Не отринь меня

- Итак. Вы все передо мной, неуловимая горстка теней, весьма могущественных к тому же. Что же я знаю? – Он сгреб листки бумаги со стены, сжал их в ладони и бросил на пол. – Ничего. Ничего я не знаю до сих пор. Начнем сначала. – Конрад Джарвис отряхнул руки и переместился за свой стол. Достав из-под пресс-папье тонкую стопку чистых листов, инквизитор разложил их перед собой и, подперев голову, долго сверлил их взглядом. Казалось, еще немного, и листки задымятся, или на них проступят тайные знаки, горящие золотым светом, но ничего подобного не происходило. Вздохнув, Конрад Джарвис придвинул к себе два из них. - Ты будешь Юлия, а ты Фабий. Итак, вы – прародители, вернее… Не знаю, как вернее. Но именно вы легли в основу создания близнецов. Ты, - и он взял один из листков. – Уже видел их, наблюдал, исследовал. И ты не остановишься в своем желании заполучить их снова. А вот ты… Твой след уже стерся на камнях неведомого мира, ты умерла, и мне незачем беспокоиться. – Взяв два листка с именами, Джарвис, выйдя из-за стола, прикрепил их к стене. Инквизитор всматривался в имена до боли в глазах, пытаясь понять, что ему мешает пойти дальше, отвлечься от них. Это «что-то» не оставляло его. Он пропустил или… И опять удар крови в висках. Жар облил его кожу с головы до ног, и он присел на пол, справляясь с головокружением. Ему виделась тонкая рука, сжимающая ткань пространства, вяжущая его узлы. Инквизитор застонал и ударился затылком об стену. Если бы знать… Как бы он хотел понять, что именно видит, что означают предчувствия. Наваждение прошло, боль в затылке была весьма ощутима, и он включил вентиляцию, приглашая воздух улиц к себе в полуподвал. Конрад Джарвис жадно вдыхал воздух вечернего города. Он терпеть не мог запах раннего утра, к которому слишком часто примешивался аромат отбросов, выкинутых еще вечерней порой и за ночь превратившихся в нечто с отвратительным запахом. А вот вечер… Трава, камни дорожного покрытия, влага, запах людей. Женщин… Тел, пота, волос, духов. Ему виделись их лица, такие разные, такие… Манящие. Они как цветы. Он вновь увидел то, что пытался изгладить, стереть из памяти. Мрамор бледной кожи, широкий разрез губ и цветок, который покоился между ними, голова на блюде. Изысканный образ. Усмехнувшись, Конрад последний раз втянул трепещущими ноздрями воздух и убрал приток кислорода. Хватит. Теперь он может держать себя в руках и удержит. Пока. Пока вновь не почувствует Ее и не выйдет на охоту. А сейчас его ждут два других листка, сиротливо белеющих на столешнице. Вновь сев за стол, инквизитор, не задумываясь, начертал на них слова и прикрепил к тем двум, но так, что один из листков встал в ряд с именами Фабия и Юлии, а последний оказался внизу. На третьем листке рукой инквизитора было написано слово «Кабал». - По зубам ли мне вы трое? Конечно, нет. – Конрад Джарвис саркастически рассмеялся. – Но разве это остановит верного слугу Императора? Вы, - и он ткнул двумя пальцами в имена Фабия и Юлии. – Вы породили близнецов. А вы, - и он ткнул в слово «Кабал», режущее ему взгляд. – Вы хотите использовать их в своих целях. Двух или одного, пока непонятно. Ясно одно, вы будете стремиться их заполучить. Значит, мы должны встретиться. И кто же мне устроит встречу? – Улыбка варана раздвинула губы инквизитора. – Конечно, ты, Клауд из рода Талестрис, так глупо и много пообещавший мне, мой дорогой тиран. Я мрачной тенью явлюсь на твою свадьбу и потребую свое. – Инквизитор мягко провел по имени Клауда на листке, висевшем в гордом одиночестве, подушечкой большого пальца. – В тебе так много загадок, что даже страшно открывать тебя, помня о шкатулке Пандоры. Но я открою. Я предчувствую, что благодаря твоим секретам, Клауд из Грира, я сумею защитить Империум… И Кларка Гаррета, твоего брата и комиссара полка Альтерских Гор. – В висках стукнуло, и в ушах зашумело, и инквизитор снова увидел Ее, Мелиссу. – Клауд и Мелисса. Что-то вспыхнуло между вами, я хочу знать, что. Мелисса. Она использовала тебя, Кларк, но больше я этого не допущу. Итак, фигуры на своих местах, а я… Я хочу есть. Через некоторое время, которое потребовалось инквизитору, чтобы привести себя в порядок, а именно принять душ и переодеться в чистую одежду, Конрад Джарвис сидел за столом и трапезничал. Иначе это было не назвать. Он презирал в глубине души безликую утварь, предоставленную и избираемую гражданами Империума. Его тянуло к вещам с патиной времени. А еще больше к вещам исчезнувшего мира – серебру Нострамо. Ни для кого не было секретом, во всяком случае, он так думал, что Ночной Призрак, Конрад Керз, устанавливая свои законы, лишал жизни знать, в руках которой скопилось так много всего… Прекрасного. Нострамо был уничтожен королем, примархом Восьмого легиона, но коллекционеры с Терры успели запустить свои алчные лапы в то, что тонким ручейком лилось с далекой планеты – утварь, статуэтки, столовые приборы. Время разметало все это на атомы, но иной раз Конраду Джарвису удавалось что-то заполучить. Он находил рукотворные частицы Нострамо в лавках и частных коллекциях и выкупал для личного пользования. Например, это блюдо. На нем покоилась горстка засахаренных вишен, которые инквизитор так любил. А в матовом белом стекле стакана, правда, оплетенном серебряными листьями плюща, темнел амасек. «Все налаживается» - подумал Конрад Джарвис, наслаждаясь вишнями, оттеняя их сладость терпкостью выдержанного амасека. Сирил оказался бесценным приобретением и за пару дней полностью восстановил порядок в доме и на кухне, что было немаловажно. Как и Мелисса, утерянная навсегда, Сирил Норшвайнштайнер исполнял его желания, не досаждая унылыми советами или навязыванием общепринятых правил. Мелисса… Джарвис вздохнул, и знакомый запах, тот самый, ударил в его голову, перебивая пары амасека и аромат засахаренных ягод. Мелисса уничтожена, но кто же Она, незнакомка с улицы, дразнящая его своим существованием? «Еще