Эарнур

Оннэле и Аранарт отправились в путь как можно более тихо и незаметно. Арвен собрала для них вещи и еду, проводила их до окольной дороги и пожелала удачи. Арнорец сознательно решил пробираться во вражье логово кружными путями, пусть это и займет гораздо больше времени — ему вовсе не хотелось случайно попасться на глаза кому бы то ни было, тем паче что среди этих кого-то вполне могли оказаться приспешники Элронда. Вечерело, и они расположились на ночлег на дне небольшого оврага; удачно растущее на его краю дерево своими ветками и корнями обеспечивало отличное укрытие от дождя, росы и посторонних глаз — хотя кто может бродить в такой глуши! Аранарт развел костер — Оннэле после тяжелой болезни не стоило переохлаждаться, подстрелил дикую утку, и они отлично поужинали. — Знаете, я вот сейчас думаю, хотя мне вообще, наверное, не стоило заводить этот разговор, — тихо сказал предводитель дунэдайн извиняющимся тоном, — что все мы, и вы, и я, и многие из тех, кого мы любили и знали, по сути дела пострадали за чужие злодеяния и стали марионетками в чьих-то руках. — А что вы переживаете, стоило, не стоило, — ответила она. — Так оно и есть. Ортхэннэр даже и не считает нужным скрывать то, что попросту использует других в своих целях, а цели у него сами знаете какие, он спит и видит себя властелином Арды и не терпит, чтобы кто-то ему перечил. Раньше, в юности, он не был таким. Какое-то время арнорец молча смотрел в огонь. — Да, вы рассказывали мне про свое детство и друзей. — Я знаю, что вы мне не верите… — начала было она. Аранарт отреагировал вовсе не так, как ожидала эльфийка — он всегда был осторожен в суждениях и, в отличие от Элронда, Эарнила, Линдира и прочих, довольно терпим. — Я буду предельно честен и скажу так: я не считаю себя вправе судить о том, чего не видел собственными глазами — за давностью лет события становятся легендами, легенды не всегда правдивы, да и очевидцы порой не помнят достоверно, как все было. Одно мне известно точно: когда-то в былые времена вы хорошо знали Мелькора, а Саурон — его ученик или приемный сын — был в ту пору совсем другим. — Он его родной сын, — поправила та. — Пусть даже так. Отец, судя по вашим рассказам, прочил его в хранители Арды, а он решил стать ее единоличным властителем и для этого превращает своих прислужников в безвольных исполнителей своих планов. Мне внезапно пришла в голову еще одна кощунственная мысль — а ведь и с другой стороны то же самое. Отец вашего ребенка — кто он? Ангмарский воин? Или простой крестьянский парень, которого вы полюбили за веселый нрав и за то, что хорошо играл на лютне? Оннэле не хотела вдаваться в подробности, поэтому неопределенно кивнула. — У него не было выбора, когда ему повелели сражаться против нас, хотя он с куда большей охотой пел бы своему сыну колыбельные, — продолжал Аранарт. — И у меня не было выбора. И у вас. И у Эарнура. У всех его нет, кроме, пожалуй, разве что Саурона и Валар. Да и у тех… если одна сторона объявит другой войну, то выбор тоже будет невелик: драться или сдаться. И нет конца этом замкнутому порочному кругу. Ведь Эарнур — не воин в полном смысле этого слова. Конечно, он умеет обращаться с оружием и может за себя постоять, он не трус, но у него никогда не лежала душа к военному делу, он не любил кровопролития, и ему не нравилось убивать других, даже если это враги. Ему всегда были ближе мирные занятия — книги он предпочитал мечу. Да и я тоже — будь на то моя воля, я бы никогда не взял в руки клинок. Мне по душе лечить, а не убивать, да и власть нам обоим всегда была в тягость. Я бы с большей охотой отправился странствовать по всяким неизведанным землям — и делаю это, когда у меня есть возможность. И вот теперь Эарнур со всей его добротой и отвращением к войне и убийствам в плену у Саурона, а я с моей любовью к целительству и путешествиям еду его выручать. А вы… вы вообще женщина, и война — не ваше дело, женщинам куда больше пристало быть женами и матерями, тоже заниматься каким-нибудь мирным ремеслом, но по воле злого рока и