Сова

      Два громких хлопка трансгрессии неожиданно раздались в пустующем Хогсмиде. Раньше такое занятное и вопиющее событие как визит сразу двух возможных посетителей, да еще и не школьников, вызвало бы волну громко ухающих посыльных сов с новыми товарами, зазывающих красочных заклинаний или просто шквал приветственных искр от цветных волшебных витрин. Но сегодня ни одна живая душа не высунулась из светящихся далеким светом окон в приступе трепетного любопытства, только вывеска со старой кабаньей головой недовольно покосилась на две переминающиеся с ноги на ногу фигуры, хрюкнула влажным свиным носом и так и застыла дальше, насквозь промокшая и изрядно облезшая.       В пригороде бушевала гроза, метаясь меж тяжелых дымно-синих туч, хлеща по ним вспышками люмоса, а небо отзывалось густым рокотом и сплошными потоками холодного ливня. Ветер хлопал мокрыми мантиями, из-под ботинок летели комья глины, а двое казалось только забавлялись тем, как липнет к спине ледяная ткань, и влажно чавкают мокрые перчатки. Чопорный человек бы сразу сказал, что дело в мастерски наложенных согревающих чарах, но на деле нет, просто надо было узнать у мимо пробегающего прохожего имена этих магов и все сразу становилось понятно… Вдруг один указал в мутную пелену дождя: — Может дождемся там! Рукой подать!       Хозяйка заведения, на который указывала рука, со странным названием «Три метлы» процветала уже много лет, невзирая на войны и прочие перипетии жизни. Трактир в Хогсмиде, хоть и был мал, да и находился по меркам магического мира в захолустьи, никогда не позорил своего имени ни разбавленным огневиски, ни холодным очагом, и всегда был рад продать пару бутылочек сливочного пива сбежавшим с Хогсмид вместо уроков ученикам и чего покрепче их учителям, а потому и в постояльцах нехватки не знал. Каких только гостей не перевидала мадам Розметта на своем веку! А посему, когда снаружи донесся топот ботинок по чавкающей земле, она радушно поспешила им навстречу, сделав домовым эльфам знак позаботиться о мантиях. — Добрый вечер! И погодка ж сегодня! Я уже и не думала, что кто-то заглянет! Тут гости синхронно небрежным движением скинули капюшон, и женщина всплеснула руками. — Уизли! Близнецы! Вот уж не думала вас тут увидеть еще раз…       Тут уж Мадам Розметта окинула их совсем иным взглядом. Разумеется, как любая любительница сплетен, которые уже были даже не сплетнями, а проверенными фактами - она знала, что бывшие ученики, каждый раз едва не громившие ее таверну после того, как усаживались разбирать прямо здесь огромные пакеты из Зонко, купили этот магазинчик… Оба брата развалились за любимым столиком у окна, распутывая на ходу теплые шарфы с шерстью камуфлори… Совсем не те старые гриффиндорские, стоят верно всю месячную выручку каждый, присвистнула мадам Розметта и засуетилась, предлагая гостям горячие напитки.        Один из братьев тут же согласился, отодвигая стул и приглашая хозяйку присесть и поделиться новостями из школы, второй же казался немного нервным и молчал - Мадам Розметта, припомнив их характер, тут же решила, что это Джордж… Пока она рассказывала о бедах Хогвартса, тот то и дело посматривал с завидной регулярностью в окно и перебрасывая из руки в руку волшебную палочку, изредка рассеянно кивая. ***       Осень в этом году была очень холодной. Во всех смыслах. Последние выходные сентября, привычная дорога до Хогсмида, Мари отплевывала попадающие из-за сильного ветра в рот рыжеватые пряди и, болезненно кутаясь в зимнюю мантию, шла по вязкой грязи туда, где поблескивала темная от влаги крыша таверны, а дым вкрадчиво стелился вдоль туч, сливаясь с ними где-то возле горизонта. Там ее ждали близнецы. — Какие новости? — Улыбаясь и накручивая локон на палец, спросила Мари, садясь за их столик и беря в руки любезно подставленную чашку с горячим имбирным чаем. — Особо никаких... Люди пропадают каждый день, где Гарри – неизвестно, зато наши маскирующие товары расходятся как горячие пирожки — Начал Фред. — То есть затишье, и относительно все хорошо. — Согласился Джордж — В письме я не стал спрашивать про Хогвартс и Снейпа, вдруг перехватят, так что рассказывай. — Снейпа особо не видно, забился в кабинет директора и как настоящий Нюниус переложил всю ответственность на прихвостней. Амикус Кэрроу ведет защиту от сил зла, ну то есть теперь это силы зла в чистом виде, а Алекто ведет магловедение, оно же «превосходство» волшебников над маглами»... Невилл получил взыскание, спросив, сколько в ней и в ее братце магловской крови. — Легкая улыбка играла не ее лице, расслабленность, словно о погоде рассказывает, не замечая, как напряглись присутствующие. — Это от наказаний?... — Потрясенно спросил Фред, схватив ее руку, потянувшуюся за тыквенным соком, поднимая рукав ее рубашки. Все предплечье было в мелких и тонких порезах. — Не совсем. — Еще одна спокойная улыбка, Мари явно осторожничала. — Мари, какие теперь