Нельзя недооценивать сквибов

— Энтони. Энтони Голдштейн, — не своим голосом выдал Дурсль. — И Драко Малфой. Дамблдор явственно побледнел, это было заметно невооруженным взглядом. В его мыслях промелькнуло что-то боязное, неприятное и злорадно-ожидающее. Да уж, видимо, кого-то из отцов этих товарищей, Голдштейна или Малфоя, он здорово не любит. Или смог опознать, что это не они, и теперь предвещает разоблачение мальчишек? Впрочем, тогда непонятен иррациональный страх. — Мальчи… — начал он, как позднее оказалось, свое обычное обращение, но тут же одернул себя. — Мистер Малфой! Мистер Голдштейн! Как же я рад вас видеть. В этом году в Хогвартс? — Да, — как-то странно переглянувшись, ответили дети. Дамблдор продолжил: — Вот видишь, Арабелла, незачем винить молодежь, они не так плохи, как тебе кажется, — скороговоркой произнес он, тут же разворачиваясь обратно к мальчишкам. — А ваши родители сейчас тут? На аллее? Гарри едва успел кивнуть, как Альбус уже спешно распрощался и вылетел из магазина. Я же перевела взгляд на этих «Энтони» и «Драко». А потом просто и незамысловато схватила обоих за уши и поволокла прочь с почты. Не знаю, каково было видеть нашу процессию магам, гуляющим по Косой аллее, но они не озирались на нас, за что я хочу сказать им большое спасибо. Мальчишки и так были цветом схожи с помидорами, когда я их притащила в небольшой пустынный проулок между домами. Так как находились мы уже на маггловской стороне, то маскарад имени двух самопальных «Шерлоков Холмсов» быстро свернули. Волосы Гарри, как оказалось, под париком еще были присыпаны странным белым порошком. Вскоре я опознала в нем тальк и поняла, что мальчишки сначала хотели перекрасить родные волосы, а не использовать их заменитель. Хорошо, не добрались до перекиси водорода. Конечно, устраивать разнос мальчишкам прямо посреди улицы было бы верхом невоспитанности и хамства. Потому совершенно спокойно мы добрались до вокзала и сели на пригородный поезд. Все это время и Гарри, и Дадли предпочитали молчать. Лишь когда я покупала билеты, мой воспитанник решился рассказать, что они запаслись ими как на путь туда, так и на путь обратно, потому сейчас ни в чем подобном не нуждались. В вагоне было пустынно, что не удивительно. Самый разгар рабочего дня, как-никак. Тогда я и решила начать разговор. — А теперь объясните мне, господа, почему вместо того, чтобы сидеть дома и заниматься делом, вы оказались в Лондоне в таком виде? — по лицам обоих можно было читать банальное и до боли знакомое «очень хотелось». Конечно, все дети нарушают правила. А уж как нарушают правила подростки! Но во всем, даже в этом должна соблюдаться мера. Если ты выбрался один в соседний Грейт Уингинг — это, конечно, проступок. Более того, это достаточно серьезный проступок, чтобы ожидать сурового наказания. Уехать же в одиночестве в Лондон… Я вздохнула. Это было за границей моего понимания. И причем я понимала, что бесполезно пытаться что-то объяснить про опасность. Мальчишкам по десять лет. Даже если они и поймут на данном конкретном примере, в следующий раз ничто не помешает им выкинуть нечто соразмерное по опасности, хоть и в другой сфере. Потому я решила действовать так, как поступали в этих случаях родители Арабеллы. — Так как я понимаю, что если я буду давить, вразумительных объяснений ваших действий ждать будет бесполезно, то поступим так, — оба уже были достаточно искушены моими воспитательными мерами, чтобы знать, что их ждет что-то сверхнеприятное. — Дадли я передам с рук на руки Петунье. Она лучше меня разберется в его вине, а Гарри в ближайший месяц, пока будет отбывать свое трудовое наказание дома и в магазине, посетит со мной травматологические отделения нескольких больниц. Чтобы, скажем так, — я помедлила, вглядываясь в широко открытые зеленые глаза, — своими глазами увидеть возможные последствия своих действий. Поттер ощутимо выдохнул и как-то сдулся весь. Видимо, до этого момента он считал, что ему дадут на этом «суде» слово адвоката. Но нет. В таких случаях уж лучше быть «королём-самодуром», который отдает неоспоримые приказы, чем собирать потом дорогого воспитанника по кусочкам. Посмотрев на Дадли, который с жалостью посматривал на друга, я решила добавить: — И дорогой Петти я порекомендую то же самое наказание! Конечно, Петуния чрезвычайно любила сына, и вряд ли решилась бы наказать его подобным образом, но что мне стоит сказать это? В конце концов, так будет справедливо.

