об этом споре из твоей твердолобой, неуступчивой головки, но я хочу, чтобы ты запомнила то, что здесь произошло. Каков наш герцог. Посмотри на него хорошенько и восхитись. Не псайкер, совсем нет, но сумел оказать сопротивление мне, да еще какое сопротивление. В нем таятся силы, которым нет названия в Империуме. Это магия, Лори, древняя магия Талассара, которой так много в ваших сказках и историях. Когда твоему отцу плохо, скорее, очень плохо, и он готовится расстаться с жизнью, Катон с надоедливостью осенней мухи твердит их каждому, кто готов его слушать, а поскольку Катон великий герой, мало кто отважится сказать ему «нет». Она есть и в тебе, эта магия, и я не понимаю. - Чего, Верховный библиарий? Тигурий вздохнул, поглядев на Лорену с сочувствием, а затем легко принял тело Катона на руки, устроив голову герцога поудобнее: - Ты приемная дочь, пылинка, упавшая мне в руки, дитя, рожденное в горе. Цветок, выросший из бесчестья. Откуда в тебе это? Как отсвет, даже не так, зерно этой силы проросло в тебе? Я подумаю об этом на досуге. – И Тигурий повернулся к дверям. - Куда ты несешь моего отца? - В спальню, Лорена Клаудия, где ему и место. Пусть выспится, а я буду петь ему колыбельные. Возьми посох и помоги мне. Лорена хихикнула и попыталась поднять тяжелое древко, но посох не поддался, а Тигурий одобрительно улыбнулся юной герцогине. - Твои мысли яркие, как бабочки. Да, я совсем не старый, когда улыбаюсь, Виргиния Лорена Клаудия, и открою тебе еще большую тайну, я не старый и во многих других случаях и местах. Не красней, дорогая, я пошутил. А теперь поднимайся и иди спать. Ты получила то, что хотела, и я искренне рад. Теперь я должен получить свое. - А что это? - Я хочу всласть побыть в сознании твоего отца, в его снах. И кто знает, может быть, я найду уголок, где таится древняя магия Талассара. - Она в его сердце, библиарий. - Иди, девочка. С его сердцем я разберусь сам. Полковник Сирил Норшвайнштайнер пришел по указанному адресу, чтобы дать показания. На душе у него было тяжело. За все годы службы он, конечно, не раз встречался с верными слугами Инквизиции, но вот так, чтобы самому давать показания – это было впервые. Операция в систему Урданул прошла успешно, техножрецы получили искомое, но цена… Лица гвардейцев, взрывы, боль, разговор с Конрадом Джарвисом – все смешалось в одну кучу, и полковник Сирил молил Императора, чтобы не сбиться, а рассказать все. Его собственная жизнь, конечно, бесценна и неповторима, но она не стоила и десятой части кредита по сравнению с тем, какой вред могли нанести его путаные показания. Речь шла о жизни комиссара полка, его комиссара, если, конечно, он еще жив. А Сирил верил, всем сердцем, что еще не раз увидит эти фиалковые глаза. «Кларк Гаррет – ключ ко всему» – слова инквизитора Джарвиса полковник повторял до самого крыльца дома инквизитора. Он пришел раньше срока, но был неприятно поражен тем, что дверь оказалась открыта, и странным запустением там, где должен был царить идеальный порядок. Полковник взвел курок переступил порог дома Конрада Джарвиса. Сконцентрировавшись, Сирил обошел весь дом и заглянул во все двери, которые смог открыть. Похоже, на инквизитора напали. Их было несколько. Возможно, непоправимое свершилось. Но крови или тела полковник не нашел. Все продумав, полковник Сирил Норшвайнтайнер решил действовать и быстрым пружинящим шагом бросился прочь от опустевшего дома. Он направился туда, где был намерен получить помощь любой ценой. Леорий, бывший апотекарий Повелителей Ночи, угрюмо рассматривал распростертое тело, которое Равьен доставила на корабль. Он чувствовал тревогу и неуверенность. Как будто кровь медленней бежала по сосудам и венам. Энтропия не властна над такими, как он, но Леорий лучше других знал – стоит остановиться, поддаться пожирающей внутренности и мозг тоске, как начнется Оно. Умирание. Первый шаг к смерти – это отказ от движения вперед, бездействие. Конрад Керз лишил их порыва, страсти, примарх умер, оставив их перед бесконечностью космоса, перед яростью неведомых сил. Легион мертв, Империум умирает, но Леорий хотел жить, как ни странно. И вот сейчас он разгонит холод неуверенности, заставит сердце биться. Инквизитор Ордо Еретикус лежал перед ним, и вскоре Леорий узнает, насколько правдив долетевший до него слух о наследнике Ночного Призрака, о его крови и