наказания? — Настороженно спросил Джордж. — Ну с Хагридом в лес, кормить какую-нибудь живность. Или кубки чистить. Или… — Пустилась в рассуждения Мари, зная, что сейчас проговорится. — Мари? — Некоторые мечты Филча воплотились, но зачастую это обычное круцио… — Мари тут же прикусила язык, понимая, что сказала лишнее, и сейчас начнется спектакль. Фред дернулся и опрокинул пустую кружку, Джордж только сильнее нахмурился. — Обычное? — Как ни в чем не бывало, спросил он, не сводя взгляда с порезов на ее руке. — От него не бывает… — Ну, один раз попробовали режущее заклятие… — Все взгляды за столиком были устремлены на нее. — Но почему… Почему ты не написала? — Фред пытался поймать ее взгляд, а она все рассматривала поверхность стола. — А зачем? — Мари открыто подняла на него глаза, впервые за несколько месяцев. Фред не нашел что ответить. — Джинни? — Спокойно спросил Джордж. — Нет. Она испытала это только один раз, и то недолго. Нам с Невиллом везет больше. — Усмехнулась она. — Насколько больше? — Тихо спросил его близнец. — Раз семь. — За два месяца?! — Фред опять уронил кружку. — Успокойся ты. Ничего страшного не случилось… — Она попыталась взять его руку. — Не случилось?! — Фред. В некоторых… чистокровных семьях, вроде Малфоев, или семьи Мари, круцио — это воспитательная мера. Фред потрясенно переводил взгляд с Джорджа на Мари. — Вы с ума все посходили… — Начал Фред. Мари не выдержала. — Я никогда этого не говорила, но наказания Молли показались бы тебе подарком, будь ты мои братом! Прекрати это, прекрати таращиться, прекрати опекать меня!       Мари отпрокинула чашку на стол, выплескивая расплывшееся маленьким морем ароматное содержимое. По этому импровизированному морю от края до края проплыла как маленький затерявшийся кораблик веточка розмарина и утонула…       Мари быстро пробегала сквозь узкий зал и с ужасом чувствовала, как мир вокруг нее выцветает. Уходила радость от встречи с близнецами, всколыхнувшаяся злоба на Фреда, уходило даже ощущение промозглого холода, пробиравшего ее до костей. И не оставалось ничего. Пусто, как будто она полая внутри. И когда Мари уже вцепилась в ручку тяжелой двери, жизнь снова начинала казаться ей серым бесконечным тоннелем без единого пятнышка радости впереди. И надо тащиться по этому тоннелю до самого конца, до точки выхода. Дверь захлопнулась за ней. — Погоди! — Фред, наскоро набрасывающий на себя мантию, выбежал за Мари под ливень.       Но Мари пустилась вперед по уже ощутимым сугробам, за дома, куда-то вообще непонятно куда, со стороны казалось, что у нее нет ног и движется только верхняя половина ее туловища, Фред только и успевал, что перепрыгивать между ее следами и все равно даже будучи сильнее и выносливее, все не как не мог ее перегнать... Это была какая-то неправильная часть Хогсмида, Фред понял, что не бывал тут, да и вряд ли вообще кто-то тут бывал по своей воле. Вокруг стояли подкосившиеся и прокопченные дома и пахло подгоревшим молоком. Он почему-то сразу подумал, что Темный Лорд наведался сюда, но потом заметил, что жизнь здесь кипит, а на пустырях между домами гуляют десятки собак как абсолютно бездомных, так и «домных», но свободно шляющихся. Собаки неостановимо лаяли, привязывались ко всем прохожим и бежали следом, пытаясь ухватить за ногу. Успокаивать их явно было бесполезно. Всякое ласковое слово только убеждало собак в собственной значимости, и они брехали громче и громче, совсем заходясь от лая. Лаяли они до того, что потом уже и лаять не могли, а лишь хрипло кашляли. Фред попытался, чертыхаясь, вытащить палочку и заткнуть их заклинанием. Но тут же словил уставший взгляд Мари. Она наконец остановилась. — Не трогай их! У них – общественное мнение! — Я… я хотел извиниться. Мы не виделись с начала учебного года, ты больше мне не пишешь как раньше, ты пишешь Джорджу и я… Я хотел бы. — слова застревали в горле. Что он хотел бы? Извиниться? Сказать, что все это было ошибкой? Что не он на нее накричал, поддавшись в очередной раз вспышке эмоций, затуманивающих его разум раз от раза? Что не он целовал ее, крепко сжимая в объятиях, в ту злополучную ночь? Или… соврать что он на самом деле этого не хотел? Фред не успел подобрать нужные слова и просто поддался порыву, обнимая Мари. А она не оттолкнула, она рассмеялась, заразительно и прекрасно. — Я ведь не думаю, что ты знала и я не думаю, что ты специально полетела и тогда не думал... Прости меня, прошу. Все теперь будет хорошо? — спросил Фред, вдыхая глотками холодный воздух.       