Не отринь меня

Картины мелькали под веками одна за другой. Юлия с интересом смотрела, как пасьянсом старинных карт перед ней ложились события ее собственной жизни. Воспоминания. Какие-то карты она отметала, отбрасывала в сторону, а некоторые приближала к себе, рассматривая мельчайшие детали. Макрейдж, Терра, Примус Ультра, Z195… Земля, покинутая в далеком прошлом. И еще множество других миров и планет. На каждом из них ее ждали или знали. И ждут. И если не ее саму, то знака, присланного ею. Но об этом после. Юлия усмехнулась. Будет, все будет. Она слишком засиделась на Терре, в самом сердце Ордо Еретикус. Где что скрывать – было спокойно и мирно. Но не было больше пожилой женщины, образца секретарш, роскошной для своих лет, восхитительной Мелиссы, полной знаний и навыков. Ее пепел лежал на холодных плитах… А потому пора было действовать и выполнить наконец то, что она готовила не просто веками – тысячелетиями. Быть во главе одной из Ветвей Кабал – это вам не шутка. И она, Юлия, встала и повела за собой во имя равновесия миров. Вот, на карте промелькнул рыжеволосый молодой человек с беззащитными фиалковыми глазами. Вот он, ее оружие. Тут разум взбунтовался, и Юлии удалось слегка, вздрогнув всем телом от немыслимого напряжения, двинуть мизинцем. - Ну что тут у нас? Достаточно тебе воспоминаний? – Голос Бальтазара, такой отечески надменный, раздражал неимоверно, но Юлия сдержалась. - Нет, не достаточно, я не закончила с ними. Бальтазар, ты знаешь о пилонах? – Она в упор смотрела на хранителя, стараясь говорить уверенно и непреклонно. – Конечно, знаешь. Так вот, ты мог бы присоединиться к нам. Ко мне. И… - Остановись, Вечная. – И он опять погладил ее по непокорной головке. - И дай продолжить или, напротив, закончить. Твой мозг нестабилен, сознание еще не устоялось. Мне закончить процесс? Ты готова? - Бальтазар, я предлагаю тебе… - Что, глупое ты насекомое? – Он рассмеялся и погладил ее по волосам. – Что ты можешь предложить мне, Вечная? - Я предлагаю тебе власть и восхищение миллиардов. Они будут восхвалять тебя, ты будешь богом. Ты бы дарил им… - Вечную жизнь? В то время, как ты с одержимостью стрекозы отбирала бы ее у тех, кто был бы против тебя? Неинтересно. - А что тебе интересно, Бальтазар? – Юлия закусила губу и поглядела на хранителя. - Мне интересно, чтобы ты закончила процесс. Я, знаешь ли, не люблю, если Вечный теряет разум и начинает пускать слюни и бессмысленно пялиться на мир. А тебе это грозит. - Ты игнорируешь мои слова, чувствуешь себя богом по сравнению со мной? - Закончи процесс. – Большие руки мягко толкнули ее к цветку. – И мы поговорим. Должен тебе сказать, что это уже не первая твоя попытка привлечь меня. Каждый раз ты пытаешься вновь и вновь, но потом забываешь. – Бальтазар мягко рассмеялся, отчего пространство вокруг пошло рябью. – Ложись, женщина. - Тогда покажи мне все. Вообще все. – Юлия упрямо вздернула подбородок, но возражений не последовало. - Как скажешь, Вечная. Но это не обрадует тебя. Виски защекотали зеленые жгутики, внедряясь в голову, и Юлия провалилась в прошлое. …Они собрались в крипте Санта-Мария-дель-Фьоре, как делали это из века в век до них и как будут делать После. Италия, раздираемая на части людьми, вспышками фобий и вулканическими процессами, все же была лучшим местом. Перекрестком миров и дорог. Если говорить о После, то надежда на это всегда оставалась, хотя многие считали ее смутной и предлагали затаиться до времени. Переждать. Юлия была не из таких, ей хотелось действовать и немедленно. Каждый принес с собой знак – крохотные весы из сплава металлов, которым люди приписывали слишком многое. Да, именно так – люди. Это говорилось с приподнятой бровью, легкой насмешкой в голосе и даже жалостью, нескрываемой и от этого еще более презрительной. Ибо собравшиеся в этот час в кафедральном соборе Флоренции были не люди. Они были Вечными и обладали тем, за что любой человек отдал бы все, что угодно. Они обладали бессмертием. Среди пришедших были мужчины и женщины всех возрастов и рас. И как всегда они спорили, ибо верили в то, что именно в споре рождается истина. - Высшие силы! Если так подумать, мы и есть эти самые высшие силы. И что? Что зависит от нас? Если кнопка будет нажата, и ракеты запущены, от Земли останется пшик, а мы, сгорев в пламени ядерного взрыва, возродимся где-нибудь там, за горизонтом, и найдем себе иной мир. - Нет. Ты не прав. От нас зависит все. И это сказано буквально. Никаких метафор и преувеличений. Чтобы этот самый