Не отринь меня

Призрачный утренний свет робко растекался лужицей на плитах хранилища. В эту ночь Лорд Инквизитор Федор Карамазов не спал, он бдел и позволял своему разуму углубиться в знаки и символы древних текстов, которые доверил неразумным чадам своим основатель Инквизиции, чье имя они упоминали очень редко и только в глубине сердец. Далеко не каждый инквизитор был допущен в это хранилище, не каждый разум, пусть и освещенный светом Императора, был в состоянии выдержать обыденность и простоту слов, описывающих деяния людей, сошедших с пути света, а иной раз и демонов. «В лето 7090... Того же лета изыдоша коркодили лютии зверии из реки и путь затвориша; людей много поядоша. И ужасошася людие…» Федор Карамазов не знал и не понимал, что означают цифры, да и никто не понимал, с тех пор, как Император и Первый лорд-регент Терры оставили Империум. В смысле умерли. Лорд Инквизитор верил, что они и сейчас со своим творением, и горе тому, кто усомнится в этом. Федор Карамазов усмехнулся. На то и Инквизиция, чтобы вера людей горела ярким пламенем. В этом свитке речь шла о делах незапамятной древности и то, что демон, пожравший плоть людей, был описан с такой невинной ясностью… Лорд Инквизитор горестно вздохнул и поджал и без того узкие и сухие губы. Как же они беззащитны перед силами варпа. И как же велика мудрость Императора, защищающего своих детей, подчас и неразумных. Лорду Инквизитору было видение. Он узрел демона из тех, кто лишь видом своим способен уязвить, ужалить дитя человеческое в трепетное сердце и душу. Его горячее дыхание опаляло сознание и вызывало трепет и слабость в плоти людской. Он грядет, и Лорд Инквизитор видел, что случится, если это чудовище, вернее, когда это чудовище из самых глубин варпа обретет форму… Федора Карамазова всегда поражала тяга демонических существ захватить именно человека. Ну, казалось бы, что стоило заполучить себе огромную тушу копытня из тех, которые паслись на мирах-фермах? Вот тебе пожалуйста, сила и мощь, так нет. Подавай им сладкую человеческую душу. Почему сладкую? «Человечье мясо сладко на вкус…» - таких фраз из древности в его памяти скопилось достаточно, чтобы понять: демоны летят к людям в надежде на поживу, облизываясь и предвкушая редкостное кушанье. Лорд Инквизитор покачал головой, прогоняя жуткое видение чавкающих тварей. В эти дни да свершится. Демона нужно остановить, а то, к чему он стремится, чего алкает, вырвать из его жадных когтистых лап. «Поборемся» - подумал инквизитор, глядя на зарницу разгорающегося дня. …заалел румянцем зари в темной вуали неба новый день. Схола Адептус Медикус осталась где-то там, в далеких воспоминаниях. Хильда навсегда запомнила ночные посиделки студиозусов с каким-нибудь дешевым пойлом, непретенциозной, но очень сытной и вкусной закуской и… стихами. Стихи заменяли все. Они были приправой, аперитивом, афродизиаком, уводившим беспутные молодые головы в темные каморки, где они соединялись, спеша подарить друг другу хоть сколько-то страсти и тепла. Пока есть время. Пока не началось. Каждый знал, что эти счастливые дни учебы вскоре останутся позади, и их ждет военная служба. О том, чтобы оказаться среди счастливчиков, которые попадут в научные лаборатории спокойных миров, далеких от военных конфликтов, Хильда даже не мечтала. У нее не было протекции, и училась она на стипендию Администратума. Как же хотелось курить… Но все кончилось. А травить себя дешевым табаком – нет уж, спасибо. Она была очень разборчива и часто дышала себе в ладошку, проверяя чистоту дыхания, переняв этот жест у лейтенанта Амалы, варп ее сожри. Они соперничали, тайно, по-женски, и Хильда искренне верила, что однажды победит, но ждать этого было столь же долго, как и того, когда встанет с Золотого Трона Император. Ничего, она дождется. Хильда зевнула, провела пальцем по крепким ровным зубам, проверяя отсутствие налета, взбила коротко постриженные волосы цвета бледной платины, как предпочитала думать, а на самом деле, как прекрасно осознавала, серебристо-бесцветные. Ополоснула ледяной водой чуть припухшие глаза, чтобы вернуть им ясность и оглядела себя в маленькое круглое зеркальце, применяемое в хирургии. Очень даже ничего, немного худая и неимоверно бледная от недосыпа и усталости, но все же. Однажды она победит. Ее слух уловил все нарастающие звуки, как будто неподалеку что-то лилось, звенело, падало. Слышались вздохи, какой-то лепет, словно ребенок, недовольный игрушками, выговаривал им, строго грозя маленьким пухлым пальчиком. До носа Хильды донеслись ароматы благовоний. «Началось» - подумала Хильда и, устало вздохнув, направилась, не дожидаясь зова, туда, где царила, а вернее просто просыпалась лейтенант Адептус Медикус Канта Амала. …и пал на вершины далеких гор… Слова зудели в голове, как надоедливая мошка. Одна из тех, кто в жаркий день стремится сесть на нос и омочить свои крохотные лапки в каплях пота, которые так и катятся по щеке, в особенности после часов упражнений в тренировочных ямах. Глаза Верховного библиария, чей организм был создан и слеплен по замыслам величайшего из всех генетиков Вселенной, Императора Человечества, покраснели и взывали об отдыхе под сенью усталых век. Тигурий вновь нарушил приказ магистра, он бдел, дабы узреть то, с чем столкнутся вскоре его братья по Ордену и он сам, поскольку Тигурий вовсе не собирался оставаться в стороне, хотя Марнеус требовал этого… В первый раз за долгие годы у Верховного библиария не хватало слов, чтобы описать… Призрачный утренний свет заалел румянцем зари и пал на вершины далеких гор. Прекрасное начало. Варрон Тигурий вовсе не был равнодушен к красоте изречений. Так могла бы начаться любая книга про жизнь хотя бы и людей. Но эти слова открывали пророчество из прошлого, и Тигурий узрел, что грядет потом, когда уже не заря, а сияющие солнечные лучи согреют землю далекой планеты. И явится Он, чья поступь неотвратима, и грядет конец всему, конец... Далее неразборчиво. Сжимая вибрирующий посох, Тигурий прижимался щекой к горячему древку, вглядываясь в поток видений. Однажды он чувствовал подобное, когда их неразумные кузены во главе с Лоргаром Предателем вызвали в мир демона из варпа, и начался раскол. Правда, тогда он был непростительно молод, и не смог поделиться тем, что видел. Ребенок, переполненный неведомой силой. Даже странно, сколько тысячелетий прошло. Следы Ингетель затерялись. Варп безумствовал, насылая на миры Империума демонов и тварей, угрожавших всему живому. Но то, что будет призвано в мир так скоро… Верховный библиарий прерывисто вздохнул и вытер пот со лба. Он должен быть там лично, чтобы убедиться. Нет, не так. Чтобы увидеть, как кошмары его видений стали явью. Чтобы встать на пути чудовищной твари. Пусть это будет последняя битва или начало последней битвы, Варрон Тигурий хотел быть там. Он был готов пожертвовать всем, даже братьями, но задержать или остановить чудовищное порождение варпа. В груди сердца стучали с перебоями. Они сжимались и ныли. Тигурий гнал от себя уныние и растерянность. Уныние – это страх, страх – путь к деменции. Тысячи раз был прав великий Император, приравнивавший уныние к величайшему злу. Посох вздрагивал в руках, согревая кисти. Он должен лететь с Северусом и он полетит, что бы там Марнеус Август Калгар себе не думал. Она жадно ловила алым ртом утренний воздух, такой холодный, насыщенный праной, чистый, как мысли юноши, не познавшего пробуждение плоти. Канта улыбнулась, обняв себя руками. Их было слишком мало под небесами Империума, этих юношей, но ей нравилось изысканное и редкое лакомство - быть для них экзотическим цветком, чьи лепестки они раскрывали робкими дрожащими пальцами и обмирали от происходящего. Она облизнула в раз припухшие