вы оказались втянуты в гущу событий. Если бы я знал, как все это остановить, но я не знаю. Мы — те, кем мы являемся просто в силу нашего рождения у тех или иных родителей, в той или иной стране, и у нас нет иного выбора, кроме как делать то, на что мы обречены. А ведь я, — он немного помедлил, словно думая, стоит ли это говорить, — мог стать невольным убийцей вашего возлюбленного. Или Эарнур. В бою же ты не смотришь, кто рядом, просто видишь — враг, а ведь это такой же человек, как и ты, у него тоже есть родители, жена, дети, свой дом, свои мысли и чувства, но он тоже марионетка. Как и ты. Я не знаю, как с этим быть. Простите меня. — Не за что, — Оннэле завернулась в плащ. — Все так, как вы говорите, и с этим приходится жить. Если ты сын короля, то иди сражаться, и всем безразлично то, что ты питаешь отвращение к военному делу. Если тебе не посчастливилось родиться орком, то будь у тебя хоть сколько угодно добрая душа, все будут смотреть только на твои раскосые глаза и клыки, пугаться и считать тебя чудовищем, а не восхищаться тем, как прекрасно ты поешь. Я из Эльфов Тьмы, и этим все сказано, вы дунадан, а леди Арвен — дочь Элронда. Будь все иначе, мы могли бы стать друзьями, но поскольку все сложилось так, как сложилось, для меня лучшим выходом будет вернуться к своим, и мы забудем друг о друге. Аранарт, сидя на свернутом плаще, по-прежнему смотрел в огонь и чувствовал, как лютая тоска все сильнее и сильнее завладевает всем его существом. Он хочет быть счастлив — и не может. Эарнур дорог его сердцу, он любит его, как брата, но их разлучила злая судьба — хорошо, если не навеки. А Арвен? Арвен, прекрасная Арвен, такая близкая и в то же время такая далекая, словно звезды на небе, к которым ему так хотелось протянуть в детстве руку и дотронуться хоть кончиком пальца, но они были недосягаемы. Он любит Арвен всей душой, они могли бы быть счастливы, но им не суждено быть вместе… * Фаразхилу было чудовищно скучно: ему оставался всего один день до обещанного отцом отпуска, и этот день, который к тому же выдался невыносимо жарким и душным, нужно было как-то домучить. Он сидел в караулке и, чтобы хоть как-то пережить зной, глотал зеленый чай с лимоном, как вдруг к нему прибежал один из часовых. — Лорд Фаразхил, — сказал он, снимая шлем и вытирая вспотевший лоб, — там к Вратам какой-то придурок приперся, а с ним какая-то баба. Хочет видеть вас, говорит, что предлагает обмен пленными. — Какой, на хрен, обмен?! — тот поставил чашку на стол, проклиная все на свете. — Не было печали, я так надеялся, что досижу тут спокойно до захода солнца — и все, два месяца свободы! Нехорошо выругавшись, Фаразхил схватил свой стальной лук, колчан со стрелами и решил пойти посмотреть, кто это там пожаловал. Аранарта он узнал сразу: так, этот тип уже сюда являлся, вот ведь настырный какой. Придется с ним немного пообщаться и вежливо убедить свалить туда, откуда пришел. Поднявшись на смотровую башенку, он на всякий случай надел шлем и, скрипя зубами от злости, все же нашел в себе силы поприветствовать незваного гостя и спросить, чего он хочет. От услышанного бедный Фаразхил разозлился еще больше. — Так, я сейчас отца позову, пусть он с ним разбирается, — прошипел он себе под нос. — Ждите здесь, я вам уже говорил, что не вправе решать такие вопросы! Предупреждаю сразу: если вы причинили хоть какой-то вред этой женщине — пеняйте на себя. Аранарт и Оннэле ждали возвращения Фаразхила довольно долго, и оба они уже начали волноваться — особенно сама эльфийка, которая благодаря нехорошим слухам о своем друге детства уже успела навоображать себе невесть что. — Знаете, мне все это более чем не нравится, — с опаской сказала она. — Зря вы сюда приехали и зря все это сказали. Ортхэннэр считает, что требовать чего-то от других вправе только он, а уж никак не все остальные, тем более те, кого он считает своими врагами. Оставьте меня здесь и уходите, пока не поздно, в противном случае этот человек в шлеме с крыльями летучей мыши… — Это, кстати, сын вашего Ортхэннэра, — пояснил