мир был найден, нам нужно туда попасть, дышать местным воздухом. Да-да, не морщись, там должен быть воздух, как минимум, вода и… - А почему ты считаешь, что там не найдется таких, как мы? Вселенная безгранична. Голоса сливались в единый хор, и только Юлия зачарованно смотрела на барельефы крипты, покрытые паутиной, и молчала. Как все это было знакомо с прошлых незабываемых встреч… Ее мысли переключились на предмет сегодняшнего сбора. Корабль, космический корабль, вспарывающий пространство подобно плугу. Не мечта, не утопия, а корабль из металла, заполненный топливом, пищей и людьми. Их корабль. Как же это прекрасно. Замечтавшись, она забыла вздохнуть и закашлялась, привлекая к себе внимание спорщиков. - Ты что-то хочешь сказать? Говори, внеси свежесть в наши затхлые споры. Юлия смутилась, но глаза присутствующих смотрели так твердо и одобрительно одновременно, что испуг прошел. Они были братьями. Братья и сестры, Вечные во Вселенной. - Когда мы летим? Я взволнована. - Это заметно, у тебя нос блестит. Тут пригодилась бы пудра. Юлия фыркнула, и все рассмеялись. - Мы летим до того момента, пока всеобщее безумие не всколыхнет Землю и не превратит ее в облако пыли. - Все уже готово? - Да, на плато в Тибете ждет Он. Мощный, силовой гигант, который заставит нашу Землю вздрогнуть, когда покинет ее. Ты видела 3D-макет, Юлия? Да, к слову, за основу металла для обшивки корпуса была взята колонна из Индии. Помнишь о ней? - Еще бы. Головная боль бесчисленных поколений физиков, химиков и археологов. И вот, секрет раскрыт. Как своевременно, вам не кажется? - Случайностей не бывает, дорогая. Этот полет мы готовили с тех самых пор, когда Галилей сказал: «А все-таки она вертится». Юлия улыбнулась и достала маленький экран под звонкий смех, взлетевший под своды крипты. Над ним раскрылась голографическая модель корабля в полном его великолепии. - Я робею. – Произнесла она, пальцем проводя по воздушным линиям. - Отчего же? Смелее. Ему понравится твое прикосновение. Это прозвучало несколько двусмысленно, но не помешало, а лишь оживило беседу и сделало ее, как бы сказать, интимной. Все собрались вместе, и Юлия чувствовала в улыбках интерес, а потому продолжила, сдув непокорную прядь со лба, даже не догадываясь, насколько она привлекательна в глазах присутствующих мужчин. - Лучшие из лучших искали секрет топлива, которое позволит двигателю корабля вечно находиться в работе. Perpetuum mobile, кто бы мог подумать? - Мы могли. Не отвлекайся, дорогая. Дотронься вот сюда и продолжай. Юлия выдохнула с восторгом, когда засветилась капитанская каюта. - Так вот, этот корабль, он… Прекрасен. И я люблю его, его очертания, его каюты, его переборки, его… - Мы поняли. Наша малышка Юлия влюблена в корабль. Какая жалость и какая счастливая находка. Единственная из Вечных, добровольно готовая отправиться в полет в неизвестное, влюблена в груду металла, забыв о теплой и живой плоти рядом с ней. - Такое ли уж неизвестное, брат? – Стараясь не смотреть на Юлию, заговорил один из присутствующих, старательно отводя глаза от ее губ и декольте. - Там, - пылкий брюнет указал куда-то вверх. – Нет пустоты, там есть миры! И мы завоюем их, колонизируем. Я уже слышу упругую поступь тысячи ног брутальных крепышей со светлыми волосами и арийскими профилями по поверхности Марса, по болотам Венеры, по… - Шутливый подзатыльник остановил пылкую речь, и Юлия продолжила. - Но колонисты, они знают? Они точно знают, что многие из них так и останутся на этом корабле? Что нужны два, а то и три поколения только для того, чтобы долететь? - Да, Юлия. Твои подданные покорны и исполнены надежд. А ты, ты дашь им веру, наша королева роя. Ведь кто эти колонисты, как не трудолюбивые пчелы?.. …Надежды больше не было, и вера умерла. Полет сквозь пространство проходил успешно, и все это до того самого досадного, непредвиденного ничем, столкновения. Что-то, напоминающее тень, накрыло корабль, и бортовые компьютеры сошли с ума. Экраны погасли. Системы жизнеобеспечения дали сбой. Криокамеры вышли из строя, те, кто спал в них, сгорели заживо или задохнулись. Юлия видела все собственными глазами. Эта тень словно прошла сквозь обшивку и заполнила собой весь корабль. Ей даже показалось, что тень проникла в нее, прошла сквозь ее тело, коснулась разума. И вот тогда в первый раз ей стало страшно. Не смерти, смерть – всего лишь начало нового витка. Ей стало страшно неведомого и непознанного, которое вторглось в ее жизнь. Ее корабль, стальной гигант, который с