немного, и я найду тебя. Найду по запаху… Подожди немного. Империум не может ждать, а ты подожди. Живи полной жизнью и знай, я приду к тебе и за тобой…» Гость прижался губами к кончикам ее пальцев так, как умел делать только он. Его горячее дыхание ласкало кожу, что-то обещало. Юлия прикрыла глаза. Вот оно, влажное, едва заметное прикосновение языком. Когда-то это приводило ее в восторг, да и не только ее, любую женщину, от которой Титу было что-то нужно. Он умел получать свое. Она улыбнулась и забрала руку. - Все меняется, да? – Тит улыбнулся уголком губ и насмешливо посмотрел на нее. Этот взгляд Тита. После него жертвы обычно кидались к нему в объятия, выбалтывая все тайны и секреты, обещая все на свете, потому что как же можно было расстроить такой совершенный образец мужчины. А Тит им несомненно являлся. - Ничто не вечно под луной. – Пропела Юлия, продолжая их вечную игру. - О женщины, вам имя вероломство. Может, хватит? – Тит улыбался все шире. - Все также безжалостна? - Все также постоянна. Мы всегда были без ума от Шекспира, ты и я. - Улицы Вероны, балкон, на который никогда не ступала нога Джульетты, и запах книг в местном книгохранилище. - В библиотеке, Тит. В библиотеке, caro mio. Зачем ты пришел? - Возможно, отдаться в сладкую власть воспоминаний. Твои коротко подстриженные волосы под шляпкой, я тебя помню именно такой, юной… - Беззащитной? – Бровь Юлии насмешливо приподнялась. - Ну, нет. – И Тит рассмеялся. – Куда уж тут. - Так-то лучше, Тит, а то я подумала, что мы говорим о ком-то другом. Зачем ты пришел? Тит картинно поклонился, а затем, прикрыв себе правой рукой глаза, левой взял что-то невидимое и, как бы удерживая в кончиках пальцев, показал Юлии. - Как ты думаешь, что это? - Баланс, Тит? Правосудие? Равновесие? - Да, дорогая. Это наша основа. Мы, Кабал, рыцари мирового баланса, а ты держишь за пазухой кое-что… Одним словом, нарушаешь порядок. - Кто бы говорил, Тит. – Юлия фыркнула и отвернулась, надув губы. – Твое Звездное Дитя. Ты ведь хочешь получить код? Это тебе нужно? - Бери выше, дорогая Юлия. Код, вернее, власть над творением Байла я получу и так, рано или поздно. Клауд вечен, а второй, комиссар Гаррет, кажется… Ему не позволят умереть так или иначе. Так что это все у нас будет и без твоей помощи. Я хочу иное. – И Тит вновь завладел ее рукой и опять поднес к губам чуть сопротивляющиеся пальчики. Это завораживало. За свою вечную жизнь он перецеловал немало конечностей, в том числе и нежных женских ручек. Тит мог бы поклясться, что поцелуй он статую, мрамор хотя бы согрелся под его губами. Рука Юлии осталась безжизненно холодной. «Надо же, - подумал Тит. – Тут не обошлось без потрясения. А потрясение – это слабость. Значит, я получу информацию о том, что превратило теплую женственность в холодный камень. И воспользуюсь этим в свой час.» - Что же ты хочешь? – Юлия отобрала свою руку, стараясь изо всех сил скрыть недовольство. - Что поведал тебе Бальтазар? Что тебя связывает с ним? Я хочу получить ответ. Видишь, я пришел один, – Тит отступил и разве руки в стороны. – Без оружия. И я не давлю на тебя. Но… - Но стоит мне солгать, как все это появится, как из шляпы фокусника, так? – Юлия подобрала ноги и удобнее расположилась на кушетке. – Не стоит угрожать. Мне. – Ее взгляд мог остановить кого угодно, но не Тита. - Я хотел сказать иное, cara mio. Но как же я соскучился за эти годы без тебя. – И Тит рассмеялся и присел рядом. – Расскажи мне о своих планах и о Бальтазаре. Обо всем. Я предлагаю все, что у меня есть и взамен прошу так немного. Тебе же нужен союзник? А моя ветвь сильна. Вдвоем же мы сумеем убедить Фарзиция. Мне важно понимать, Юлия, - и он взял в пальцы прядь ее волос, а затем, словно обжегшись, отпустил, поднеся пальцы к губам. – Что именно ты хочешь, и что у тебя есть. За душой, так сказать. - Ты знаешь, что я хочу. – Юлия упрямо встряхнула волосами и уставилась прямо в лицо Титу. – Я хочу сломать Империум. - Юнона. – Тит словно в задумчивости провел указательным пальцем между ее бровями до кончика носа. – Твои глаза, Юлия, глаза Юноны. - Хватит, Тит. Оставь свои чары на кого-нибудь другого! – Она начала закипать и мысленно укорила себя за это. Гнев это слабость, а Тит обожал находить ее в собеседнике и использовать в свою пользу. - Ты не веришь в мою искренность. Я ранен в самое сердце. И никогда не верила. Так что там с Империумом, Юлия? - Тит, есть три пути. – Юлия вскочила и нервно забегала по комнате, позволяя Титу насладиться плавностью ее движений и красотой тела, которое он так ценил. – Первый путь – вооруженное восстание. Но это тупик, Тит. Народ можно поднять, но только ненадолго, а опираться на шваль и отбросы общества – нет уж, увольте. Это значит залить Терру потоками грязной крови, очищая и убивая уже тех, кто был союзниками, пусть и на время. Да они первым делом начнут грабить и убивать своих и чужих, забыв о цели. Нет, Тит, это не выход. Простые граждане Империума – это покорный скот, который потерял любую способность мыслить и стал частью огромного механизма. Что у них есть, Тит? Вера в Императора? Старые легенды? Удивительно, но им хватает подобной малости. А любой порыв ветра свободы свалит их с ног, и они погибнут, слабые и бестолковые, под ножами обезумевшей голытьбы. Нет, это не выход. - Каков второй путь? Первым ты не пойдешь, как я понял. – Тит заинтересованно слушал. В ее словах были зерна истины. - Второй, Тит, перебить всю верхушку власти. Да-да, Лордов Терры, высших чиновников, о-о-о, Тит, у меня хватит людей. За все эти годы я накопила сил и ресурсов. Но. - Что «но»? – Тит с заинтересованным видом смотрел на Юлию, которая так и пылала. - Но на место этих придут новые, и я не буду успевать отдавать приказы об уничтожении, и мы опять-таки завязнем в крови и застое. Нет, Тит, это тоже не выход. - Я не спорю, cara. Так как же пойдешь ты? - Шантаж, ложь, угрозы, проникновение в саму структуру, снизу