Сова

Драко Малфой просыпается рано утром, встаёт, надевает новую, с иголочки, угольную мантию, привычным жестом завязывает зелёный галстук, приглаживает волосы и удовлетворённо хмыкает. Он высоко поднимает подбородок, нацепляет на лицо самодовольную улыбку и выходит из комнаты. В гостиной Слизерина как всегда тихо, но далеко не пусто. В кресле возле камина сидит сгорбленный, только что вернувшийся в школу после недельного отсутствия, Теодор Нотт. Его руки безвольно повисли на подлокотниках, голова склонена на плечо, но в глазах, Драко это точно знает, хотя они и закрыты, вежливость и спокойствие. Драко ни разу не видел, чтобы Нотта выдали глаза. Его голубые как два альпийских озера глаза – самая лучшая и самая совершенная маска. И тем не менее Тео открывает их и они темные как два омута, в которые упало что-то такое, от чего кровь стынет в жилах. Драко сглатывает и вспоминает, неделю назад Тёмный Лорд убил Нотта-старшего, а Тео вновь сделал сложный выбор. Говорят, он только что приехал с похорон. Драко знал это, ведь он уже готовился к пышной церемонии, куда обязательно должна была быть приглашена вся его семья до уходящего в бесконечность колена. Но Тео всех удивил, неожиданно резко отказавшись от традиционных мероприятий. Поговаривали, что он ездил в Лондон даже не для памятной процессии, а для тайной встречи в Дырявом Котле с Гастоном Сарвоном, который передал ему то ли секретное задание от Волан-де-Морта, то ли последние слова отца, то ли вообще нелегально вывезенное из Франции яйцо с василиском. — Не спится, Малфой? Драко вздрагивает и внимательно смотрит на слизеринца. Тот бледный, с темными тяжелыми синяками под глазами, но всё такой же гордый и уверенный в себе, как раньше. Кажется, будто этого человека уже ничто не может сломить. И только друзья знают, что это не так. Свою сторону в этой войне он наконец выбрал. И не Драко его переубеждать. — Не спится, Нотт, — Малфой улыбается, криво, но как это возможно по-доброму, как это там говорила Мари, чтобы не было как у пожирателя Малфойски и что-то там дальше… Он улыбается и садится в соседнее кресло. Они молчат. В гостиную спускается заспанный Забини и, зевая, плюхается рядом. Теодор немного отодвигается, жест едва заметный, он тут же себя одергивает, но Драко все замечает. Тео предпочитает держать дистанцию со всеми и с каждым в этой школе. Исключение какое-никакое, но все же составляют несколько людей, которых можно пересчитать по пальцам одной руки. И даже не досчитать парочки. Тео задумчиво смотрит в книгу по зельеварению, не видя ни одной строчки, греет протянутую к камину руку. Словесные игры и бессмысленные разговоры, итак достаточно редкие, давно забыты на 7 курсе и воцарившуюся тишину нарушает лишь потрескивание огня да неясный звук капающей воды где-то на периферии. Тео медленно закрывает фолиант, откладывает его на стоящий рядом столик, выпрямляется, разминая затекшие мышцы и снова откидывается в кресло. Тео смотрит прямо перед собой и рассеянно думает, что подкрадывающийся рассвет вызывает в нем неясное чувство тревоги. — В молчанку играем, товарищи слизеринцы? — улыбается Блейз и вдруг обрывает себя на полуслове, неосознанно потянувшись к рукаву. Замирает, рассматривая Малфоя и Нотта, и опускает глаза. Он свой выбор тоже сделал, и не им его судить. Они сидят рядом, молча, стараясь не смотреть друг на друга, только они многое понимают. В этой войне они выбрали свои стороны — Драко и Блейз хотят служить Тёмному Лорду, бороться за "лучшее будущее", но в глубине души они не желают ползать на коленях перед Господином, они просто хотят другой жизни, без страха и маггловских выскочек, а, возможно, и с ними. Лишь бы не было этой войны, ведь любая жизнь лучше смерти. А Тео Нотт будет бороться за такое же счастливое будущее, но ему не все равно, кто будет править в этом будущем — он не хочет подчиняться Тёмному Лорду. Ему хочется быть гриффиндорцем, жертвующим собой, а не аристократичным слизеринцем, боящимся лишь за свою жизнь. Драко запрыгивает на подоконник совершенно не аристократически, но это сейчас последнее, что его волнует. За окном хлещет такой совсем-совсем не зимний дождь, а в гостиной тихо и пусто. Малфой осторожно закатывает рукав мантии и внимательно, чересчур внимательно, рассматривает Чёрную Метку. Она сейчас светится необычно ярко — дает понять, что начинается война. Черт возьми, как будто они не знают этого без дурацкой татуировки! А ведь еще и жжет, зараза. Так вот почему