Эарнур

Кровожадные планы Нендила, однако, не осуществились, потому что мысли озверевшего без женской ласки Моргомира и в самом деле были поглощены исключительно вопросами удовлетворения низменных потребностей, вследствие чего он влип в неприятную историю. В ту пору в гарнизоне Минас Моргула служил харадский тысячник по имени Рханна. Был он молод и хорош собой, а прошлым летом, поехав в отпуск на родину, вернулся с красавицей женой Халаннар. На нее и положил глаз бесстыжий Моргомир, однако харадка была вовсе не рада его вниманию. Она пожаловалась мужу, что мерзкий морадан не дает ей проходу, пытается лапать за грудь, щипать и задирать юбку, и возмущенный тысячник решил проучить развратного подонка. — Вот мразь, все эти нуменорцы — распутные твари! — злился воспитанный в строгих правилах Рханна. — Как ему не стыдно, ты замужняя женщина! Ничего, я тебя в обиду не дам, а ему такое устрою, что навсегда отучится лапать чужих жен! Пусть своей обзаведется и хватает ее за все места! Ты сделай вот как: скажи этому гаду, что вроде как согласна, и затащи его в караулку, а я его там подстерегу, пусть только штаны снимет и бдительность потеряет! Халаннар поступила так, как сказал ей муж, и в тот момент, когда Моргомир собрался было приняться за свое грязное дело, в караулку нагрянул разгневанный супруг. Увидев морадана в чем мать родила с гордо поднявшимся мужским достоинством рядом со своей женой, он схватил стоявшую там же табуретку и принялся его бить. Схватиться за оружие Моргомир попросту не успел, и харадец сломал ему несколько ребер, руку и нос, оставив осквернителя священных уз брака лежать на полу караулки без сознания. Вечером того же дня Моргомира обнаружили в голом виде в луже крови с разбитой рожей и выбитыми зубами орки-патрульные; они уже знали о том, за что оскорбленный муж Халаннар отделал его чуть ли не до смерти. Врача они, конечно, позвали, но вместе с тем подняли незадачливого бабника на смех — их особо повеселило, как ранее такой гордый и надменный Моргомир, презиравший всех и вся, с тихими стонами ползал по полу, пытаясь хоть как-то прикрыться здоровой рукой. Один из патрульных сбегал за комендантом Маэглином, и тот в свою очередь вместо сочувствия пообещал разжаловать Моргомира за нарушение дисциплины в рядовые и отправить чистить канализацию, после чего с наслаждением пнул развратника сапогом под зад. — Это у тебя будет уже четвертое взыскание, придурок, — сказал комендант, — на твое счастье, ты сам получил в морду, потому что если бы ты вчера убил Рханну, то заработал бы смертную казнь. — Смотреть на тебя противно, — веселился сотник Гарат, здоровенный широкоплечий орк, — тоже мне, высшая раса. Чё, свободных баб или вдовушек не осталось, что ты по замужним шляешься? Это с тобой муж еще относительно мягко обошелся. Прикадрился б ты к моей бабе, так я б тебя вообще живьем в асфальт вкатал или замуровал в фундамент Барад-Дура. — Можно залить его строительным раствором, интересная статуя получится, — оценил шутку комендант. — Только, боюсь, этот идиот на твою-то бабу и не посмотрит, брезгует, знаешь ли, мы ж гордые, нам орчанки в жены не годятся. Злорадно пнув Моргомира еще раз, Маэглин отправился проверять посты. * Солнце постепенно опускалось за горизонт. Настроение у коменданта черной крепости в тот вечер было весьма неплохое: по правде говоря, он всегда недолюбливал противных высокомерных морэдайн и был однозначно рад тому, что харадский тысячник отдубасил табуреткой мерзкого Моргомира — ибо нефиг приставать к чужой жене, как будто и в самом деле незамужних кругом мало. Что ж, этот недоделанный получил по заслугам, пусть только оклемается, а там получит серьезное понижение в звании и отправится мыть полы и чистить отхожие места — вот будет удар по его непомерно раздутому самолюбию, оно у всех нуменорских придурков больное! Вчера он зашел к своей племяннице и навестил Исильмэ; их гостья чувствовала себя вроде получше, и с Тхайрэт они вполне неплохо поладили. Однако все прекрасное расположение духа Маэглина сошло на нет, как только Урхат, один из орков-караульных, упомянул в своем докладе о мерзком Нендиле. — Господин комендант, — сказал он, — тут у меня дело такое, меня это, надо признать, насторожило. Очень