***
— Холодно, — поёжилась Юля, наблюдая глазами за кружащем в воздухе жёлтым кленовым листочком, — давай зайдём куда-нибудь, погреемся? Я лишь молча киваю. Девушка, разглядев в этом знак согласия, сжимает своими тёплыми пальцами мою ладонь, как делала это уже тысячу раз ранее. Только, почему-то сегодня, в тысячу первый, мне жутко хочется одёрнуть руку и спрятать её в карман. — Дим, всё хорошо? — обеспокоено спрашивает Волкова, — какой-то ты сегодня нервный, напряжённый. — Да нет, — неопределённо пожал плечами я, — просто устал, вся эта кутерьма: концерты, шоу, сьёмки, так выматывают. Ты и сама должна понимать. — О, для меня это уже забытое чувство, — улыбнулась брюнетка, — кажется, что моё последнее выступление было тысячу лет назад. — Вообще-то, твоё последнее выступление было этим летом, со мной. Или ты хочешь таким образом намекнуть на то, что я настолько стар? — попытался рассмеяться я. — И вправду, — растерянно вымолвила Юля, заходя в какое-то, первое попавшееся кафе. — Ваш заказ… — не успели мы определиться со столиком, как на нас налетела официантка. — Чай, — коротко ответил я, — Юль, а тебе что? — Тоже чай, — не задумываясь ответила девушка. — Дим, я долго думала на счёт тебя, меня… — начинает говорить девушка, а я замечаю, что она волнуется, — и знаешь, пришла к выводу, что уже давно могла бы не соглашаться на все эти публичные появления с тобой, на поцелуи на глазах у многочисленной публики. Ведь ты далеко не первый, с кем у меня были настолько публичные отношения. Но не отказалась. А знаешь, почему? — И почему же? — нервно сглотнул я, догадываясь, что последует за мои вопросом, а потому ещё более пугаясь. — Потому что я люблю тебя, Дим… — со слезами на глазах прошептала Юля, погладив пальцами мою ладонь, лежащую на столе. Вот он — провал. То, чего я боялся, наверное, больше всего. Вообще, когда девушка первая признаётся в своих чувствах, это для неё уже подвиг. Я знал Волкову уже много лет. Безусловно, она хороший человек, но между нами одно большущее «НО»: я испытываю к ней исключительно дружеский чувства. — Дим, не молчи, пожалуйста, — прошептала брюнетка, а я наблюдал за слезинками, медленно катящимися по её щекам, — Дима! — Прости Юль, ты замечательный человек, но я не испытываю к тебе подобных чувств, — отвечаю я, протягивая девушке салфетку, — вот, вытри слёзы. Мне очень жаль, Юль, честно, но ведь сердцу не прикажешь… — Та блондинка, да? — шмыгнув носом, спросила Волкова, — Пелагея, кажется, твоя соседка по красному креслу. — Юль… Я не знаю… — Да ладно, Дим, не оправдывайся! — сквозь слёзы попыталась улыбнуться Юля, — по вам же невооружённым взглядом видно, что вы по уши влюблены друг в друга… Счастья вам! И я в очередной раз поражаюсь стойкости этой девушки. Пожелать любимому человеку счастья с другой — тоже своеобразный подвиг. Трель моего мобильного избавила меня от надобности сказать что-то в ответ. — Полина? — удивился я. Признаться честно, несмотря на наши, казалось бы, отличные дружеские отношения, эта блондинка звонила мне крайне редко и то по особым поводам. — Дим, выручай! — обеспокоено крикнула она в трубку, заглушая какие-то голоса и достаточно громкую музыку на заднем плане. — Что случилось? — Пелагея… — Что?! Что случилось с Полей?! — Ты, Билан, с ней случился! Потому что нехер было гулять по всей Москве с Волковой за ручку, как влюблённые перед помолвкой. Мы в баре, Дим, Поля меня сюда притащила… Связь оборвалась, а я всё переваривал слова Полины. Как я мог повлиять на Пелагею и при чём тут Юля? Или же… Ну нет! — Это она? — едва слышно прошептала брюнетка, сидевшая напротив меня. — Нет, это Полина, её подруга… В общем, Поле нужна помощь, — уже покидая кафе, на ходу объяснялся я, услышав где-то за спиной тихое, но отчётливое, полное отчаяние: «пока». — Полин, так где вы? Мне нужен точный адрес, — вновь набрал я номер Гагариной.***