до верху. Я воспитала четыре поколения, от простых граждан до генералитета. До времени они затаились. Мои люди есть везде. Администратум, Астра Милитариум, Адептус Министорум – куда они только не проникли. Последние мне вовсе не нужны, но там мои люди для того, чтобы не встретить противодействия. Они верят в своего Императора – пусть верят, лишь бы не мешали. Адептус Терра, Тит. О них я не упомянула, но они самые главные в моем списке. Это тебе на сладкое, так сказать. - Сколько времени ты потратила, сколько жизней? - Много, Тит. Но самое важное в этом – мои люди стали частью системы до дня X. И вот когда он наступит, они перекроют «шлюзы», и все потечет туда, куда нужно мне. Винтики сломают механизм, вернее, перестроят его изнутри. - Но Лорды Терры. Что с ними? - Ложь, угрозы, шантаж, Тит, как всегда. Я не раскрою все карты, как ты понимаешь, но я готова. - Мечтательница. - Я уничтожу Империум, Тит. Уничтожу. - Против тебя выступят все, Юлия. Ты споткнешься, и я не дам за твою вечную жизнь даже крылышка дохлой мухи. - Пусть так, Тит, но я попробую. Ты со мной? - Соблазни меня, дорогая. Так что там Бальтазар? - Он начал открывать мне свои тайны, Тит. И первая из них… Место, где Вечные находят свою смерть. - Бессмысленная тайна, Юлия. Смерть. И все? - Тит, вспомни. Сколько из нас молили подарить им покой? А что, если… - Ты хочешь использовать… Да того же Грамматикуса, который говорит об этом всем, кому не лень, в три шеи, а потом, как награда – уничтожить, подарить смерть, покой, как они все говорят? - Не его, Тит. Кого-нибудь попроще, но все будут знать, что смерть, такая желанная и недоступная, возможна. И нити к этому, а вернее, ключи у нас с тобой. У глав ветвей. И это только первый секрет, Тит, из многих. Бальтазар из тех, кто был до нас, кто оставил пилоны, которые я при помощи моей отмычки в человеческом обличии могу разбудить. Представь, Тит, общество счастливых людей. Энергия камней проходит сквозь них, даря ощущение довольства и покоя. Нет коррупции, она бессмысленна, нет бюрократии. Люди счастливы, что и требовалось доказать. - Значит, ложь, угрозы, шантаж, всеобщее потрясение путем вселенского заговора, а затем счастье при помощи задействования древних артефактов, последствия которых нам неизвестны. Мне нравится, Юлия. – Тит колюче улыбнулся. – Мне нравится. С одним маленьким условием. Я должен точно понимать, чего ты от меня хочешь, какой помощи ждешь. Не хочу быть просто сопричастным и отдать все лавры тебе. - Какие лавры, Тит? Я останусь в тени. Роль Императрицы Человечества меня не прельщает. - А я-то уж было подумал… Не считай меня глупцом, Юлия. Конечно, тебе это не нужно. Итак, я повторяю. Мои условия – все секреты Бальтазара, открытость и ясность между нами, ну и прочее. - Тогда по бокалу амасека и продолжим. - Ты не назвала Инквизицию, Юлия. Она не входит в твои расчеты? А как же Астартес? Варп? Силы Хаоса? - Я не посягаю на то, где мне нет власти, Тит. Я хочу начать с людей, а дальше видно будет. - Тебе не кажется, что это ошибка? И то, что ты задумала, обречено на провал? - Лучше сожалеть о деянии, чем о том, что ничего не сделал, Тит, не правда ли? - Мы подумаем об этом вместе. А сейчас расскажи мне все еще раз и спокойно. - Катон. – Темнота заговорила с ним голосом Калеба, и этот шепот заставил плененного капитана Второй роты мгновенно собраться. – Я готов. Нам надо действовать. Твоим приготовили ловушку, кузен, и они попадутся. Слушай меня, а я буду раскодировать наручники… …- Итак, успех. Я знал, кому поручить эту маленькую, но важную операцию. Знал. - Эреб смотрел на столп голографической связи, отражающий образы не одного, а сразу двух собеседников. Даже на панель связи встали вместе. Он не ошибся в них. Какое сильное чувство. Казалось, Боги вернули его в прошлое, когда Лоргар видел сны о золотом воине, во времена основания легиона Несущих Слово. Эреб видел души Нимфадора и Настурция – чистые, словно первоцветы, омытые росой на лугах Колхиды. Они не вызывали желания перемолоть их челюстями, поглотить. Ему скорее хотелось владеть этими душами единолично. Как же он любил эти первые мгновения контакта, нахождения единения, общности, чувствовать их стремление к себе. Возможно, и Эреб вздохнул, скоро они изменятся, потеряют свою свежесть и новизну. Но пока это не произошло, он хотел насладиться ими сполна. - Мы захватили капитана Ультрамаринов, апостол. Используем его голову как знамя? – Нимфадор весь лучился от любопытства. – Его ведь можно будет разобрать на трофеи, Эреб? На нем упряжи и побрякушек, как на добром муле. Хватит на целую роту. Ну, плюс руки, ноги. А еще… - Нимфадор шутливо протянул последнее слово и изобразил то самое «еще», что оставалось от капитана Катона, и Настурций прикрыл расшалившемуся собрату рот ладонью. - Мы поклоняемся Кхорну, но не настолько. – Эреб старался, чтобы голос звучал строго, но сам отлично понимал, что смех так и рвется наружу. Как же давно он не смеялся. Не мог позволить себе… Братья видели, что их наставник, а они считали Эреба таковым, смотрит на них одобрительно и так, как никто никогда в легионе не смотрел. Это было восхитительное чувство. Они нужны, и они справились. - Капитана вместе с прочими трофеями берете с собой и меняете курс. Время пришло… …- Значит, как на муле. – Катон двигал кистями рук, с презрением глядя на наручники, которые под искусными руками Калеба превратились в куски металла и больше не были унизительными путами. – И мы меняем курс. Ты понимаешь, что это значит, Калеб? Они летят прямо к месту боя. Вторая точка. Магистр говорил о ней. - Нам повезет, если нам хватит времени на побег, и тебя не разберут на сувениры, Катон. Очень повезет. - А вот тут ты нам поможешь. Найди мне одежду, Калеб, чтобы я мог смешаться с их нечестивой толпой на корабле. Мы будем с тобой то здесь, то там, и пока они ищут некоего капитана Ультрамаринов, если у них вообще будет на это время, мы