странное творится, и я решил, что обязательно должен поставить вас в известность, потому что вы у нас тут сейчас главный. — Да чего ты тупишь, хорош с церемониями, давай короче, — поторопил его эльф, но тем не менее сам заподозрил неладное. — Ну, мы с ребятами по обычному нашему распорядку крепость дозором обходили, а тут нам Нендил на дороге попался — вы просили докладывать обо всем подозрительном, что он делает. Он пошел в ту часть Минас Моргула, где нежилые помещения, закрытые на реконструкцию. Я себе это на заметку взял и стал наблюдать, когда он оттуда выйдет, ребята подумали, что он явно нализался аж с раннего утречка. Потом туда же пошел Моргомир — я так понимаю, что к нему, потому что мы за ними наблюдали, и они примерно часа через два оттуда ушли уже вместе. Мы пригляделись — они выглядели какими-то взвинченными и озлобленными. — Ясно, спасибо, что сказали, проверю, куда они там ходили и что делали, — поблагодарил орков Маэглин; их сообщение совершенно не понравилось коменданту, но про себя он решил, что за свою внимательность и ответственность они заслужили награду. После этого он поделился с Урхатом и его подручными новостью о том, что пару часов назад Моргомир схлопотал в бубен от ревнивого супруга. Орки, узнав об этом, сильно злорадствовали. — Так ему и надо! Вот мудила! — ругнулся Урхат. — Ненавижу морэдайн вообще и этого мерзкого выпендрежника Моргомира в частности. Весь из себя этакий высокомерный, со всеми так разговаривает, будто мы все тут перед ним одним тем виноваты, что на свет родились! Слово одно неосторожное скажешь — сразу цепляется, все на свой счет принимает, кругом одному ему заметные намеки усматривает и на собственную же дурь обижается. Мне один раз выдал: ты тут, типа, орк поганый, а я потомок королей Гондора и Нуменора. Я ему в ответ: иди на хуй, а в рот тебе не плюнуть жеваной морковкой? Хоть ты будь тут потомком самого Властелина, тебе никто не разрешал ерепениться, перед всеми выдрючиваться и права качать. Обиделся, дерьможуй надменный. — Согласен, — поддержал его еще один из караульных. — Азрузагар вон и в самом деле самого Властелина внук родной, а куда лучше этого ублюдка. С ним Рханна еще милосердно обошелся: попробовал бы он на мою женщину влезть, я б ему нафиг отрубил ятаганом хуй, чтоб больше нечем было. И заставил бы сожрать. Вот я тоже врубиться не могу — будто свободных баб мало и никто не дает. Хотя кто ж такому придурку даст-то. — Ничего, он пока что еще не все по полной огреб, — сказал им Маэглин. — Как выздоровеет, я его разжалую в рядовые и отправлю мыть полы и чистить сортиры к какому-нибудь орку под начало, авось это собьет с него спесь и он научится вести себя прилично. — Я бы на месте Властелина послал бы этих поганых морэдайн куда подальше, — прокомментировал один из подручных Урхата. — Одна морока от них! — Не глупи, дубина, — осадил его комендант. — Пусть они и дерьмо, зато дерутся неплохо. Сойдут в качестве основной ударной силы против тарков да голугов, чтоб остальными поменьше жертвовать. Если эти хмыри на передовой полягут, так у тебя ж больше шансов в живых остаться, а потом делить добычу, пировать и радоваться. Ради такого дела можно и потерпеть выпендреж Моргомира, тем паче что Рханна все равно надавал ему по зубам и разбил придурку весь ебальник табуреткой. Так ему и надо. На улице становилось все темнее, и Маэглин, взяв у Урхата факел, распрощался с караульными и пошел в ту часть крепости, где с утра явно занимались какими-то подозрительными делами Нендил и Моргомир. Отодвинув в сторону заграждение, он осторожно направился вперед, стараясь не споткнуться о какой-нибудь обломок камня, доску или другой строительный мусор, в изобилии валявшийся тут на земле — сейчас работами временно никто не занимался, так как основные их исполнители потребовались Саурону на восстановлении Барад-Дура, а потому в этой части крепости редко кто-либо появлялся. Неожиданно, бросив беглый взгляд влево, комендант заметил кое-что, однозначно его насторожившее. В одном из зданий непонятно каким образом появилась новая прочная окованная железом дубовая дверь, хотя еще месяц назад ее здесь не было. Нелепо выглядит на фоне общего беспорядка… и наверняка не просто