Сова

Дверь скрипнула и Фред тут же перекрутился на 180 градусов, чувствуя, как даже шея болит от ликующей улыбки, но... — Это я. В дверях стояла Энджи. Он вновь залюбовался ей как все те годы, что они были вместе, как и каждый вечер, когда он возвращался домой – Анджелина была прекрасной, стройной и изящной — квиддич, как скульптор, с третьего курса создавал ее фигуру, — в длинной красной мантии, его бывшая жена была невероятной женщиной. И она подошла к нему, аккуратно присев на край крыши и расправив алую ткань, хлопающую на ветру. Она выдохнула, собралась с мыслями... Все же они не виделись с того раза, когда Фред сказал ей неделю назад, что так больше не может продолжаться, и снова переехал в квартирку над магазином, оставив Анджелине дом, сейф в Гринготтс и подписанное заявление о разводе. — У меня было чувство, что найду тебя здесь. — О, привет. Фред улыбнулся ей. Анджелина поежилась – ее острые ногти машинально стучали по крыше. — Я никогда раньше не бывала на такой высоте… знаешь, без метлы. Неподвижно. Просто сидеть. Все такое другое – как будто застывшее и спокойное, все вдруг сразу становится таким понятным, четким и очевидным. Я только сейчас поняла, что такое город сверху – всегда видела только пятна. Так и с нашим разводом – думала все, что не понимаю, почему это произошло, а теперь вот как по голове ударило. Наверное надо было только остановиться со всеми этими пирогами, ужинами и домашними вечеринками, да? И посмотреть правде в глаза. Фред молчал и Энджи впилась длинными аккуратными ногтями в теплое железо под ее руками. Он протянул ей бутылку дешевого огневиски. На вкус оно было не слаще ругани Молли Уизли, а по запаху напоминало Кричера из старого дома Блэков. Энджи отхлебнула солидно, как в школе на их вечеринках, и, хлопая Фреда по плечу, заявила. — Меня только что бросили. Муж после стольких лет брака, такой идиот… Фред подмигнул ей, делая глоток и снова протягивая бутылку. — О, подруга, это хреново… Я ведь и сам только что расстался с женой. Энджи разочарованно покачала головой и уставилась куда-то в дымчатый горизонт. И взгляд у нее стал такой же – с поволокой, через которую сверкали миндальные черные зрачки. — Да, но со мной все в порядке. Это наверное самое ужасное – я даже не расстроилась… Я просто была не для него. История моей жизни. Тут она развела руками, рискуя упасть, но Фред не заволновался – она была профессионалом своего дела, профессионалом высоты - красной птицей, парившей над ночным Лондоном. Фред боролся с желанием обхватить ее за талию и сброситься вниз – чтобы она расправила свои алые крылья и они полетели так, без метлы, без заклинаний, без фестралов и гиппогрифов. — Каждый влюбляется и ведет себя глупо, и бестолково, и мило, и безрассудно, но не я. Почему я не хочу всего этого? Я хотела хотеть всего этого, Фред, правда. Я наверное не так сделана или что-то вроде того. Фред притянул ее к себе. Это было так просто – обнять Анджелину, он знал ее, помнил ее ссадины на ребрах от каждого падения, руки сами ложились на ее талию, без мысли. Фред и сейчас обнимал ее без мысли. Внутри будто была пустота, плескался дешевый огневиски, голова слегка кружилась от сладкого знакомого запаха духов. — Нет. Ты… Ты прекрасна. Анджелина положила голову к нему на плечо. Он знал, что она тоже делает это дежурно. — Может я просто холодная натура? Я помню, как в начале наших отношений ты так старательно пытался выглядеть полным идиотом для меня, а потом просто начал уходить, но… я не могла быть для тебя. Почему, Фред, почему я не могла? Тогда бы ты наверное не сидел бы сейчас тут. Фред взлохмачивает ее идеальные