Аранарт. — По крайней мере, так он мне представился. Нет уж, пусть Саурон делает со мной что хочет, а без Эарнура я отсюда не уйду. — У него еще и сын есть? — удивилась эльфийка. — Хотя слышала я что-то такое… Тем хуже. Сейчас он вернется с немаленьким отрядом, и мне вовсе не доставит удовольствия видеть вашу смерть. Вы были очень добры ко мне, вы спасли мне жизнь, и я совершенно не хочу, чтобы с вами что-то случилось…, а ведь случится. Солнце уже садилось, окрашивая горы и небо на горизонте в оранжево-багровые тона, когда до их слуха донесся скрип какого-то огромного и тяжелого металлического механизма. Аранарт, настороженно озираясь по сторонам, схватился за меч, Оннэле вцепилась в край его плаща — ей все происходящее было все больше и больше не по душе, недаром про Ортхэннэра ходят страшные слухи. В это мгновение высокие стальные Врата слегка приоткрылись — ровно настолько, чтобы в щель между створками мог пройти один человек, и арнорец не поверил своим глазам. Вместо кого-то из мордорских парламентеров к нему вышел его родич и друг Эарнур — к счастью, живой и здоровый, но Аранарт сразу почувствовал, что в нем что-то изменилось… как будто во взгляде появилась какая-то странная жесткость. — Отпусти ее. Немедленно, иначе я вообще не буду с тобой разговаривать, — сказал он вместо приветствия. — Знаешь, я могу понять, когда что-то подобное вытворяют всякие мрази типа Элронда, но от тебя-то я такого уж точно не ожидал. Оннэле разжала руку и отошла от Аранарта подальше. Тот опустил руку с мечом. — Вообще-то он меня не держит. Я сама с ним пришла по доброй воле. После вашего письма… Эарнур посмотрел на своего родича с легким снисхождением, как на неразумного ребенка. — Говорил мне Денна, что не стоило тебе писать. Правильно говорил, а я, как и положено хорошему любящему и заботливому родственнику, решил тебя предупредить, что со мной все в полном порядке, чтобы ты не волновался. Вот скажи, пожалуйста, неужели я непонятно что-то написал? Я же сказал: со мной все прекрасно, не надо меня искать. Тебе жить надоело, решил своего сына без отца оставить? Аранарт растерялся: у него было такое чувство, что он разговаривает не с тем, кого знал долгие годы, а с совершенно другим человеком, только в этом же теле. Что с ним произошло? — Фаразхила можешь не бояться, он свой стальной бронебойный лук с собой скорее для красоты таскает, потому что стреляет на деле хуже, чем Денна с его косоглазием, и при всем желании даже в мумака из него не попадет, — продолжал тем временем Эарнур. — Если до тебя еще не дошло, я имею в виду нашего общего «друга» Элронда. Ты вообще уверен, что смог уйти из Имладриса незамеченным? — Ну, если он меня столько времени под носом у Элронда прятал, — вступилась за него Оннэле, — то думаю, что и сейчас все обошлось. Она чувствовала себя явно лишней при этом разговоре, но не знала, куда ей уйти и стоит ли вообще, но, к счастью, мучиться неопределенностью ей пришлось недолго. — Иди, — Эарнур указал ей на по-прежнему приоткрытые Врата Мордора, — и оставь нас одних. Тебя там ждут. Уже соскучились. Она повернулась к Аранарту. — Спасибо вам за все. Прощайте. Тот нерешительно кивнул, по-прежнему не понимая, что произошло с Эарнуром и почему он так с ними разговаривает. Когда Оннэле скрылась во Вратах, он наконец решился задать интересующий его вопрос. — Эарнур, что с тобой случилось? Я тебя не узнаю. — Со мной все в порядке, я же тебе, по-моему, вполне понятно написал, что я жив и здоров, — спокойно ответил тот. — К сожалению, ты меня не послушал. А что ты меня не узнаешь… пришлось, к сожалению, наступить на горло собственной песне, чтобы наконец начать жить как все люди. Надо было раньше взяться за ум и перерезать Элронду глотку, а папаше насыпать в закуску битое стекло или яд, чтоб он спьяну это сожрал и сдох. И всем сразу стало бы хорошо. В том числе и Арвен, к которой ты неровно дышишь. Может, ты все-таки одумаешься и прирежешь этого ушастого выродка? Аранарт с совершенно обессиленным видом прислонился к обломку скалы. — Знаешь, с