так для красоты ее тут установили. Маэглин осмотрелся. В этом пустынном месте он чувствовал себя не слишком уютно — как будто оказался единственным живым существом во всей окутанной тьмой крепости. Он подошел к массивной двери, чувствуя, как под сапогами хрустят мелкие камешки, подергал за ручку. Так и есть: заперто на замок. Подозрительно все это, да только любой засов для него не преграда: сын прославленного Эола Темного Эльфа — как-никак лучший во всей Арде мастер по металлу после Саурона и Келебримбора, с ним даже гномы не сравнятся, не зря его отец с раннего детства к делу приобщал! Вскрывать замки для него было делом привычным: на службе он постоянно сталкивался с тем, что кто-нибудь ломал ключи, топил их по неосторожности в уборной или попросту терял. Маэглин вставил факел в кольцо-держатель на стене, покопался в карманах, отыскал там несколько отмычек и металлическую проволоку, немного поковырялся в скважине, и дверь, слегка скрипнув, распахнулась. Комендант всегда считал себя эльфом отнюдь не робкого десятка, но тут он не решился сразу войти внутрь: зная Нендила, он подозревал, что наверняка увидит в здании нечто не слишком приятное. Немного постояв у открытой двери, он глубоко вдохнул прохладный вечерний воздух и взглянул на звезды, словно набираясь храбрости, а потом взял в левую руку факел и шагнул вперед. Так, здесь лестница, потом коридор и еще какие-то комнаты, все без дверей, кроме одной прямо напротив — и тоже совсем новая и закрыта. Подозрительно, однозначно. Поднявшись наверх, Маэглин снова подергал за ручку. Так, этого и следовало ожидать: заперто. Он опять поковырялся в замке и открыл дверь. Войдя внутрь с факелом в руке, он увидел перед собой большую просторную комнату с высокими потолками; огонь, отбрасывавший зловещие отблески на каменные стены, высветил в дальнем углу какую-то нишу — достаточно большую для того, чтобы в ней мог кто-нибудь поместиться. В следующее мгновение комендант не поверил своим глазам. Пару раз моргнув, он понял, что это все же не померещилось ему в темноте. Поначалу могло показаться, будто в нише стоит на коленях какая-то человеческая фигура — однако, подойдя поближе, Маэглин увидел, что этот кто-то попросту прикован к камню; одного беглого взгляда на цепи опытному мастеру по металлу было достаточно, чтобы понять — тяжеленные, в таких хоть как-то шевелиться достаточно сложно… хотя пленник однозначно и не шевелится — без сознания либо уже труп. Чуть поодаль мучители поставили небольшой кувшин с водой: смотреть можно, дотянуться — фиг с два. Утонченное издевательство. К счастью, здесь тоже было кольцо на стене, в которое можно было вставить факел, и довольно близко от этого полутрупа или замученного до смерти в нише. В свете огня эльф окончательно рассмотрел пленника: что ж, нетрудно было догадаться, что Нендил с Моргомиром прячут здесь несчастного Эарнура. Хорошо еще, вроде пока дышит, интересно, насколько сильно они с Аргором его покалечили. Ничего не скажешь, и в самом деле хорошенький, чем-то напоминает давно пропавшего без вести Эарендила. Неудивительно, что Исильмэ в него по уши втрескалась — наверняка он вообще девкам нравился, хотя на них, судя по тому, что люди говорят, вообще не смотрит и шарахается от них, как от чумы. Хотя досталось ему здорово: ссадины резко выделяются на бледном заплаканном лице, запекшиеся губы искусаны в кровь, изодранная котта, Белое Древо на которой превратилось в бурое, висит клочьями. Маэглин взял с пола кувшин, сначала плеснул пленнику водой в лицо, потом поднес носик к губам. Тот, не успев еще открыть глаза, долго и жадно пил — интересно, сколько он вообще без воды и еды тут провел? — потом наконец разлепил опухшие веки и хотел было, видимо, вскрикнуть от ужаса, увидев очередного мучителя в черном наряде с Багровым Оком, но у него вырвался только полусдавленный хриплый стон: судя по всему, давно сорвал себе голос. — Эй, успокойся, я тебе ничего не сделаю, я не Нендил и ему не служу, — сказал комендант. — Не дергайся лучше, если ты серьезно ранен, то только себе еще хуже сделаешь. И чего тебя сюда понесло, дома не сиделось? Жить хочешь, юный придурок? — Не хочу, — прошептал Эарнур. — Добейте меня, пожалуйста, побыстрее и уходите