***

В таком настроении мы и добрались до Литтл Уингинга, на платформе которого нас уже встречала миссис Дурсль, в дорожном платье и с сумочкой. Я позвонила ей с вокзала, когда мы выезжали из Лондона. Видимо, она собиралась отправиться в столицу сама, не прибудь мы точно в срок. Только увидев сына, Петунья тут же подбежала и обняла его, попутно проверяя, все ли конечности на месте и не появилось ли новых синяков. Увидев мать, Дадли вздохнул с облегчением. Видимо, после моей «воспитательной программы» он ожидал чего угодно, но не теплой встречи. И, в общем-то, небезосновательно. Грозовая туча — вот как можно было описать Вернона Дурсля в этот момент. Сероватый от беспокойства за единственного сына, он был нахмурен и до бешенства зол. Глаза стали похожи на щели и стремились, казалось, прожечь Дадли насквозь. Но сдержаться он сумел. Дадли, сразу помрачневший после взгляда на отца, принял фразу: «Поговорим о твоем поведении дома» как смертельный приговор. Собственно, так оно и было. Вечерний Литтл Уингинг, надо сказать, не такое уж и плохое зрелище. Последние солнечные лучи легко превращают обычные типовые дома в таинственные жилища. По нагретой за день земле бегают дети, поливающие друг друга водой из специальных пистолетов. У заборов вальяжно располагаются родители, беседующие о каких-то не слишком важных, но таких уютных вещах. Их разговоры тянутся медленно и будто нехотя, как и все в этом маленьком городке. Уже завтра большинство из них потянется вереницей в Лондон, на работу. Кто-то, конечно же, опоздает из-за не вовремя сломавшихся ворот гаража или другой, не менее важной, но какой-то мелкой по своей сути причины. Дети устремятся в центр города, занимая свои места за партами. Возможно, пройдет еще лет десять, но в Литтл Уингинге все останется по-старому. Иными словами, это был самый что ни на есть обычный вечер. Только для одной-единственной женщины он был разворачивающим вспять все ее представления о жизни, дающим какую-то иррациональную гордость и надежду на отмщение. Когда ситуация с Лондоном уже прояснилась, я решилась выяснить один небольшой, но очень важный момент: как же наши господа-путешественники проникли на Косую аллею? Хорошо, что от Дурслей конечную станцию вояжа детей можно было не скрывать. Еще когда дети были маленькими, Петунья как-то случайно не сдержалась и спросила про «странных кошек-книззлов». Помнится, у нас тогда состоялся долгий и обстоятельный разговор на эту тему. Рассуждая сейчас, я понимала, что именно с этого момента и началась, наверное, наша близкая дружба. С проходом на волшебную улицу все оказалось более чем просто. Они всего лишь прошмыгнули в ход рядом с «Дырявым котлом». Гарри совершенно спокойно поведал историю о том, как Дадли заметил этот проход. Странные переглядки между четой Дурслей сразу после этих слов отметили все присутствующие. Но я была уверена, что я — единственная, кто поняла, что Петунья не только беспокоится о своем ребенке, но и чувствует себя, будто что-то кому-то доказала. Оставалось только понять, что со мной происходит такое. Дамблдор, мальчишки, теперь и Петти… Оставалось понять, почему я иногда могу читать мысли окружающих меня людей?!