губы, вспоминая минуты страсти. Как жаль, что они так быстро вяли, эти юнцы. Очень жаль. Потянувшись на постели, обычной армейской койке, которую ее умение доставлять себе радость превращало в уютное ложе, Канта дикой птицей рванулась на холодный пол, застонала от леденящего прикосновения к пальцам ног, встала на цыпочки, зацокала языком, словно цикада, и протанцевала к чаше с холодной водой (на самом деле это был обычный таз, в котором плавали лепестки и кожура местных фруктов, но ей нравилось называть его чашей). Умывшись, чуть задыхаясь от холода, Канта вновь угнездилась на постели, обнимая тощую подушку, которая могла бы быть гораздо более наполненной перьями. Надо будет поулыбаться повару, который был неравнодушен к созерцанию ее груди под серой тканью формы. Возможно, это принесет пару-тройку горстей перьев. Хотя какая разница, сегодня ночью произошло Это. И Канта радостно рассмеялась, зажимая рот ладошкой. Сегодня во сне она видела Его, избранника. Он, конечно, еще об этом не знает и даже не догадывается… Но он будет ее послушным рабом. Нет, не так. Он будет послушным рабом своих тайных скрытых желаний, а уж на то, чтобы их разбудить, у Канты сил хватит. Небрежным жестом она раскрыла тусклый и потертый бокс, коробку, и воздух палатки наполнился ароматами. У ее избранника такой тяжелый, породистый нос. Ох, она знает, как могут расшириться и вздрогнуть крылья такого носа, когда он учует манящий аромат ночных цветов, например. А что же с ним случится, когда он почует ее, Канту… Она хихикнула. Тонкой палочкой Канта Амала коснулась благовоний и нанесла их себе на кожу. Да, именно так, где бьется жилка пульса. Она не могла успокоиться. Такой породистый нос. У кого еще есть такой? А эти прозрачные глаза человека, чуждого запретным страстям? Колокольчик смеха голоса Канты вновь прозвенел. О, наивный! Он даже не догадывается, сколько огня таится под его холодной белой кожей. Ах этот Сирил… Ну что ж, пора ему узнать об истинной страсти. И испытать ее… И утолить. Нет, не так. Пора ему пасть в озеро страсти и оставаться там столько, сколько пожелает она, его будущая госпожа. Послышались тяжелые шаги, и Канта прикусила губу, но ровно настолько, чтоб та покраснела и стала похожа на созревшую под солнцем сладкую ягоду. Вошедшая Хильда, отличный солдат и медик, была похожа на пугало для птиц, впрочем, как и всегда. Канту это устраивало как нельзя больше. Царица пчел всегда одна, и если кто-то попытается занять ее место… Ммм… Как же жалко такую глупышку. Однако даже обидно, что Хильда не из таких. К сожалению, таких не было, и Канте не с кем и не за кого было бороться. От Хильды пахло свежей водой, антисептиком и дешевым мылом, чистой одеждой, бельем. Оно у нее самое простое… Канта невольно вздохнула, представив Хильду без всего, в сумраке палатки с этими ее огромными глазами, такими наверно испуганными, если ее застигнуть внезапно... Но встретившись с холодным взглядом и приподнятой бровью медика, все ее страстные мысли невольно погасли. - Докладывайте, Хильда, надеюсь, ночь была спокойной. И, если не трудно, милая, подайте мне полотенце. - Так точно, лейтенант Амала. Лагерь просыпался, и комиссар Кларк Гаррет, стоя у приоткрытого полога палатки, наслаждался симфонией звуков, свежестью воздуха и картинами мира, который он больше никогда не увидит, как только они с успехом закончат боевую операцию. Кларк Гаррет верил в промысел Императора и хотел каждую минуту жизни отдать на служение Империуму, как учила его матушка, Схола Прогениум и Кадия, и все что случилось с ним в последнее время. Где-то заурчал мотор, в стороне разворачивалась кухня, и Гаррет знал, что скоро почувствует аромат полковых яств, а точнее, запах пригорелой каши и нечто безвкусного, заменяющего хорошую танну. Его передернуло. Как странно. Сейчас бы он с большим удовольствием съел немного фруктов и ломоть свежеиспеченного хлеба с хорошим шматом масла, настоящего, не синтезированного. «Старость» - подумал Кларк, машинально расчесывая волосы пятерней. - «Старость и сибаритство». Когда-то пригоревшая каша была пределом мечтаний, а сейчас фруктов ему захотелось. Насмешка помогла и притупила голод. Из соседней палатки послышался глубокий вздох и скрип походной кровати. Гаррет широко улыбнулся. Сирил Норшвайнштайнер больше не был полковником Астра Милитариум, но старые привычки так скоро не проходят, и комиссар знал, что скоро его бывший начальник, а теперь добрый друг появится застегнутым на все пуговицы, в начищенных сапогах и кинется проверять: все ли идет так, как надо. Странно было осознавать, что не пройдет и несколько часов, как спокойная, размеренная жизнь закончится, и начнется бой. Гаррет присвистнул и положил руку на грудь. «Вот оно, опять» - тяжелый удар в подреберье прокатился по телу горячей волной. Мысли стали ясными и больше не кружились, а выстраивались в цепочки, окутывая его разум, словно омывая его потоком тепла и энергии. Кларк Гаррет вновь чувствовал Его. Здесь, в недрах чуждого мира пробивалась песня монолита и тянула свои волны к нему. Гаррет посмотрел на палатку Сирила. Что ж, если это продолжится и принесет вред Империуму… Тот должен быть рядом и не дать случиться чему-нибудь ужасному и непредсказуемому. А вернее, не дать операции скатиться в выгребную яму и потонуть там в дерьме. Катон Сикариус, капитан Второй роты, грезил в полумраке раннего утра, натянув на себя жалкое тряпье, которое принес ему Калеб. Тьма брюха корабля не дала бы кому-то другому понять, что наступал новый день, но Катон чувствовал: утро было совсем рядом. Смежив веки, он видел. Видел, как над цепью гор появится сияние, затем одинокий луч согреет воздух, и солнце выкатится из своего логова и осветит этот мир, погрязший в скверне. И вот тогда небо расколется, и явится Он. Катон видел и не мог заставить себя отвести взгляд. Он видел того, кто приходил к нему в кошмарах детства, страшное чудовище с тысячью имен. Катон Сикариус, верный сын Императора, созданный, чтобы служить, и готовый отдать жизнь за Империум и Макрейдж, а также за Робаута Жиллимана, спящего в храме Геры, да хранит его Император, берег в глубине памяти детские воспоминания о жизни до того, как вступил в Орден. Они были отрывистыми и неполными, как легкие, почти неуловимые всполохи. И возвращались они к нему не всегда, только перед битвами, где Катон готов был ценой жизни остановить врага. Великий герцог Талассара видел море, безбрежное, шепчущее, такое теплое перед самым рассветом, с кружевами пены, щекочущей пальцы босых ног. Он навсегда запомнил чувство страха, когда солнце, нестерпимо яркое, алое, вставало над волнами, окрашивая все в багрянец и пурпур. Катону казалось, что оно, солнце, подобно злому оку с небес готово выжечь все живое. Он закрывал глаза и смотрел через пальцы на его восхождение в небо. Мимолетное видение, но Катон знал, что сегодня, вот также неотвратимо явится в этот мир мерзкая тварь из варпа, которую он остановит во славу Ультрамара. Капитан Второй роты, оглянувшись, положил ладонь на грудь и два раза стукнул себя и подул через левое плечо. Так он делал совсем мальчишкой, оберегая душу от злых лучей обжигающего светила и ночного кошмара, терзавшего его сердце и воображение. А потом кидался в море, находя покой в теплых и соленых волнах. Как будто ласковые руки обнимали его, гладили по голове и нашептывали слова утешения и обещания. Он был верным сыном Империума, но всегда хранил воспоминания о ней. Даже не воспоминания, а сказки. О прекрасной богине моря, которая сохранит любого от обжигающего солнца и от зла, а своего избранника наделит силами, неподвластными разуму. Катон верил, когда был мальчиком, что он избранный. Пройдя длинный жизненный путь, веры он не