освободимся и присоединимся к моему Ордену. Время действовать, друг. Вперед, кузен. Будь нашей путеводной нитью… …- Нимфадор, отсек пуст. Все, как ты и предупреждал. Капитан каким-то образом снял наручники и бродит там в отсеках. Нимфадор рассмеялся: - Как крот, Настурций. Как огромный слепой крот. Я прямо таки вижу, как он полуголый, держась за стены, ползает в отсеках трюма, вознося хвалу своему Императору. - Пусть ползает. Зато он занят и не будет отвлекать нас. Трюм надежно перекрыт? - Как всегда, Настурций, даже муха Нургла не пролезет. Так что его лоялистские завывания слышит только он. Пусть развлекается. Что ты знаешь об Ингетель? – спросил он внезапно, обретя всю свою серьезность. Настурций словно ударился лбом о невидимую преграду. - Почему ты спросил, брат? - Потому что прочел по губам, когда столп связи гас. Губы Эреба прошептали имя «Ингетель». Ты что-то знаешь? - Это первый демон, с которым говорил примарх… Вдумайся, Нимфадор. Первый демон. - Я чувствую. – Нимфадор смотрел сквозь него, и Настурций боялся пошевелиться, чтобы не вывести брата из некоего транса. – Я чувствую, что мы узрим подобного ему. Не зря Эреб держит это имя на губах. - Не зря. – Настурций обнял брата за плечи и прижал к себе. – Мы будем достойны того, что готов… С чем готов пересечь наш путь Эреб, светоч Лоргара. - Да, брат. – Нимфадор прижался щекой к нагруднику Настурция. – Мы вместе, и мы достойны. Тебе страшно? Мне очень… И я не стыжусь. - И мне... …- Калеб, почему нет сигнала тревоги? Неужели они до сих пор не обнаружили, что клетка пуста? Это было бы слишком хорошо. А мы, Ультрамарины, не любим доверять случаю, такому обманчивому. - Обнаружили, давно обнаружили, Катон. Но видишь ли, выходов из отсеков трюма нет. Нет для всех, кроме того, кто провел свое детство в тюрьмах спутника Киавар. Мы ползали среди камней, как слепые мыши, выискивая малейшую лазейку, малейшую трещину и превращая ее в ходы между камерами. Так крепло братство Воронов. Поэтому найти лазейку здесь – это также просто, как утащить хлеб с подноса торговца. - Никогда не воровал. Но твоя метафора мне по душе. – Катон с неудовольствием дотрагивался до плаща, который со всей своей мягкостью и теплом раздражал его неимоверно. – Какая мерзость, Калеб. Мне носить эти тряпки. Мне. Катону Сикариусу. Где ты их взял, друг? - В душевой, где же еще? – И Калеб рассмеялся хриплым смехом. – Но это было так давно. - Пока мы сидим в этой норе из металла, расскажи мне все. Есть все равно нечего, передвигаться мы пока не можем, так что рассказывай. -…Примарх покинул нас, Катон. Мы всегда чувствовали, что делаем что-то не так. Тебе, Ультрамарин, незнакомо это чувство, я знаю. У вас в легионе все проще, яснее. Отвага и честь. Когда-то и мы мечтали о таком. Победа или смерть – таков девиз Гвардии Ворона. Но нас погубили склонность к мечтам, играм, страстность и горячее воображение. Ты смотришь на меня с недоумением, но это все так. Мы мужали в оковах, учась тайному сопротивлению своим пленителям. Секрет и тишина, тяга к красоте, подвигу, стремление одному спасти всех, мы были отражением нашего примарха. Нам так казалось, и мы гордились собой и своими безумствами. А на самом деле мы были горсткой не повзрослевших мальчишек в телах воинов. - Не в обиду тебе сказано, Калеб, но ты очень странно говоришь. – Катон поморщился и потер виски. Калеб ответил задыхающимся смехом: - Вот видишь, об этом я и говорю. Иной раз, мне кажется, моему легиону не хватило времени. Еще немного, и мы бы повзрослели и с гордостью стояли бы, отбивая атаки Хаоса, прикрывая спину Кораксу и защищая его от всего мира. Так вот, когда он исчез… - И Калеб затих. Катон чувствовал, как тяжело Гвардейцу Ворона, и не мешал, не подгонял его – пусть выговорится. Их задачей было побег, который позволит, уничтожив или обезоружив Несущих Слово, вернуться в твердыню Ультрамаринов. – Когда примарх исчез, шестеро моих братьев, поддавшись унынию и соблазнам Хаоса, забыв об Императоре и долге, решили присоединиться к легиону предателей. Они не были ветеранами, не были теми, кто пережил Истваан V, и кто стал свидетелем ухода Коракса. Молодые, слабые, не выкованные в горниле борьбы. Я отвечал за них, был их стержнем. Седьмая, резервная рота – Шелестящие Когти. Мы были отрезаны от своих… И они решились на предательство, Катон. Зерны сомнения укоренились в их сердцах, а я и не заметил, думая лишь о победе и о подрывных действиях в тылу врага. - Почему ты не убил их на месте? Мы так поступаем с предателями, хотя у нас их нет. - Я думал, что смогу памятью примарха остановить… Они все мертвы, Катон, но приняли смерть не от моей руки. Видишь ли, они сдали меня, я был их даром сыновьям Лоргара. И вот именно я, изуродованный, обреченный на мучительную гибель, лишенный прогеноидной железы, выжил. Пусть моя оболочка искорежена и слаба, мой дух свободен и рвется к отмщению. - Как они нашли смерть? Расскажи мне. - Им не поверили, кузен. Да и кто бы поверил, что Гвардеец Ворона готов предать? Им не поверили, Катон, и бросили в узилище, чтобы потом продать, как скот, Гурону Черное Сердце. По словам наших… Кузенов он умеет обуздывать слишком рьяных лоялистов. Я готовил побег, едва оправившись и встав на ноги, но нашел их полубезумными, сломленными, с перебитыми крыльями духа. Они больше не были Воронами, лишь жалкими ренегатами. За глоток воздуха и жизни творящими зло… Я нашел их, Катон. - А дальше? - А дальше… Видишь этот плащ? Он был одним из тех, которые я готовил для них. - Побег не удался? - Они не поверили мне, Катон, и выдали второй раз. - И? - Они мертвы. А я остался жив. Что может калека? Ничего. И обо мне забыли. Я много времени провел в цепях. Однажды я выбрался, - Калеб рассмеялся. – Руки стали слишком тонки для их кандалов, и с тех пор я – призрак, седой призрак, не Астартес и не человек. Я - Калеб, Белый Ворон, грезящий по ночам о Вороньем Шпиле. - Иди сюда, друг. Не Астартес