А Мари все смеялась и смеялась, пока он вдруг не понял, отстраняя ее от себя, что это все были истеричные всхлипы. — Не думаешь? А я не обиделась, Фред, потому что можно бы и подумать.. Потому что я совсем не такая, как ты там себенапредставлял когда-то, понятно? Потому что... Я знаю, что есть в этом мире такое большое и страшное зыло, что есть бескорыстная дружба, героическая смерть и прочие вещи из детских книжек! Но в жизни все это выглядит совсем не так, совсем не так на страницах, в жизни это грязно и страшно, это бессмысленно и… реально. Знаешь что, Фред? Это все бессмысленно! Мы просто дети, мы не сможем ничего изменить. Если даже Дамблдор не смог! Не смог Грюм. Не может Макгонагалл. Никто, никто, никто не может! Почему мы все еще делаем вид, что это имеет смысл? Я... почему я не стала пожирателем? И зачем я попала на этот проклятый гриффиндор? — А.. а люди? А как же твои друзья, Мари? Как же я, Джордж, Гарри, Гермиона, Рон?? Как же все хорошие люди, которые умрут? — Ты так и не понял? Да они все равно умрут!! Даже хуже, знаешь, почему они умрут? Потому что непонятно зачем бунтуют, борятся, сражаются. Да если бы они не боролись, то все были бы живы. И тут не из-за чего сражаться, нам не победить, понимаешь? А человечество... Вчера жили одни, сегодня другие, завтра третьи. А потом Солнце взорвется и все вообще исчезнет. Книги, картины, память, история. Это все того не стоит, понимаешь? Не стоит наших жизней и не стоит наших ушей! Какая тогда разница, кем я была. И кем был ты. Лучше уж быть пожирателем! Он хотя бы живет и он хотя бы не страдает.        Его подруга смотрела на него с неподдельным вызовом. Руки были сжаты в кулак и сминали кусочек мантии, а из глаз вылетали искры не хуже, чем из волшебной палочки. — Просто как ты так можешь? Быть таким хорошим и веселым, таким храбрым. А я… Я малодушная, окей? Стоило мне только столкнуться с настоящей катастрофой, я испугалась за свою шкуру, понимаешь? Я засомневалась, Фред, засомневалась и поняла, что сомневалась всегда. Что я боюсь оказаться на улице после Хогвартса, что боюсь пойти против братьев. Я боюсь за них, за вас, и мне по честному наплевать, кто там в Министерстве сядет на трон. И теперь сколько бы я не закидывала навозными бомбами Кэрроу, все равно, я трусливая и отвратительная, Фред. А ты! Ты идеальный. Идеальный герой и все такое, который высмеивает любые нападки судьбы и бросается защищать всех и каждого ущемленного. Я стараюсь, я тоже лезу защищать каждого первокурсника, но это все бесполезно! Это не имеет смысла! Меня же просто тошнит от всей этой своей жизни, постоянно. От родителей, братьев, от Драко, да даже от тебя. А с тобой всегда все в порядке. Ты… почему ты всегда такой идеальный? Фред напрягся, косо глядя на Мари и процедил. — Это не так, ясно? Я не идеальный, ничего похожего.       Мари только усмехнулась, порывы ветра подхватывали ее волосы, делая похожими на кучу непослушных змей. Фред перешел на крик, чтобы заглушить это шипение. — Хорошо… Когда Джордж не прилетел вовремя, первым делом я подумал, что он погиб и на секунду я почувствовал, что виновата ты, я был готов разорвать тебя на части, чувствовал, что у меня теперь есть право касаться тебя, я хотел целовать тебя и оторвать тебе уши одновременно. А потом.. Потом я подумал, что одно ухо Джорджа стоит больше, чем весь Перси, например. Я был так зол, что готов был кинуть под Аваду Перси, если бы это вернуло Джорджу ухо. И... поверь, я много корил себя за это, я тут же понял, что за мысль пронеслась в моей голове и это было отвратительно, но я ничего не мог поделать. Я ненавидел себя за это тогда. И сейчас ненавижу. И я действительно сожалею, что сделал то, что сделал и то, что сказал тебе. Со всем этим надо заканчивать, Мари, понимаешь? Но я не могу. И черт возьми, скажи теперь, что ты малодушная!       Они стояли в молчании минуту… две? Коварный ветер вдруг утихомирился, оставляя двух промокших и будто заледеневших под этими холодными потоками гриффиндорцев напряженно смотреть друг на друга. И Мари улыбнулась, слегка криво, но искренне. Фред жесразу настороженно нахмурил брови, а потом тоже улыбнулся ей. Мари аккуратно сплела их руки… И Фред вдруг среди этого разбушевавшегося мира, разбушевавшегося неба снова почувствовал себя счастливым. — Хотелось бы мне, чтобы это случилось в другое время, не в мое.       Мари с грустью смотрела на тяжёлую громаду Хогвартса, из которой как высунувшиеся головы какоих-то чудовищ торчали высокие башни. — Так думают все, на чью долю выпало подобное, но это не им решать. В наших силах лишь решать что делать со временем, которое нам отпущено. — Фредерик Уизли, неужели ты цитируешь мне "Властелин Колец"???       Он смущённо улыбнулся и она радостно поцеловала его в щеку, такой простой жест со стороны Фреда заставлял внутри нее все пищать от радости больше, чем огромные букеты пионов, от которых хотелось чихать. ***       Драко спокойно спал, когда сквозь сон его дыхание перехватило от ощущения чего-то холодного и тяжелого, что забралось под майку. Распахнув глаза от неожиданности, он тут же увяз в чьих-то разлетевшихся по его подушке мокрых локонах.       