тяжелые темные локоны. Нелюбовь просто… просто состоит из мелочей, которые, складываясь одна к другой, рано или поздно приводят в одну точку. Например, пауза, микроскопическая пауза перед каждой адресованной тебе улыбкой: лицевые мышцы приходят в движение, уголки губ поднимаются медленно, нехотя, и сразу же снова падают вниз, словно побежденные собственной тяжестью. Например, легкое, еле уловимое напряжение коленей, на которые ты взбираешься. Мгновенное, кратковременное оцепенение тела, которое ты обнимаешь обеими руками, секундная задержка дыхания – это не отвращение, нет, просто нелюбовь. — Ты просто не встретила его, Энджи, вот и все. И именно поэтому я все равно сидел бы тут, что бы ты ни делала. В один день ты встретишь того парня, который заставит тебя хотеть выглядеть полной идиоткой ради него. Энджи смотрит ему в глаза своим теплым и темным взглядом. — Да? — Конечно, и он где-то поблизости… Так же как и Мари, видимо. Фред пинает какой-то камешек и тот летит вниз на спящий Лондон, и громко бьется об асфальт, еще через секунду словно стадо начинают завывать сиренами машины. Энджи вздыхает и задает вопрос. Для этого наверное она и пришла сюда и сидит тут с ним, хотя, конечно, это по меньшей мере абсурдно, если не сказать хуже… Но она должна спросить. — Как ты это делаешь, Фред? Как ты сидишь тут всю ночь – на крыше, в холоде, и все еще веришь, что твоя Мари придет? Он ссутулится и улыбнулся ей так, как улыбался еще в школе шутник-Фред, а не так как улыбался ее муж. Казалось, груз обязательств, которые он перед ней нес – сдавливал раньше эту дерзкую подростковую улыбку, которая, в общем-то и была самим Фредом, если разобраться. Удивительно, как человек иногда весь может поместиться в чем-то настолько маленьком… Вот и Фред сейчас целиком и полностью поместился в своей улыбке. — Ну… я изрядно пьян. Анджелина громко и нескромно захохотала, толкая его в плечо и обнимая. Он положил подбородок на ее макушку и пробормотал. — Слушай, я знаю, что случайностей типо любовь всей моей жизни вдруг передумает и волшебным образом зайдет в эту дверь в 2-43 утра не бывает.. Но это каждому кажется хорошим вариантом - просто, ну знаешь, сидеть и ждать… Он чувствует подбородком как она кивает. Теперь они подождут вместе и Фред втайне этому рад, хотя это все еще абсурдно и даже может оскорбительно, что она тут и в конце концов неуместно. Но зато сегодня не придется сидеть одному и одному признавать, что Мари снова не пришла. Самое ужасное было то, что они оба — и Фред, и его бывшая жена, знали, что Фред прав и что они уже в прошлом друг для друга, что Фред имеет право оттолкнуть ее, и поэтому ему хватило бы одной фразы, чтобы заставить ее замолчать, поэтому она не настаивала бы и сразу ушла; но то, что они оба знали это, не отменяло того, что ни один не шелохнулся и никакая логика не могла этого исправить. Поэтому Фред невидящим взглядом упирается в волосы Анджелины Джонсон, в кипящий как котел и раздувающийся как старая жаба Лондон, и просто ждет… *** Взрослому состоявшемуся человеку неприлично быть несчастливым. Конечно, штучные большие трагедии - например, развод, банкротство или смерть в семье - дают нам право на то, чтобы дать слабину, , рассыпаться на время. Бросить работу, перестать смотреться в зеркало и выходить из дома. Рыдать на руках у друзей или отмахиваться от их настойчивой заботы. Следует помнить, однако, что даже у острого горя существует срок годности, растягивать который невежливо. А уж тяготить других своими будничными неудачами - вообще непростительно. Точка, в которой ты находишься в середине соей жизни, и есть твой собственный