замолчал Блейз… Малфой ругается сквозь зубы, но никто даже не оборачивается. Привыкли. А вот Драко не привык. — Тео, — вдруг тихо говорит он. Нотт хмурится. — Тео, давай пообещаем друг другу, что все равно, что бы ни случилось, останемся друзьями. Тео... — сбивчиво шепчет Малфой и весь как-то сразу сжимается. Нотт внезапно улыбается и даже смеется. — Дурак ты, Малфой. Что я тебе, гриффиндорец какой-нибудь, чтобы друзей предавать? Драко облегченно переводит дух и, прижавшись спиной к креслу, тоже начинает смеяться. Так они и сидят: два смеющихся до колик слизеринца. И оба прекрасно знают, что через пару минут ни один из них не признается в этом разговоре. Но это будет потом, а пока они простые смеющиеся парни, которых, как может показаться, не тронула война. Но метка Драко жжет еще сильнее, и он понимает, что сегодня не просто день, сегодня будет не просто день. Сегодня случится… Сегодня. В гостиную врывается Мари. Она уже давно разговаривает с их дверью на ты и, распластавшись, валяется, свесив ноги, на старых фамильных креслах, усердно делая трансфигурацию, листая библиотечные книги или просто устало таращась в окна-аквариумы. А больше всего она любит слушать на полную громкость «Поттеровский Дозор» в чертовой слизеринской гостиной! Ненормальная… Но он все равно всегда рад ее видеть. Особенно сейчас. Драко здоровается и Мари вдруг становится очень и очень много в комнате, хотя гриффиндорка только зашла. Говорить или не говорить?... В голове проносится миллион мыслей. Все равно ведь не уедет, опять полетит подставлять свою голову под все Авады. А если от него узнает, то подумает… Что подумает? Что он пожиратель и готовится вместе с Темным Лордом ввязаться в битву за Хогвартс? Подумает правду. Сам того не замечая, Драко молча таращился на девушку с самым глупым видом, пока та спокойно читала «Жизнь и обманы Альбуса Дамблдора», крутя локон на палец и лениво листая волшебной палочкой страницы. Только вот тут неожиданно его напряженный взгляд столкнулся с таким же Теодора Нотта. Тот устало потирал лоб и разглядывал Мари так, что любому стало бы не по себе. Смотрит на нее как на живой труп… Пронеслось у Драко в голове. Неужели Нотт тоже знает, что Темный Лорд скоро будет тут? Да нет, бред, отогнал от себя эти мысли Малфой, откуда ему без метки! Но он определенно смотрел на Мари, не просто так. Внутри Драко шевельнулся гадкий флоббер-червь ревности. Это чувство поселилось в нем почему-то с самого первого дня, когда нелюдимый и тихий мальчик Тео вдруг протянул в песочнице свою тонкую ручку Мари и та пошла копать с ним яму одной общей лопаточкой вместо того, чтобы строить вместе с Драко и его десятками ведерок замки и дворцы. Они росли и масло в огонь подливалось каждым метким словом или неожиданно ударившим под дых случаем вроде танца на Святочном бале. А Нотт, которому, казалось, не просто наплевать на Мари, но наплевать вообще на любую девушку, Нотт, который ни разу не обсудил ни с кем свою личную жизнь и не завел никаких отношений даже с банальной скуки. Нотт, который всегда был каким-то сдержанно недосягаемым для любого сентиментального чувства. Именно такой Нотт или такая его хорошая маска, пару раз давала осечку и Драко исходил от неясной злости, замечая вдруг на кубке по квиддичу теплую улыбку, с которой Тео пару раз во время матча смотрел на дрожащую Мари, или сиюминутную помощь, когда она наглоталась приворотного. Это ничего бы не значило, для любого другого, но не для Теодора Нотта, Драко знал, для него такое бывало как угодно, но только не просто так. Пару раз Малфой пытался поговорить, но натыкался на непрошибаемую стену, которая еще и использовала затем этот разговор, чтобы ему досаждать и подшучивать. Тогда Драко наговорил много лишнего, а Нотт… вежливо улыбался, как будто не понимая ничего. Так единственное, что портило сначала мальчишескую, а потом и крепкую мужскую двух слизеринцев, сидело сейчас на кресле и буркнуло. — Ну? Не слишком прилично для юной аристократки, так что все младшекурсники тут же обернулись на них. — Какие манеры, — издевательски, в духе Малфоя, протянул Нотт и усмехнулся. Гриффиндорка же нахмурилась. — Чего от меня-то надо? — Ничего. Поговорить хотел— вздохнул напряженно Тео. В голове Драко проносятся тысячи мыслей. Оба, гриффиндорка и слизеринец, смотрят теперь на него. Оба без слов понимают, что разговор должен быть приватным. Драко тоже это понимает и бурным огнем внутри разгорается недовольство. Нет, он не