— Приве-ет, Дима! — затуманенными глазами и глупой улыбкой встретила меня Пелагея, — а я тут как раз тебя вспоминаю. — И так весь последний час, Дим, — шепнула стоявшая сзади меня Гагарина, — я и не знаю, что делать. — Зато я знаю, — отрезал я, подойдя к блондинке и взяв её на руки, — будь спокойна, Полин, доставлю до дома в целости и сохранности. Кивнув в знак благодарности, Гагарина сразу куда-то убежала, оставив меня самостоятельно разбираться с Пелагеей. — Эх, Полька-Полька, что же тебя довело до такой жизни? — вздохнул я, направляясь с блондинкой на руках к своему автомобилю. — Ты и довёл, — растягивая слова, без промедления отвечает девушка. — То есть? — Да вот так вот, Димочка. А нахера ты даёшь ложные надежды? Припираешься в мою квартиру с огромным медведем и букетом цветов, как последний романтик, сюсюкаешься, как с маленьким ребёнком, мол, посмотрите, я Дима и я само олицетворение доброты и заботы. А потом, спустя всего-ничего, два дня, спокойненько разгуливаешь с другой, при этом ещё смея утверждать: «нет-нет, я не бабник, я белый и пушистый, во всём виновата пресса…» активно жестикулируя руками и, даже, пару раз заехав мне по носу, возмущается Пелагея. — А тебе, Пелагея, вообще не желательно было покидать пределы квартиры. Ты ещё не совсем выздоровела, — сделав вид, что пропустил её речь мимо ушей, стальным голосом произнёс я, хотя в душе бушевали различного рода эмоции. Что она имела ввиду, когда говорила о ложных надеждах? Неужели она тоже неравнодушна ко мне? Но сейчас она пьяна и может нести всякую чушь. Но, с другой стороны, старая поговорка говорит нам «что у пьяного на языке, то у трезвого на уме», или наоборот? Как-то так. — Куда ты меня везёшь? — испуганно воскликнула Пелагея, заметив, что направляемся мы далеко не в сторону её квартиры. — В отрезвитель сдам, что за вопросы? — без тени улыбки ответил я, — может хоть там с тобой что-нибудь сделают. — Нет, не надо, не хочу туда, — запаниковала Поля. — Спокойно, Ханова, я всего-то везу тебя в свой дом. Неужели ты думала, что я оставлю тебя в таком… крайне нетрезвом виде, одну в квартире? — Так твоя квартира тоже в другой стороне… — недоумённо возражает она. — Так, родная моя, — даже не смотря на всё её далеко не трезвое состояние, я замечаю, как блондинка вздрогнула от такого обращения, — та квартира — не единственная моя недвижимость. Мы едем в мой загородный дом. — Куда?! — возмутилась блондинка, — в какой ещё дом? Ну-ка выпусти меня отсюда, немедленно! Я промолчал. — Билан, мать твою, что ты творишь?! — заплетающимся языком продолжала возмущаться девушка, — останови машину. — Хорошо, — согласился я, пряча улыбку и оглядывая тёмные деревья за окном машины, — выходи. — В этом лесу? — испуганно шепчет блондинка. — Да, Поль, другого выхода нет. Или лес, или мой дом. Я, конечно не настаиваю, выбор за тобой… — Я когда-нибудь говорила, как сильно я тебя ненавижу? — бурчит Пелагея, но всё-таки остаётся в автомобиле. — В первые дни знакомства — да, — отзываюсь я, уже не скрывая улыбки.***
— Ну, собственно, мы приехали! — сообщаю я спутнице, остановив машину, — Поль? По-оля?! Но девушка не отвечала, потому что, удобно расположившись на заднем сидении, уснула. Осторожно, стараясь не разбудить, я взял её на руки. — А? — сонно спросила Пелагея с трудом разлепив глаза. — Дима? — Тихо, всё хорошо, — прошептал я. — Отпусти меня, у меня свои ноги есть! — потребовала девушка. И я соглашаюсь, решив для себя, что словесных перепалок с этой девушкой на сегодня достаточно. Пелагея, слегка пошатываясь, всё-таки беспрекословно заходит в мой дом, видимо, считая так же. — Миленько у тебя здесь, — оглядываясь по сторонам, говорит Поля, пытаясь снять обувь. Выходит плохо и девушка едва ли не падает, в последний момент всё-таки успевая облокотиться на стену. — Осторожнее, Пелагея Сергеевна, — говорю я ей, удерживая девушку за руку. — Пойдём. — Куда пойдём? — непонимающе уставилась на меня Пелагея. — В комнату. Хотя, ты можешь спать и в прихожей, я не против. — Билан, ну чо ты такой вредный то? — недовольно ответила Пелагея, всё-таки отправляясь за мной. — Располагайся, — проигнорировав её вопросы, распахнул дверь в пустующую комнату я. — Спасибо, — кивнула девушка, без всякого стеснения снимая платье и забираясь на кровать, — может, останешься со мной? О, упаси господь! Ведь с тех пор, как её платье оказалось на полу, я старался смотреть куда угодно, только не на Пелагею. Потому что знал, контролировать себя выходит не всегда. — Нет, Поль, извини, — уже направляясь к двери, ответил я. — Ты же сам этого хочешь, признайся? — коварно прошептала блондинка. — Извини, Полюш, ты слишком пьяна, я слишком трезв. Мы же оба будем жалеть о таком опрометчивом шаге завтра. — То есть, хочешь сказать… — Хочу сказать спокойной ночи, — всё-таки обернувшись, отрезал я, надеясь, что дальнейших препираний за этим не последует. — Ну какого хрена ты такой правильный то, а? — почти жалобно выкрикнула мне в спину блондинка, — девушка сама просит остаться, а ты… Скажи, а с той брюнеткой ты тоже себя так ведёшь? И знала бы она, с каким трудом мне удалось пересилить себя, не вернуться