одной стороны — я, конечно, рад тебя видеть. С другой… у меня такое чувство, будто тебя подменили. Не могу я так поступить, ты же понимаешь. Элронд действительно нехороший тип, но я не в силах причинить ему вред после того, как он принимал меня в своем доме. Мне все-таки доверие оказали. — Я просто решил перестать наконец жить по чужой указке. С меня хватит. Его родич тяжело вздохнул и убрал наконец в ножны не нужный теперь меч. Столько раз он представлял себе в воображении эту встречу, что скажет, что Эарнур ему ответит, а сейчас, когда она наконец состоялась, разговор не клеился, и он даже не представлял себе, что делать дальше. — Или сейчас скажешь мне что-то о том, что я обманут ложью Врага и…. — продолжил было Эарнур. — Не скажу, — Аранарт поднял голову и пристально посмотрел ему в глаза. — Не скажу. Все так говорят со времен еще сыновей Феанора, но я с этим не согласен. Потому что человека не обманешь, если только он сам не захочет быть обманутым. Меня же никто не обманывал. Знаю я про то, что собой всю жизнь представляли и Элронд, и твой родитель, только вот что с этим делать, уже не знаю. Король Гондора бросил на него такой взгляд, что дальнейшие слова застряли у арнорца в горле: он замер, не зная, что говорить, о чем спросить и вообще как вести себя дальше. Прежняя жизнь с прежним Эарнуром кончилась, она уже никогда не вернется, и теперь перед ним стоит совершенно другой человек… в его голове постоянно крутилась эта мысль, и он повторял ее про себя, пытаясь осознать произошедшее, словно школьник, твердящий про себя заданный урок. Эарнур же в свою очередь тоже думал, чем сможет поделиться с человеком, который всегда был ему не просто родичем — почти братом, но плохо себе представлял, как это сделать — чтобы он понял. И как донести до него то, что Элронд — не просто неприятный злобный тип, но и просто мразь, в грязной душонке которой не осталось ничего светлого и чистого, способная ради своей выгоды прикончить кого угодно? Что этот выродок пытался хладнокровно убить Гил-Галада, что он в случае чего не пощадит ни Аранарта, ни даже собственных жену и детей? — Как видишь, у меня все прекрасно, — спокойно сказал он, — тебе не стоило за меня так переживать. Думаю, что надолго я здесь не задержусь. Хочу поселиться где-нибудь подальше ото всех на юге или востоке, чтобы меня там никто не знал и не трогал. Надеюсь, ты правильно меня понял, но домой я с тобой не вернусь. Хватит с меня того, что со мной было. Я тоже живой человек, и у меня есть свои желания и чувства, которые никого не интересуют. Я, знаешь ли, понял, что если они не начнут интересовать меня самого, то других и подавно. Извини, я, наверное, слишком резко с тобой разговариваю, просто я решил, что ты и в самом деле докатился до того, что взял ту женщину в заложницы. Конечно, от отчаяния и не на такое можно пойти, но я же сказал, что со мной все хорошо. Аранарт опустил глаза. — Не брал я никого в заложники. Она сама согласилась со мной пойти. Ее Элронд чуть до смерти не довел. — Да я уж понял, хорошо, что так все обошлось, — хмуро ответил Эарнур. Ему очень хотелось рассказать родственнику о том, как он жил все это время до встречи с ним — про свою жену Исильмэ, с которой у него все вышло, если смотреть со стороны, довольно забавно, про то, как он в итоге все-таки понял, что Саурон отнюдь не так страшен, как про него рассказывают, про свою свадьбу с необычными свидетелями и гостями, но понимал, что половину подробностей лучше все-таки опустить — ведь либо не поверит, либо не поймет. — Ты-то сам как? — Я очень за тебя переживал, — укоризненно произнес арнорец. — Поэтому сюда и приехал. — Я очень рад тебя видеть. И в то же время — не рад. Ведь от того, что ты здесь, хуже будет не мне. Тебе. Вернее, и мне тоже, если с тобой что-то случится. Мордорцы тебе ничего не сделают. А вот Элронд, если прознает о том, где ты был и с кем разговаривал… ну извини. Аранарт нахмурился. — Ну с чего ты взял, что он обо всем узнает? Расскажи мне лучше про себя. Ты как? Эарнур