уйдет, нет, нет, нет, не надейтесь, голубята. — Что читаешь? С самым невозмутимым видом Драко крутит в руках палочку. Мари сверкает ему в ответ глазами, она недовольна и в каждой клеточке ее тела от напряженного рта до сдвинутых бровей, бурлит отвесным потоком это негодование. — «Жизнь и обманы Драко Малфоя», не слышал о такой? С иронией отвечает она. — Не приходилось. — В библиотеке осталась пара экземпляров. Можешь ознакомиться, очень занимательно, хотя и так затянуто, что кажется, никогда не кончится. — Ничего, я вижу, ты уже дочитываешь. Пожалуй подожду. Мари одаривает его недовольным взглядом и встает. Теодор же улыбается, но тут же встает вслед за ней. Драко зол, его план явно имел недостатки. Он смотрит на двух лучших друзей и мечтает только о том, чтобы именно сейчас что-то случилось. Вот стоят они и бам, крыша обваливается, метка над башнями, пожар. И мир прислушивается, потому что из прохода появляется лицо профессора Макгонагалл и торопливо объявляет, что все слизеринцы должны явиться в Большой Зал. Драко еле заметно ухмыляется – «Есть! Началось!». Некоторое время Мари и Нотт смотрят друг на друга внимательно, будто стараются запомнить, а потом Мари опускает взгляд. — Вечером увидимся. Нотт сухо кивает и быстро уходит прочь. Мари еще долго смотрит ему вслед. Драко знает, что этого «вечера», о котором она говорит, уже не будет, будет совсем другой. *** Джордж стоял за прилавком, заворачивая «набор первокурсника» в упаковочную бумагу для одного из редких теперь покупателей, когда из-за занавески, отделяющей зал от подсобных помещений, выскочил побелевший Фред, за ним маячила их испуганная помощница. — Что? — глядя на их изменившиеся лица, выдавил Джордж. — Гарри в Хогвартсе, — прошептал Фред, — Аберфорт прислал сообщение. Волдеморт окружил школу, начинается битва. — Уважаемые посетители, — быстро сказал Джордж, усилив голос палочкой, — к сожалению, наш магазин закрывается, пожалуйста, принесите ваши покупки к кассе. Через десять минут в лавке не осталось ни души, кроме близнецов и девушки в фирменной оранжево-фиолетовой мантии. Та испуганно смотрела, как они собирались и синхронно, в одну и ту же секунду, даже не берясь за руки, аппарировали. Первым, что увидел в Хогвартсе Фред, были каштановые мягкие волосы, бросившиеся в его лицо. — Побудешь здесь, пока мы не поможем Гарри? — тихо спросил он в эти волосы, немного приподнимая над землей свою лучшую подругу. — Мы не можем не пойти, он нам почти как младший брат. Она поняла, что он имел в виду этими словами. Это было право на слабость. Но она не собиралась им пользоваться, только не теперь. — Я сомневалась, Фред, я была уверена, Гарри не придет, но теперь, когда он здесь, я точно знаю, что должна остаться, Фред, — покачала головой она. — Ладно, — нехотя кивнул тот и посмотрел на брата, — это ведь всего лишь очередная битва — навешаем Волдеморту и вернемся, так? Джордж кивнул, хотя изнутри поднималась мутная волна беспокойства. Ее трудно было объяснить, но сейчас, стоя рядом с Фредом и Мари, он отдал бы все на свете, лишь бы они оказались как можно дальше от Хогвартса. К горлу Джорджа снова подкатил плотный душный комок. Он взял Мари за руку, ощущая, как скрипят ее туго стиснутые зубы. В битве всякое может случиться. Он последний раз улыбается подруге и брату, и уходит, просто потому что им надо поговорить вдвоем и Джордж тут третий лишний, по хорошему, а не так, как он раньше боялся. Но все слова Мари и Фреда, которые они должны были сказать друг другу, утонули в быстром стуке каблуков еще одного рыжего и очень взъерошенного Уизли. — Я был дураком! — воскликнул подбегающий Перси. — Я был полным идиотом, самодовольным кретином, я был… — Обожающим Министерство, предавшим свою семью, жадным до власти дебилом, — закончил Фред. Перси тяжело вздохнул: — Да, так и есть. — Что ж, зато честнее некуда, — сказал Фред, протягивая руку Перси. — Прости меня, — едва слышно прошептал Фред, когда Перси горячо схватился за это предложенное рукопожатие. Мари, тем временем, не желая портить встречу, такую же горько-сладкую и одновременно правильную как и та, которую так ждала она сама, тихонько попятилась и налетела на проходящих мимо Драко и Тео. — Ты знал? Оба поняли о чем она. А Драко просто кивнул. — Удачи тебе желать не буду. Могу желать только получить «Остолбеней» в самом начале. — Справедливо и спасибо, постараюсь… Он обнял ее, она горько всхлипнула, все обиды отошли на второй план, хотя бы на секунду они были