и не человек, говоришь? Ты тот, кто мне нужен. – Катон бережно обнял страдальца за плечи и усадил рядом с собой. – Эта маскировка, - и он показал на плащ. - отлично пригодится. Мы выйдем с тобой отсюда и вернемся под голубые небеса мира, где имя Императора – не пустой звук, и где ты скажешь «Победа или смерть» в полный голос. И где обретешь покой. - Ты поможешь мне увидеть Вороний Шпиль, Катон? - Слово Ультрамарина. А ты знаешь, оно крепче адамантия. Сирил потирал руки, образно говоря, глядя на разворачивающийся лагерь, а в голове у него бродили крамольные, но такие приятные мысли. В первый раз он мог посмотреть на все как бы немного со стороны, так как теперь он был полковником в отставке и имел свое, пусть и очень тяжелое, задание на эту миссию гвардейцев Астра Милитариум. Комиссар Гаррет носился, как рыжая молния, то тут, то там слышался его молодой, звонкий голос, то распекающий нерадивых, то подбадривающий. А иной раз Сирил вздрагивал и прикладывал руку к сердцу, таким холодным металлом звучал голос комиссара. Все же Кларк Гаррет был лучшим из лучших. Лагерь разворачивался с четкостью танца, погода была прекрасной, диверсий не наблюдалось, и гвардейцы не были вымотанными или упавшими духом. Их база состояла из двух единиц тяжелой техники, танков типа «Леман Русс», двух-трех «Химер» полностью на ходу, без дефектов, бригады Адептус Медикус и двух сотен бойцов с двумя разведгруппами. Прекрасная маленькая армия для точного и смертоносного удара... На самом деле их было ничтожно мало. Полковник не привык экономить боевую силу, но он теперь не командовал, не нес ответственности, и его совесть была спокойна. Если кто-то выше решил, что такого количества хватит, значит, не ему вмешиваться, тем более, ждали Астартес. Сирил лично отсмотрел все карты позиций, их высадка была крайне отдаленной от места будущей зачистки. Все правильно. Он знал повадки дикарей, а они все одинаковы, несмотря на различные миры и области обитания. Дикари хитры и осторожны, стоит чему-либо их испугать, нарушить привычный темп жизни, как они бросаются в бега. Кое-что вспомнив, он самодовольно откашлялся. Однажды судьба занесла его на мир, полный болот. Высадились слишком шумно и помпезно, в результате укрепления местных оказались пусты, когда Астра Милитариум их таки захватили. И только он, Сирил, догадался обшарить болота в поисках местных. Там, в зловонной жиже, были их скрытые базы, откуда дикари вылезали по ночам и убивали верных Императору гвардейцев. Мерзость какая. Сирил Норшвайнштайнер не любил дикарей, какими бы цивилизованными они ни были. А таковыми он считал всех, кому не посчастливилось родиться с благословенным именем Императора на устах. Канта Амала, старший медик вчитывалась в знаки, пришедшие на ее пейджер и понятные только ей. Под ее мелодичные приказы, больше похожие по звучанию на стихи, шатер медслужбы разворачивался и все банки, склянки, контейнеры и прочее, и прочее, занимали свои места. Темноволосая, с кожей как будто овеянной пыльцой шафрана, золотистой и загорелой, она казалась экзотическим цветком, райской птичкой среди домашних кур. Женщины ее не любили и считали вульгарной, а вот мужчины… Да и как могли еще обстоять дела, если грудь натягивала форму так, что пуговицы хотели разлететься в любую минуту, давая полную свободу двум нежным полушариям, скрытым грубой армейской тканью, талия была тонкой, а бедра покачивались словно в танце, даже когда она просто быстрым шагом передвигалась по лагерю. Канта была заслуженным медиком, через ее руки прошла не одна тысяча гвардейцев. Кого-то она спасла, кому-то подарила легкий, безболезненный уход, что тоже было немаловажно. В ее хозяйстве всегда царила чистота и свежесть. Лейтенант Адептус Медикус, Канта Амала, требовала, чтобы ее подопечные вдыхали не запах гноя разлагающейся плоти и медикаментов, а трав и смол. Говорили, что она дошла до самой верхушки и получила таки разрешение использовать благовония своей родины в полевых условиях. Итак, комиссар Кларк Гаррет не должен умереть. Приказ был ясен. На худой конец, если полученные ранения будут несовместимы с жизнью, ей требовалось отправить определенного вида сообщение, а ему ввести препараты из отдельного кейса и отправить его тело в место назначения любой ценой. Не в первый раз она выполняла подобные приказы и исходили они вовсе не из генштаба. Канта Амала была шкатулкой с секретом, ключ к которой был скрыт в ее собственном сердце и ждал, кому же она отважится его вручить. Претендентов было много, очень много. Ее пряная, экзотическая внешность била в глаза, достигая самых глубин мужских сердец. Роскошные медовые глаза в веерах темных стрелок пушистых ресниц, брови в разлет, маленький нос с крохотной блестящей точкой страза на одном из крыльев, трепещущих от любого волнения, родинка над алой губой капризного рта, упрямый подбородок, тонкая длинная шея. Аромат ее кожи чувствовался задолго до приближения Канты, заставляя гвардейцев в прямом смысле держать нос по ветру. А голос такой грудной, низкий, с хрипотцой. Обделенные женским обществом гвардейцы были готовы приударить за лейтенантом в любой момент и час, но никогда не обсуждали ее. Возможно, счастливцев было много. Канта никогда не отказывала себе в мужчинах, такова была ее натура. Арандхати – несдержанная. Имя, данное ей на восьмом круге обучения при храме в ее родном мире. Но, возвращаясь к мужчинам, они никогда не мусолили ее имя своими влажными языками, а тот, кто начинал, замолкал навеки не без ее помощи. Она могла принять их всех и оставалась все такой же чистой и благоуханной. Ее научили. Но… Возраст тайно шептал ей во снах, что пора отдаться во власть того единственного, кого следовало отыскать – хозяина, мужа, любовника. Что бы там мужчины о себе ни думали, выбирает и решает всегда только женщина. И она искала, бросая взгляды-стрелы из-под пушистых ресниц, собирая сердца словно спелые ягоды. Однажды она