выбор. В этом возрасте твоему несчастью нет больше оправданий. Очевидно, ты просто слаб, зол или глуп. Заслужил его или сам этого хотел. Так или иначе, ты - пропевшая лето пустая стрекоза. Негодная, лишняя. Благополучные муравьи не могут жалеть тебя слишком долго, у них на это нет времени. Так и Фред был счастлив, он был счастлив снова жить в своей квартирке, иногда брал племяшек к себе на выходные и, разумеется, как всякий порядочный одинокий дядя позволял им лишнего. Фред был счастлив безумно бросаться и путешествовать с неугомонным Ли Джорданом, оставляя магазин на Рона, с которым было так приятно по возвращению посидеть в «Котле» и под ворчливое сопение о расходах травить байки как он убегал от Сносорога, как подхватил мозгошмыга и лечился у целителей Южной Америки или как подцепил тройку вейл (на самом деле одну и та оказалась настоящей фурией). Фред часто виделся и с Анджелиной, они вместе летали, играя в квиддич, пока она смеялась и пинала его, что он постарел и обрюзг. Это, разумеется, было неправдой, и Фред кричал ей в ответ, что женская обида просто не дает ей признать, какого красавчика она упустила. А больше всего Фред был счастлив за работой в своей маленькой квартирке. Разжечь огонь под чугунным котлом, растереть в ступке засушенные грибы из Запретного леса, лизнуть прототип новых гадючек-липучек, покрыться чешуей или мехом от очередного неудавшегося эликсира, а главное – колдовать, бормоча самые разные каламбуры в надежде найти что-то особенные... Его уверенные руки давно легко справлялись с повседневной работой, а беспокойные мысли никогда не молчали. И все же чем больше Фред погружался в свою жизнь, тем больше цеплялся и верил в свою будущую великую любовь и как всем казалось – сходил с ума, каждый день рождения вбегая на крышу Биг Бена. На утро он всегда возвращался. Хмурый и разбитый. С заледеневшей тяжёлой мантии текло за шиворот, и Фред слышал собственный запах. Ему казалось, он пахнет мокрой собачьей шерстью. Отвращением и злостью. Он падал на кровать, засыпал и на следующий день начинался еще один год. *** Апрель пришел, а вместе с ним морозный ночной воздух сотнями иголочек впивался в лицо и почти нежно отбирал последнее тепло. Пустынные улицы ночного города были окутаны хрупкой, точно вафельной тишиной. Круглые желтые фонари лежали между веток. Один из них, ослепительно яркий, шарообразный, запутался в ветвях и казался сияющим яблоком. И, Фреду казалось, он даже видит как мелкие мошки танцевали рил вокруг него. Фред решил весь состредоточиться на этих мошках – у него будет много времени, чтобы изучить все их пируэты… Опять, снова он тут. В памяти всплывают лица, которые он видел раньше. Это уже не только Мари. Вернее даже в меньшей степени Мари. Члены семьи, одноклассникии даже те, кто ушел совсем. И когда Фред стоит здесь, они встречают его волной его опыта. Это очень приятно, но Фред теперь точно уверен - это закончится, и все же видимо прав был этот мир - не стоит задерживаться в прошлом. А что касается будущего, то, благодаря Мари, он его больше не боялся: будущее будет таким, каким он его захочет, и кто может сказать, что этого может не случится? Кто рискнет сказать, что фантазии могут не сбыться? Ведь будущего не знает никто... Фред и сам не знал, что заставило его обернуться. Как и тогда, когда они улетали из Хогвартса, столько лет назад – но однажды обернувшись, он уже никогда не мог полностью смотреть вперед. У расшатанной и ржавой двери, державшейся на паре катушек, стояла она. Она. Со стриженными до плеч волосами, в волне которых только угадывались прошлые кудрявые вихры, в теплом свитере