лишился. Курильницы источали густой и сладкий аромат, воссылая к сводам тонкие струйки разноцветного дыма. На жертвенниках распростерлись разверстые тела, из которых медленно уходила жизнь. Конечности вздрагивали, но воплей не было – перед обрядом им перерезали голосовые связки, лишив права на крик боли. Темный апостол ненавидел суету и крики, они сбивали, мешали видеть и зреть. Темная чаша, наполненная густой, маслянистой жидкостью, манила и притягивала, обещая явить все в своих таинственных глубинах. Но зов ее был тщетен, Эреб уже смотрел и не увидел того, чего жадно искал. Эреб чувствовал, как будущее, предсказанное и выверенное, разбивается в брызги. Сказать, что он был разочарован – да. Сказать, что сломлен – нет. Эреб, адепт тайн Октета, знал, что будущее столь непостоянно, что может измениться в любой момент. Как бы ему хотелось подарить эту истину другим, но они искали вовсе не этого. Они хотели знать, что будет с точностью и бесповоротностью. А так не случалось никогда за всю его... Точнее сказать, за всю его вечность. Темный апостол прикрыл воспаленные долгим бдением глаза и представил Нимфадора и Настурция, братьев по оружию, таких… Особенных. Он наделил их силой знания, но воспользуются ли они им? Сумеют ли? Подчинить демона, да полно. Не подчинить, скорее, войти в контакт. Аргел Тал не подчинил. Произошло слияние, именно поэтому он не сошел с ума, как многие другие, а получил невиданную силу. Аргел Тал. Эреб усмехнулся. Плохой ученик, доверчивый глупец. Оставалось надеяться, что Настурций с Нимфадором справятся со своей задачей гораздо лучше. Эреб чувствовал, как варп бушует за тонкой границей реального. Демон пробужден. Еще несколько часов бдения, и все начнется. Тира наблюдала, как кожа на ее руках высыхала и бледными неровными лепестками падала на камни. Ей о таком говорили, хотя она уже не помнила кто именно, старухи или отец. Или рисунки, которыми была покрыта каверна в теле горы. Она была только ее, Тиры, с тех пор, как отец… С тех пор, как она стала Тиройбьюнкоатль. Сегодня она сбросит кожу во второй раз и встретит Его обновленной, чтобы измениться не только телом, но и духом. Тира смотрела, как братья с небес, Астартес, готовили алтарь. В ее племени не было столь сильных мужчин, а потому и места им вот тут, где будет обряд, не нашлось. Все от мала до велика умрут, но остановят тех, кто захочет прервать слияние, то, к чему Тира стремилась, еще пребывая в материнской утробе. Чей-то голос нашептывал ей тогда о великой силе, о предназначении, она помнила. - Что скажешь, Настурций? – Нимфадор вытирал лоб, поглядывая в сторону шаманки, которая, сбросив свое тряпье и отмывшись дочиста, уже не казалась такой замызганной. Даже натянула на себя что-то. Отсюда было не видно, но голой она точно не была, что радовало. Нимфадор терпеть не мог голых женщин. Они притягивали к себе глаз, но вот насчет того, чтобы удержать… Он не мог понять, в чем удовольствие от разглядывания деформированной по сравнению с мужской, набухшей груди женщины. Не гладкой, а такой вот выступающей, колышущейся. Со спины они, женщины, были еще туда-сюда, но вот спереди смотреть – сомнительное удовольствие. Однажды он видел омовение сотни женщин одновременно и с тех пор не испытывал никакого желания разглядывать их, а тем более подойти ближе. - Скажу, что все готово. – Настурций оглядел еще раз треножники, алтарь из белого камня, который они расчистили, вытащили из-под груды камней, мха и корней. – Тебя что-то тревожит? Кроме шаманки, разумеется. – Добавил он, усмехаясь, так как давно заметил, что Нимфадор слишком часто смотрит туда, где сидела Тира. - Меня тревожит вот это все. Мы ожидаем демона. - Ну так? «И разверзнется варп, и явит Его, и Он предстанет и пожрет жертвенную часть. И тогда…» Помнишь? - Да-да-да. И тогда вступи с ним в ментальную связь и подчини себе. Как же, помню. И ты веришь, что она может его подчинить? Вот она, - и Нимфадор ткнул пальцем в Тиру, которая сбрасывала с тела что-то странное, какие-то ошметки. – Что она делает? - Она сбрасывает кожу, брат. – Настурций усмехнулся. – Как аспид в камнях. Готовится. Послушай меня, - Настурций шагнул к Нимфадору и заключил его в теплый круг своих рук. – Послушай меня, я тоже не в себе. Я тоже думаю постоянно, ищу неточности, ошибки, но все будет правильно согласно воле Эреба. - Я знаю. – Нимфадор вздохнул и ткнулся головой в грудь брату. – Но мне нетерпимо это ожидание. Знаешь, если бы я готовился принять демона, я бы отвечал за все. Сам. А так, лишь наблюдать… - Наблюдать. Встретить, запечатлеть. – Настурций взъерошил волосы брата. Как же он еще юн. – Мы наблюдатели и сопроводители, Нимфадор. Мы – глаза Эреба, и он сам почувствует и решит, что делать дальше. Поэтому давай продолжим. У нас маловато свежей крови, а демоны прожорливы. Надо подумать, как расположить жертвенную яму, чтобы запах крови был нестерпимым. - Мы как хранители маяка, на свет которого демон устремится в этот мир. – Нимфадор приободрился. - Хорошо сказано, я запомню. А теперь тащи вон те туши, хранитель, и перережь им горло. Пусть крови будет больше. – Настурций оглядел алтарь и вдруг вспомнил. – Нимфадор, какие глаза у Светоносного? - Золотые, как свет солнца утерянной Колхиды. Теплые, как… - Нимфадор зажмурился с нежной улыбкой, помолчал. – Почему ты спросил? - Он смотрит за нами, видит нас. Я чувствую его взгляд. - В сердце? - Нет, брат. Там я чувствую взгляд наставника, требовательный, но ободряющий, такой… - Дарующий силу, да? - Да. У Аврелиана другой взгляд, и он не заглядывает в душу, но видит насквозь. - Значит, мы узрим его. – Нимфадор радостно рассмеялся и полоснул ножом по шее жертвенной туши. – Таких пять хватит? Или добавить? - Добавь, чтоб уж наверняка. Тира освободилась от старой кожи и показала себя лучам солнца, так следовало сделать. Она чувствовала, как течет кровь по венам братьев, как бьются их сердца. Вот странно, в них было столько плоти, молодой, чистой, сильной, но ей вовсе не хотелось испить кровь из их вен. Она знала, что эта кровь будет не насыщающей, не настоящей, она не утолит голод. Шаманка поморщилась и фыркнула. Даже в конце зимы они бы не избавили племя от голода. Ей даже показалось, что она чувствует вкус их мяса, не настоящий, чуждый. Демон ими точно не прельстится, не то, что ею. Еще немного и начнется. Тира закрыла глаза, проверяя каждого из племени. Все были на своих местах, они встретят чужаков обвалами камней, ядом, стрелами. В одной из соплеменниц она почувствовала огонек новой жизни. Жаль. Никто не вернется назад. Тира видела конец их стойбища. Небеса взорвутся, а дальше она смотреть не стала. Память неожиданно вернула ее туда, где был жив отец. Он привел ее в каверну. Даже не так. Однажды он прикрыл ей глаза большой и теплой ладонью и попросил отвести его… Туда, где есть голос камня. Тира тогда укусила отца в ладонь от досады, поскольку больше никаких указаний он ей не дал, но отец только рассмеялся и дернул ее за волосы, ласково и безболезненно. А через две ночи Тира почувствовала и привела отца кратчайшим путем с закрытыми глазами к каверне, где в глубине все было исписано знаками и рисунками, и где был большой черный камень с зелеными искрами. С тех пор Тира часто наведывалась в эту пещеру. Часами она могла лежать, обнимая камень. Он помогал ей видеть. Оказывается, таких было много, и с тех пор она слышала их зов. В них, камнях, был какой-то секрет, но она могла лишь слушать. Жаль, что ей так и не придется узнать, что они и зачем. Хотя возможно, когда она подчинит себе демона… Тира усмехнулась и облизнула свежие нежные губы. Тело начало ныть, и привычная боль скрутила живот, а по ногам побежала тонкая струйка алой крови. Пора. Она была