просто двумя людьми, которые не шли воевать друг против друга, а там уж будь что будет. — Не хочу, чтобы ты умерла. — И я не хочу. — Ну давай, пошути сейчас про то, что тоже не хочешь умирать, конечно же. — Нет, не хочу, чтобы умер ты. Фред знал, что она вроде как опять дружит с этим хорьком. Но одно дело знать…А другое смотреть как она ткнулась ему носом в грудь, а он гладит ее по спине, что-то шепча. - Тебя тоже это бесит, да? – Скрещивая руки на груди, спросил Джордж. Фред кивнул, до бела сжимая кулаки. Он не разжал их ровно до того момента, когда Мари снова подбежала к ним, обгоняя чинно подплывшего с другой стороны Кингсли. — Джордж, Фред, вы идёте с Ремусом на Астрономическую Башню. Прикрывайте тыл! — Да, господин министр! — шутливо отсалютовали Кингсли оба, отходя от Мари. Та, отчаянно вцепившись в ладонь Джорджа, сглотнула и просипела: — Осторожны... Будьте осторожны. — Совенок, мы вернемся ещё до отбоя, — подмигнул Джордж, а Фред, наскоро смахнув губами одинокую слезу, оставившую грязный подтёк на нежной когда-то коже Мари, махнул рукой, мол, и не такое делали. Улыбнувшись, девушка отпустила руку близнеца, и они скрылись на лестнице. Подняв голову вверх, гриффиндорка увидела, как меняется потолок Большого Зала. «Не к добру», — мелькнула предательская мысль. *** Мари Сарвон медленно открыла глаза. Она лежал на земляном полу, глупо растянувшись носом в пол, как тысячу раз бывало при неудачливой борьбе со ступеньками хогвартской лестницы. Но в этот раз не было смеющихся над ней слизеринцев, не было разлившихся чернил, не было озабоченного Фреда или Джорджа, поднимающего ее рассыпавшиеся свитки и перья. В этот раз все тело было будто пронизано тысячей иголок. Первая попытка сесть не увенчалась успехом: она лишь глухо застонала и откинулась обратно на землю, больно ударившись затылком. Тяжело дыша, гриффиндорка нащупала рядом палочку. Голова плохо соображала — ее ли она? Хотя в сложившейся ситуации подойдёт любая. Когда глаза понемногу стали привыкать к темноте, она осторожно повернулась, силясь разглядеть место, где очнулась. Память возвращалась рвано. Вот рядом осколки фарфора, по которому с одного на другой суетливо бегают встревоженные нарисованные бурундучки... Драко вскидывает палочку, отбивая летящее в Гойла проклятие и оно разбивает вазу, которую выбирала, кажется, еще Пенелопа Пуффендуй, Малфой раздраженно выругивается сквозь зубы, вазу ему почему-то очень жалко. Грегори благодарно смотрит на него, но слизеринец этого не замечает, уже направляется к небольшой группе сражающихся неподалеку. Вот рядом лежит чья-то кривая поломанная волшебная палочка.. Взгляд Малфоя падает на Тео, отбивающегося от заклинаний Кребба-старшего, и у Малфоя есть лишь секунда, чтобы снова сделать выбор. — Ступефай! — небрежно бросает Драко, направляя палочку на Пожирателя, и тот падает на пол, роняя свою палочку и грузно приземляясь на нее. В битве разное бывает, никто не заметит, кто кинул это "Ступефай". Он не собирается менять сторону, просто... Нотт поднимает глаза. — Спасибо, — Малфой улыбается и поворачивается. Он почти уверен, что Тео тоже улыбается. Ведь они оба прекрасно понимают, что значат такие "спасибо". Огромные булыжники лежат со всех сторон, как будто Хогвартс уже развалился на куски как на кубики конструктора… Теодор видит, что стена рушится, рушится, падая на парня-комментатора, на рыжего Уизли, на другого такого же рыжего Уизли. Все те, кто так раздражал его всю школу – вечно смеющийся над его прической во время матча гриффиндорский подхалим, дылда-шутник, который заколдовал его перья, когда Тео пошел сдавать СОВ и рыжий конопатый задавака-староста… В паре же метров в бегущую в проход Мари летит, судя по свету, ступефай. Тео быстро оценивает «слабенький», максимум поваляется в обмороке с минут 30 на каменной кладке, ни секунды больше не раздумывая, парень кидает свое заклинание в сторону гриффиндорцев и волной магии всю троицу отбрасывает с пути каменной лавины. Тот из них, который кажется Джордж или Фред, на лету кидает в него ответное заклинание. Вот дурак! Хотел бы вас убить – убил! Хотя во время войны не до мыслей, что тебя могли огреть с добрых намерений. Тео ощущает как заклинание Уизла ударяет плашмя, прямо под дых, и Тео опускается на пол. А неплохо, сильное, но он сам мог бы наколдовать и лучше. Тео опять, как и много лет назад, в первый день, смотрит на безликие статуи основателей. Они стоят здесь, непоколебимые годами, стоят собранно. Но