улыбнулся, снова вспоминая недавние события — родич говорит, что он сильно изменился, но ему и самому казалось, что он сегодняшний и он хотя бы еще года два назад — это однозначно разные люди. — Сейчас будешь долго удивляться. Я женился. — Кто она? — тот недоуменно поднял брови. — Надеюсь, ты не связался с мораданэт. — К балрогам всех морэдайн и их женщин, они на редкость мерзкие и заносчивые. Дунаданэт, как и я. — И откуда ты ее взял — здесь-то? — Аранарт попытался изобразить на лице некое подобие улыбки, получилось, правда, плохо и натянуто. — Знаешь, Ари, — немного поразмыслив, ответил он, — в Хараде есть такая хорошая поговорка: если ваша жена дура, то виноваты в этом только вы, потому что именно вы виноваты в том, что эта дура — ваша жена. Вот то же самое я могу сказать про вас всех и Элронда. Вы знаете, что он подонок, пьяница, гад и нравственно разложившийся эльф с продолжающимся распадом личности, но продолжаете его терпеть. И где логика? Думаешь, что Арвен лучше делаешь? Только хуже, как и Келебриан, которая могла бы найти себе вместо этого придурка хорошего мужа, а не любоваться на страдающего мужским бессилием злобного выродка. Мне продолжать или с тебя хватит? Лучше бы ты по требованию Саурона приволок ему голову этой ушастой падали. — Хватит, — Аранарту было в этот момент очень нелегко, потому что разумом он понимал, что его родич и друг прав, но ему не хватало моральных сил перешагнуть через себя и это признать. — Эарнур… ты, конечно, говоришь верные вещи. И если бы ты — ты нынешний — сейчас вдруг смог на некоторое время превратиться в меня, ты бы, конечно, поехал в Имладрис и убил Элронда. Однако я этого сделать не смогу. Ты же знаешь. Я же уже все тебе объяснил. — Ну ладно, дело опять же твое, — со скрытым раздражением ответил Эарнур, — только помяни мое слово, Ари, ты сам на неприятности напрашиваешься. Добро б ты не знал, что он собой представляет, да только теперь-то знаешь. Ладно. Давай лучше о нас поговорим. Расскажи мне, как тебе удалось найти Оннэле Къоллу. Да и вообще обо всем, как ты жил, что делал все это время, как там твоя семья. Они сели рядом на чахлую, выжженную солнцем траву возле Врат Мордора и проговорили до позднего вечера, пока небо не стало из синего темно-серым, и на нем медленно, словно капли белой краски на темной бумаге, проступили звезды. По лицу Эарнура было видно, что ему очень не хочется расставаться со своим другом и родичем, но он все же встал и протянул ему руку на прощание. — Если бы ты все же сделал то, о чем тебя просил Саурон, — сказал он, — и привез ему голову Элронда, то мог бы беспрепятственно видеться со мной хоть каждый день. Ну, а пока… единственное, что я могу тебе посоветовать, это либо больше никогда не появляться в Имладрисе, как бы тебе ни хотелось видеть Элладана, Элрохира и Арвен, либо опять же больше никогда не пытаться ничего разузнать обо мне и забыть раз и навсегда о том, что я вообще существовал на свете, ради твоей же безопасности. Теперь — до свидания, а то меня уже моя семья наверняка заждалась. Смотри своей из добрых побуждений не проболтайся. * С тяжелым сердцем Аранарт вернулся домой; как его и просили, он ничего не сказал ни своей жене и сыну, ни Мардилу, ни детям Элронда; Арвен, конечно же, поинтересовалась, как прошло его путешествие, но он лишь уклончиво ответил, что не смог встретиться с мордорцами — они просто наотрез отказались от любых переговоров, и точка. Поэтому он благополучно довез Оннэле до харадской границы и там с ней распрощался. Ему самому было очень неприятно из-за этой жалкой лжи, тем более что Арвен потом плакала чуть ли не сутки, но сказать ей правду по понятным причинам не мог и продолжал хранить свою тайну, постоянно думая о том, как бы еще хоть один раз увидеться с Эарнуром, убедиться в том, что у него все хорошо… В один прекрасный день он, устав бороться с этими мыслями, снова поехал к Вратам Мордора. Конечно, он рассматривал и такой вариант, что за это время его родич мог уехать в неизвестном направлении, выдумать себе новое имя и