Она лежала рядом и показывала через прозрачную стену язык проплывавшей мимо гигантской рыбе. Как будто все это в порядке вещей – вот так вот забираться прямо в верхней одежде в его постель, ледяными руками гулять по его груди, да даже просто в три чертовых часа ночи находиться в гостиной Слизерина. — Как ты вообще здесь…? — Ты думал это сложно? — она с насмешкой на него посмотрела — Вот еще! В ваш холодильник попасть проще, чем в Хогсмид в невыездной день. Драко снисходительно скривился. — Чтобы пройти в гостиную Слизерина, нужен пароль, ну или «откройся!» на разных языках. И это будет непросто, тебе видимо повезло как всякому новичку: стена зачарована и каждый день выбирает новый язык, так что пиши пропало, особенно если она выберет гоббльдгук – язык гоблинов, и да поможет тебе Салазар, если это ещё и северный диалект. Или древние руны. — Ну… она все равно обязательно откроется, если сказать «откройся!» на парселтанге. Кшшш-хшшш!— Мари высунула язык и комично зашипела. — Это не парселтанг! — А не важно, как считаешь ты, важно, как считает ваша дверь…       Драко картинно закатил глаза. Еще минуту они сидели молча. — Ты похож на статую. — Что? — Говорю, ты на статую похож снова. Высеченный из камня, тонкий и ровный… Такой, какой и должен быть. — Ну спасибо, Сарвон! Это не то, что хочешь услышать от девушки в твоей постели, знаешь ли!       Его распирает от какой-то обиды, детское и смешное чувство. Он и не знал, что может еще такие испытывать. Хотя вроде бы что такого она сказала? Мари могла обзывать его и худшими словами, да и некоторые ругательства, которые заставляли манерного Драка скривиться и пожалеть, что он с ней в одном помещении, были ей не чужды. — А помнишь? Мы с тобой танцевали в библиотеке, мы бегали по Малфой Мэнору… — Бывало. И снова они молчат. Драко начинает это бесить. — Ты пришла. — говорит он. — Если не секрет – зачем? Мари пожимает плечами. — Зачем – смешное вообще слово. Предполагается, что все в мире делается зачем-то, с какой-то сложной, далеко идущей целью. А я не уверена, что это так происходит. Напротив, убеждена, что очень многие вещи делаются просто потому, что делаются. Захотел помочь – и помог. Или не захотел помочь – и все равно помог. Так как-то. И никаких зачемов тут нет, – сказала она.       Драко скептичеки посмотрел на нее, она же все еще разглядывала стеклянные окна, открывавшиеся в озеро. Чувствуя, что разговора не будет, он отвернулся к стене и прикрыл глаза, пытаясь уснуть и тайно надеясь, что все это ему снится. Сны Драко всегда были как киноленты. Еще бы изобрести способ их записывать – и всю жизнь можно проводить в спячке. Почему-то вспомнилось, как его спросили, вот если бы тебе осталось жить 24 часа, то что бы он сделал. И он ответил, что уснул на 23 часа и 55 минут, но при условии, что сны он бы помнил. Эти размышления прервал тихий голос. — Я скучаю по Фреду.       Прошептала вдруг мокрая копна волос, все еще лежащая рядом. Драко улыбнулся. — Ну спасибо, Мари. Это снова не то, что хочешь услышать от девушки в твоей постели.       И все же нехотя поднялся, наконец освобождая для нее немного места и готовясь слушать… То, что он услышал, мягко говоря удивляло… Сначала он думал, что ему будет неприятно слушать про Фреда от Мари, но все повернулось по другому. — А знаешь, о чем я мечтаю, Драко? Чтобы Фред меня укусил и я стала бы не вампиром, а вторым таким же Фредом. Драко понимающе хмыкнул. — Третьим. Ходили бы как три близнеца Уизли. Да вы и так ходите….       А в тайне, где-то глубоко внутри, он едва не расхохотался. Не так давно, может год назад – теперь он в этом ни за что бы не сознался – он задумывался о том же, смотря на безумную, веселую и ни о чем не заботящуюся кроме своих тараканов Мари. Как иногда забавно построена жизнь, все в ней непременно идет по спирали, причудливо закручиваясь. Колючему, правильному и послушному Драко спокойно было рядом с Мари, а сегодня ее, уставшую и боящуюся своих разрушительных настроений, колола зависть к Фреду – бодрому и правильному, чем-то неуловимо похожему на Винни-Пуха. — Ну вот! — рассказывала ему в данный момент Мари. — Было бы нас трое близнецов, могли бы играть нами как с этими... наперстками! Драко засмеялся. Мари взглянула на него и удивленно остановилась. — Чего такое? — сразу напрягся слизеринец. — Ну вот … не успела я обрадоваться и опять деревяшка… — разочарованно протянула девушка — Какая деревяшка? — Ну у тебя два выражения лица… Это еще Тео первым заметил, не я… Одно такое довольно противное – «пожиратель Малфойски фотографируется на первое в жизни служебное удостоверение». И второе – когда ты улыбаешься. Тут ты прямо весь сияешь! — Так, что ли? — спросил Драко, растягивая губы и пытаясь повторить улыбку. Мари даже руками защитилась: — Нет! Это не улыбка! Это пожиратель Малфойски вводит в заблуждение прилежного мракоборца!.. Настоящая улыбка у тебя как вначале была! Я ее увидела только когда родители твои в первый раз уехали и нас оставили, меня тогда к тебе так чинно отвели. Иду я такая вся застенчивая, щекастенькая, а тут ты мне навстречу