легкостью выдерживал и отражал атаки, скопления космической пыли и разбивал более крупные объекты, оказался Ионой в чреве кита. Он был поглощен тенью, наполнявшей все холодом. Это длилось несколько мгновений… Или часов - они так и не узнали. Потом тень растаяла, и все перестало быть прежним, понятным и достижимым. Часть колонистов и экипажа погибла, и перед Юлией встала задача наладить работу корабля. С ее братьями проблем не было, как ей тогда казалось. Они пришли в себя, а вот люди… Люди превратились в перепуганное стадо, дрожащее за собственную жизнь, а потом жестокое и необузданное. Заработали бортовые системы, и экраны компьютеров вновь засветились, но покой был потерян. Корабль больше не казался надежным. Сбой привел к потере ресурсов, лишь топливо и запасы кислорода оставались в достатке. Узнав об этом, Юлия с облегчением вздохнула и выставила новый курс на экопланету, близкую по условиям с Землей, покинутой и оставшейся там, лишь в мечтах. Они летели шестьдесят лет, и первое поколение людей постепенно сменилось другим. Да, Юлия и братья заботились об этих детях, рожденных на корабле и ставших на их глазах взрослыми. Рахит, цинга, гиподинамия – все это было побеждено. Витамины, питание, подвижные игры, развитие разума, обучение. Глядя на своих людей до столкновения с призрачной тенью из космоса, Юлии казалось, что возвратились времена Золотого века древней Эллады. Тела выросших на корабле радовали глаз золотистым загаром и прекрасными формами тел, но вот дух… Как оказалось, душа, именно она ослабла, а лекарства для нее не было. Их глаза были тусклыми и безразличными, потому что они знали. Знали, что им не долететь, и что лишь их внуки, если они, конечно, будут, смогут увидеть землю обетованную. Это отравляло их существование и ставило под угрозу все. Юлию и весь командный состав они ненавидели тихой, подлой ненавистью. В глаза восхищались ими и боялись того, что те были живы и будут, вопреки всему. Люди роптали, собирались в группы, которые Юлия называла «стаями». И вот после катастрофы корабль охватила эпидемия безумия. Часть припасов была уничтожена, и это породило волну слухов и насилия. Люди съедали свой каждодневный рацион, недоверчиво ковыряясь в тарелках, выискивая следы приближающегося голода. Дальше хуже. Истерия, ужас, убийства, а потом открытые диверсии. Они уничтожали то, что могло помочь им выжить. Пришлось ввести комендантский час и усилить охрану экипажа корабля. Люди стали хитрее, стремясь уничтожить экипаж по одному. Иной раз им это удавалось. Общие собрания прекратились, потому что некому было слушать. Юлия и братья не расставались с оружием. А потом в отсеке с продовольствием случился страшный пожар, уничтоживший оранжереи, где вызревал хлеб, готовый к жатве. Дезертиры были найдены, подвергнуты суду и уничтожены, но это породило новую волну страха и настоящего безумия. Люди отказывались есть синтетическое мясо, жалуясь на то, что оно не питает их более, не дает энергии. Они нашли страшный выход – дети, главная ценность, которых и так было слишком мало. В один из дней были убиты дети, совсем младенцы, которых пестовали в ясельном блоке и, казалось, берегли, как зеницу ока. Она лично выкинула тех, кто это сделал, в открытый космос, не учитывая одного – оставшиеся в живых наполнились дикой злобой и стали еще хитрее и осторожнее, чем были. Ее ненавидели как главное зло. По кораблю передавались истории, одна страшнее другой, и взрослевшее поколение нашло в ней своего главного врага. И вот однажды за ней пришли. - Останови воспоминания, глупая женщина. Довольно. – Большие теплые руки поддерживали Юлию за плечи. – Лучше выпей это. И она послушалась, до дна осушив странный солоноватый напиток. - Хранитель, я хочу знать. Там было много боли. Боль дает силу. И я… - Нет. Боль дает тонкость восприятия, усиление инстинктов, а вот силу – силу она подавляет. - Я хочу знать. - Ну что ж, смотри. Но я тебя предупреждал. – Бальтазар с грустью махнул рукой и отошел, давая Юлии возможность соединиться с цветком. Он точно знал, что она увидит, еще одна из его возможностей. Подчас видеть их прошлое забавно, эдакое наблюдение за людской натурой. Но даже ему было трудно представить, на что способны люди, когда их покидает разум, предварительно отравив сознание страхом. Ее обожествили. Страх, ненависть, безумие правили сознанием людей. Они сотворили себе кумир из нее и однажды решили, что пришло время унизить свое божество, поскольку оно перестало удовлетворять все их просьбы. Они