кое-что изменилось. Статуи смотрят не с жалостью, а с гордостью. Не презрительно, а уважительно. С надеждой смотрят. Мари резко поднялась, превозмогая боль. Фред! Жив? Жив! Она сама видела, как его отбросило какое-то заклинание с пути этих огромных камней. Слезы брызнули из глаз, но она, стиснув палочку в ладони, была решительна. Безносый ублюдок не посмеет убить ее друзей. Плевать на армию Пожирателей, плевать на великанов и прочую нечисть. Плевать… Девушка оглянулась вокруг и невольно сделала шаг назад. Некогда величественный Хогвартс был разрушен. Дорогой сердцу замок, в который Мари попала одиннадцатилетней девчонкой, был практически стерт с лица земли. Когда-то там был камень. Теперь на его месте песок. Ветра разгонят его, и останутся лишь руины. «Сколько прошло времени? — задала себе вопрос Мари. — Быть может, все уже кончено?» Но нет. Яркие вспышки заклинаний сверкали со всех сторон. Мари на секунду крепко зажмурилась, перехватила палочку поудобнее и решительно бросилась в бой. Кровь. Снова кровь. Хоть и было темно, но вспышки проклятий освещали землю и стены, что остались от замка. На секунду взгляд ее застыл на тонкой струйке крови, медленно стекающей за камень. Она сделала шаг, но тут же остановилась, прикрыв глаза. Там была рука, левая, почему-то это было важно. Судя по мантии, Пуффендуй. И такие заклинания есть — они режут человека на куски, в ее голове пронеслось тут же холодно «Сектумсемпра». Мари сделала глубокий вдох, через силу оторвала взгляд от своей находки. Об этом она подумает позже. Если продержатся до рассвета. Она шла на смерть за то, во что верила, понимая: шанс выжить здесь стремится к нулю. Говорят, что в бою на войне время будто останавливается. Не чувствуешь ни боли, ни усталости. А еще Мари знала, что война — это страшно, что бы ни утверждали другие. Война — это страшно. Видеть, как умирают твои друзья, не имея возможности помочь, потому что если не ты, то — тебя. Поэтому гриффиндорка разбрасывала заклинания, одновременно накладывая щит и уворачиваясь от непростительных, пущенных Пожирателями. Слева она услышала крик, краем глаза замечая: Моника Галлагер, гриффиндорка, падает навзничь. Оглушена? Конечно нет, кого она хочет обмануть. Себя? Но нельзя отвлекаться: заклинание, еще одно и еще… И так по кругу. Сколько их будет? Вопрос, который останется без ответа. «Лишь бы продержаться, мы сильные, мы выстоим», — думала Мари. Перед глазами рябило, дыхание сбивалось. Слишком много врагов вокруг. Не об этом она мечтала, когда получила письмо. Мари на секунду оглянулась вокруг: земля устлана телами, во мраке не разобрать. «Не смотри на убитых, смотри на живых», — сопротивлялась себе Сарвон, но смерть будто зовет, манит, и от этого становится не по себе. В сто первый раз Мари бросает Остолбеней, в сто первый раз Пожиратель замирает в нелепой позе и падает. Мари не убивает, она не может. Поэтому она только оглушает и бежит дальше. Когда ты стоишь перед выбором — убить или умереть, не хочется быть той-самой-решительной. Хочется лишь всхлипнуть и спрятаться в самом тёмном углу замка. Хочется, чтобы две пары рук прижимали к себе, успокаивающе гладя по волосам, сейчас спутанным и лохматым. И щедро политыми чужой кровью и сажей, запах которой намертво вклинился в сосуды. Но вот только приходит момент, когда надо быть сильной. Мари снова и снова прогоняет перед глазами фонари из маггловской деревушки, звезды на небе над Норой, свет, свет, еще немного и будет свет… Секундное затишье. И, как напалм, вырывается откуда-то справа Адское пламя. Мари никогда не видела его, но почему-то сразу догадалась, что называется это заклинание так. Пожиратели решили играть по-крупному, ведь под огонь попадут все. От него не скрыться. Волдеморт не щадит даже своих. Они для него не больше, чем пушечное мясо, расходный материал. Волдеморт… Мари впервые назвала его по имени, пусть мысленно, но назвала. Правильно говорил Гарри, это всего лишь имя. Всего лишь имя… *** «Где вы?» — отчаянно думала Мари, разыскивая близнецоыв взглядом. Но нет: Рон, обнимающий Молли; Перси, держащий руку на плече у отца; Билл, испещренный шрамами, положивший голову на колени Флёр; Джинни, сидящая рядом с завёрнутым в какую-то ткань телом. Но нет их. Стоя посреди Большого Зала, она старательно воскрешала в памяти те приятные воспоминания, так или иначе связанные с этим местом. Распределение, завтрак, почтовые совы, Рождество, Фред, Джордж, Дред, Фордж, идентичные, насмешливые