готова. Взрывы сотрясали землю тут и там, наполняя воздух пылью, осколками камня и какой-то взвесью, не дающей спокойно вдыхать воздух в легкие. Сирил Норшвайнштайнер был вне себя от гнева. Больше двух часов их полк топтался на месте, занимая оборонительную позицию и не продвинулся ни на шаг. Они пытались наступать, палили по кустам, но местные, жалкие дикари, удерживали Астра Милитариум своими первобытными ловушками и прочими неуместными в столь просвещенные времена орудиями. Катапульты, стреляющие камнями и дерьмом – спаси нас Император! Ямы, наполненные змеями, рои насекомых, собранные в странные сосуды и вышвыриваемые на гвардейцев – это было слишком. Полк намеренно удерживали, не пуская туда, где находилась точка захвата. Трупов местных было совсем мало, а вот гвардейцы падали, как спелые плоды. И еще, ужасное ощущение наступающей неотвратимой беды. От него сжималось сердце, желудок прилипал к позвоночнику. Сирил уже чувствовал такое ранее и теперь изо всех сил шептал литанию Императору и пытался, оценив обстановку, понять, что же делать дальше, как двигаться вперед. Комиссар Гаррет, глядя в визор, который приходилось все время протирать от пыли, нашел уязвимое место в обороне противника, с облегчением вытер лоб и на минуту прикрыл глаза. Эти дикари держали их за глупых детей. Медленно, но верно Гвардию заставляли понемногу отступать в сторону болота, а то, что там болото, Кларк Гаррет чувствовал всей своей кожей. Вероломные твари, не осиянные светом имени Императора, их тлетворное пение застревало в ушах навязчивой мелодией, и Гаррету приходилось отпускать хорошую пощечину и затрещины направо и налево, приводя в себя гвардейцев. Сам же он был бодр и собран. Его сердце билось в такт теплым волнам, разбегающимся из середины груди. Ему так хотелось найти источник этих волн, камень, но Кларк прекрасно знал, не то время и не то место. Кларк Гаррет, комиссар полка Альтерских Гор, чувствовал, что под земной корой этого чуждого и враждебного мира, переполненного еретиками таится один из монолитов, наполняющий его душу силой и уверенностью, а также укрепляющий веру в Императора. Пора было переходить в наступление. Комиссару Гаррету вовсе не улыбалось потерять людей во время высадки Ультрадесантников, чьи дропподы будут опускаться согласно регламенту почти на головы Гвардии, и только Император защитит своих солдат от ненужных жертв. Но каждая попытка к атаке была остановлена местными. Ждать больше было нельзя. Тем более, в воксе прозвучало сообщение о диверсии. В каждый бак с топливом надежных имперских «Химер» был засыпан песок, и они оставались на месте, пока механикам не удастся устранить последствия вылазки дикарей. «Хотя, не такие уж они и дикари, раз сумели вывести из строя технику. Кто-то их надоумил» - промелькнуло, исчезая, в сознании Гаррета. Комиссар нашел глазами искаженное от нетерпения лицо Сирила, такое нервное, но твердое, такое близкое. Бывший полковник и новый секретарь инквизитора Джарвиса был верным другом, готовым размозжить выстрелом голову, если в ней поселятся еретические помыслы. Кларк Гаррет ценил это, как никто. Умереть сразу, не принеся вреда Империуму – лучшая учесть для оступившегося. Но его время еще не пришло, он не был еретиком. Пламя веры сияло в нем, и комиссар понял – пора. Он выхватил пиломеч, поднялся над окопом и закричал: - За Императора! Гвардейцы, за мной! – И кинулся в атаку. Топот сапог Астра Милитариум наполнил Гаррета легкостью и азартом. Они не отступили, не испугались, а пошли за своим комиссаром в самое пекло. Время поджимало, пора было выступать к исходной точке. - Я принес его, Катон, дотащил. И как ты управляешься с такой махиной? Впрочем, когда… - Послышался хриплый кашель. - В другой жизни у меня был не менее прекрасный меч, хотя… С твоим не сравнится. – Калеб задыхался под тяжестью оружия, появившись из отверстия воздуховода корабля, рядом с которым стоял Второй капитан, устремивший глаза на темную линию гор. Катон, смотрящий в небо, не шелохнулся, и на минуту Калебу показалось, что капитан Ультрамаринов спит наяву. - Катон? - Калеб, ты чувствуешь? Ты слышишь его? - Я слышу звуки боя, кузен. Вот твой меч. Найти его было не так легко, как может показаться с первого взгляда. Катон Сикариус обернулся, и Калеб содрогнулся – глаза капитана были бездонны из-за расширенных зрачков. - Калеб, это не бой, это демон. Ты принес мой меч? – и он протянул руку, и Калеб, понимая, что сознанием капитан не здесь, не с ним, просто вложил в протянутую длань гарду меча. - Демон. Это же конец времен. – И Гвардеец Ворона зашелся кашлем. - Или начало. – Капитан Второй роты взмахнул мечом. – Или начало, Калеб. Это зависит от нас с тобой, Белый Ворон. - Катон, как тебе удалось выйти из корабля? Я же оставил тебя в трюме. - Ах, это? – Катон улыбнулся, но глаза его оставались такими же бездонными. – Я расчистил себе путь. Они больше не помешают, Калеб. - Расчистил путь? – Калеб закаркал кашляющим смехом. – Теперь это так называется? Ты устроил бойню этим нечестивцам? - Если пройдешь по моим следам, сам увидишь. Только времени совсем не осталось. – Катон ударил мечом оземь, и голубые искры разбежались по его рукам. - Демон грядет. Ты чувствуешь его? - Нет, Катон. Меня душит страх. Я чувствую желание выжить любой ценой, сгинуть, забиться в самую грязную нору и оттуда молить о пощаде. Я чувствую себя жалкой тварью. Я… - Это он, Калеб, – Катон открыто улыбнулся, блеснув зубами. – Это он. - И как бы говоря сам с собой, продолжил в полголоса. - Сказки Талассара, в них благородный герцог всегда побеждает. Посмотрим, каково это будет наяву. - Герцог? А где мы возьмем герцога? – Калеб лег на землю и свернулся, стараясь прикрыть голову ладонями. Катон видел, что Гвардеец Ворона борется изо всех сил, но нечто побеждает его. - Я – Великий герцог Талассара, друг, и я здесь. Не борись с наваждением, Калеб, просто выживи. – И Катон уложил меч на плечи. – Дождись меня тут, а я иду в бой. За Макрейдж. За Талассар. За Лори. Калеб лежал на земле и смотрел, как удаляется его кузен, гортанно выкрикивая что-то в небеса, наливающиеся багровым. Ужас сковывал движения Белого Ворона. Но, преодолевая себя, он пополз вслед капитану по земле словно червь, стараясь оказаться как можно ближе к Катону Сикариусу, который шел на неравный бой, возможно, последний. Тира из-под опущенных век с одобрением смотрела на Астартес. Как они отличались от ее соплеменников. Стоило тем увидеть женщину, неважно, чистую, старую, молодую – любую, как их естество начинало требовать свое. У скольких она прервала за это дыхание – даже не вспомнить. Она, Тирабьюнкоатль, ужас и надежда стойбища, могла в любой момент стать жертвой восставшей плоти какого-нибудь недоумка. Если бы конечно она не была собой. Мысль о том, что кто-то похотливыми руками притронется… Тиру передернуло. А эти двое, прекрасные, как духи вод, были холодны и спокойны. Один из них, упорно разглядывавший ее бледное тело, даже помрачнел от отвращения, и это так волновало. Тира улыбнулась уголками губ. Он был совсем мальчиком под всей этой грудой доспехов. Кто же его разбудит?.. И тут небо вспыхнуло, а Тира издала приветственный вопль, выгнувшись всем своим тонким телом на холоде белого камня алтаря и марая его алыми пятнами женской крови. Небо полыхнуло и раскрылось, как утроба, выпускающая в мир младенца. Воздух наполнился воплями, стонами, скрежетом, свистом, невыносимым для человеческого уха. Но братья были Астартес и потому не испытали позорный ужас, а она - сосудом, ждущим, когда Порождение ее наполнит до самых краев. Тира развела ноги и вновь закричала. Зловонье клубами поплыло в воздухе. Демон двигался. Он шел. Она ликовала и вопила слова призыва, подбадривала, соблазняла – пусть грядет, и да пребудет тьма и страдание. Натиск был быстр, стремителен и весьма своевременен. Дикари дрогнули, и полк комиссара Гаррета ринулся в атаку. Гвардейцы были воодушевлены и ревели во все горло хвалу Императору. Сирил Норшвайнштайнер чувствовал небывалый подъем, отстреливая местных из личного болтера, тенями скользящих в листве. Победа была близко, слишком близко. Казалось, она, как спелое яблоко, готова упасть им в руки. Двигаясь плечом к плечу с комиссаром, Сирил мечтал, как с гордым видом глянет на Астартес, как даст им понять… Впрочем, что он даст им понять, ему додумать не удалось. Острое лезвие, поцарапав нежную кожу горла над высоким воротником шинели, впилось в плечо, да так глубоко, что кровь хлынула. - Вперед, Кларк, не останавливайтесь! – Крикнул Сирил комиссару, невольно опускаясь на землю и зажимая рану ладонью. – Вперед, друг мой. Эй, гвардейцы, все за комиссаром! Вы с Кадии, кто против вас? - За Императора! За Кадию! Волна Гвардии поднималась по склону холма туда, где находилась точка сбора, а к Сирилу подскочили двое приписанных к медпункту гвардейцев. - Оставьте, займитесь другими ранеными. Оставьте меня! – Сирил слабел, но не желал, чтобы его тащили прочь с боевых позиций. – Дайте мне обезболивающего и хватит с меня. - У нас приказ. – Бубнили они монотонно, при этом один ловко разрезал рукав шинели, а другой рылся в сумке. Сирила переполнили подозрения. Будучи полковником, он прекрасно знал, как сложно получить квалифицированную медпомощь на поле боя. А сейчас он даже не в армии, откуда такая забота? Это было неприятно и требовало немедленного прекращения. И тут появилась она. - Еще один? Отлично. В воздухе запахло чем-то приторным, а Сирил Норшвайнштайнер не выносил запах тления цветов, забытых в своих вазах. Именно так пахла лейтенант Адептус Медикус, склонившаяся над ним. Сирила передернуло, а лейтенант, словно нечаянно, дотронулась до лезвия, все еще торчавшего из его раны. Он взвыл сквозь зубы, а она затарахтела, принося извинения и требуя антисептик и немедленно. Да-да, антисептик и обезболивающее, по три кубика. Немедленно, сейчас и носилки. И все это сопровождалось взглядами из-под ресниц, возможно, даже накрашенных. Она требовала и требовала, шумела, усиливая головную боль. Именно носилки и доконали бывшего полковника. Тут что-то нечисто. И потом ее кожа, она была желтоватой с красным отливом, и этот запах и волосы… Все было чужое, такое неимперское. Сирила затошнило от ее заботливых прикосновений. Руку ожгло уколом, и язык Сирила словно покрыла ледяная корочка. Ему не хотелось сопротивляться, а только лишь чтоб его оставили в покое. Но тут рядом прогремел взрыв и, посмотрев на него словно хищник на кусок мяса, лейтенант с легкостью мухи унеслась туда, явно рассчитывая, что Сирил не способен двинуться куда-то и является ее законной добычей. А он, сознавая это, двинулся и еще как. Шатаясь и падая, Сирил почти отползал, отступая. Куда угодно, лишь бы подальше от нее. Эти глаза голодного зверя, алые губы и кожа. Он не выносил таких. И тут его тряхнули и весьма внушительно. - Ранение? Да отвечайте же! Куда вы претесь, бой там, в другой стороне. Ну? Мне некогда с вами возиться, штабной! Рука? – Голос лился на него желанной прохладой, вымывая дурман тяжелых духов и горячего женского тела. - Рука. - Твою ж налево! Посмотрите на меня. Ну? – пощечины обожгли щеки, но как же это было хорошо. Полковник вздохнул и сфокусировал взгляд. Какие внимательные глаза и бледная кожа чистого лба, измаранная пятнами грязи. Какое усталое лицо, такое холодное, освежающее. Родное. - Смотрю. - Что вам вкололи? - Я просил антисептик. – Сирил покраснел и опустил взгляд. – Очень больно, а мне надо в бой к комиссару. - Просил он! Сразу видно, штабной. Благодари Императора, у нас всего в достатке. Не отключаться! – И затрещина вернула Сирила к реальности. – Не отключаться, я говорю! Сейчас будет больно. Не сметь отключаться! Зажмите в зубах вот это. – Она сунула ему в лицо деревянный шпатель. Сирил попробовал поднять руку, но она не слушалась – пальцы онемели. Досадливо выругавшись сквозь зубы, медик вложила шпатель между его губ, легонько коснувшись пальцами щеки, словно прося прощения за причиняемую боль. В глазах Сирила выступили слезы. А потом она резко выдернула лезвие и успела подпереть раненого, чтобы Сирил не сполз мешком на землю. - Так лучше? Потерпите, я наложу повязку и оставлю вас тут. – Ловкие руки, такие легкие, окончательно отрезали обрывки рукава, освободили Сирила от шинели и обнажили до пояса, а затем перебинтовали рану на плече. Затем он вновь почувствовал жар укола, и голова прояснилась. – Вы задолжали судьбе за сегодня. – Она собирала что-то в свой кейс, не забывая поглядывать на него изумительными глазами. – Я отдала вам лошадиную дозу, которая обычно делится на троих. - Я убью шестерых и, когда смогу, верну долг – достану лекарства. - Такое легко обещать на поле боя, красавчик. – Она вскочила. – Не знаю, как закончится все это, но я спрошу с тебя полностью. И шестерых, и лекарство. – И медик лукаво подмигнула. - Отдам и то, и другое, слово Норшвайнштайнера. А за остальным – встретимся за полковой кухней. – И он попытался сделать жест, словно обнимает ее, но рука висела плетью, а ему было дурно. Она рассмеялась словно рассыпала горсть зерна по закаленной стали. - Какая фамилия. Я не выговорю, но запомню. И помни, красавчик, такими словами не бросаются, я девушка одинокая. Прибереги там все для меня, когда встретимся. А теперь приходи в себя и присоединяйся, если можешь держать свой болтер другой рукой. И помоги нам всем Император. И тут небо разорвал багровый рубец. И все наполнилось гудением огромного роя невидимых насекомых. Голоса, переполненные страданием и ненавистью, выли, сбивали с ног, заставляли сердце биться в непереносимом ритме. Сирил вскочил на ноги, сразу став серьезным. От былой веселости медика также не осталось и следа. - Вперед. Я должен быть там, с комиссаром. Мы должны успеть. - Куда успеть? - К боевой точке. Вперед, там будет много раненых. Там сама смерть. Канта Амала выбирала. Впереди был комиссар, за чью голову в буквальном смысле этого слова ее ожидала награда выше самой щедрой, но об этом после. Позади остался он, властитель дум, безгласный, слабый телом и душой, одним словом легкая добыча. Но. И Канта с неудовольствием втянула воздух и как будто всхлипнула. Она отсюда видела, что Сирила Норшвайнштайнера нашли. Кто – она не рассмотрела, но кто-то явно суетился рядом с ним. Что выбрать? Легкую жертву или награду? Желанного мужчину или то, к чему она давно тайно стремилась? Но выбрать ей было не дано – небеса расцвели багровым, и Канта рванула воротник, чтобы дать себе приток воздуха. Пуговицы разлетелись, и она вздохнула полной грудью, прекрасно сознавая, что пуговиц отлетело несколько больше, чем было прилично. Ее ударило о землю странной волной, заставляющей все тело нестерпимо гореть от неутоленной страсти. Запахи, звуки, все смешалось. Она чуяла – нечто огромное, жаждущее надвигается. Оно ищет не ее, но кто знает, что захочет это создание, утолив первую жажду? Канта подняла голову, встав на колени, и увидела, как багровое небо пересекают метеоры. «Астартес» - подумала она. А вот теперь надо было спасать себя и немедленно, позабыв о неутоленной страсти и тысячах желаний, возникших в ней. В Гвардии рассказы про то, как дроппод размозжил в кашу десяток гвардейцев, были обычным делом. Кларк Гаррет прижимал ладони к каменистой земле, стоя на коленях. Его тошнило. Нет, его выворачивало наизнанку. Вонь в воздухе была нестерпимой. Голову разрывало. Он чувствовал, как содрогается почва, видел извергающие нечто чудовищное небеса. На