пришли, застав ее в одиночестве. Она расстреляла несколько обойм, но им было все равно, это было стадо, ворвавшееся в храм бога, вернее, богини. А дальше разум отказывался анализировать. Что сделает людей сильными? Пища, достойная богов. А что может быть достойнее, чем дети богини? Нерожденные дети. Среди этого дикого стада были истинные ученые, прекрасно разбирающиеся в целебных свойствах плаценты, крови из пуповины младенца, не издавшего свой первый крик. Они пленили ее и подвергали насилию так часто, как хотели, чтобы потом пожрать не рожденный плод на церемонии, созданной в их исковерканных разумах. Они делали так, чтобы она видела своего каждого нерожденного ребенка. Ее не убивали, им было важно, что их божество живо и испытывает муки. Они вытравили в ней желание, жажду любви. Но сопротивление сильному уничтожить не смогли. Юлия ждала своего часа, и однажды кто-то из них ошибся. Она отомстила за всех своих сожранных детей и за себя. Корабль, опустившийся на планету, был пуст. Лишь она и сокровища земной расы. И все. - «Что было потом – вспоминаю с трудом». Достаточно, хранитель, теперь я готова. И мы поборемся. - Вспоминаешь с трудом? Ты? – Бальтазар рассмеялся, помогая ей встать. Такая невысокая, слабая, а внутри – жидкая сталь. Уж он-то чувствовал. Он всегда знал, о чем они думают, эти Вечные. - Что мне в том, что было в этом чудесном новом мире, куда я прилетела в полном одиночестве? Мои братья, их не было. Люди, - Юлию затрясло. – Ты сам понимаешь. Те, кто жили на планете, приняли меня. Несколько столетий, и я стала одной из них. Это неинтересно. - Уходишь бороться? Завяжешь новую возню, которая вновь приведет тебя сюда? - Да, Бальтазар. – Юлия улыбнулась и вдруг совершенно по-детски схватила его руку и поднесла к губам. – Спасибо тебе за все. А я, я иду. И Империум содрогнется. Только скажи мне. - Что, Вечная? – И Бальтазар коснулся губами ее разгоряченного лба. - Скажи, ведь ты все знаешь. Как умереть, когда по-настоящему захочешь? Как перестать жить, если тебе суждено быть Вечной? - Ну что ж, возвращайся, и если все еще захочешь узнать, я расскажу тебе о месте, где Вечные прощаются с бессмертием. - Расскажи мне сейчас. Пожалуйста. И он не смог отказать. Чудовищный альбинос, творение безумной фантазии Фабия Байла, смотрел на хирургический стол, где выгибалось сведенное жестокой судорогой обнаженное тело рыжеволосого молодого мужчины. Четыре воспаленных глаза зооморфа не отрывались от искаженного лица с запекшимися губами. Хилон поскуливал, то и дело взмахивая руками, покрытыми канатами мышц и вен. В глубине его, там, где еще остались воспоминания, совсем крохотные, не больше булавочной головки, мучилась душа Астартес. Он был таким, как эти двое, а потом тьма. Он не помнил, кем он был, когда был, он помнил только, что Был. Обычно страдания пациентов Байла оставляли его равнодушным, но эти двое… Что-то разбудили внутри, принесли боль, а Хилон очень не любил боли. Она была его кошмаром, и в тайне он ждал избавления от нее. И верил в Императора. Несмотря ни на что, в глубине души чудовища жила вера благородного имперца. Клауд вздохнул воздух сквозь плотно сжатые зубы и прислушался к ощущениям. Все. Отвратительное состояние отступало, унося дурноту, тело продолжало вырабатывать необходимые для жизнедеятельности гормоны. Отлично. Еще немного, и силы вернутся. И вот тогда… Мальчик мой. Что он с тобой делал? Что? Как может разумное существо поступать так? Может, Ишн'Аурон. И самое страшное, что, возможно, я поступал бы также. Ты зря клевещешь на себя, Клауд. Это все боль. Отдайся отдыху. Вспомни, как это было, когда ты приходил усталый с первых тренировок. Помнишь? Теплая волна окатила его до кончиков пальцев, и Клауд невольно улыбнулся, чувствуя негу всем своим существом. Когда мышцы болели так, что даже горячая ванна не помогала, и он, отстояв все необходимые церемонии с каменным лицом юного принца, затем прятался в уголке спальни и ронял слезы на поджатые колени. И вот тогда приходил его самый строгий наставник, укладывал на ковер животом и давал волю щупальцам, заменявшим Наставнику руки. Подчас это было больно, но тело наливалось силой, расслаблялось, и Клауд спокойно засыпал и даже не чувствовал, как наставник относил его в постель, укрывал одеялом и касался бледного лба над упрямым изломом бровей. Помнишь, Клауд, ты все помнишь. Что скажешь сейчас? Клауд с удивлением почувствовал, что усталость оставила его. Ишн'Аурон… Как хорошо… А теперь позаботься о брате. Твои