бежишь и орешь: «Может, поваляемся в снегу? А-а? Ну пожалуйста!». Драко опять невольно улыбнулся, причем той, хорошей улыбкой. Он даже почувствовал эту улыбку в губах и во всем лице. ***       Воздух в комнате пропах вчерашней овсянкой, гнилым деревом и кислой тоской. Сидеть на краю продавленного дивана было жутко неудобно, но Мари боялась пошевелиться, чтобы не вызвать новую волну боли в висках. — …поэтому нам надо организовать наблюдение, — заговорчески шептал Невилл. Мари поморщилась, все вокруг казалось отвратительным и пресным, его губы шевелились как рыбьи плавники. — Сегодня могу подежурить я, Кэрроу меня подозревают, но пока молчат. А завтра… — Завтра я пойду, — вызвалась Парвати, тряхнув косами. Пальцы Мари, испачканные серебристой краской, невольно сжались в кулак — стоило чуть передвинуть ногу, и снова заныла ушибленная коленка. Напротив женского туалета вот уже несколько часов красовалась наивная надпись: «Темный Лорд погрязнет в темноте». Мари сморщилась, это не стоило того, чтобы рисковать жизнью, это, честно говоря, даже краски не стоило. — А если Снейп и Кэрроу уже составили список бунтарей? Что, если они только и ждут момента, когда нас можно будет отловить по одному? — А что ты предлагаешь? — возмутился Невилл, пристукнув кулаком по коленке. — Сидеть и ждать, пока они поймают нас всех вместе? — Тихо, Джинни разбудите, — шикнула Ханна и обернулась назад. Ссадина на ее щеке расползлась синеватым пятном, как капля чернил на мокром пергаменте. Кажется, сегодня она неправильно ответила на вопрос о выносливости магглов. Кровать у стены, застеленная старым одеялом, издалека казалась пустой. Джинна наверняка свернулась калачиком, обхватила колени руками и задремала, приоткрыв рот. Она всегда так спит, Мари ни разу не видел ее раскинувшейся на постели. — Да я уже не сплю, — послышалось из-под одеяла, и Джинни, простонав что-то неразборчиво, приподнялась на локте. Она выбралась из кровати, прохромала к Мари, подвинув стул, с трудом села рядом: — Сволочь Кэрроу, чтоб ее черви сожрали, — потерла поясницу и посмотрела на пустой стол. В Мари вспыхнула ненависть к Кэрроу, невероятная сжигающая внутренности злоба от глотки до самого желудка, вспыхнула, поколыхалась и погасла от своей неразрешимости. Осталась усталость. Она обняла Джинни, стараясь не сильно касаться… Она устала. Устала смертельно – от злобы, от мести, от героизма, от перевареной овсянки. На пару минут повисла тишина — такая стоит в Зале почета, когда кубки выстраиваются в линию и выпячивают гравировки вперед. Ты идешь между рядами одинаковых блестящих побрякушек и думаешь, как, должно быть, здорово иметь крохотную табличку в этом зале. А главное — полезно, ага. — Мадам Помфри сказала, что не сможет давать нам лекарства постоянно, — Ханна будто извинялась за нее, — Кэрроу повадились подсчитывать склянки и коробки из ее запасов, и теперь придется справляться самим… Тем временем Джинни, заразившаяся безрассудством от Гарри, тряхнула головой. — Значит пора что-то делать, пока мы тут не загибаемся от боли без лекарств! Я думаю, что надо идти всем вместе и подстраховывать друг друга, держаться рядом. Помните, Алекто сегодня сказала, чтобы профессора собрались в учительской? Идем? Или… или снова напишем что-то на стенах. Идем же? — Она произнесла это с такой уверенностью, что знак вопроса позорно бежал, сверкая пятками.       Наверное, новые правила. Каждое утро за завтраком Амикус, дождавшись едва заметного кивка Снейпа, поднимался с места и, крякнув, разворачивал свиток пергамента. Очередная бумага, подписанная Пием Тикнессом, за милю воняла потом, ужасом и дрожащими коленками. И каждая из них добавляла маленькую детальку к кандалам в подвале, удлиняла прутья для порки и напускала насекомых в сырые подземелья… Ханна и Эрни тем временем дружно покраснели, словно Джинни спросила у них что-то постыдное, Парвати теребила тряпочную ленточку на конце косы, а Мари разглядывала в полированной поверхности стола свою страшенную физиономию. Вообще она старалась пореже теперь смотреться в зеркало, чтобы лишний раз не вздрагивать от неожиданности. Порой казалось, что ее лицо теперь похоже на аппликацию из разноцветных бумажек. Каждая из них была приклеена на вязкий клей, а когда жарко — медленно сползала со лба к подбородку. — Вечером мы идем за едой, — Мари потянулась и уточнила: — Кушать хочется, — и Джинни закатила глаза, как бы говоря, что мы примитивны. Но Мари предпочла не понимать намеков и дальше продолжила водить пальцем по пыльному столу. Нарисовала виселицу и представила, что когда-нибудь в петле будут болтаться Кэрроу и их приказы. По вечерам все они мечтали спустить Кэрроу с лестницы, послать Лорда подальше и выпнуть Снейпа из Хогвартса, но больше всего все же хотелось спать и есть. Вернее, есть и спать, потому что заснуть на пустой желудок не так-то просто. — Значит, ночью? — Джинни положила голову Мари на плечо и тяжело