отсюда, иначе этот каукарэльдо с вами тоже что-нибудь сделает. Он сказал, что вернется и выколет мне глаза. Маэглин в раздумьях смотрел на пленника, нащупав в кармане отмычку. — Это уже плохо, хотя… Значит, дела обстоят так: я этому Нендилу не только не подчиняюсь, но и могу случай чего и в морду дать. Мне вправе приказывать только сам Саурон! Однако есть еще и Король-Чародей, которому я ничего сказать уже не могу, а оставлять тебя тут им с Нендилом на растерзание мне как-то не слишком хочется. — Да что вы тут говорите? Убейте меня, и дело с концом! — из последних сил взмолился пленник. — А чего ж тебе жить-то не хочется? Я тебе и помочь могу, — хмыкнул Маэглин. — Правда, целитель из меня никакой, но вот оковы я с тебя сниму. Потом найду кого-нибудь, кто тебя подлечит и не настучит ни Саурону, ни Аргору. Ну и… все будет хорошо, если ты больше не будешь ввязываться во всякие глупые авантюры и лезть куда не просят. Эарнур все же еще мог хоть как-то воспринимать окружающую действительность — несмотря на невыносимую боль во всем теле, туго затянутый ошейник, который сдавливал горло, мешая дышать, и то, что его трясло в лихорадке. Еще один вражий прислужник, и наверняка просто издевается! Либо — если даже не издевается — сейчас тут появится каукарэльдо и выпустит этому не в меру милосердному человеку кишки… хотя это вроде бы тоже эльф, или у него попросту начались видения от жажды, удушья и потери крови? — Сколько вас тут, слуг Тьмы в обличье эльдар? — чуть слышно произнес Эарнур. — Слушай, я тебя водичкой напоил, между прочим, а ты еще обзываешься и грубишь, — ехидно ответил комендант и, вытряхнув из карманов свои любимые инструменты, принялся аккуратно возиться с жуткими оковами. Главное — это нечаянно не сделать юному недоумку, которому, судя по всему, слава безвременно и бесславно погибшего Нолофинве (спрашивается, и чего он добился?) спать спокойно по ночам не дает, еще хуже, ведь кто там его знает, насколько у него тяжелые раны. Хотя если до сих пор на тот свет не отправился — значит, уж точно не смертельные. Твою мать, как этот урод Нендил вообще умудрился сюда эти цепи затащить, их же с трудом сдвинуть-то можно! Когда Маэглин наконец разделался с железным ошейником, пленник почувствовал, что дышать ему стало намного легче — даже перед глазами все расплываться перестало. — Я вас умоляю, осторожней, у меня рука сломана… — сказал он коменданту и снова прикрыл глаза. Он не знал, очередной ли это мучитель или все-таки избавитель, но выбора у него не было — лишь положиться на милость этого странного создания, которое непонятно чего от него хочет. — Левая или правая? В каком месте? — Правая… Плечо. — через силу ответил Эарнур. — Сначала Ангмарец ударил меня своей булавой, а потом Нендил меня уже по сломанной руке… и не один раз. — Так, это уже хуже, — Маэглин на мгновение задумался, — и осложняет дело. Я вообще-то не зря хрен знает сколько веков в кузнице молотом махал и вполне могу при желании сломать безо всяких инструментов хоть лом, хоть подкову, и для меня не было бы непосильным трудом вытащить тебя отсюда, но вот в кольчуге я тебя на руки не подниму, а идти сам ты наверняка не в состоянии. Я рассчитывал ее с тебя снять, а потом уже спокойно донести тебя до своей мастерской, где нас никто не потревожит, но боюсь, что со сломанной костью это превращается в маловыполнимую задачу. К тому же, если тебе досталось тяжелым предметом, наверняка перелом не простой, а оскольчатый со смещением отломков. Начну с тебя кольчугу стаскивать — это кончится тем, что ты у меня на руках тут от болевого шока на тот свет отправишься. Хотя… есть у меня одна великолепная вещь, недавно сам сделал: ножницы-кусачки по металлу. Надо мне сбегать в мастерскую, притащить их оттуда и использовать по назначению, однако я, правда, пока что пробовал их только на проволоке, а не на кольчугах. Надеюсь, не сломаются. Комендант снял плащ и оторвал от него длинную полосу, после чего осторожно, но крепко примотал Эарнуру покалеченную руку чуть выше локтя к телу. Тот снова открыл глаза и посмотрел на Маэглина с мольбой и надеждой. — Почему вы мне помогаете? Эльф тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания. — Сказать правду или