взгляды. Мальчишки, которые не думали о смерти. Где они?... Извечно удивлённый взгляд пустых голубых глаз вперился в своды помещения, такие высокие, такие недосягаемые. Подняв голову вверх, она вспоминала, как они кружились там, у зачарованного потолка, дразня Амбридж. Абсурдно-хреновая улыбка получилась сюрреализмом посреди этого всеобщего горя. Спрятав лицо в ладонях, Мари устало вздохнула, давя в себе жгучее желание разрыдаться. Теодор Нотт, оторвавшись от разговора с Флитвиком, поднял взгляд вверх, где она сидела на столе для обедов. Его взгляд медленно спустился вниз — на обкусанные губы, на ссадину, которая заканчивалась раной на подбородке; и вернулся обратно, к глазам. Что он хотел выяснить, Мари не поняла. Что ожидал прочесть — она так и не узнала. Где они?... Позорно сбежав из Большого Зала, Мари автоматически и мысленно прокладывала дорогу вон, вон из замка. Было сложно представить, что где-то в недрах этих стен горит вечное, Адское пламя. И вечно будет гореть тело её знакомого Винсента Крэбба, который тоже не думал о смерти. О ней не думала Тонкс, бросившись в самую гущу Битвы, выискивая и отчаянно зовя Ремуса. О ней не думала Лаванда, бросившись под заклятие Долохова, прикрыв собой Рона. О ней не думал профессор Снейп, неосторожно говоря о том, что Тёмный Лорд и так достаточно могущественен. Где они?... Совсем недавно она ходила в этот класс, разучивая заклинания у профессора Флитвика. Недавно. Однако ей кажется, будто бы в прошлой жизни. Руки измазаны в саже, по щеке уныло течёт капля крови, которую она игнорирует, настойчиво ведя себя вниз. Слева — спуск в подземелья, где их каждый урок невероятно выводил профессор Снейп, нашедший покой на полу Визжащей Хижины. Если перейти через лестницу, можно попасть на проход в Астрономическую Башню. И тут Мари замерла, случайно заглянув в окно, за которым плоско, как в музейных рамах, лежал лес и Черное Озеро. Вот и стало ясно для чего она нужна этой войне. А точнее этому миру. *** И снова — Большой Зал. Ничего не изменилось. Только две рыжие головы, как бы сказала Мари - одна безухая, а вторая безмозглая, стояли прямо на столе для преподователей и выискивали кого-то в толпе. — Фредди, как ты, братишка? – сказал один. — Всё хорошо, Джорджи, вот только пол-ягодицы оторвало. Надо было слушать Грюма и не засовывать в задний карман волшебную палочку. — Приготовь палочку, дурень, это тебе не стычка в Лютном переулке с барыгами. Тут всё серьёзно, скоро второй раунд… — Тут ты прав. Даже как-то уже не улыбается. Кто-то из преподавателей, вскинувшись, как охотничий пёс, просипел: — Началось! Опять! — Готовь свою оставшуюся ягодицу, чтобы тебе надрали задницу, Фредди, — шепнул Джордж и тут же махнул палочкой, невербально используя Протего. Заклятия мелькали в темноте, пока удачно отражаемые. Упивающиеся появлялись по всей территории, оглушенные триумфом. Гарри Поттер мёртв! — Больше нет Спасителя Магического Мира! — кричал Волдеморт, усиливая свой голос. — Больше нет вашей надежды! — Зачем так кричать, Волди? — прохрипел Джордж, откатываясь в сторону. Заклятие какой-то пожирательницы пронеслось над головой, и она зашипела, как кошка. — Вид воистину устрашающий, мадам, — кивнул Уизли, перекатываясь в бок, а женщина, оглушительно захохотав, начала осыпать его градом невербальных, и ему приходилось только петлять, не всегда успевая использовать Щитовое. *** Бег Колина Криви прерывает едва слышный хруст ветки за спиной. Он резко оборачивается, выставляя палочку вперед. Кто это? Будто частично трансформировавшийся оборотень — удлиненные ногти и клыки, местами проглядывается черная шерсть, взгляд, полный ярости... Что там говорили про гриффиндорскую смелость? Встретить такое чудовище — это как повстречать террориста-смертника. Им обоим все равно, они могут умереть за идею, за своего повелителя. Страшно. По локти вязнет в страхе… Отступать некуда, как будто нарочно, все вокруг исчезли. Где битва, где воины и борцы за Хогвартс? Неужели вот так все закончится? Колину не хочется умирать. Во всяком случае, не так. Это страшно — быть убитым. Он успевает поднять палочку, но заклинание так и застыло на его губах. Противник был быстрее. Криви на миг поднял взгляд к небу. Полнолуния не было. Но кто же это тогда перед ним? Ведь луна управляет оборотнем, дает ему силу. Значит, это не оборотень, а действительно чудовище... Зверя манит жажда. И он утолит ее кровью. Резкий взмах когтистой лапы вспарывает живот. Боль. Непрекращающаяся. Колин