плоти, что само по себе было невозможно. - Раздеть и обезоружить. Равьен махнула рукой в сторону Струзака и Альшанского и отступила на шаг к Леорию, усевшись на пол, поджав свои круглые коленки прямо к подбородку. От ее волос сыпались голубые искорки, и Леорий мысленно застонал. Когда она была такой, ему сложно было сдержать руки, которые тянулись к темной волне волос, упавшей на белые плечи, такие белые под темной одеждой. Уж он-то знал. А она вздохнула и потянулась, словно только встала с постели. Ему виделось, как извивается эта белая спина с дорожкой ровных позвонков от самой шеи до низу. Как холодна эта кожа под ладонью. И какой горячей она становится, когда… - Ты. Равьен, обыщи его. Нечего тут сидеть без дела. – И Леорий слегка пнул ее, отчего она оказалась стоящей на коленях. Равьен вскочила и со вздохом нежелания присела рядом с инквизитором, поглядывая на Леория из-под упавшей челки. - Начинай. Леорий смотрел, как растет груда ножей, кастетов, игл, остро заточенных кругов, лезвий и прочего оружия, снимаемого легкой рукой с тела распростертого на полу человека. Равьен обыскивала его с грацией дикой кошки, бросая на Леория взгляды, от которых ему хотелось раскрасить ее белую кожу плеч алыми полосами. На кончиках пальцев девушки вспыхивали огоньки электрических разрядов, а этот, лежащий на груде тряпья, оставался все также недвижим. Лишь тогда, когда инквизитор был почти полностью раздет, а Равьен устремилась рукой туда, где матово блестел ремень плотно облегавших ноги штанов из кожи, Конрад Джарвис наконец пришел в себя. - Остановись, женщина. Прочь. – Хриплый голос завораживал и интонацией придавал словам совсем другой смысл. Равьен невольно подчинилась этому зову, улыбаясь, и не отвела пальцы, а опускала их все ниже, пока не прикоснулась к ткани. - Ты спрятал там оружие? М? - О, да. Там есть на что посмотреть, но не тебе и не сейчас. – Тонкая рука отдернулась, как от огня, а хрипловатый голос продолжил. - Может, после. Я покажу тебе. – Джарвис насмешливо глядел на явно заинтересованное раскрасневшееся личико с невозможно алым ртом. Бисеринки пота на лбу между крыльями бровей, завитушки на влажных висках, она немного устала, раздевая его. Впрочем, кто их разберет? Возможно, это всего лишь игра, и она полна сил. - Покажи сейчас. Леорий хотел, чтобы я все взяла в руки. - Надо же. Ну что ж, тогда… - Отойди от него! – Окрик Леория остановил Равьен не хуже, чем ледяная вода, вылитая за шиворот. – Ты, имперская тварь, закрой рот. Струзак. Молчаливый охранник выступил вперед. - Закончи с ним. А ты, Равьен, отойди еще на шаг. - Это будет ему не по силам, еретик. Каков амбал. – Джарвис выпрямился, оглядев себя, и продолжил, ловя взгляд Равьен своими дышащими зрачками. – Ты постаралась на славу, малышка. Давно меня не обхаживали мягкие женские ручки. А насчет того, что там, - Конрад выразительно похлопал себя по штанам и подмигнул Равьен. – Мы продолжим после. «Корабль. Запах пространства, железа и масла, запах звезд. Ненавижу все это. Но он у них есть, а, значит…» - но продолжить мысль Конрад Джарвис не успел. Его отвлекли, и при этом самым недружелюбным образом. Повинуясь знаку Леория, который Джарвис пропустил – сказывалось выпитое накануне, Струзак и Альшанский, так, кажется, звали этих двух, с легкостью бакланов кинулись на него, и он оказался пристегнутым к стене стальными кольцами. Рванувшись больше для вида, чем для пользы, инквизитор убедился, что незафиксированной остается только шея. - Сейчас ты заговоришь по-другому, имперская вошь, подтирка Трупа на Троне, годная лишь для того, чтобы изваляться в императорском дерьме. Инъектор, живо. – Не дожидаясь ответа инквизитора, Леорий с силой ударил его поданным инъектором в грудь, вгоняя под кожу отборное зелье. Губы Джарвиса побелели, и Леорий довольно хмыкнул. – Что, не нравится? Морфий. И еще кое-что. И ты на моем корабле, а это значит, я вытащу из тебя все, если даже мне придется поискать все это у тебя в заднице, загнав туда кулак в боевой рукавице. - С когтями? – Мечтательно промурлыкал женский голосок. Но Джарвис явно услышал там скорее напряжение, чем насмешку. Интересно. Кажется, черноволосая крошка предвидела, что произойдет здесь через мгновение. - Равьен! Инквизитор прикрыл глаза. Теплый огонь полз по венам, согревая, будя давно забытое. Ясность ума стала прежней, той