вздохнула. — А что будем писать? — Я бы написала: «Помогите голодающим», — шепнула мари, прищурившись — Но мы наверняка опять накарябаем какую-нибудь бессмысленную и такую нужную ерунду про победу и Отряд Дамблдора. — Это не ерунда, — пробурчала Джинни и забралась на диван с ногами, скинув ботинки. Ее исцарапанные босые пятки были похожи на носки, связанные из белой и красной шерсти. — Гарри… — Я уже и забыла, как он выглядит, — голос сел, поэтому Джинни вряд ли услышала, и потому промолчала. А у Мари почему-то появилось необъяснимое желание накарябать на стене: «Гарри Поттер никогда не вернется». ***       Невилл копошился сзади и не мог улечься. Наверное, ему тоже не спалось, как перед экзаменом — когда знаешь, что грядущее неизбежно и все равно в мыслях вовсю улепетываешь от него. Вшестером они лежали, прижавшись друг к другу, накрывшись одним огромным покрывалом, и затылком Мари чувствовала горячее дыхание Луны, а в голень ее пинал Лонгботтом. — Невилл, ты как? — шепнула она, потирая и без того больную коленку. — Готов? — Нет, — честно ответил тот и попытался повернуться, но получил ощутимый толчок от Ханны, и потому Мари продолжила беседовать с его спиной. — Наверное, нет. Может быть, отложим это все, а? Подождем, пока Гарри… — А если… Гарри не придет? — Мари не заметила, в какой момент стала реалистом. Наверное, в тот самый, когда Амикус пытал Майкла и мелкого первокурсника. Когда Джорджу отрезало ухо. Или… раньше. Почему-то казалось, что раньше, но вспомнить все никак не удавалось. — Он придет, — уверенно ответила спина Невилла. — Конечно, ведь это Гарри, — Ханне казалось, что ее довод самый убедительный, а Мари закатила глаза, она была уверена, что ей лучше похоронить его под ближайшим кустом. — Слушайте, а ведь сегодня будет «Поттеровский дозор»! — Луна высунулась из-под одеяла и босиком прошлепала по полу к деревянному приемнику. — Сегодня уже среда? — Джинни вгляделась в настенный календарь. — А пароль кто-нибудь запомнил? — Попробуйте «Перо феникса»! — Парвати сморщила свой смуглый аккуратный нос и на ходу заплела косичку и зашарила по столу в поисках резинки для волос. «Добрый вечер, Рапира, — из динамика послышался голос Ли Джордана, — нет-нет, положи взрывающихся шоколадных червячков подальше, а то мало ли…» «Не тронь червячков, — запротестовал Фред, — мы с Джорджем долго над ними работали…» Фред! Это говорил Фред… Мари уселась вплотную к приемнику, как будто это могло приблизить ее к близнецам. Она ловила каждое слово — про сладости, изобретения, еще какую-то чушь и, казалось, готова была обнять деревянный ящик, который говорил их голосом. Не мигая, она смотрела на вертящиеся ручки и машинально тянулась, чтобы остановить их — вдруг настройки собьются? «К величайшему сожалению, мы должны сообщить вам о гибели Дина…» Секунда — раскаленный алюминиевый шарик — расплавилась в один момент и растянулась тонкой металлической нитью. Она ненавидела секунду, которая никак не заканчивалась, но все равно умолял ее продолжаться вечно. Ведь когда нить порвется, Ли произнесет фамилию Дина, и мир полетит в тартарары. Джинни сжала палочку в кулаке — до белых костяшек, но царапин от ногтей, и Мари невольно схватил ее за запястье. Парвати уронила кружку, та со стуком встретилась с полом, и Уизли испуганно оглянулась. В тот момент все понимали друг друга без слов. «…о гибели Дина Оуэна и Чарльза Бартона. Я приглашаю вас почтить погибших минутой молчания», — Ли смолк, но я и без того не услышал бы дальнейших слов, потому что уши заложило. Как после взрыва на уроке заклинаний черные точки медленно кружили перед глазами, ноги, превратившиеся в вату, не слушались, и кроме теплого запястья Джинни, Мари не чувствовала ничего. — Слава Мерлину, — чуть слышно прошептала та и даже отодвинулась от приемника, словно боялась нападения. Невилл бесшумно прикрыл потайную дверь, прижимая к груди большую кастрюлю: Мари и не заметила, что он отлучался. Варево в кастрюле выглядело серой массой, приправленной соплями, но я старался не обращать внимания на прелый запах, исходивший от каши. — Ну как? — Он даже не смотрел в сторону радио, но пояснения не понадобились. — Никого из наших,       Засохшая овсянка была покрыта желтоватой коркой, и Мари лениво ковыряла в тарелке ложкой. Они сидели кругом и тщательно набивали желудки, потому что в подземельях не кормили, а вероятность, что туда попадешь, оставалась велика. Джинни пару раз проносила ложку мимо рта и почти не замечала никого вокруг, только часто моргала и сглатывала. Она не вытирала слезы и глотала их вместе с недосоленной кашей: наверное, получилось вкусно. «…мы обязательно вернемся! — заверил Джордан, и Мари ему верила. — Крутите ручки! Берегите друг друга! Спокойной ночи». Эти простые как пять кнатов слова закрались в душу и удобно устроились там, не желая уходить. Пусть остаются,, ведь с ними намного легче жить. ***       Спина болела, руки, как