под горло, домашнем белом свитере с поеденными молью участками, прикрытые длинным бежевым плащом. Мари стояла и высматривала его на этом парапете, слегка щурясь и переминаясь с ноги на ногу. Видимо, время не пощадило и ее зрение, она хмурилась и слегка косила глаза… Как только их взгляды встретились – улыбка расплылась по ее лицу как вода, которую плеснули сгоряча. Она крикнула ему, вставая на краюшек балкона и медленно, хватаясь за железяки, зашагала в его сторону. — Без магии сюда забраться не так-то просто, знаешь ли…. Фред чувствует, что воздух внутри будто сдулся. Она пришла. Всё такая же угловатая и нескладная, всё те же узкие маггловские штаны обтягивают тонкие ноги. Она выглядит одновременно молодой и взрослой. Подползает к нему, на выдохе отцепляется от балки и так же мертвенно хватает его куртку, опускается на коленки рядом и смотрит прямо в глаза. А потом не удерживается и ногтем стучит по стеклу линз. Как в окно иногда стучатся - мол, выходи, Фред Уизли… — Фредерик Уизли, вот уж никогда бы не подумала, что ты будешь носить очки. Ладно Джордж, но ты! Фред теряется… Кажется, когда он начнет говорить – из его рта полетят мыльные пузыри или вовсе, голос будет как у маленького мальчишки, которые весело шелестят обертками в магазине. В таких мыслях рождается самое глупое, что можно ответить сейчас ей… — А может я и есть Джордж. Пришел сюда, чтобы тебя передать, что Фред умер в муках ожидания и все что от него осталось – скелет, вечная память да магазин приколов... Уже в конце фразы его голос теряется, Фред хочет ударить себя по лбу – ну и чего он несет… Но Мари не обижается. Она в общем-то никогда на него не обижалась, хотя и стоило, даже когда они придумали тот несусветный розыгрыш с золотыми рыбками или когда опоили ее Амортенцией. Мари, смеясь, толкнула его в плечо, и Фред тоже уверенно захохотал, шутливо выставляя вперед руки. — Интересно, почему это ты так уверена, что я не Джордж? Столько ведь лет прошло! Ты не можешь точно знать, Мари Сарвон! Мари повела плечом. — А я и не знаю! Наугад говорю и все. Фред смеется, в его смехе нотки узнавания и сам смех не такой как обычно – это скорее горький вариант той школьной усмешки, запылившейся на полке. — А ведь тогда ты так же ответила… На первом курсе, когда я тебя позвал раскрасить Миссис Норрис. — Ну уж нет, это я сама придумала ее покрасить! Фред… А почему ты позвал меня тогда, а? Позвал с вами? Я ведь уверена, что это был ты…. Жалкое зрелище, верно? 35-летняя женщину волнует то, почему на нее, не первокурсницу уже как лет 100, обратил внимание мальчик со старших курсов… Он рассмеялся и пожал плечами, раскачиваясь на краю Лондона. — Сам не знаю. Иногда наши лучшие решения лишены всякого смысла... И вот уже они сидели, вспоминая былое. Под грузом времени факты расплющивались и теряли форму, перемешиваясь со снами и химерами. То, что мы когда-то сказали и сделали, переплетается и путается, смешиваясь с тем, что мы собирались сделать или сказать. — А помнишь, вы пытались бросить имя в кубок? У тебя была тогда такая роскошная борода! Не понимаю, почему это ты сейчас такую не носишь! — А того попугая под Хогвартсом? Вот уж бррр, я тогда, конечно, тебе не говорил, но порядком испугался! — Точно! Вы меня спаcли тогда… И где твоя феска?? — То спасение - ерунда, лучше вспомни как мы с Джорджем взорвали унитаз, а ты пыталась прикрыть нас от МакГонагалл? — А тренировка, ты это помнишь? Я упала с метлы, а ты хотел меня удержать, и мы свалились вместе! Нам от Хуч тогда влетело! — Зато мадам Помфри положила нас на соседние койки, и мы всю ночь рассказывали страшилки. — Это ты специально