не хочет умирать. Он машет палочкой, еще и еще. Но противник сильнее. Кровь уже была пролита, и она звала его. Острые зубы вцепились в бок, вырвали плоть. Кровь, повсюду кровь. Криви услышал крик, отчаянный и полный боли. Через секунду осознал, что это его крик. Почему-то вспомнились слова: «Не смотри на убитых, смотри на живых». Он в отчаянии повернул голову, но вокруг не было ни души. Только он и полуоборотень. Неужели последнее, что он увидит, — жуткие клыки зверя, мертвые тела и кровь на земле? Безнадежность затопила его сердце. Он прикрыл глаза: уж лучше темнота. Вдруг он услышал чей-то выкрик, зверя отбросило в сторону. Мари Сарвон. Гриффиндорка. — Давай, держись, сейчас я тебя унесу отсюда, — быстро говорит она, доставая из кармана пузырек с бадьяном. — Сейчас подлечу — и будешь как новенький. А оборотень... Волдеморт использует какое-то заклятие, чтобы они могли трансформироваться даже не в полнолуние. Колин улыбнулся окровавленными губами. Не поможет уже бадьян, он чувствует, что конец близко, радует лишь то, что перед смертью увидит друга, а не разъяренного оборотня. Закашлявшись, он шепчет: — Гарри победит, я верю. Секунду спустя его взгляд устремляется в небо. Теперь он спокоен, он дома. *** Мари спотыкалась, путаясь в высокой, почти по пояс, сухой прошлогодней траве. Впереди бежал Сивый, и будто плотный воздух, встревоженный и разорванный им, трескался и завывал как старый седой волк. Еще немного, еще немного, Мари, кашляя и сипя, выкрикивала наугад заклинания, только бы достать его. Палочка едва держалась в трясущихся руках, в глазах то и дело темнело. Мари заметила, что они бегут к тому самому мостику, где они прощались с Фредом. Удар сердца, еще удар, еще, в такт с летящими в облезлый расплывающийся силуэт оборотня «Сектумсепра». И вот они уже стоят прямо у воды. И у Мари в крови тут же разливается горячий, кипяченый просто, невероятно обжигающий адреналин. Слюна вдруг становится горькой и ее невозможно проглотить, а дыхание застывает. В глазах темнота, словно ноксом огрели весь мир, но это не важно, потому что она слышит рваное, злобное и рокочущее дыхание ее противника. Пусть даже последнего противника. Мари поднимает палочку и последний раз кричит «Сектумсепра», которое настигает Сивого в прыжке, Мари чувствует, как ее дыхание будто заканчивается, будто она вдыхает кислород и ничего, это как есть картон, просто забиваются легкие, в глазах все еще темнеет и единственное, что она на самом деле видит – какая-то красная вспышка, которая летит в сивого одновременно с ее заклятием, хотя как раз это больше всего и напоминает галлюцинацию, этакое пятно, которое бывает, когда очень долго смотришь на солнце, а затем закрываешь глаза… Зато Мари очень хорошо слышит – слышит глухой и какой-то обреченный звук падения на землю, сразу чего-то большого, как доверху набитый мешок, а потом чего-то совсем невесомого, пухового. И гриффиндорка знает, что это, точно знает… Так падает убитый ей злобный, окровавленный, брызжущий слюной, отвратительный Сивый и наверх опускается, подхватываемая ветром, его обкусанная и изрезанная мантия. И тут же Мари с удивлением слышит вой, как у скуляющих и брехающих задыхающихся собак, которые потеряли голос. Еще больше она удивляется, вдруг понимая, что его издает она. Темнота все не уходит и не уходит, становясь только хуже и окутывая со всех сторон. «Неужели я настолько физически неразвита, что пробежка по лесу сейчас меня грохнет?... Вот будет позор» - проносится в тяжелой, как медный котел, голове. С ужасом Мари понимает, что не чувствует пальцы, потом ноги, потом тело… Единственное, что остается – жутко отяжелевшая голова, как будто на нее надели один из рыцарских шлемов, которых полно в коридорах Хогвартса. Хочется поднять руку и дернуть себя за волосы, оторвать их с корнями, со скальпом, только бы стало полегче. На этой мысли ощущение себя теряется окончательно и густая чернильная тьма окутывает все. Земля внезапно кончилась. Совсем. Мари на мгновенье зависла неподвижно в воздухе, и, лишенная опоры, стремительно полетела вниз. Сухие травы сомкнулись над ее головой, как пасть прожорливого чудовища. Очнулась она, со всей силы ударившись затылком о зеркальную поверхность воды. Мари с головою ушла под воду, способность двигаться возвращалась не сразу, по чуть-чуть и отчаянное моргание, а потом хаотичное перебирание руками тины и водорослей, ни капли не меняло сложившейся ситуации. Одежда до нитки набухла