новое прошлое, но, к счастью, тот по-прежнему жил где-то в Мордоре. Они снова проговорили целый день напролет, а через некоторое время к Аранарту прилетел очередной сычик с посланием, в котором Эарнур умолял его либо больше никогда к нему не приезжать, либо тогда уж держаться как можно дальше от Имладриса и его владыки. На это письмо арнорец все-таки ответил, причем написал своему другу довольно длинное послание, в котором объяснил, что не может просто так взять и забыть о нем, все-таки они не чужие друг другу люди. Эарнур ответил, что ценит его заботу, но попросил его все же не появляться в Мордоре, пообещав все-таки подавать о себе вести. Довольно долгое время они тайно переписывались и он несколько раз приезжал к Черным Вратам, пусть Эарнур и считал, что это не слишком хорошая идея, но Аранарт, не говоря ничего ни Арвен, ни кому-то еще из близких, продолжал отвечать на письма и видеться с родичем — так он, по крайней мере, был за него спокоен и уверен в том, что он жив и здоров. Однажды осенним днем Аранарт сидел в своей комнате, перечитывая очередное послание от своего родственника; ноябрь был на исходе, и в окно виднелись голые ветки деревьев, припорошенные первым снегом; белые хлопья, едва касаясь земли, превращались в слякоть. На улице быстро темнело, и предводитель дунэдайн хотел было встать из-за стола, чтобы зажечь свечу, но вдруг дверь скрипнула. Аранарт никогда не имел привычки запираться на ключ — дома его дети имели привычку стучаться и спрашивать разрешения, прежде чем войти, чтобы ненароком не побеспокоить уставшего или занятого отца, а от жены или близких родственников типа той же Арвен или ее братьев ему не было нужды закрываться. Он ожидал увидеть кого-то из своих друзей, но уж никак не самого Элронда в сопровождении верных Глорфиндейла и Линдира: вид у них был какой-то напряженный, словно они однозначно чем-то недовольны или сильно взволнованы. Они шагнули в комнату и встали вокруг Аранарта, явно собираясь о чем-то говорить. — Добрый день, чем обязан вашему визиту, — вежливо сказал он, не подозревая ничего дурного, — чем могу быть вам полезен? Он решил, что эльфы по каким-то важным причинам нуждаются в его помощи — не далее как позавчера он услышал о том, что на границах долины вновь были замечены горные тролли, представляющие серьезную опасность для местных жителей, но тут же внезапно ощутил резкую боль в левом боку; ноги у него подкосились, и он упал к ногам эльфийского владыки на мраморный пол, уже как будто отстраненно наблюдая, как по нему быстро растекается темно-алая кровь. Будучи целителем, он прекрасно понимал, что такая рана смертельна и жить ему осталось в лучшем случае несколько минут; отчаянно хватая ртом последние глотки воздуха, он думал, что надо было послушаться Саурона и отрезать-таки этому выродку голову! — Получи, что заслужил, предатель, — прорычал Элронд, вытирая меч темной занавеской. — Я за тобой проследил и узнал, где ты бываешь. Вы оба друг друга стоите, что ты, что этот жалкий трус Эарнур. Интересно, что ему Враг наобещал, что он добровольно к нему на службу пошел? Линдир, сейчас, как только он сдохнет, закопай-ка тело в саду. Никто ничего не узнает. Для всех — Аранарт отправился вместе с несколькими нашими воинами сражаться с горными троллями и не вернулся. Арвен, Элладану и Элрохиру ни слова, ни намека. Все меня поняли? — Да, владыка, — в унисон ответил оба эльфа. — Ублюдок, — из последних сил прошептал Аранарт, чувствуя, что в глазах у него темнеет и это конец, хорошо еще, что он успел спрятать последнее письмо Эарнура в свой тайник. — Надо было, как Саурон просил, голову твою ему привезти… У меня же дети, тварь ты злобная, хуже любого тролля… — Пусть у твоих детей лучше вообще не будет отца, чем отец-предатель, — холодно ответил Элронд и отвернулся. — Полы надо бы вымыть, — безразличным тоном, словно речь шла об обычной уборке, произнес Линдир и зажег-таки свечу; огонь с ужасающей ясностью осветил истекающего кровью арнорца, который в это мгновение испустил свой последний вздох.