путы ослаблены, воспользуйся этим с толком. И помни, второй раз мне не хватит силы. Пока не хватит. Чтобы помочь тебе. Клауд собрался мысленно и сбросил со стола свои длинные сильные ноги. Шаги давались с трудом, но он упрямо овладевал собственным телом, заставляя его двигаться. Так глупо попасться… Но больше это не повторится. Клауд умел ценить подарки судьбы и использовать их на свое благо. Наставник был прав, он поможет этому. Брату. Как это странно звучало. Его брат и комиссар полка Альтерских гор покоился на кушетке, как сломанный бурей цветок, побитый крупными каплями дождя. Клауд невольно засмотрелся. Его копия, его подобие. Он вспомнил, какое тепло наполнило его исстрадавшуюся в одиночестве душу, когда он узнал о существовании Кларка Гаррета. Клауд улыбнулся и потянулся рукой к рыжим с серебром волосам. Но рука его не была нежной и трепетной. Он с силой забрал горсть волос и дернул, приводя брата в чувства. - Молчи и слушай. – Фиалковые глаза широко раскрылись, и Клауд вновь дернул за прядь волос, но слабее, скорее, дразня, а не принося боли. - Я свободен, скоро будешь свободен и ты. Я верю в себя и… - Ты глупец. Жалкий. Потерявшийся. В еретических догмах. Глупец! Есть вера в Императора, и именно она поможет, а не ты. Оставь мои волосы в покое! Я уже минут десять слушаю, как ты возишься там на столе и пыхтишь, как толстый повар на армейской кухне. – Кларк Гаррет смотрел в упор на брата. Его бровь удивленно поднялась, когда Клауд фыркнул и рассмеялся в ответ. - Прости, комиссар, просто представил… - Улыбка расползалась все шире, и вот уже мелькнул жемчуг зубов. Клауд принялся раздвигать кольца фиксаторов, сковывавших брата. - Кого? Кого ты там представил? Осторожней. Это нога все-таки, а не кусок дерева. - Повара. Жирного повара в белом колпаке, только не на кухне у котлов, а в своей каптерке и с… - Только не говори, что с лекарем. – И Гаррет расхохотался в голос и протянул брату руку. – Давай сойдемся на поваре… И связистке. А теперь, что же нам делать? - Для начала разберемся с ним. И братья повернулись к зооморфу, который все это время спокойно стоял и смотрел, не проявляя агрессии. Из глаз зверя с душой Астартес непрерывно текли слезы. Старый флагман Повелителей Ночи рвал ткань космоса, усыпанную крупными звездами и созвездиями. Равьен успевала любоваться мглой пространства и петь песню кораблю, который отзывался на каждый ее жест, на каждую ноту мелодии, выпеваемую нечеловеческим голосом. Слишком маленькая для капитанского кресла, она казалась потерявшимся в сумерках леса ребенком. Но сила била ключом из ее маленького тела. Инквизитор Конрад Джарвис одобрительно скашивал глаза, боковым зрением проверяя, не замышляет ли она чего. Он не верил никому. Больше не верил. Ведь та, которой он доверял не только свою жизнь, но и мысли и помыслы, предала. И пала. Все повторялось в этом мире. Все. Ах, Мелисса… - Ты забавный. Очень. Не волнуйся, я дала флагману курс, и он не собьется. Он меня любит. – Равьен улыбалась, глядя на Конрада. – Еще несколько дней, и мы у цели. Правда, если бы через варп… - Нет. - Ну, как хочешь. – Она надула губки, такие алые. - Почему я забавный? – Конрад повернулся к ней, маленькому капитану огромного флагмана. - По многим причинам. Ну, во-первых, - Равьен стала загибать пальчики, и Джарвис невольно засмотрелся. Эта белая ладошка – настоящий цветок. Да, аппетитная штучка, но не в его вкусе. – Ты страстный, но холодный. Ты умный, но доверчивый. Я же могу убить тебя, веришь? - Верю, продолжай. - Ты сухой, но при этом горишь внутри. Они спят, я проверяла. – Сказала она внезапно, став серьезной. - Ты видел это, но не пошел со мной. А если бы я их разбудила? И мы бы вместе напали? - Я отвечу, подойди. Равьен подошла к инквизитору и оказалась в плену железных рук. Они обняли ее и прижали к твердой груди, пробежали от головы до ямочек под коленями. Теплые губы коснулись ее волос, и она невольно вздохнула. Все так, как ей и хотелось. - Чувствуешь меня? Что ты чувствуешь, капитан? - Ты делаешь то, что я хочу, но сам – далеко. Почему? Ведь я нравлюсь тебе. – Она доверчиво положила руки ему на грудь и заглянула в холодные глаза. - Я показываю тебе, как мы отличаемся от людей, крошка. Ты хочешь всего этого, но при этом сознание под этим высоким лбом, - и он провел пальцем по ее белой коже, отчего Равьен вздрогнула и задохнулась. – Главенствует над плотью, так? - Так. – Она улыбнулась во весь рот и провела пальчиком по его щеке. – А ты? Ты ведь не хочешь меня. При