соврать? Можно и правду, все равно же не поверишь. Ты чем-то на моего сына похож. Он пропал без вести вместе со своей женой много лет назад. Не знаю, что с ним на самом деле стало, но подозреваю самое плохое, — по неизвестной причине Маэглин был искренне убежден в том, что Эарендил — его сын, и с большим энтузиазмом рассказывал об этом всем встречным и поперечным, рассчитывая на особое внимание и сочувствие со стороны потомков Элроса, которых считал своими; большинство слушателей над ним посмеивались, но находились и те, кто действительно верил коменданту. Эарнур подумал, что, возможно, этот слуга Тьмы еще не до конца растерял все человеческие чувства и остатки совести и у него есть возможность воззвать к его милосердию. — Пожалуйста, отпустите меня, — попросил он возившегося со стальными наручниками коменданта. — Я поклянусь вам чем угодно, что никому ничего не скажу. Ни про вас, ни про то, что здесь видел. Я вам слово даю, как король Гондора! Ведь меня наверняка уже хватились дома, и если сюда придут Мардил и Элронд с войском… думаю, вам это тоже не нужно. Маэглин рассмеялся — не злобно, скорее от души, в темных глазах его заплясали озорные искорки. Эарнур вздрогнул — он не ожидал такого от каукарэльдо из Мордора. — Великая Тьма, а это я уже где-то слышал, и не один раз! Вы что — все повально мысли друг друга читаете или вас дома в детстве учили именно это и твердить, если вдруг в плен попали и влипли в историю? Как наткнешься на какого-нибудь юного восторженного Светлого, так он тут же принимается просить всех отпустить его под честное слово и клянется всем, чем только можно, что ничего никому не скажет. Я б, честно говоря, отпустил, я ж не зверь какой, и мне как-то не слишком охота возиться с незваным гостем, да только это очень забавно смотрится, когда человек на ногах не держится. Иди, конечно, я не возражаю, только далеко уйдешь с раздробленной рукой и с открытыми незажившими ранами? Веселенькие вы, ничего не скажешь. Пленник стиснул зубы. — Когда мои союзники и наместник Мардил придут за мной… Комендант, постепенно заканчивая свою работу, давился от хохота. — Ну, Мардил твой еще туда-сюда. Не спорю, может, он такой смелый и добрый, что за тобой все-таки явится. Однако Элронд?! Честно признаюсь, у меня с этой гадиной свои счеты. Этот трусливый злобный подонок очень нехорошо обошелся с двумя моими братьями, воткнул меч в спину моему лучшему другу и украл у моих родичей пару ценных вещей. Поэтому я с наслаждением воспользовался бы тобой в качестве наживки, заманил Элронда в Минас Моргул и снял с гада корону и Вилью, а потом нацепил бы их на него снова — предварительно раскалив добела. Затем я посадил бы его в железную клетку и повесил ее у входа в крепость, приказав, чтобы каждый, кто входит в ворота, на эту сволочь плевал. Однако вероятность того, что Элронд сюда придет, настолько мала, что на это можешь и не надеяться. Нужен ты ему, жалкий человечишка, как утке рога, он же у нас верховный король эльфов Средиземья, воспользовался он твоими людьми в качестве ударной силы, загреб жар чужими руками и радуется, а на тебя ему плевать. Правильно, пусть гондорцы сражаются, а он со своим дружком Глорфиндейлом будет мирное население резать — только на то и способен, что в спину бить да на тех, кто слабее, нападать. Это его обычное поведение — бросать в беде союзников и тех, кто считал его своим другом. Так что забудь об Элронде, я — твоя единственная возможность вылезти из этой дыры живым и не слишком покалеченным. Окончательно разобравшись с оковами, Маэглин бережно уложил слабо постанывающего и всхлипывающего пленника на пол и укрыл своим плащом. — И куда ты в таком виде идти-то собрался, а? — эльф окинул Эарнура оценивающим взглядом. — Ты и шевелиться-то толком не можешь, и даже просто встать не в состоянии. Отдохни пока тут, а я все-таки сбегаю за своими ножницами по металлу и попробую снять с тебя кольчугу. Обещаю долго не задерживаться. Постарайся за это время не умереть. Свет, пожалуй, тебе оставлю, чтоб не так страшно было, а я и в темноте неплохо вижу. Комендант поспешно выбежал из здания, едва не споткнувшись на лестнице, и быстрым шагом пошел к себе в мастерскую, благо тут было недалеко. У заграждения он