встретит Его, и жизнь ее изменится. - Лейтенант Амала, все выполнено. Госпиталь готов к началу боевых действий во имя Императора. - Отлично, Хильда. Ох, я совсем забыла. Там под брезентом есть еще несколько боксов с перевязочным материалом. Будь душкой, разложи все по местам, а я пойду пройдусь, посмотрю, с чем придется иметь дело. Ты ведь справишься? – Канта нежно сжала руку Хильды в своих тонких горячих пальцах, надула губы и хлопнула ресницами. - Как всегда, лейтенант, как всегда… Удачной охоты, стерва. – Прошептала она в след убегающему начальству. Хильда выругалась сквозь зубы, ворочая тяжеленный бокс, который никак не хотел катиться и заставлял себя тащить по неровной почве. Канта утанцевала в сторону гвардейцев, а ей с группой медперсонала предстояло довести все до конца. Служить с лейтенантом Амалой было сущим наказанием. Не то чтобы она сваливала свою работу на других. Никогда. Канта Амала была отличным врачом: хирургом, костоправом, терапевтом в одном лице, спецом высочайшего класса. Она поднимала на ноги тех, кто мог считаться покойником. В ее медчасти царила чистота, никакого сепсиса, инфекций, насекомых, лекарств всегда хватало. Но Хильда на своей собственной шкуре прочувствовала сполна, что значит всегда находиться в тени. Канта прекрасно знала себе цену и умела любого оставить за спиной. Ей нравилось царить единовластно и тут уж ничего нельзя было поделать. Хильда была слишком умна, чтоб выказывать свою досаду. Они Адептус Медикус, и их задача – облегчать страдания гвардии. А все женские штучки и уловки могут подождать до мирного времени. - Не смотри вниз, Нимфадор, голова закружится. – Настурций вдыхал полной грудью воздух предгорья, глядя на Нимфадора, сновавшего среди камней, словно любопытный мальчишка в толпе. Однажды они… Повзрослеют, остепенятся, потеряют вот это чувство восторга и новизны, но не сегодня, это точно. Незнакомый мир манил, тем более все эти деревья, камни, озера, блестевшие под солнцем среди огромного пространства лесов. Он был и сам не против обследовать все это, но… - Настурций, что ты чувствуешь сейчас? Ожидание? – Нимфадор оказался гораздо ближе, чем он ожидал. - Нетерпение и желание остановить вот это мгновение, растянуть его как можно дольше. – Настурций вздохнул, разглядывая жилы металлов в матовом блеске кварца. Сколько здесь всего. – Помнишь, нам рассказывали про вечный бой и единение в природе? Это место мне кажется именно таким, нетронутым, диким. - Сикарус совсем не такой. Он весь исследован и лишен чистоты и тайны. Но я слышал, что Колхида… - Ты часто думаешь о ней, Нимфадор? – Спросил Настурций, зная ответ, но желая увидеть, как именно его названый брат это скажет. - Она мне снится, Настурций, в самых сокровенных и ярких снах под утро. – Глаза Нимфадора превратились в застывшие сияющие озера. Он весь ушел в воспоминания, и Настурций молча любовался. Мальчишка и воин ушли, а перед ним остался тот, кого он любил всем сердцем. Местные появились внезапно. Такое чувство, что они вышли из стволов деревьев, как божества из забытых преданий. Черные безобразные старухи в одеждах, испещренных бурыми пятнами крови. Кожа, изрезанная, исцарапанная, загрубелая от солнца и ветров, босые ноги и невнятный клекот, такими они были. Казалось, их вовсе не пугает ни рост пришельцев, ни вид. Старухи выстроились, образуя проход, по которому к Несущим Слово вышла она. Не женщина и не ребенок с темными распущенными волосами, падающими по спине ниже пояса, бледной, как лепесток благоуханного полуденного цветка, кожей и капризным ртом. Она двигалась к ним не спеша, глядя во все глаза, и сердце Нимфадора охватил холодок. Вот она, сосуд, та самая. Пройдя полпути, девушка подняла руки вверх, и Настурций невольно брезгливо дрогнул губой. Наверно, сейчас начнутся ритуальные танцы или еще что-то, что испортит это странное очарование. Но как же он ошибся. Девушка послала небесам гортанный крик, и старухи, захрипев, упали замертво. Воздух задрожал, и Несущие Слово почувствовали близость Богов. - Я – Тирабьюнкоатль, ожидавшая вас еще в утробе матери. В тот миг, когда семя породившего меня проникло в ее сущность, я уже знала. Он послал вас, я вижу метку тьмы на ваших лбах. – Девушка говорила так уверенно, что Нимфадор невольно потер пальцами лоб и удивился, не увидев на них следы таинственной метки, видимой только ей. - Вы те самые, а не жалкие подделки. Идемте. Нам будет, о чем поговорить, а ровно через три рассвета вы узрите. – Ее голос растекался в голове, не вызывая отторжения. – Ну и рост же у вас. – И она рассмеялась, прикрыв рот ладошкой, выводя братьев из транса, куда погрузила их минуту назад. – Вы пойдете со мной? - А ты к нам не хочешь? У нас есть много интересного. – Настурций был раздосадован, что инициатива осталась в руках этой юной… У него не было слова, как ее назвать. - Все, что вы можете мне показать, - и она насмешливо и пристально оглядела братьев, да так, что Нимфадор покраснел от ее жестов и взглядов. – Я уже видела. Идемте лучше со мной, не пожалеете. Я покажу вам мои звезды, и камни будут слушать ваше дыхание. Пошли. В селении никого нет. Часть в дозоре, часть уснула вечным сном, как эти. – И она пнула ногой тело в черных лохмотьях. - Они все равно не пережили бы прихода демона, а я подарила им легкую смерть. Пошли! И они подчинились, двигаясь за ней, как два неуклюжих утеса, если бы утесы могли двигаться в погоне за дочерью ветра, подчиняясь этой странной и такой манящей власти. Небо пульсировало, звезды срывались и падали, время обряда приближалось. Маленький корабль летел сквозь волны варпа, направляя свой курс к далекому миру, чьи координаты передавались от одного Повелителя Ночи к другому шепотом и только в личном присутствии. Поле Геллера защищало корабль. У экипажа даже мысли не возникало об опасности полета, так они привыкли к защите, данной Императором человечеству в те далекие времена на расцвете Империума. К