меня пугал, чтобы потом провожать до спальни! — Я — провожать тебя? Зазнайка! Ну, конечно, специально! — Я так и знала, олух! Мне потом неделю Кенсингтонский вампир снился! — А сама-то? Забыла, как чистила прутья метлы и случайно ударила меня древком прямо… Эй, чего отвернулась? Мари, ты нарочно! — Извини, я на тебя разозлилась, ты тогда сказал, что девчонки не умеют играть в квиддич, и мы продули из-за меня! — А ты помнишь Святочный бал? Фред все это помнил, помнила и Мари и они смеялись, неудержимо и громко, смеялись неприлично, прогибаясь и прикрывая рот рукой. Фред помнил, как сильны и прекрасны, как счастливы и полны надежд они были уже почти двадцать лет назад. Какие острые были у них зубы, какие ясные глаза. Как много у них, семнадцатилетних, еще оставалось времени. Жизнь человеческая длинна. Огромна. Она не заканчивается ни в сорок, ни в пятьдесят, и, если повезет, есть крепкие шансы прожить до восьмидесяти пяти. Это мы, мы же сами за каким-то чертом все время делим ее на отрезки, на «до» и «после», на «еще не время» и «уже поздно» и переживаем конец всякого этапа так, будто репетируем собственную смерть. Мы пугаем себя сами, а после, визжа от страха, бежим друг к другу за утешением. И не боимся теперь, только собравшись вместе, без чужих; потому лишь, что двадцать лет назад условились друг другу не врать. Мари обнимает его, обхватывая руками, через слои теплой и толстой одежды - как обнимаются поставленные рядом плюшевые игрушки. Пока она скользит кончиками пальцев по ткани, впитывая в себя почти стершийся рисунок-елочку, перед внутренним взором вспыхивают эпизоды прошлой жизни, заставляя стыдливо спросить. — Почему ты тут? Почему ждал, Фред? Почему не бросил эту идею, когда я не пришла в первый год? — Почему? Да пустяки потому что. Мы ведь друзья, мы… Двадцать лет – это очень много, это целая жизнь. Ты же знаешь сама. У нас не будет других друзей. Он шутливо пнул ее в плечо кулаком. Мари же сложила ладошки и подняла на него свои крапчатые перепелиные глаза в морщинистой паутинке. Он щелкнул ее по носу. — Знаешь, а ведь люди оправдывают ожидания, если в них верить. - А.. ты помнишь… Помнишь, Фредди, ту мелодию, что ты сочинял, когда учился играть на гитаре? Я ведь дописала слова. Я наконец дописала слова, как обещала. Она неуклюже приподнялась и запела, смотря на него в упор – она пела то, что не могла просто сказать. Пела то, что должно было все объяснить и извинить за все эти годы. Фред смотрел на нее во все глаза. Это вечная удивительная загадка, как одна и та же женщина раз за разом сводит нас с ума... Нашим детям всегда будут рассказывать Романтические баллады о далёком прошлом. Наш "виновный" век придёт и уйдёт, А наши давние мечты всегда будут жить. Останься со мной, Ты - мой лучший друг. Всю мою жизнь, Ты им всегда был. История проползла через них, тяжелая, как ледник. Наваливаясь и ломая их кукольные домики, их маленькие нелепые жизни. Она раздавила их родителей, а следом по инерции раздавила и их. Помни, помни, Всё, за что мы боремся... Помни, помни, Всё, за что мы боремся... Мари понимает, что он не будет ни о чем спрашивать. Она сама расскажет, если будет хотеть - и о смерти отца, и о магловской жизни, и о том, почему она пришла только сейчас. Это были такие важные вещи, что по сути не имели значения. Особенно на фоне того, что происходило все эти годы. Не покидай меня, Ты - мой лучший друг. Всю мою жизнь, Ты им всегда был. Не покидай меня сейчас, Ты - мой лучший друг. Всю мою жизнь, Ты им всегда был. И по ее щеке прокатилась одинокая слеза – она прокатилась по ее коже и упала на скелет Лондона – на темную