минуту ему показалось, что его глаза лопнут от прилива крови. Когда стало совсем плохо, и Кларк подумал, что потеряет сознание, под руками что-то мягко толкнулось ему в ладони, и дурнота отступила. Гаррет улыбнулся и встал на ноги, вытер рукавом лицо и оглядел позицию. Местных видно не было, но его гвардейцы были в том плачевном состоянии, в каком мгновение назад пребывал он сам. Через все тело комиссара прошла волна вибрации, наполняющая его силой. И еще, там впереди, казалось, было что-то, излучающее ту же энергию, что он чувствовал под ногами. И Гаррета влекло туда с неодолимой силой. Внезапно в ухе затрещало. Похоже, он поймал связь. Сквозь треск помех Кларк Гаррет услышал голос и мысленно собрался. Он уже слышал такой раньше. Не голос, конечно, но интонации, повелительную манеру и отрешенную мягкость. Так сержанты говорят с новичками на плацу, так Астартес говорили с людьми. - Высадка прошла успешно…Приступаем…Очистить квадрат Т9-Z38 от живых организмов…Будет проведена зачистка…Внимание…Объект брать живым…Приказ Инквизиции…Нарушение – уничтожение на месте…Повторяю… - Оставьте меня одну! Они приближаются, задержите их! Скорее! – Тира билась в цепях, прикованная к алтарю, с пеной слюны, запекшейся в уголках губ. – Чужаки совсем близко. И есть еще один. Он колдун, такой, как ты с братом, но он не с людьми. Он там! – И она дрожащей рукой показала направление - Астартес? Уже здесь? Как невовремя. – Нимфадор посмотрел на Настурция, но тот лишь выгнул бровь. – Ты что, их заметил? - А ты нет? Что с тобой? Кузены прибыли, так встретим их. – И Настурций поднял «Смех Лоргара». – Пусть алебарда напьется крови вдоволь. - А что с людьми? Мы разделимся, брат? - Ну, нет. – И Настурций широко ухмыльнулся. – Сперва люди, их перетопчем, а потом и кузены. - Странно. Корабль не отвечает. Я хотел вызвать дополнительный отряд, но они как вымерли. - Идите! – Истошно завопила Тира. – Он грядет! – И потеряла сознание, содрогаясь в пароксизме страсти. - Возможно, я бы и хотел остаться. – Нимфадор задумчиво смотрел на белые ноги шаманки. - Чтобы увидеть… Нимфадор, ты меня удивил. Ты хочешь увидеть…? – И Настурций выразительным жестом показал, о чем именно идет речь. - Да, мне интересно. Не каждый раз удается увидеть, как демон… Ну ты сам понимаешь. - Ну так давай расправимся с людьми и успеем к самому разгару, чтобы не пропустить… - И Настурций подмигнул насупившемуся Нимфадору. – Вперед, брат. А потом покажем кузенам, что такое доблесть, а также отвага и честь. Капитан Десятой роты рекрутов Антилох с удовольствием и гордостью наблюдал, как точно и своевременно происходила высадка Первой роты. Без потерь, людских конечно. Люди были на высоте: не лезли под ноги, их крики не раздражали. Все зависит от руководства. Антилоху нравился комиссар Астра Милитариум, ведший бой и обеспечивший спокойное соединение сил без лишних жертв. Но нельзя было задерживаться взглядом на всем этом слишком долго. Варрон Тигурий ждать не будет, он уже устремился в сторону багровеющих небес, вернее, той воображаемой линии, где земля соприкасается с небом. Горизонт, так называлась эта линия, и так было написано в старых книгах. Он любил повторять это с рекрутами. Антилоху очень нравилось учить. И не только Кодексу и боевой доблести. Он любил делиться со своими рекрутами знаниями о мире, Вселенной и пространстве. Капитану нравились их внимательные глаза, быстрые вопросы, веселый перезвон смеха. Мальчики, слишком быстро взрослеющие, становящиеся мужчинами, воинами. И вот этот краткий период межвременья, пока прогеноидная железа приживалась, всецело принадлежал ему. Десятая рота капитана Антилоха понесла тяжкие потери по вине боевого брата, и капитан Антилох был намерен взглянуть в глаза Катону Сикариусу, чтобы окончательно осознать – его мальчиков нет, они не вернутся. Он жаждал справедливости, но глубоко внутри себя Антилох жаждал мести. Ему хотелось, чтоб Катон, рыцарь-чемпион Макрейджа, страдал так, как страдал он, так, как страдали они. - Быстрее! – Тигурий перешел на бег, что совершенно не вязалось с его обычным образом Верховного библиария, и Антилох поймал себя на мысли, что совершенно не знает, на что способен Варрон Тигурий в деле. Они все считали библиария старым, если конечно это слово подходит к Астартес. Мудрым, всезнающим. Но то, что Верховный библиарий, правая рука магистра, может с легкостью молодого рекрута бежать по пересеченной местности в тяжелом доспехе и при этом раздавать указания по перестроению Первой роты – это скорее подошло бы Уриэлю Вентрису, а не Варрону Тигурию. Антилох добился, чтобы комиссар подтвердил приказание брать объект живым, и кинулся вдогонку. Почти одновременно с библиарием они взбежали на холм. И увидели. На вершине холма среди огромных, покрытых седым мхом валунов была выложена руками человеческими площадка из резного камня. Ямы с кровью источали зловоние и манили к себе рои мух. Посередине на белом кубе, неровном, выщербленном, опутанном ржавыми цепями, билось человеческое тело. Оно манило, обещая все наслаждения этого мира, оно отталкивало, наполняя душу холодом ужаса, оно возбуждало. Огромная багровая аморфная масса, разорвавшая пространство, двигалась к этому ужасающему алтарю. Гной и сукровица выстилали путь массы, лучи солнца, проходившие сквозь нее, высвечивали внутри нечто отвратительное, чему нет названия в человеческом языке. Оно вожделело и было исполнено желания. Оно источало злобу и смрад огромного гнойника. Масса таяла с каждым шагом, высвобождая из своих глубин демона, который двигался на зов добровольной жертвы. Они все замерли, люди, Астартес. С горестным воплем признающие свое поражение и изготовившиеся принять последний бой, но уничтожить порождение варпа. Каждый из присутствующих забыл о своих страстях и желаниях, о надеждах. Реальность происходящего была намного ужаснее всего, даже смерти. И тут появился он, герой. Он сбросил плащ, кинув его себе под ноги, и, взмахнув мечом, ударил им о землю. Полуобнаженный, с безупречным телом ожившей статуи, он стал на пути твари из варпа. - Во имя света Императора, изыди в ту яму, которая тебя породила! Прочь! Сгинь, падаль! Я, Великий герцог Талассара, приказываю тебе, стой! – И герой направил в сторону демона свой меч и выкрикнул что-то еще. Поток голубого света заструился вокруг него и полетел в демона, покрыв того сетью, остановившей движение твари. – За Талассар! – И герой ринулся в бой, а демон взревел. Черное варево крови исторглось из раны, порождая мелких аспидов с крыльями, жадных до человеческих душ и крови. Они ползли нескончаемым потоком из язвы, образовавшейся от удара Клина Бурь, который не могли не узнать боевые братья. Они стояли и смотрели, и в их головах всплывали слова Тигурия: «Любой ценой, демона следует остановить любой ценой. Даже если мы все останемся тут. Это не просто тварь из варпа, мне было видение. Это… Это. - Тигурий помолчал, словно его горло стиснул жестокий спазм. – Это может стать началом конца Империума.» Комиссар Гаррет слышал рев Имматериума, видел, как меняется пространство. Еще немного, и казалось, небо упадет на землю и проглотит этот мир, проклятый изначально, прозябающий в невежестве и скверне, отринувший свет Императора. Перед Астра Милитариум был враг – не Астартес Хаоса, не орки, не ксеносы, а нечто иное, жуткое. Кларку Гаррету пришлось подарить вечный покой нескольким гвардейцам, чьи души оказались затронуты скверной, но в основном Гвардия, вернее то, что от нее осталось, держалась отлично. Вокс-связь затрещала в ухе: - Захватить объект… Повторяю, - словно для непослушных детей. – Захватить объект. Объектом оказалось гражданское лицо женского пола, прикованное к белому камню цепями. Гаррет