внезапно столкнулся с каким-то высоким человеком с двумя мечами на поясе. — Эй, Маэглин, что случилось?! — окликнул его тот, и эльф узнал Азрузагара. — Какого хрена ты ходил на стройку? Ты там что, в темноте свалился с лестницы и поранился? Тут только комендант заметил, что руки у него перемазаны в крови. — Тихо, не ори, ты всех перебудишь. Со мной все в порядке. Мне нужна твоя помощь, только об этом никто не должен знать — вообще никто, даже Властелин. Тот посмотрел на Маэглина с явным недоумением, потом тряхнул головой, словно отгоняя видение — серебряные подвески в его многочисленных косичках мелодично зазвенели. — Тебе — моя помощь? Ты что ж натворил? — Натворил не я. Это Нендил развлекается. Если бы не очередная выходка этого уродца, я бы сейчас мирно сидел у себя в мастерской и пил чай, а теперь вот вынужден просить тебя о содействии. Надо бы ему слабительное в коньяк подлить, чтоб не было времени куролесить — бегом до сортира и обратно. Рядом с ними лежал большой обломок камня; Азрузагар смахнул оттуда мусор и сел, приготовившись слушать коменданта. — Ну, выкладывай. Маэглин, примостившись рядом на краешке, подробно рассказал Азрузагару обо всем случившемся, не утаив ничего — тот от природы был несколько недоверчив и терпеть не мог, когда ему лгали хоть в малом. Однако у него было другое достоинство — он был достаточно рассудителен и не склонен к изуверской жестокости. — И что теперь? — строго сказал Азрузагар, дослушав до конца. — Ты что-то стал не в меру чувствителен, Маэглин. Я не знаю точно, что там творилось в этом Ангмаре и какого фига Аргора вообще понесло в эту ледяную дыру, где, по словам многих людей, порой по полгода солнца не видно, а холод такой, что ни одного семечка не посеешь, но опять же если верить свидетелям — Эарнур сам во всем виноват. Что ж, раз наделал всяких нехороших вещей — пусть за это ответственность и несет. По полной. Аргор будет в своем праве, если убьет его за содеянное. — Совесть имей! Тот бросил на коменданта взгляд, полный нескрываемого недоумения. — И?! — Я на свете живу намного дольше тебя и как-никак в людях разбираюсь лучше. Слепая ненависть — плохой советчик: Аргор с Нендилом нашли крайнего, хотя все ангмарские ужасы — однозначно дело рук Элронда и компании. Эарнуру не хватило мужества воспротивиться всеобщему безумию, то ли он отца боялся, то ли этих двух ушастых кретинов, но теперь он огребает за всех. Я тебе серьезно говорю: посмотрел я на него и поговорил с той дурехой, которая в него влюбилась — понял прекрасно, что он у нас в хорошем смысле светлейший из Светлых. Он вообще не способен на какое-либо изуверство, по его приказу даже слуг никогда не били. За все время его правления в Гондоре — ни единой смертной казни. Это у Элронда с его дружком Глорфиндейлом развлечения были наподобие «прибить кого-нибудь за руки к столбу гвоздями и развести под ним костер». — Ему надо было мораданом родиться, это скорее в их духе, — скривился Азрузагар. — Кстати, мне тут Горхауг рассказал, что Моргомир огреб в образину. Ненавижу морэдайн. — А то. Я уж позлорадствовал и слегка ему добавил. Он, кстати, насколько я понял, Нендилу в его издевательствах над нашим гондорским гостем компанию составлял. — А чего ты тут тоже сразу к Тхайрэт не обратился? — Здесь, к сожалению, она не справится. Она, конечно, свое дело знает, но в ее силах только залечивать несерьезные раны, справляться со всякой мелочью типа простуды или принимать неосложненные роды. Нужен кто-то посерьезнее. — Может, Горхауг? Давай я к нему сбегаю, он сейчас у себя, отдыхает. — Ни в коем разе. Ему вообще ни слова, он нас всенепременно сдаст Аргору. Тем более не смей ничего говорить своему дедушке. Ты же знаешь, как он относится к своему верховному главнокомандующему — за него любому глотку перегрызет и не будет смотреть, в какой степени обидчик виноват, главное — то, что он посмел причинить зло Аргору. — Маэглин, ты сам влип. Не думаешь, что тоже огребешь за это? Ты прямо так уверен, что никто не прознает о твоем добром деле? Спишешь все на вражеских лазутчиков? — Твои предложения? — искоса посмотрел на него эльф. — Отдать беднягу на растерзание Нендилу, который пообещал выколоть ему глаза? Азрузагар отвернулся; было