этом твоя плоть, - И ее рука устремилась вниз. – Она бы могла. Но твой разум, он не здесь. Не со мной. – И Равьен вздохнула, а глаза игриво пробежались по сведенному судорогой страсти лицу. - А я скажу только одно: ты прекрасна, но ты – не она. Без обид, капитан? Ты ведь лучшая, и это я без лести. И мы не люди, чтобы все сводилось к «хочу, не хочу, люблю, не люблю». Я не спрашиваю, кто ты, Равьен, я буду ждать, пока ты сама придешь и расскажешь. А ты придешь. – И он теплым дыханием взлохматил ее иссиня-черные волосы. - А ты расскажешь? Мне о себе. – И Равьен рассмеялась теплым смехом, чуть отстранившись, но не убрав руки. - А как же? Откровенность за откровенность. – Инквизитор вздохнул, отдаваясь во власть маленькой руки. - Любишь поиграть – вот тебе правила. Твои секреты за мои. – И теплые губы коснулись холодной мочки маленького уха. - Идет. – Легко чмокнув холодную щеку инквизитора, Равьен отбежала к своем креслу и свернулась там, как довольная кошка. Конрад Джарвис расхохотался и потянулся всем телом. Эта забавная крошка ужасала, как никто. У всех женщин есть запах, как у цветов. Равьен же… И это пугало. Интересно, знает ли Леорий, кто на самом деле тут главный? - Что ты будешь делать, когда найдешь того, на планшете? Убьешь? - А это по обстоятельствам. – Джарвис достал планшет и проскрипел ногтем по экрану. – Все по обстоятельствам. - Не даешь волю чувствам, м? - Если б я дал волю чувствам… И Равьен невольно задрожала. Мгновение назад он был в нескольких шагах от нее, а сейчас она была прижата к спинке кресла, и томный голос, таивший опасность и обещавший так много всего, вливался ей в ушко: - Если бы я дал волю чувствам, ты была бы мертва, как и многие другие до тебя. Но я обещал и держу слово до сих пор. А потому живи, маленькая Равьен, и веди мой корабль. - Твой? Вот как? – Прикосновение губ, оставивших ухо и перебравшихся к шее, было нестерпимо возбуждающим. - Конечно, ты же подаришь мне его? Как повелителю? Будешь мне служить? Освободившись от власти сильных рук в одно мгновение, она оказалась перед ним и, положив руки на его плечи, слегка надавила, и Джарвис, сам того не ожидая, оказался перед ней на коленях. Сжав его голову в ладонях, Равьен заглянула в холодные глаза. Джарвис позволил ей увидеть, спиной почувствовав, что его сканируют, проверяют, рассматривают. Его дух захватило от ее нечеловечности, и он понял, что все это время был на волоске от смерти. Если бы Равьен захотела, он был бы мертв уже давно. И ничто бы не спасло его. - Буду. – Промурлыкала капитан и губами коснулась белого лба. – Но сперва предоплата. Расскажи о планшете, пожалуйста. Забавная вещица, я знаю такие. Я могу узнать и сама, но мне бы хотелось, чтобы ты. - Тогда, - и он подхватил на руки легкое, но такое странно тяжелое, тело. – Я расскажу тебе сказку, Равьен… Темный апостол ждал своих братьев и подчиненных в темной крипте, каких было немало у дворца на Сикарусе, новой родине легиона Несущих Слово. Нимфадор и Настурций были тут впервые, но они слышали, что попасть сюда и выйти живым – это большая честь, которой удостаивался не каждый. Настурций стоял чуть впереди и рассматривал Эреба, тогда как Нимфадор вглядывался в темноту крипты. Лицо Эреба было скрыто от братьев полумраком и мягкими складками капюшона, но они видели - сочные губы на лице аскета улыбались. - Так-так, Нимфадор и Настурций, гордость своей роты и надежда легиона. Почему я позвал вас и удостоил? Отсюда выходят с повышением или не выходят вообще. Вы здесь, чтобы взмыть вверх, или для того, чтобы пасть? Что ждет вас, скажите мне, братья? - Самое ценное, что есть. – Звонкий голос Нимфадора разорвал тьму, и Настурций накрыл его руку, лежащую у него на плече, своей. – Что можешь дать нам только ты. Знание. - Знание. – Голос Эреба опустился ниже. - Это опасный дар, братья. Почему не слава? Доверие? - Славу каждый из нас добудет сам. – Нимфадор обхватил плечи брата мощной рукой. – Доверие, оно так шатко, так изменчиво. А вот знание, оно бесценно. - Будет вам знание. – Эреб показал братьям на дальнюю стену, где зажглись огоньки свечей. – Но сперва выберите. Повинуясь жесту Темного апостола, чья жизнь давно стала легендой, братья подошли к накрытому столу. Дыня источала нежный сок, маня золотистой мякотью и сыроватым запахом взволнованной плоти, смоквы, казалось, готовы пасть от легчайшего прикосновения пальцев и отдать сочную мякоть прикосновению жадного рта. Белело молоко оттенком женской груди, и мед темнел в глиняной