самой, обоняние обострилось, во рту пересохло. Он был готов к охоте, и помилуй их всех Император. - Леорий, - позвал он ласково. Так ласково, что волоски на коже Равьен встали дыбом. – Пока твой. - О чем ты? - Об этой посудине. О корабле. Как же ты ошибся. – И Конрад Джарвис подарил Повелителю Ночи свой вараний оскал, от которого тот слегка отступил. – Этот корабль не твой, вернее, уже не твой. - С чего бы? - С того, что ты сделал ошибку, апотекарий. Где анамнез? Что ты знаешь обо мне, вкалывая жаждущему утолитель? Будя спящего? Глупец. – Инквизитор повел плечами и сделал резкий выпад ногой. Кольца распались. Кожа, матовая и без единого следа влаги, сияла в полумраке каюты. Темные волосы вырвались на свободу и потеряли свой маслянистый блеск, а глаза, белые до прозрачности с буравчиками черных зрачков, казалось, выжигали кислород, заставляя легкие присутствующих требовать притока свежего воздуха. - В моей заднице, говоришь? На колени, отребье мостовых Нострамо. Приветствуй своего господина. – Голос инквизитора, играя тысячью оттенков, проникал в мозг апотекария, и он не выдержал напора и отступил. Бледной тенью тот, кто носил имя Конрада Джарвиса, метнулся по каюте, пробежался по стене, словно на руках его были присоски, достойные пресмыкающегося, а вовсе не человеческая кожа. С криком ярости инквизитор кинулся на автоматонов и атаковал их аугментированным пальцем в область затылка. Они мягко осели по стене и закрыли глаза, все также молча, даже не успев понять, что произошло. Леорий выхватил пиломеч и рубил воздух вокруг себя, надеясь задеть эту вездесущую тень, но вскоре точечный укол под подбородок заставил Повелителя Ночи упасть на колени, а затем лишиться чувств. Тяжело дыша, Конрад Джарвис застыл над павшим телом посреди каюты, обводя ее пространство цепким, и вскоре он нашел то, вернее, ту, что искал. - Ты все еще хочешь расстегнуть это? – Спросил он, ударив взглядом в расширенные зрачки Равьен, застывшей в углу. – Хочешь? – Джарвис расхохотался, глядя на озадаченное, но совсем не испуганное лицо девушки. – Даже ты не хочешь. Хотя могла бы. С такой-то кожей. - Почему ты не вырубил меня? - Я не настолько глуп, Равьен. Я не ошибся в произношении? – Руки убийцы, нежные, как лепестки шиповника, подхватили девушку и поставили на слегка дрожащие ноги. – Ты капитан здесь, а вовсе не он. А мне нужен корабль, послушный зову астропата. И ты отвезешь меня, не так ли? - Да. – Она выдохнула согласие, втайне мечтая, чтобы он опять предложил, а она бы отказалась, но он бы настаивал. – Я отвезу тебя, но куда? - А вот это, милая, мы узнаем вместе. – И рука с длинными пальцами огладила плечи, которые пронизала легкая дрожь. - Где планшет? Тот самый, который был со мной. – Инквизитор жадно схватил тяжелую вещицу с изящной витой рамой, и планшет не обманул. Яркая синяя точка мерцала среди бескрайнего космоса. - Видишь, капитан? Наша цель как раз на нем. И ты доставишь меня туда. «Смех Лоргара» дрожала в его руке и требовала еще. Еще больше таких, на первый взгляд неподатливых, груд плоти. Она была ненасытна, его алебарда. Несущий Слово рассмеялся, подставив разгоряченное боем лицо ветру. Как же хорошо и легко. Отряд, к которому он принадлежал, собрал жатву смерти. Ноздри ловили железистый запах крови, и Настурция передернуло от возбуждения и отвращения одновременно. Этот запах. Он уносил его воображение в далекое прошлое, хотя не такое уж и далекое, в самом деле. Сколько раз он обдумывал произошедшее тогда и каждый раз благодарил свою избранность и примарха, чье светлое лицо он знал лишь понаслышке. Давным-давно примарх Семнадцатого легиона затворился от своих сыновей в молитве и медитации, но они все верили, что придет час, и Лоргар явит им себя. Прекрасный, исполненный ярости и Слова. Вдохновенный, Светоносный, златокожий. Дыхание прервалось, и Настурций чуть было не зарыдал от восторга. Его лицо, сходное формой с треугольником, чья вершина устремлена вниз, хранило особые черты, свойственные лишь Несущим Слово. Густые брови тенью лежали над глазами цвета весеннего неба. Нос, тайная гордость, испортил бы другого, поскольку, несколько нарушая пропорции, был слишком большим, но его классическая форма все искупала. Широкие, чувственные губы, плавный, немного округлый подбородок с ямочкой - все это так недавно было изменчивым лицом мальчишки