предположил, что камень был примитивным языческим алтарем, а не просто валуном. И потом комиссар отдал команду окопаться и занять оборону, а также прикрывать его, но не двигаться дальше, а ждать сигнала. Выбрав пятерых в помощь, комиссар пополз в сторону объекта. Две огромные фигуры в алых доспехах с развевающимися свитками и шипами возникли перед позицией Гвардии, но Гаррет едва скользнул по ним глазами. Отдав короткую команду, он бросил на этих двух всех оставшихся от полка гвардейцев, а сам, отклонившись в сторону, пользуясь тем, что хаоситы отвлеклись на основную массу бойцов, пополз к алтарю, прикрываемый выстрелами снайперов. Еще несколько метров, и он оказался рядом с голосящей женщиной. Сколько звериного было в ее призыве, что отвращение вызвало спазм в горле. Гаррет продумывал, как заткнет ей рот, «обесточит» - подумал он с ухмылкой, а затем пережмет приток крови к мозгу путем захвата шеи. И все, дальше дело техники и надежда на стойкость гвардейцев перед лицом Астартес Хаоса. Если же они отступят, поддадутся презренной слабости или скверне, снайперы знали, что делать, предупрежденные Гарретом заранее. Один из них ранее попробовал вступить с ним в разговор, не предусмотренный уставом: - Комиссар, а Вы не боитесь, что мы пустим пулю в затылок именно Вам, а не тем, кто отступит? А что, если… - Хигенс, - Гаррету казалось, что он достаточно дружелюбно улыбнулся, как бы показывая, что понял соль хорошей армейской шутки, но снайпер почему-то нервно сглотнул, спал с лица и отступил. – Если бы я чего-то боялся, то давно бы стал покойником. Ты так не считаешь, Хигенс? Ты веришь в Императора? И снайпер, нервно кивнув, отошел, боясь поднять глаза на ловящего его взгляд комиссара. Вот в ком-в ком, а в снайперах Кларк Гаррет был уверен. Все шло согласно плану, пока комиссар Гаррет не ощутил внезапный теплый удар в груди, встретившись глазами… Не с объектом женского пола, а с конкретной живой женщиной. С еретичкой, с мерзкой культисткой, раскинувшей ноги на алтаре. Он мог называть ее кем угодно, но взглянув в эти карие глаза, чуть безумные, холодные и далекие, Кларк Гаррет понял, что никакая сила не разорвет ментальную связь, возникшую между ними, так похожую на ту, которая соединяла его с монолитами. Гаррета потянуло к ней, к дикой шаманке, словно она была черным камнем с зелеными искрами внутри. Встретившись с ним взором, эта женщина словно утонула в его кадианских фиалковых глазах и на мгновение перестала голосить, став похожей на обычную девчонку. И этого мгновения хватило на то, чтобы демон споткнулся и оступился, приостановив свою поступь. Демон замер, и Катон ударил опять. Он врубался в демоническую сущность, с каждым ударом впадая в боевое неистовство. Казалось, он забыл, что плоть его без доспеха, уязвима и слаба перед атакой твари из варпа. Ему было все равно. Где-то там, на краю сознания шумело море, и Таласса, его богиня, ласково шептала слова одобрения и поддержки. Там Лори бежала по ступенькам парадной залы, с громким хохотом таща огромный шлем. Там… Храм Геры, примарх, там его душа и сердце. И честь. Катон рубил, принимая свою судьбу – пасть на этой каменистой земле. Когда демоническая плоть втянула в себя Клинок Бурь, Катон Сикариус кинулся в бой и рвал податливую плоть твари голыми руками. Катон стремился к сердцу твари, моля Императора о еще нескольких мгновениях, чтобы успеть. Если он сможет вырвать из груди чудовища сердце, возможно, он, герцог Талассара, рыцарь-чемпион Макрейджа, а также сюзерен Ультрамара, падет не зря. - Именем Жиллимана! Что он творит? - Смотри! Смотри и внимай! Вот он, герой Ультрамара, Антилох, истинный герой. – Тигурий, тяжело опираясь на посох, что-то монотонно бормотал, вкладывая в это все свои силы. Верховный библиарий отправил Северусу Агемману строгий приказ – ждать. Ждать, чего бы это ни стоило. Ждать, пока все предатели-кузены соберутся к месту нечестивого обряда. И только тогда бить без жалости, убивать всех. В битву Катона с демоном Тигурий приказал не вмешиваться, а преградить дорогу твари только тогда, когда Второй капитан падет в бою. Демон впивался когтями в плоть Катона, терзал его мускулы, казалось, позабыв о теле на алтаре, но капитан Второй роты, словно не чувствуя, как будто пребывая в трансе, раздирал тело демона и не давал тому двинуться с места. Синие молнии опутывали руки Катона Сикариуса и жалили своим призрачным светом чудовище. Но Тигурий чувствовал, долго Катон не продержится. От заклинаний библиария мелкие твари из плоти демона испарялись, как капли росы на солнце. - Стой, Антилох, еще не время. Стой, я тебе приказываю! – Рявкнул Тигурий Антилоху, выхватившему меч. - Когда Катон падет, тогда мы вступим в бой. Я сам знаю, что это огромная жертва, но выхода у нас нет. Мы не бойцы против этого чудовища. Лишь Серые Рыцари, и то сомневаюсь… А пока прими эти мгновения, за которые он платит своей жизнью и кровью, и смотри. - Я не могу стоять и смотреть, как гибнет мой брат! - Еще недавно ты жаждал его гибели. - Да, но сейчас все долги оплачены, и все счета закрыты. И если мы вернемся… - Когда мы вернемся, Антилох, а не если. - Когда мы вернемся на Макрейдж, я первый отдам прощение Катону Сикариусу. Калеб подполз совсем близко. Каждая клетка его изуродованного тела была перепичкана страхом и молила о спасении. Чудовищное порождение варпа почти сломило Катона, оно обвивалось вокруг него десятками щупалец, усыпанными когтями, похожими на зубы, вцеплялось пастями, рвало зубами, похожими на когти. Но Ультрамарин, казалось, не чувствовал всего этого. Он продирался вглубь демонического тела. Калеб чувствовал, что Катону осталось совсем немного и в бессилии грыз руки, не зная, как поступить. В этот момент Катон закричал от боли, и Калеб решил, что это конец. Белый Ворон поднялся на четвереньки, затем на колени и завопил, кидая в демона камнями, комками грязи, мхом, всем, что попадалось ему под руки. Огромное красное щупальце вытянулось вперед и поглотило Калеба. Одно мгновение, но Катону его хватило. Он вырвал из демонической плоти нечто, сгусток, напоминающий огромное сердце, вырвался из-под груды кроваво-алой слизи, поднял этот сгусток к чужим небесам, багровым и сочащимся сукровицей варпа, и прокричал: - Таласса! – и пал замертво. Это послужило сигналом. Тигурий крикнул в вокс «вторая фаза», и все пришло в движение. Северус Агемман и его рота мощным ударом выплеснулись на нестройную толпу Несущих Слово, словно не осознающих происходящее. Казалось, низвержение демона ударило по ним также сильно, как удар молнии, выжигающий все на своем пути. Антилох и библиарий бросились к тому месту, где упал Катон, но Тигурий остановил капитана рекрутов: - Нет, Антилох, там достаточно меня одного. К Гвардии. Против них двое Астартес, и я не знаю, на чьей стороне перевес. И еще, помни, объект должен быть взят живым. - Но демон пал. – Больше всего на свете Антилоху хотелось оказаться там, куда не пускал его Верховный библиарий. - Он вернется. – Тигурий мрачно посмотрел в глаза Антилоху. – Демон еще вернется, это не конец. Иди, Антилох, и помоги людям. Комиссар Гаррет мрачно наблюдал за бойней, завернув в шинель маленькое тело еретички, проклиная в душе несправедливость случая. Он получил прямой приказ – взять объект живым. Согласно субординации такой приказ должен был выполнять именно он с группой поддержки. Но группы больше не было. Они слишком близко подобрались к вожделенному объекту. За несколько ударов сердца этой ведьме, казалось, пребывавшей в полном расстройстве чувств и беспамятстве, удалось двоих вывести из строя, а остальные вознамерились убить ее за это во что бы то ни стало, и Гаррету пришлось пристрелить их. Пристрелить своих гвардейцев, кадианцев. Но в