свинцовые штыри, еле двигались, когда Невилл выводила огромную букву очередной надписи на стене. Рядом Мари, высунув кончик языка, стирала лишнюю линию, случайно оставленную палочкой. — Слово «властелин» пишется через букву «е», мистер Лонгботтом. Макгонагалл остановилась неподалеку: с ее кошачьим нюхом и собачьей привычкой появляться неожиданно уже вошло в привычку. — Профессор? — Невилл вытер руки о мантию, отчего одежда заблестела в свете факелов. — Что вы здесь делаете? Макгонагалл нахмурилась, но не спешила ставить Лонгботтома на место. Скорее всего, сама не знала, что забыла в сыром коридоре, полном бунтарей-студентов. — А вы в курсе, мистер Лонгботтом, что Амикус Кэрроу и его уважаемая — всеми нами — сестра, — она по привычке раздула ноздри и поправила сеточку на волосах, — подрядили бывшую Инспекционную дружину патрулировать коридоры? Вы не слышали об этой мере? Профессор достала палочку, шепнув «Люмос»: ее длинная тень прыгнула на стену и уселась на кособокий выступ, свесив ножки. — Вчера директор получил разрешение применять любые заклятия, вплоть до смертоносного, — Макгонагалл была зла, но еще больше встревожена: она теребила рукав мантии и, оскользнувшись, судорожно уцепилась за статую Леопольда Вздорного. — А вы так легко позволяете вас ловить! — А вы позвольте им не позволить! — Джинни почти выкрикнула эти слова. Сейчас кто-то получит штрафные очки. — Профессор, но вы же на нашей стороне, — пришлось вмешаться Мари. К вечеру левый глаз совсем заплыл, и Макгонагалл казалась пятном на стекле. Искаженные черты едва вырисовывались по памяти. — Если мы сдадимся, нас уже ничто не спасет. — Вы так легко повторяете свои ошибки, что я поражаюсь вашей находчивости, — а у Макгонагалл еще оставались силы шутить.. — Каждый раз наступаете на одни и те же грабли! Да поймите, мисс Сарвон, что упрямством вы верх не возьмете. — А чем возьму? — Умнее надо быть, Мари… — И не шляться по коридорам, знамо дело, — прокаркал грубый голос из ниши. Кэрроу с трудом выполз из нее и уставился узкими глазками. Профессор фыркнула: — Я сама разберусь, профессор Кэрроу. Это студенты моего факультета, поэтому я считаю… — А мне наплевать, что ты там считаешь, — и он отпихнул ее в сторону. Макгонагалл покачнулась, едва удержавшись на ногах. — Ах ты гад, — прошептал Невилл и занес палочку над головой, но Кэрроу оказался быстрее: — Импедимента! Невилл опрокинулся на спину, а стены вокруг завертелись. — Тащи их, Алекто, — Кэрроу взмахнул палочкой, и бездвижное тело Невилла поднялось в воздух. — Здравствуйте, мои до боли знакомые грабли, давненько я на вас не наступал, — пробормотала Мари, когда цепи обвились вокруг запястий, а Алекто хрюкнула гриффиндорке в лицо. Грабли скалились и махали из-за угла, зазывно постукивая рукояткой…. ***       Подземелье пропиталось сыростью, опутанное сеткой паутины, мха и насекомых, они сидели и шмыгали носами. Капли воды одна за одной сбегали по стене и спешили укрыться в волосах, когда вдруг Мари услышала скрежет замка и противный червяк зашевелился внутри живота, неужели снова... Она устало пробормотала. — Джин, проверь замок. — Не заперто! — В голосе подруги сквозило торжество зайца, который выскочил из силков, еще не замечающего, что оставил там лапу.       Через минуту они уже бежали со всех ног по замку. Темные своды глядели на них с подозрением и осуждали за непослушание. Хотелось скрыться поскорее за стенами Выручай-комнаты и не показываться на глаза никому. Дверь скрипнула, когда последний из них, Невилл, запер ее изнутри. — Как же нам повезло…. — Третий раз повезло? Вы-то сами в это верите? , — Мари смахнула пот со лба и подставила плечо Джинни. — Гарри тоже везло, — Мари почти не различала, чей голос давил на больную мозоль, — Поттер… — голова раскалывалась, и Мари обхватила ее руками. — Мы же сдохнем, пока он придет. И, надеюсь, запах наших трупов намекнет Гарри, как мы были недовольны его медлительностью! — Мы ждали больше полугода, подождем еще парочку недель, нет? — Невилл положил ладонь ей на плечо и заглянул в глаза, но она не желал смотреть на него. Поди-ка ты в зад, Лонгботтом, вместе со своей слепой верой в героев и нелепым стремлением сделать из реальности утопию. — А ты не думаешь, что ждать бесполезно? Что, если Поттер давно мертв, а мы — придурки тупые — нарисовали себе радужные картины, и их на самом деле лучше сжечь в камине, а? Откуда ты знаешь, что он придет? — слова срывались с языка и летели прямо Невиллу в лицо. — Если бы Гарри умирал всякий раз, как ты, Мари, его хоронишь… Он давно бы стал привидением повышенной плотности. Почему? Почему ты всегда сомневаешься в нем? Слизеринские корни или тебе что-то нашептал папочка? Джинни подскочила на ноги. Секунду две гриффиндорки смотрели друг на друга, и Мари видел написанный на лице Джинни страх. — Ты, Мари! Ты как будто на из стороне! Ты! Ты… Ты считаешь, что все бесполезно, и Гарри уже убили, да? — Джинни смотрит, сразу со злобой и отвращением, а потом из глаз ее начинают течь слезы. Она плачет и вытирает слезы тыльной стороной ладони — небрежно, порывисто и с детской злостью на весь мир. Иногда, особенно ночами, полными боли и хриплого дыхания за спиной, Мари именно так и представляется, мертвые Гарри и Гермиона, злой на нее Фред... Но Джинни она не может этого сказать. — Я надеюсь, что он жив, — с трудом подбирает она слова, чтобы не сболтнуть лишнего. — Так же, как и Дин, и еще десятки ребят, не вернувшихся в школу. — Мы выдержим, — убежденно говорит Джинни, помолчав, шмыгает носом, а Мари прячет глаза, отряхивает штаны и засовывает руки в карманы — Извини.       