из низов забытого всеми, и Императором прежде всего, мира-улья. Огромного завода по производству неизвестно чего. Настурций фыркнул и сплюнул под ноги, где кровь уже впитывалась в изнывающую от жажды землю. Все случилось именно там. Он был вечно голоден, и пустое брюхо властно напоминало о себе утробным воем и заставляло обшаривать старые, заброшенные механизмы в поисках сочной крысы. Настурций был очень зол, молод, голоден и потому удачлив. Он редко обходился без добычи, которую жарил в укромном месте и тут же съедал. Он нашел себе ее, настоящую королеву, злобную, с желтыми зубами и упруго жирную. Осталось лишь метнуть камень, и вот тут… Развалины часто тревожили крики тех, кто насиловал, и других, кто был жертвами. Настурций обходил и тех, и тех. Но сегодня он не выдержал. Крик был жалобным, но это не был белый флаг или жалкое поскуливание. Это был крик обещания расправиться с обидчиками. И Настурций не выдержал. Он слишком хорошо помнил, как его держали, прижимая к земле, и уже почти было начали делать свое дело, когда он прокусил ногу одному и воткнул припрятанный в рукаве гвоздь в лодыжку другому. Ему удалось сбежать от страшного места, где пострадала его гордость и протертые портки. И он двинулся навстречу своей судьбе, на помощь обладателю звонкого голоса, забыв про королеву крыс и голодное бурчащее брюхо. Мальчишку повалили на спину и сдирали одежду с щуплого тельца, давно не мытого. Он орал и отбрыкивался, а они били его головой об землю, стараясь ударить так, чтобы не испортить товар разбитым черепом. Настурций пал на них, как гнев небес. Образ из забытых баек стариков, у которых он отбирал хлеб, пока те шамкающими, шепелявящими ртами бормотали свои, никому не нужные, истории. Он и был гневом. Кажется, их было шестеро, матерых псов, которым захотелось немытой свежатинки. Пока они задыхались рвотой и кровью и хрипели проклятия, Настурций рывком поднял мальчишку, ожидая, что тот будет плеваться и молотить по нему кулаками, но тот лишь обнял его ногу безумной хваткой цепких ручонок и прижался головой к животу, который мог поспорить упругостью с доской. Так их и нашли. Астартес, огромный воин из легенд, спустился ниоткуда, как казалось Настурцию, и позвал его в новый, лучший мир. Терять было совершенно нечего, тем более, королева крыс была также недоступна, как дочь бургомистра, и он пошел, прижимая к себе вцепившегося в его ногу и вставшего на тяжелый ботинок спасителя мальчишку. Несущий Слово улыбнулся. Сейчас бы он уложил их одним взглядом. А сегодня их было… Впрочем, сочтут и без него. Он провел рукой по алебарде, напоив Смех Лоргара каплей своей крови. Настурций стал плечистым и высоким, как всегда мечтал. И сытым. Как обещал нашедший его, апостол. - Настурций, чего застыл? Или твоя алебарда… - Еще одна шутка про мою алебарду, и ты не досчитаешься зуба. Но угроза лишь развеселила боевого брата, прекрасного, как само Слово Лоргара. И пусть другие говорят, что лицо его безлико и обыденно. Настурций знал, что лишь для него смех окрашивает эти нежные губы алым отблеском, щеки румянцем, а глаза, полускрытые обычно под густыми ресницами, широко раскрываются и мерцают яркими искорками. Он опять вспомнил, как доверчиво спасенный мальчишка положил ему голову на колени, а он, схватив в горсть копну непослушных и давно немытых волос, заглянул ему в глаза и умер в их нежности и ласке. - Как тебя зовут, пес? - Нимфадор. А тебя? – И мальчишка погладил его щеку, а Настурций умер второй раз от разрывающей сердце нежности. - Настурций. И если это была шутка, - и он задержал эту худую руку с горячими пальцами на своей щеке. – То ты не досчитаешься зуба. С тех пор они не расставались. Как неофиты они прошли все ступени инициации, и их тела приняли геносемя с легкостью и какой-то даже радостью. Они были верны, смелы, неустрашимы. Их звонкие голоса вплелись в песнь легиона. Сегодняшний бой, впрочем, не бой, а жалкая потасовка, был преддверием нечто важного. Сердца в груди радостно бились, и Настурций по привычке привлек к себе Нимфадора, который положил свою светловолосую голову ему на грудь. - Сегодня, брат? - Сегодня. – Нимфадор раскрыл ладонь и показал брату маленькой овальный образок. – Он ждет нас, чтобы говорить. Мы скажем ему? - Ему – да. Темный апостол, Первый, тот, кто видел Светоносного так, как я тебя сейчас, ему мы скажем все.