видно, что он колеблется и не знает, что сказать и сделать. — Вообще-то, кстати, я имел в виду не Горхауга и не кого-то там еще, а твоего дядю Тхэсса, — толкнул его локтем Маэглин. — Не выйдет ничего, не думай, я не такой тупой, — уныло ответил Азрузагар. — Тхэсс с семьей на юге, так что с ним нам ничего не светит. Однако я попробую что-нибудь придумать, — добавил он, поймав расстроенный взгляд эльфа. — Иди в мастерскую за ножницами, а я постараюсь найти кого-нибудь, кто сможет нам помочь. — И еще, — добавил Маэглин. — Если ты вдруг как-то столкнешься с этой Исильмэ, про которую я тебе рассказал, об Эарнуре ей ни слова. Пусть считает его мертвым. Незачем девочке себе голову забивать и не по себе сук рубить. Потом еще влипнет по самое не могу. Азрузагар хотел было что-то возразить, но тут же передумал и просто кивнул. Для Маэглина любые вещи, так или иначе связанные с отношениями мужчины и женщины, были достаточно болезненной темой, и даже положительные примеры и счастливые случаи его ни в чем не убеждали. Ладно, его какое дело, эта Исильмэ ему не сестра и не подруга, пусть комендант сам обходится со своей гостьей как сочтет нужным. * Когда Маэглин пошел в мастерскую за ножницами, Азрузагар в раздумьях тоже отправился к себе. С одной стороны, ему совершенно не хотелось во все это ввязываться, и он побаивался гнева своего дедушки, который вполне может устроить ему серьезный разнос, с другой — в глубине души ему было почему-то жаль Эарнура. Если уж Маэглин утверждает, что тот ни в чем не виноват, вряд ли он станет утверждать это голословно. И что теперь делать — выполнить обещание или все же пойти к себе чай пить, пусть сами расхлебывают, во что ввязались? Моргомира Азрузагар терпеть не мог — как не мог терпеть с детства вообще всех морэдайн. Когда он был совсем маленьким, отец запрещал ему играть с «мораданскими выродками», сидеть с ними за одной партой в школе и вообще разговаривать, объясняя это тем, что все они подонки, а крайне редко встречающиеся исключения только подтверждают правило. — Если я увижу тебя рядом с каким-нибудь мерзким мораданенышем, выпорю так, что две недели не сядешь! — в устах всегда спокойного и выдержанного Мортаура, который ни разу не ударил никого из своих детей, эта угроза звучала особенно жутко, и поэтому Азрузагар, впервые придя в школу, решил с «мораданскими выродками» и в самом деле не связываться, а сел за парту рядом с каким-то орчонком. Правильность запретов отца он вскоре осознал на собственном опыте, когда заметил, что дети морэдайн держатся особой кучкой, ни с кем не общаясь и относясь ко всем, включая его нового товарища Горхауга, с нескрываемым презрением. Горхауг был круглым сиротой — его отец погиб в пограничной стычке, с матерью произошел несчастный случай, и поэтому бедняга ел и носил то, что ему отдавали сердобольные соплеменники. Однако морэдайн сочувствие было явно незнакомо: однажды у них в школе было чаепитие по случаю окончания полугодия, и один из одноклассников Азрузагара принес с собой живую мышь и на глазах у всех выдавил ее беззащитному сироте в чай. Когда учитель возмутился и вызвал родителей малолетнего хулигана в школу, те нагло заявили, что в свою очередь оскорблены тем, что поганое орочье отродье смеет сидеть в одной комнате с их сыном. Азрузагар рассказал об этом своему отцу: тот пришел в ярость и пообещал вправить мозги наглому морадану вместе с его мерзким выродком. Свою угрозу он выполнил: папаша обидчика месяц проторчал дома со сломанной челюстью, питаясь одним бульоном, сынок-живодер, которого отец Азрузагара как следует отхлестал ремнем с пряжкой, две недели не садился на стул, а Горхауга с тех пор никто не трогал. Более того — Мортаур сказал сыну, чтобы тот приходил домой обедать вместе с товарищем, от их семьи не убудет, если они нальют несчастному сироте тарелку супа. Когда кто-либо по недомыслию случайно причислял отца Азрузагара к ненавистным морэдайн, тот сильно злился и возмущался. — Я нуменорец, а не морадан! — негодовал Мортаур. — Еще раз назовешь меня мораданом, получишь! Чуть позже подросший Азрузагар, как и все обычные дети, спросил своих родителей о том, как и когда они познакомились. Поначалу отец отмалчивался и почему-то упорно не