баклаге. Несущие Слово вздохнули, глядя на это великолепие. После сухих концентратов все это казалось пищей богов. Хотя скорее всего угощение и было требой Октету. - Утолите голод, братья. Что выберешь ты, Настурций? Дыню? - Нет, апостол, черный мед диких пчел. - А ты, Нимфадор? Что выберешь ты? С такими-то глазами, а? – Эреб мягко улыбался, и большая рука коснулась щеки Нимфадора. - Я последую за братом, апостол, черный мед… Из твоих рук. – И Нимфадор попытался поймать взгляд Эреба, при этом опираясь спиной о брата, словно тот был скалой. - Черный мед… Он горек, братья Нимфадор и Настурций. - Как и знание, апостол. – Эхом ответили братья. – Черный мед Колхиды, нашей потерянной родины. Большие руки Эреба взялись за краешек капюшона, чтобы сбросить его, но внезапно остановились. - Почему? Почему вы не бреете головы, братья? Я вижу волосы на ваших непокорных головах. Что это, избранность? Или вызов? Неповиновение? – Голос Эреба набирал силу, вибрируя в душах Несущих Слово. - Где наш примарх, апостол? – Нимфадор закрыл собой брата, выступив вперед. – Все говорят, он затворился в молитве и медитации. Мы не видели его светлого лица и не слышали вдохновенных слов. Мы тоскуем, но в нас нет смятения и неверия. Наши волосы – это как ожидание. - И мы решили. Вот это, - и Настурций положил руки на плечи брату, сжав в пальцах его локоны. – Это напоминание. Мы – сиры без него, но тем сильнее наше сердце. Мы ждем и надеемся. Расскажи нам о нем и дай знание. А когда - я не говорю «если», а именно «когда» - наш примарх вернется, мы сбреем волосы и будем его отражением. Эреб скинул капюшон, и братья увидели темную поросль, скрывавшую череп Темного апостола. Сумрак мешал увидеть все ясно, но братьям казалось, что они видят странный красноватый отсвет от волос на челе апостола. - Я дам вам знание. Видите их на моей голове? Это будет нашим общим, то, что нас объединит. Подойдите. – Зачерпнув ложкой тягучий мед, Эреб подставил ладонь, чтобы ни капли не упали на плиты пола. – Вкусите пищу, даруемую Матерью землей. И не спрашивайте ни о чем до времени. Настурций принял мед и почувствовал во рту жжение и сладость. Горечь тоже была, но даже она дарила наслаждение. Эреб вновь зачерпнул мед и в упор посмотрел на Нимфадора. - Ты ведь младший? - Да, апостол. – И Нимфадор с улыбкой принял мед. Тягучая черная капля упала на ладонь Эреба, и Астартес придержал ладонь апостола и снял с нее каплю, прикоснувшись к ней губами и языком. - Эреб, Нимфадор. Для тебя и брата – Эреб. Ты дерзок, но и смел. Что ж, я беру вас, братья. Беру под свою руку. Тебя, Нимфадор, и тебя, Настурций. Я расскажу вам о Лоргаре, и вы будете нести это знание, горькое и сладкое, как черный мед Колхиды. А теперь идите и помните, о том, что было здесь – никому ни слова. Братья покинули крипту под пристальным взглядом Эреба, и, когда их шаги затихли, послышался кашель, и из тени выступил Астартес в терминаторских доспехах. Он был стар, стар, как звезды, невидимые в этом подвале. - Что, сын греха, опять за свое? Давненько никто не вкушал твоего меда, горького меда Колхиды. Напомни, кто это был в последний раз? - Кор Фаэрон, все подслушиваешь? – Эреб прошелся по крипте легко и упруго, словно сбросив груз лет и забот. – Последним был Аргел Тал, если ты об этом. - Но зачем? Чем эти дети отличаются от других, кроме своей дерзости и заносчивости? И этой поросли на их глупых, гордых головах. - Волосы, Кор Фаэрон, ты заметил? Они не бреют голову. - Как и ты, сын греха. – И Кор Фаэрон закашлялся, а пламя свечи отразилось в его бритом черепе. - А ведь примарх завещал… - Скоро все изменится, Кор Фаэрон. И эти двое сыграют свою роль. Не спорь со мной, а скажи, почему легион Ультрамаринов процветает? Как ты считаешь, мудрейший?.. Молчишь? Тогда я скажу тебе сам. Мы оказали им услугу, Кор Фаэрон, подарив Отметку Калта, пометив их. Они сплотились и ждут, а мы – нет. Легион загнивает. Нам нужен общий враг, такой же, как у них, непримиримый, который не даст нам гнить в праздности. Во что превратились пылкие проповедники? Карьеристы, безумцы, убийцы. Таким ты видел легион? Возможно. Но я – нет. И когда Лоргар вернется, я подарю ему войско, а не сброд. - Мечты, сын греха. Но зерно истины здесь есть. А эти? - Они чисты, и я проведу их путем искушения. Падут – туда им и дорога. Выстоят – будут бесценным даром Лоргару. - Аргел Тал. – Кор Фаэрон закашлялся. – Он был чист, как слеза. Таким и умер. - Он был глуп, Кор Фаэрон. А эти, они умны. Идем. Нельзя оставлять стадо