их сердца пробралась похоть и скверна, и они желали выместить на ней все, чего натерпелись, а объект требовалось доставить живым и неповрежденным. Комиссар Гаррет лишь слегка сдавил ей шею, и она отключилась, такая слабая, но исполненная Хаосом. Даже не так, она казалась лампой, в которую забыли влить масло – прекрасная оболочка с пустыми глазами. И такая могущественная. Кларка Гаррета переполняли гнев и умиление. Когда он как мешок забросил плененную шаманку на плечо… Это трудно было бы описать при помощи слов. Их силы слились, и Кларк словно увидел, вернее, прочувствовал все монолиты, скрытые внутри этой забытой Империумом планеты. Они мягко нашептывали Гаррету что-то на своем таинственном языке. Он не понимал смысл их речей, но чувствовал их ласку, как будто матушка проводила руками по волосам и сбрасывала непокорную челку с мальчишеского лба. Все это было связано с ней, с еретичкой, с дикаркой, с объектом, который требовалось достать живым, и которая одним своим присутствием позволяла ему услышать гораздо больше, чем раньше. Гаррет не хотел себе в этом признаться, но он не убил бы ее в любом случае, согласно приказу или без, не теперь… Ну, вот и все. Корабль взлетел. Сирил Норшвайнштайнер, слегка побледневший и осунувшийся, раздавал распоряжения и всеми силами старался оказаться подальше от медотсека, который был переполнен ранеными. Гвардейцы были деморализованы, и что скрывать – для всех выполненная операция оказалась рваной раной в душе. Внешне все было прекрасно – объект, а именно дикая шаманка-еретичка, была погружена в специальное помещение с определенной аурой, дабы пресечь малейшие попытки колдовства, либо псайкерских штучек, и зафиксирована там так, чтобы она не смогла ни при каких обстоятельствах причинить вред себе или окружающим. Комиссар Гаррет, находившийся среди выживших после военной операции, доходчиво все это объяснил и лично следил, дабы гвардейцы не несли в себе ростки скверны. И хотя в корабле остались те, кто был чист – уныние заполняло души. Им были переполнены все и Сирил в том числе. Да и как иначе, если вспомнить то, как они покидали планету. Приказ прозвучал неожиданно и несвоевременно. Никто не успел осознать и прочувствовать на губах вкус победы. Астартес, величественные, вызывающие трепет, восхищение, гордость, казались сломленными, даже потерянными. Они потеряли боевого товарища или почти потеряли. И Сирилу было страшно это признавать, но он видел, хотя сам не знал, как, что они погружены в свое горе, хотя стараются изо всех сил это скрыть. А еще обращение Верховного библиария ко всем. Сирил не понял и половины, но четко уяснил одно – демон не побежден, и он вернется, и потому объект вожделения демона, а именно шаманку, следует немедленно доставить в оплот Инквизиции. А дальше в атмосферу планеты вошли три корабля и велели всем присутствующим немедленно в течении буквально минут, а не часов, покинуть этот мир, подлежавший уничтожению. Астартес улетели еще раньше, но вот Гвардия… Они успели не все… Техника, люди частично оставались там, когда планету буквально взорвало изнутри. Прилетевшие корабли доставили на неугодную планету новейшее оружие техножрецов, хотя впрочем, кто их знает, возможно, это были усовершенствованные разработки прошлого, возможно, это было то самое содержимое ящиков и контейнеров, которое Сирил и Гаррет добывали в системе Урданул. Возможно… Возможно все. Но планеты больше не существовало… - Что ты чувствуешь, брат? – Они были заперты в тесноте командной рубки легкого космического катера, следовавшего за удаляющимся кораблем Несущих Слово. Приказ отступать прозвучал так не вовремя, что они только успели… - Я чувствую себя обманутым, Нимфадор. Мы косили овец, забивали ягнят, а кузены остались целы и невредимы. – Настурций застонал и кулаками ударил по приборной доске, к счастью защищенной от подобного воздействия гением позабытого инженера. – Подумай только, мы убивали людей, а все главное происходило позади нас! Зачем мы послушались шаманку? Темную, грязную… Мой «Смех Лоргара» не успел испить крови кузенов. Прохладные пальцы сжали виски Настурция, и он прикрыл глаза. Никогда тот так не нуждался в этом успокаивающем прикосновении, как сейчас, и Нимфадор это прекрасно чувствовал. - Нас послали, даже не так, нас выбрал он. Эреб нам доверился. А мы… А мы все… - И Настурций выговорил грубое слово. Но тонкие пальцы на висках делали свое дело. Казалось, гнев уходил темными сгустками, словно понос или рвота или еще что, оставляя тело и душу чистыми. - Хочешь, я ободрю тебя? – Нимфадор прижался щекой к разгоряченной коже Настурция. - Хочу. – Настурций выдохнул это слово вместе с последними каплями гнева и успокоился. - Брат, мы упустили капитана Ультрамаринов, мы потеряли большую часть войска, посланного с нами, согласись, мы не добились слияния демона… - Ты уверен, что это ободрение? – Голос звучал сурово, но Настурций улыбался, и Нимфадор продолжил. - Ободрение, будь уверен. Брат, демон вернется, я знаю это, я слышал его последний вопль, но это была не смерть. Он вернется обновленным, с новыми силами, переполненный желаниями так, что провала больше не будет. Настурций поднял бровь и взглянул на брата. Нимфадор словно пребывал в каком-то трансе, его глаза были пустыми, а потом они и вовсе закатились, и Несущий Слово рухнул на пол. Поставив катер в режим автопилота, Настурций бережно поднял брата на руки и уложил на кушетку. От былого гнева и обиды, от растерянности в его душе не осталось и следа. Теперь он точно знал, все будет хорошо, и ему не стыдно будет смотреть в глаза Темному апостолу. «Да грядет Зверь…» - Жаль, что Селена с нами нет, очень жаль. То, что хорошо для рядового Астартес, маловато будет для рыцаря-чемпиона, израненного демоном. – Тигурий улыбался, глядя, как колдуют апотекарии над распростертым телом Катона Сикариуса. Сперва Като был без сознания и пребывал в глубоком трансе, куда погрузил его Верховный библиарий. Апотекарии сшивали ткани, сосуды, мышцы, переливали кровь, вентилировали легкие и несколько раз запускали сердца Катона, которые норовили остановиться. Плоть капитана Второй роты устала и отказывалась жить, но Варрон Тигурий не считал, что это правильно, и не позволил подарить Катону легкую смерть. Он продолжал бормотать нечто, продлевающее транс, и вскоре апотекарии дали понять, что возможно, надежда есть. Еще через какое-то время с уст Катона Сикариуса стали срываться еле слышные хрипы и стоны. - Смотрите, он страдает, а раз страдает, значит, живет. – Тигурий повелительным жестом подбодрил вымотанных апотекариев, и те продолжили, запуская процессы регенерации в израненном теле Второго капитана. Каких-то двадцать часов, и Великий герцог Талассара приоткрыл глаза и застонал громче и увереннее. Тотчас чаша с холодным питьем была поднесена к его губам, и вкрадчивый голос библиария зазвенел в его больной, гудящей голове, как маленький настырный колокольчик: - Ты с нами, Като. У меня к тебе очень много вопросов, но не волнуйся, все они могут подождать. Ты что-то хочешь сказать? Катон несколько раз опустил и поднял веки, и Тигурий наклонился к запекшимся губам усталого героя и подставил свое чуткое ухо. - Вентрис… Уриэль… - Прошептали губы еле слышно. - Вентрис? – Тигурий с легкой досадой посмотрел на Катона. – Не понимаю, что Вентрис? - Вентрис бы так не смог. – Широкая улыбка раздвинула губы Катона Сикариуса, и он забылся глубоким исцеляющим сном. Катон Сикариус спал и не слышал, как смеялся Верховный библиарий. Он не видел, как очнулся Калеб, извлеченный из утробы демона и возвращенный к жизни искусными руками апотекариев ордена Ультрамаринов. Он проснулся только тогда, когда корабль опустился на благодатную землю Макрейджа.