хотел об этом говорить: видно было, что вспоминать об этом ему крайне неприятно. Потом Мортаур все же сказал сыну, что они с Алмариэль встретились и поженились еще в Нуменоре, а свою будущую супругу он спас от жестокой расправы со стороны морэдайн. — Когда мы с твоей матерью только начали жить вместе, — поведал ему отец, дождавшись удобного момента, когда его жены не было дома, — она не могла спокойно спать по ночам. Постоянно во сне вскрикивала, ко мне прижималась и за руку держала, как будто искала защиты, мне было очень неудобно, но я старался не шевелиться, потому что понимал, что ей страшно. Потом ей стало легче, но окончательно она успокоилась, только когда мы уже уехали из Нуменора. — Ее хотели принести в жертву в Храме Тьмы? — ужаснулся Азрузагар. — Знаешь, такие вещи не для детей. Я не хочу больше об этом говорить, — коротко ответил отец. — Теперь понимаешь, почему я никогда не разрешал тебе общаться с морэдайн? — Понимаю, — сказал ему сын, про себя думая, что отец совершенно прав. Впоследствии он все больше убеждался в отсутствии у большинства морэдайн каких-либо моральных устоев и наличии совершенно необоснованного жуткого высокомерия: его друг детства Горхауг в итоге выучился на военного врача и спас сотни жизней, однако эти милые люди по-прежнему воспринимали его как «орочье отродье», невзирая на все его заслуги и на то, что некоторых из них он поставил на ноги после совершенно жутких ран — в то время, как для других народов военный медик всегда был уважаемой и почитаемой персоной. Правильно Маэглин говорит: тоже мне, высшая раса. Чего стоит тот же Моргомир, который постоянно кичится своим знатным происхождением от узурпатора Кастамира и временами прямо-таки бредит идеей вернуть себе якобы несправедливо отобранный у его высокородной семьи гондорский трон. Наверняка и на Эарнуре он просто отыгрался за то, что тому волей судьбы досталась по наследству столь вожделенная для мерзкого морадана власть. На пару мгновений он остановился, задумался. Во-первых, действительно ли все было так, как утверждает комендант? А если даже и нет? Если он ошибается, и Эарнур в самом деле вершил те жестокости, в которых его обвиняет Аргор? Тогда что делать? Говоря по-хорошему, за это он имеет полное право убить своего недруга. Пойти, что ли, и в самом деле чай пить — пусть сами разбираются? Хотя если уж это личный враг Аргора, так сам бы его и убивал, если считает нужным. Что здесь делают эти два высокомерных ублюдка — Нендил с Моргомиром? И не боятся ведь, совсем обнаглели, если дедушка узнает про их развлечения — обоим не поздоровится, даже если этот Эарнур сто раз виноват. Сначала надо все в подробностях доложить ему, а только потом уже вершить над кем-то расправу с полного одобрения Властелина, если таковое будет. Подойдя к двери своего дома, Азрузагар нерешительно вытащил из кармана ключ и повернул его в замке. Ему пришла в голову мысль, что к Горхаугу лучше пока за помощью не ходить, лучше с ним предварительно провести небольшую разъяснительную работу, чтобы не пошел сразу с доносом к начальству. Он ведь прекрасно знает, что Саурон не любит самоуправства, ведь и в самом деле прознает, что здесь творится… брр. Аргора он вряд ли тронет, хотя накричать может, а вот остальным влепит в полной мере. Азрузагар прошел в комнату, зажег светильник — на улице как-никак было уже темно. Теперь нужно найти кое-что важное: стояла эта гадость где-то здесь на полке. Гадость-то она гадость, но еще с детства он знал: если тебе случилось попасть в неприятности и кто-нибудь из твоих товарищей тяжело ранен, а оказать помощь по всем правилам ты пока не можешь, дай человеку хлебнуть пару глотков чего-нибудь крепкого, тому пусть ненадолго, но полегчает. Он пошарил рукой на пыльной деревянной полке, нащупал небольшую плотно закупоренную бутылочку, снял ее оттуда. Так, вот она, гадость — харадская настойка на цветах лаванды. На редкость отвратительное и в самом деле очень крепкое пойло, но если Эарнуру и в самом деле так хреново, как рассказал Маэглин, должно помочь, а то он и в самом деле от боли на тот свет отправится, пока комендант будет с него кольчугу снимать. Заперев дверь, Азрузагар сунул бутылочку с настойкой в карман и пошел назад.