Она понятия не имеет, за что Джинни просит прощения, ведь прощения просить должна Мари, но это и не важно. Наверное, за то, что вскочила сейчас и вспылила, а может, за сломанное лет пять назад перо. Мари стоит посреди коридора, мантия сползает с плеч, а ушибленная коленка болит сильнее обычного. Дверь хлопает вдалеке, окно где-то там распахивается, впуская сову с большим свертком, и она, бедняга, еле летит над самым полом. «Поди несет подарки слизеринцам», — усмезается Мари про себя и ничуть не завидует… Ничуть. Воздух неожиданно полнится запахом, невероятно прекрасным запахом яблок и шоколада. ***       Драко сидел на накрахмаленных простынях и смотрел, как Мари буквально разрывает пакеты, шелестит обертками и картоном, дергает за завязочки, было в ее действиях что-то мышиное. Наконец поддалась последняя упаковка и гриффиндорка с улыбкой вгрызглась в горькую шоколадку и тут же заморщилась, бормоча. — Фу, горькая. Тебе когда-нибудь передадут молочный? Он проигнорировал ее вопрос, собирая рваную упаковочную бумагу и складывая под кровать. — И почему ты всегда возвращаешься, Мари? Почему ты всегда возвращаешься сюда? Она явно смутилась, но есть не прекратила. — Ну… тебе передают эти потрясающие печеные яблоки, я этот запах откуда угодно почувствую. Спроси у мамы, она их как-то зачаровывает? — А если серьезно?       Мари перестала жевать и замолчала, посмотрела на дырку на пятке, которая образовалась в ее любимых носках с карликовыми пушистиками, все пушистики собрались по ее краям и смотрели вниз, для них это было что-то невиданное и непонятное, трещина в мире, черная дыра – она явно их пугала, но и оставить в покое они ее не могли, вот и бродили стайками вокруг. Тем временем Мари попыталась его передразнить — «А если серьезно?». Всегда тебе все надо, чтобы серьезно. Наверное, прихожу, потому что тебе не важно, верю я в Гарри или нет, борюсь ли я тут со всем подряд, храбрая ли я или мерзкий ползун, который сбежит с поля боя. Потому что чтобы с тобой общаться не надо писать дурацкие надписи на стенах и потому что ты…. Господи, я только сейчас поняла, как это смешно. Потому что ты принимаешь меня такой, какая я есть. Драко, что случилось с этим миром, если ты принимаешь меня такой, какая я есть, а я тебя таким, какой ты есть, а? Помнишь «Гриффиндор и Слизерин не дружат»….? Драко пожал плечами, конечно же помнил. — Может мы изменились? Она расхохоталась и засунула в рот целое печеное яблоко. — Ой, не говори глупости, ни капли. Мальчик в шляпе с чернилами, разваливший всю нашу дружбу, и девочка с волосами во все стороны, которая все никак из-за этого не успокоится. Ну и где изменения-то? Это длится месяцами. Вот она кричит на него так громко, как только может за то, что он отправил на наказание гриффиндорца. Кричит не со злости, а от обиды. Она знает, что он на это способен и она прекрасно знает, кто он такой. Но она не уходит. Потому что каким бы он не был, он – единственный человек здесь, который знает, кто такая она. Он крепко обнимает её, когда их остаётся двое. Раньше их было трое, теперь только она. А он никогда и не был с кем-то. Они одни против всего мира. Разве так можно? Она против его мира, а он против ее. Поздно ночью они сидят на холодном полу в его спальне и пьют виски, Драко кажется, тот же, что и тогда она пила на астрономической башне – дешевый, отвратительный, который она украла у какой-то домашней эльфихи. Все это пошло и смешно, зато греет и веселит.       Им не нужны слова, хватит и того, что уже наговорили. Только он знает, сколько в ней разных оттенков. Только он знает, что она боится, что не верит, что она чокнутая, дурная, но добрая. Только он знает, какими могут быть её губы. Только он знал эти по-настоящему счастливые глаза, которые могли хохотать без умолку, а потом могли без остановки плакать, и всё это за десять минут. Он никогда не знал, чего от неё ожидать – она просто не вписывалась в его картину мира, но он был безмерно счастлив, потому что так и не смог её разгадать. Только было непонятно, кто кого больше в итоге ранил и зацепил. Она могла говорить о таких откровенных вещах, а потом через три минуты просто исчезнуть. Сумасшедшая. Дурная. Он ненавидел её. Ненавидел и любил одновременно.