влагой и сковывала движения. Она попыталась расстегнуть куртку, но молнию напрочь заело, шнурки на ботинках в воде как спаялись, а не избавившись от обуви, не стянешь и джинсы. Срочно всплыть, но куда там! Облепившая тело одежда камнем тянула на дно. Впрочем, где поверхность, а где дно, Мари уже тоже не понимала. Сознание путалось. «Тону», – обреченно отметила она. Говорят, больше всего ценит настоящее тот, кто лишается своего прошлого. Но Мари было плевать на демагогию. Больше всего ценит настоящее тот, кто головой вниз летит ко дну чертового черного озера, зачерпывая руками воду в жалких попытках выплыть и выпускает мелкие какие-то глупые пузырьки, которые на самом деле и есть, вот она, вся твоя жизнь… Бульк и нет. Надо бы наверное с кем-то попрощаться, Мари закрыла глаза и осторожно вдохнула воду, сначала немного, заискивая и торгуясь со смертью, а потом уж резко и полной грудью, умирать так умирать, ведь Мари не трус, хотя бы в последнюю секунду своей жизни, когда она наконец убила того, кто превратил ее в этот комок нервостении, сейчас самое время глубоко вдохнуть и насладиться тем, что она умирает не как трус. Пусть об этом и не узнает никто. Но героической смерти из книг почему-то не случилось. Мари всегда думала, что нужен один глубокий вдох, чтобы умереть, но почему-то этого не произошло, сознание вновь вернулось, как тогда, когда она ударилась черепушкой о водную гладь... Господи, да сколько можно! Всего лишь еще раз зачерпнуть воды ртом или носом и отправить в пламенеющие легкие, но все же… все же снова малодушно хочется сохранить это ощущение подольше, ощущение, что есть еще выбор и все может снова вернуться. Мари чувствует как ее покачивает в илистой воде и это так похоже на теплые убаюкивающие руки Фреда, как же она будет скучать по Фреду, вот бы последний раз насладиться этим хоть и лживым ощущением подольше… Медленно снова будто отнимаются ноги, немеют руки от леденящего холода и девушка слегка жмурит закрытые залитые глаза от того, как же это приятно. Умирать – приятно… - Да дыши же ты, черт тебя побери! Вдруг раздается прямо у левого уха. От неожиданности Мари резко дернулась и послушалась, через боль хватая ртом терпкий воздух вокруг. Воздух… Все окутал тягучий, невероятный, волнующий запах – хвойный лес, фиалка и мускатный орех… Запах очень дорогого мужского парфюма… И почему-то единственная мысль, которая с силой бьется в голове, не мысль о том, что она жива или что наоборот умерла, а то, что амортенция пахнет теперь для нее именно так и Мари буквально глотает этот аромат как дорогой огневиски. Делая последнее усилие над собой, она разлепила склеевшиеся ресницы и распахнула опухшие заплывшие глаза, но тут же почувствовала сильное головокружение и выбросила в сторону руку, чтобы ухватиться за... за чью-то шерстяную мокрую мантию. Последние силы она потратила на то, чтобы сфокусировать свой взгляд на том, кто же вытащил ее из лап неминуемой смерти, но все было напрасно, единственное, что она увидела перед очередным глотком темноты было то, как впереди, недалеко, прямо за лезущей в нос и глаза ворсистой влажной тканью, виднелись какие-то осыпающиеся руины, а в нескольких метрах, совсем рядом стояла большая, покосившаяся от времени табличка с надписью «Не входить. Опасная зона». *** Драко Малфой сидел на Астрономической башне, свесив ноги в пропасть, и улыбался. Рядом стоит бутылка Огневиски, только вот пить совсем не хочется. Наконец, раздались шаги, и на площадку вышел Блейз. — Радуешься? — тихо спросил Забини, усаживаясь рядом. — Мы проиграли, забыл? — ухмыльнулся Малфой и резко влил в себя обжигающее Огневиски. — Мы на другой стороне, забыл? — в тон ему вторил Блейз и улыбнулся. Малфой закатил глаза и со всей злостью швырнул почти пустую бутылку в темноту ночи. Остается только надеяться, что на поляне не окажется никого из гриффиндорцев, решивших отпраздновать победу. А, пусть даже и окажется. Было бы неплохо, если бы там оказался кто-нибудь из Пожирателей, или даже Темный лорд, а еще лучше — сам Малфой. Ведь они так и не поняли — проиграли или нет. А, в сущности, — какая разница? Единственное, что леденило душу Малфоя – Тео не сидит рядом с ними, примяв на его плече мантию своей рукой, а Мари так и не огрела его ступефаем в схватке или подзатыльником после. Но Малфой смеется. Потому что все это… слишком. Просто слишком. И Забини смеется вместе с ним. Так они и сидят: два хохочущих до колик слизеринца. Сегодня закончилась Война.