хорошему быстро привыкаешь, как говорят люди. Корабль летел, а на борту жизнь шла своим чередом. Капитан корабля пела песню машине, управляя ее жизнью и движением, экипаж слаженно работал. - Ну вот, и… все. – Струзак вздохнул, глядя на свои огромные пальцы, которые сжимал и разжимал, держа руки ладонями вверх. - Ты часто говоришь так, брат. А какой смысл ты вкладываешь в эти слова? – Альшанский сидел рядом, глядя на ссутулившегося Струзака, мирно сжимавшего и разжимавшего руки. - Смысл? А в чем он? В тебе, во мне. Его нет. Ничего нет. - Пока нет. Но однажды… Они вздохнули и погрузили в молчание, длившееся достаточно долго. Затем телохранители Равьен достали оружие и занялись его чисткой, разборкой и смазкой. Мерное, спокойное дыхание, почти переходящее в сопение, слышалось в комнате. - А когда оно наступит, это однажды, брат? Ты думал об этом? Быть живым. Как это? - Не знаю, брат. Быть живым – быть свободным. А от чего нам быть свободными? Мы и так свободны. Значит, мы живы? - Значит, живы. А если живы, где он, смысл? - Не знаю, брат. - Ну вот, и… все. Такой разговор они вели часто. Это их успокаивало, настраивало, также, как и литания Богу Машине. Где они ей научились – Струзак и Альшанский сами бы никогда не сказали. Казалось, она возникла в их программированных мозгах сама собой. Они сами считали себя почти людьми и с особым наслаждением в случае ранения или нанесения того или другого повреждения своей оболочки или тканей любили наблюдать, как течет кровь, чувствовать, как болит рана. Они гордились своими бинтами и царапинами, хотя внешне никогда этого не показывали. - Я видел сон, брат. – Альшанский поднял глаза на Струзака и посмотрел прямо в них - А как это? – Струзак заинтересованно фыркнул и потер внезапно зачесавшийся нос. – Чешется, брат! Он чешется! – Струзак чихнул и посмотрел на свои пальцы. – Я чихаю, брат. Альшанский коснулся руки Струзака и растер в пальцах нечто склизкое. - Это почти как мой сон… - Расскажи, мне брат. Как это? - Помнишь, я перестал функционировать? И хозяйка починила меня? - Помню. Кто-то еще сказал, что ты вернулся с того света. Но так и не объяснил, что это такое. - А ты пытался у него выяснить? - Пытался, брат. Он так и не сказал. - Так вот. Я закрыл глаза и оказался в другом месте, брат. Там было много воды. Я… смеялся, я жег ветки и кричал… - Гори-гори? Ты это кричал, брат? - Откуда ты знаешь? - Тогда я тоже видел… сон. - Мы видели одно и то же? - А как же иначе? Мы же братья. - Братья… Там была девушка. - Кто она, брат? Я тоже ее помню после того, как ты сказал. Мы найдем ее? - Мы найдем ее, брат. Мы всегда находим тех, кого ищем. - А если нам не скажут? Как тот, который мне не ответил? – Струзак запыхтел и обиженно отвернулся. - А что ты с ним сделал, когда он не ответил тебе? - Как обычно. - Ну вот, и ответ. Тех, кто нам не ответит, мы будем очень уговаривать. А если нет, то как обычно. - Согласно протоколу, брат. - Твои автоматоны стали слишком живыми, Равьен. – Леорий в упор разглядывал темную родинку на белой спине, притаившуюся между лопатками, такими хрупкими и трогательными. Белая кожа. Не такая ровная, как обычно, совсем не похожая на мрамор. На ней можно было разглядеть поры, совсем как на его коже. Он пытался искать в ней изъяны и ничего не мог с собой поделать. Что-то происходило с ним после того, как они попытались захватить инквизитора Конрада Джарвиса в плен. Человек нарушил все, лишил Повелителя Ночи покоя. И улетел. Живым и без повреждений. Леорий до сих пор не мог себя простить за инъекцию морфия. Он отнесся к Конраду Джарвису, как к обычному человеку, и это несмотря на все, что он слышал о нем. Гордыня. Апотекарий Повелителей Ночи вздохнул и вновь принялся разглядывать спину стоявшей перед ним Равьен, которая смотрела на свои создания и внимательно вслушивалась в их негромкий диалог. - Автоматон не может быть живым, не говоря о том, чтобы быть живым «слишком», Леорий. - А стать им он может, Равьен? Стать. – Леорий повысил голос и положил руки на ее плечи. Как же она далека. И этот аромат, которым она стала пользоваться после кратковременного общения с человеком. Запах, скорее, раздражал, чем нравился Леорию. Зачем ей этот аромат цветов? Ему гораздо больше нравилось пользоваться ее эссенциями и вытяжками самому, чем чувствовать запах на ней. - Все зависит от того, кем был его создатель, достаточно ли он искусен. – Равьен резко повернулась и посмотрела в лицо Леория. - А ты у нас мастер хоть куда. Смотри, Равьен, сделай так, чтобы твои игрушки не досаждали мне. И еще, ты пахнешь так, как будто… - Я живая? Тебе это не нравится во мне? С этим связаны все твои придирки? – Капитан закипела в одно мгновение, и Леорий с неудовольствием отступил. Эти вспышки силы, внутренняя энергия, вспенивающая ее волосы. - Придирки, нравится – о чем ты, Равьен? Ты забыла, что ты моя собственность, мой капитан? Ты забыла свое место? Забыла об этом? – Леорий мог поклясться чем угодно, он только хотел перевести разговор на то, что ей когда-то нравилось, как он думал. У него же просто дыхание останавливалось, когда он вспоминал ее связанную, с алыми следами на бледной коже. Проклятый инквизитор. Он лишил его Равьен, лишил. Хотя она вот здесь, вся горит под его руками, но мысли ее… - Я ничего не забыла, Леорий. Повелитель Ночи застонал и ногой ударил в стену, чувствуя, как отзываются болью пальцы. - Равьен, мы вместе уже слишком давно, чтобы что-то менять. Я привык к тому, что ты слушаешься беспрекословно, работаешь на меня. Что ты делаешь со сломанными игрушками, Равьен? Выкидываешь их? Сжигаешь? - Уничтожаю, Леорий. - Так вот подумай об этом и не становись моей сломанной игрушкой. Или надоевшей игрушкой. Или досаждающей игрушкой. Или… - Я не глупа, Леорий. Он видел, как ее глаза наливаются слезами, а губы обиженно вздрагивают. Это признаки слабости тела, но как это объединить с сетью синих вспышек, окутавших всю ее