в эту злосчастную комнату и не заткнуть строптивую блондинку поцелуем. Да мне просто медаль можно выдать «за стойкость», потому что я спокойно вернулся в свою комнату, надеясь быстро заснуть. Но сон не шёл. В голове всё крутились мысли, одна за другой, бесконечной вереницей. Что значили все вот эти странные фразы Пелагеи? Может, как она уже когда-то говорила мне, это просто сказывается отсутствие в её жизни мужчин последние полгода? Или же, всё-таки, нечто большее? Это оправдывает все её выпады в сторону Юли, а так же оправдывает и её поведение за сегодняшний день в целом. Бесцельно пролежав в постели около часа, сверля взглядом потолок и выискивая причины такого поведения Пелагеи, я так и не смог уснуть. И, не придумав ничего лучше, чем проведать свою незваную гостью, я не смог. В отличие от меня, Пелагея, спала крепким сном, свернувшись от холода едва ли не клубочком, как котёнок. Улыбнувшись такой картине, я осторожно, чтобы не разбудить, укрыл девушку одеялом. — Спокойной ночи, — прошептал я, легонько касаясь губами её виска, а затем выходя из комнаты и закрывая за собой дверь. Вернувшись в свою комнату, я понял, что мне по-прежнему не уснуть. Что-то мешало. Одеяло казалось слишком тяжёлым, подушка слишком жёсткой, а воздуха в комнате оказывалось катастрофически мало. Последнее, кстати, было вполне исправимо. Подойдя к окну, я распахнул его настежь, вдыхая холодный октябрьский воздух. Стало легче. Значительно. И совсем не важно, что на улице далеко не лето, чтобы так запросто стоять у открытого окна. Мне не холодно. Я не простужусь. Всматриваясь в затянутое тучами небо, всегда задаюсь вопросом — а случайно ли происходит всё в нашей жизни? Все люди, что появляются в ней — спонтанность, или каждому дана своя роль? Да я же просто конченный фаталист! Безудержно верящий в старушку-судьбу, в то, что всё, что нам суждено, однажды сбудется. А с недавних пор, так ещё и свято верящий, что Пелагее в моей жизни отведена далеко не последняя роль. Возвращаюсь в постель. И, о счастье, сон наконец-то приходит ко мне. Пустая комната, ни мебели, ни окон, ровным счётом ни-че-го, кроме старой обшарпаной двери. Подхожу к ней, легонько толкая. Поддаётся, как ни странно. И снова те ледники, из какого-то предыдущего сна, коих снилось мне невиданное количество. И опять, по старой схеме — стоило лишь ступить на заснеженную землю — как лёд начал таять. — Дим, Дима! — зовёт меня всё тот же голос, на этот раз за моей спиной, и, кажется, мне удаётся узнать его обладательницу. — Пелагея? — оборачиваясь ошарашено спрашиваю я. — Ну наконец-то, узнал! — улыбаясь своей лучезарной улыбкой, радостно воскликнула девушка. Разлепляю глаза и сразу же зажмуриваю их вновь от ударившего в них яркого света. Сколько раз я уже упоминал, что солнце в октябре — редкое явление? Но ещё больше удивляет меня не это. Взгляд скользит по цветочному горшку, подаренному мне всё той же Леной, моей сестрой, со словами вроде: «вот, Вить, живёшь один, заботиться не о ком, хоть цветочек вырастишь». И, признаться, я и впрямь старался вырастить это растение, (у которого даже названия не знал) поливал, покупал всяческие удобрения, но нет, всё безрезультатно. А сегодня расцвёл! Впервые, хотя я уже отчаялся вырастить из него что-то путное и забросил возню с ним. Определённо в этом сокрыты какие-то знаки свыше. Всё неспроста…В тот день, когда мы ещё не знали слёз И затихали над лепестками роз, Лютая пурга скрыла берега, И всё сковали стылые снега. В далёком замке разбились зеркала, И мир стал хрупкой игрушкой из стекла, Но души полёт вьюга не прервёт. Весна проснётся, когда растает лёд. Когда растает лёд в сады вернутся птицы, И розы расцветут сугробам вопреки! Пусть никогда теперь не возвращается метель, И оттаявшее сердце поспешит добром согреться. Пусть растает лёд, и возвратятся птицы, И розы расцветут сугробам вопреки! И никогда теперь пусть не настигнет нас метель, Только любящее сердце так спешит добром согреться. Растает лёд! Застыли реки, скованные льдом, И стал холодным добрый, старый дом. Но мечта вела тропкою тепла, Раздуло пламя, где была зола. Не зная страха, верить в чудеса. Единый хор, сплетая голоса. Чтоб идти вперёд, не боясь невзгод, И улыбнутся, когда растает лёд. Прольётся розовый рассвет, И не станет больше бед. Будет мир добром согрет, И лёд растает! Растает! Когда растает лёд в сады вернутся птицы, И розы расцветут сугробам вопреки! Пусть никогда теперь не возвращается метель, И оттаявшее сердце поспешит добром согреться.*