без пастырей надолго. Большеглазая девочка оглядывала огромный мир, прижимаясь к теплому отцовскому боку. Рей, ее отец любил тепло и сытость, а еще свою власть над людьми племени. Вот и сейчас, сидя на серых камнях среди огромных деревьев, тянущих свои стволы с корявыми ветвями вверх, он велел им развлечь ее, Тирубьюн. Еще немного, и она присоединит к себе третью часть имени. Бьюн она была по матери, ставшей Серой Старухой. Достойное место в их племени. Тирой назвала она себя, а третье имя даст отец, когда будет срок. Люди сновали вокруг костра, куда перед этим Старухи кинули листья и корни, хранившиеся у ее матери. Однажды Тира забралась в хранилище и уснула среди листьев. Она видела сны наяву, и отец строго-настрого запретил ей забираться туда, но при этом глаза его улыбались. Однажды вечером он подарил ей шар, сплетенный из травы и набитый теми самыми листьями. Опасная игрушка, но не для нее. Тира видела, что бывает с теми, кто дышит этими листьями, берет в руки и хранит у себя. Они теряли разум, и их съедали. Но Тира не такая. Она играла с шаром, а разум ее становился только яснее. Девочка вздохнула. Как это было весело, когда кто-то умирал – тогда все в племени были сыты и довольны. Мясо сородича. Они закатывали глаза и гладили себя рукой по вечно бурчащему от голода животу. А вот Тира не любила мясо, ей нравилась кровь. Девочка улыбнулась и облизнула губы. Ей нравилась кровь, запеченная на огне, а еще лучше озерные твари, насосавшиеся ее, такие длинные, словно пальцы матери. Вот если их поджарить на углях, то они хрустели. А еще можно было замешать кровь с мякотью корневища травы, росшей у болота, и тогда получалось сладкое лакомство. Так что зачем есть грубое мясо, когда есть кровь? А люди, между тем, уже расселись в круг и начали круговую песнь. Они поднимали лицо к небу и горлом выводили мелодии, каждый свою. Вот двое, еще слишком молодых, чтобы сидеть в круге, вынесли бурдюк с кровью, и Тира печально вздохнула. Сколько лакомства пропадет. Услышав вздох девочки, отец погладил ее по кудрям и прошептал слова утешения, а Тира прижалась к нему темной головкой и, прикусив кулачок, стала смотреть. Они вылили кровь на камни, такую свежую, кровь самца оленя, самую вкусную, и отступили в сторону. Повинуясь гортанному окрику отца, застучали бубны и барабаны. И началось. Старухи дымили оставшейся травой, а люди сбрасывали одежду и падали в лужу застывающей крови. Тира заткнула носик – сейчас будет плохо пахнуть, кровь долго не хранится. Она хотела убежать, но отец ласково остановил ее, и Тира смотрела. Родичи валялись в крови, обмазывались ею, не переставая петь. Кто-то кружился, кто-то бегал на четвереньках, а Старухи обмакивали хвосты животных и мехом рисовали знаки на камнях. Кровь становилась черной, и по телу Тиры пробегали волны тепла. Ей больше не хотелось убежать, а вот отец – Тира усмехнулась – он был слаб. Сперва он крепко обнимал ее, а сейчас ослабил руки и медленно, шаг за шагом, подползал туда, где кровью пахло всего сильнее. Дым стелился над камнями, и все племя, вымазанное кровью, даже те, кто били в бубны, стенали и вопили, раздирая тело ногтями и царапая кожу осколками раковин и костей. Их наполняла жажда, жажда убивать. Тира ловила то один мутный взгляд, то другой, устремленный прямо на нее, на ее тело, и она знала, чего они хотят. Но это не пугало большеглазую девочку, скорее, ей хотелось, чтобы они уже приступили. И вот, между соплеменниками поднялся ропот. Они тряслись, как от болезни, медленно поднимаясь с земли и двигаясь в ее сторону. Их шатало, они натыкались друг на друга, падали. Клацали зубы, по подбородкам текла слюна. Тира смотрела, не отводя глаз. И вот когда они должны были кинуться на нее, Тира повелительно закричала. Как ей нравилось это. Вопль изливался из нее, как волна, смывая все на своем пути. Он поднял ее легкое тело над камнями и лился из глаз кровавыми слезами. Крик Тиры сминал людей, сворачивал их плоть. И тогда, когда она, наконец, замолчала, не все смогли подняться с серых камней. Живые, кашляя кровью и потирая ребра, пили отвар, поданный Серыми Старухами, а отец считал, загибая пальцы, сколько осталось лежать на камнях. Забили бубны, и отец выговорил, обернувшись к Тире: - Тирабьюнкоатль. – Казалось, от этого слова содрогнулись деревья, и даже камни застонали. Люди пали на землю и, обливаясь слезами, выкрикивали ее полное имя. - Тирабьюнкоатль! – Эхо летело в пространство, а большеглазая девочка смеялась. Вот так она стала взрослой.