кожу? Казалось, вены вышли на поверхность и не кровь в них текла, а неподвластная разуму энергия, сходная с электричеством. Леорию стало страшно. - Разберись с автоматонами, Равьен. – Он резко развернулся и ушел. Это тело перестало быть в его глазах совершенным. Оно было пугающим, непонятным, дразнящим и недостижимым – все то, что раньше он любил, а теперь ненавидел всей своей потерянной душой. Проклятый инквизитор. Из-за него он терял... А вот как много – над этим предстояло поразмыслить. Клауд картинно выпрямился и приветственно поднял руку – отточенный и обдуманный жест. Он прекрасно знал, что его ладонь сейчас кажется светящейся в лучах мягкого закатного солнца. Клауд давным-давно выстроил эту схему в своем воображении и зафиксировал в записях: он сам в черном с белым воротником и светящиеся руки. Хотя бы часть из них, из подданных, встречающих своего властителя, издаст восхищенный вздох. Он прокатится по рядам, как круги по воде. Клауд знал, какие чувства вызывает на Грире, и всегда старался, чтобы превалировали страх и восхищение. Ему казалось, что он знает всю партитуру встречи наизусть. Вздох восхищенной толпы, затем стремительный спуск по трапу навстречу будущей жене. Она должна склониться, присев в глубочайший реверанс, так, чтобы он сумел взглянуть на ее макушку, где должны колыхаться черные кружева, закрепленные тиарой с рубинами. Да, именно так. Черно-красное платье, алый корсаж и черное кружево юбок. И рубины. Тьма с алыми всполохами. Клауд самодовольно улыбнулся, представив, как протянет ей руку, и его бледная кожа будет выгодно сиять на мгле ее одежд. Он выбрал черно-красную гамму вовсе не случайно. Во-первых, все должны видеть, что она его жена. Никакой теплоты, легкий зарождающийся ужас перед хозяйкой Грира и ее хозяином. Ее лицо будет в основном скрыто черной вуалью, лишь полоса алых губ будет видна. На этот случай Клауд распорядился воспользоваться алым притиранием. Ему не нравилась маслянистая субстанция помады, ее какой-то жирный привкус. Ну не целовать же ее при всех. А для эффекта сойдет. А еще черно-красный наряд пригодится, если она сама из себя ничего не представляет. Людям нужно зрелище – люди его получат. Клауд прикрыл глаза и услышал вздох толпы. Но отчего-то он был гораздо сильнее ожидаемого. И тиран Клауд с высоты трапа посмотрел наконец туда, вниз, где его должна была ожидать согласно протоколу его будущая жена. Огромный золотисто-охряный зверь с черными кисточками на ушах бил хвостом, поднимая легкие клубы пыли, и зевал так, что розовое небо и розовый язык были видны всем и каждому, кто отважился бы посмотреть в эту широко открытую пасть. Алое платье, весьма скромно отороченное черным кружевом… Даже не алое, а скорее пурпурное, с крохотными пуговками по всему корсажу ловило свет солнца и светилось рубином, ограненным искуснейшим из мастеров. Легчайшая вуаль, черная, как вороново крыло, оттеняла волосы, в которых светились лучи солнца. Клауд ни за что не описал бы этот цвет. Пожалуй, мед или кора стволов, позолоченных солнцем на закате дня. Рубиновая тиара горела так, как будто взошла новая звезда. И его подданные вздыхали и смотрели именно туда, а вовсе не на него. - Господин мой Клауд, как же рада я в первый раз лицезреть Ваш лучезарный лик, подобный луне! Клауд скривился. Да, все было правильно, но она должна была прошептать эти слова, чтобы люди ловили их в полной тишине, а ее громкий, повелительный голос облетел всех, и безмолвная прежде толпа взревела от восторга. Вот под этот приветственный рев он и спустился с трапа, ругаясь сквозь зубы. Обычно его прибытие происходило в гробовом молчании, иной раз бригады медиков увозили со встречи особо впечатлительных, не выдержавших восторга. А это, это был кошмар. Она кинулась ему под ноги сверкающей птицей, эдаким фениксом. Да, он лицезрел ее макушку, но лишь секунду, а потом его глаза встретились с весьма ехидным взором и не менее ехидной улыбкой. - О, господин мой, как же мы все счастливы! Он хотел было прервать все это, но огромный зверь, словно прочитав неудовольствие и ауру гнева, исходящую от него, рыжей молнией метнулся к коленопреклоненной девушке и угрожающе зарычал на него. Клауд побледнел. Он достаточно хорошо знал, что бывает с теми, кто разозлит каракала. - Тише, Дара, мы же не хотим напугать господина Клауда в первый же день. Не-ет, мы вовсе не хотим этого. – Сладко пропела девица и принялась почесывать чудовище из рода кошачьих, которое довольно рыкнуло и улеглось на ее юбке. – А хотим мы устроить ему встречу, которая запомнится надолго. - Вам удалось, дорогая… - Виргиния Лорена Клаудия, к Вашим услугам. Дара, кыш. Я не могу встать, пока ты тут развалилась, непослушная ты кошка. Клауд чувствовал, как кипит в нем гнев, изгоняя страх и чувство самосохранения. Мало того, что его переиграли, так еще люди смотрели на все это и одобрительно смеялись. Пока его не было… Но додумать остальное ему не удалось. Девушка ткнула ему в ладонь чем-то твердым. - Я помню регламент, Клауд. Сейчас Вы отправитесь на встречу с советниками, а мне надлежит скромно удалиться в покои, где ожидать Вашего сияющего появления. Но. – Голос Виргинии зазвучал совсем иначе. Вся наигранность и театральность исчезли. – Это жесткий диск. Здесь вся информация по переустройству Грира. Если я становлюсь госпожой этих людей, то беру их под свою руку со всеми вытекающими последствиями. Ознакомьтесь, пожалуйста. Графики, таблицы, выводы – я работала над этим до Вашего приезда. Надеюсь, мы придем к общему мнению. Дара, ко мне. – Лорена изящно присела и, дождавшись отпускающего взмаха кисти, двинулась во главе своих придворных дам, придерживая каракала за ошейник. Клауд смотрел ей в след, сжимая в руке диск с информацией. Он чувствовал, что встречу с советниками придется отложить. Ему необходимо было остаться одному, чтобы выпустить гнев, душивший его, подобно огромной змее. Такого он не ожидал и терпеть не собирался.