металлическую конструкцию часов. Помни, помни, Всё, за что мы боремся... Помни, помни, Всё, за что мы боремся... Мари закончила и зажмурилась. Это было все, что она могла ему дать, не больше и не меньше… Теперь будь что будет – в любом случае это ее последнее будь что будет, последняя история, на которую она способна. Теперь Мари закроет глаза, и все это просто исчезнет - крыша, магия, Фред, воспоминания - сколько волнений подряд может вынести человек, сколько раз у него екнет сердце, собьется дыхание до момента, пока ему не станет все равно и все, происходящие вокруг него, не превратиться в бессмысленные, полуреальные декорации? Именно в эту секунду Мари ощутила как все вокруг охватывает запах пороха, сладостей и Фреда. Запах квартирки над магазином, запах бесчисленных вечерних откровений, запах прошлого. Она ощутила его мозолистую и очень теплую руку на своей холодной застывшей ладони. Она прижалась щекой к его щеке и это было так приятно и мягко, как будто окунуть лицо в бархатистое теплое солнце. И она прошептала в это тепло. - Я скучаю по тебе. Не в том смысле, что «давай будем жить вместе», даже не в том смысле, что «все теперь будет как раньше». Но в том смысле, что я просто «скучаю по тебе». Дружба не предполагает ослепительности; напротив, ее суть, ее смысл - в том, что мы выбираем из огромного числа самых разных людей - нескольких. Немногих. Очень часто - случайным образом, бессистемно. И затем начинаем любить и принимать их с открытыми глазами, без самообмана, просто в обмен на то, что и они знают нас и прощают наши слабости и несовершенства. Наши странности и грехи. Если не подвергать дружбу ненужным испытаниям, не требовать громких жертв, если не раскачивать лодку, не ждать слишком многого, не обострять и не придираться, если хвалить без ревности и не вмешиваться, пока нас об этом не спросят; если повезет и не случится какой-нибудь катастрофы, можно годами плыть вместе в одном направлении, соприкасаясь плечами, дрейфуя, приближаясь, отдаляясь, но никогда не покидая друг друга. Чувствуя нежность, и родство душ, и взаимную принадлежность, и бог знает что ещё. Пускай такая дружба во многом - иллюзия. Но с любовью ведь тоже самое. Разве иначе с любовью? И Мари прижалась губами к Фреду, ощущая какой он невероятный, какой он любимый и какой теплый и подумала о покое и безмятежной, безадресной нежности, когда уже все есть или все было, и уже не нужно никуда бежать, никого хватать, о своей любви, которая, может быть, последняя и навсегда. Что сердце спокойно сейчас и звучит глухо, как шаги по траве, оно не бьется взбесившейся лошадью и не застывает мертвой ящерицей. И этот ровный ритм дает какую-то новую силу, она просто еще не привыкла. Что вот этого ей и недоставало последнюю пару лет, а если и разобраться – то всю жизнь. Она целовала его и нежно терлась о щетину носом, Фред это ощутил и вот они уже терлась носами как две лошади, будто все еще шел тот самый снегопад предвоенного года. Наверное, редко всё складывается так, как планируешь. Иногда судьба бывает на твоей стороне, иногда ты сам творишь свою судьбу, но в любом случае надо верить — то, что должно случиться, обязательно случится, и в конечном итоге рядом с тобой окажется кто-то особенный. Ведь… Разве мы не должны быть с людьми, которые не просто терпят наши недостатки, а кому они действительно нравятся. Маленькое лиловое солнце равнодушно смотрело в сторону. Мир исчез. Осталась только прозрачная камера времени, воздушный батискаф, в котором они, взрослые уставшие люди, прижавшись носками к окнам, молча пересекали небо. Невидимые никому. Всеми позабытые и свободные.